Нитар-Лисс прижала к груди карту и, побледнев, повернулась в сторону опасности. К склонам гор.
– Проклятье, Лан-Ар! Вот и они!..
Оцепенев, ийлур смотрел на вход в ближайшее ущелье – узкое, словно прорубленное в мякоти камня топором. Там с грохотом и ревом, вспенилась серая масса – и покатилась вниз. К каменному саду и чужакам, посягнувшим на сокровище.
– Их много, – растерянно пролепетала жрица, – никогда не думала, что их может быть так много!
Позже… Лан-Ар метался вокруг замершей в трансе Нитар-Лисс. У него почти не осталось сил, но он понимал, что, брось он меч – и волна мохнатых тел захлестнет их, и острые зубы, когти, вопьются в плоть, разрывая ее в клочья. Лан-Ар не видел, но чувствовал, как с пальцев темной жрицы срываются и падают вниз тяжелые капли крови. Ее собственной, приносимой в жертву Шейнире. Он знал, что потом Нитар-Лисс упадет без сил и будет умолять о глотке воды, но все это будет не сейчас, когда враг показал свое истинное лицо.
– Иди… ко мне… ближе…
Шепот Нитар-Лисс, и без того едва различимый, утонул в предсмертном реве серого чудовища. Но Лан-Ар почувствовал, попятился к ней.
Серые туши с шипастыми крыльями надвинулись, заслоняя и небо, и горы, и весь Эртинойс… Но в тот же миг с земли взметнулась тонкая серая пыль, купленная ценой крови у матери синхов.
Ийлур обернулся – Нитар-Лисс парила над землей, разбросав крестом руки и закинув назад голову. Покрывало Шейниры волной расходилось по кругу, гася жизни тварей так же легко, как во время грозы порыв ветра гасит свечи.
Глава 16
Ритуалы Ордена Хранителей
Все повторялось. Звезда, составленная на полу из белых дешевых свечей, тонкие коготки пламени, оставляющие на полотнище тьмы сизые царапины. В центре заклинательной фигуры покоился свинцовый куб, рядом на полу, скрестив ноги, сидела ийлура. Не было только веселой элеаны и маячащего во мраке ее трона с птичьими черепами, но Эристо-Вет все мерещилось, что невесомые пальцы Эльваан ободряюще касаются плеча – мол, делай, что задумала и не сомневайся. Ийлура оборачивалась, ища глазами старую подругу, а призрак ускользал, прячась в пахучем дымке свечей, и на душе становилось неспокойно, сердце сжималось в дурном предчувствии.
…Эристо-Вет поймала себя на том, что начинает попросту оттягивать время. Все было готово: хозяйка приютившего ее домика выдворена к соседке, двери заперты. Даже окна Эристо-Вет закрыла изнутри досками; разумеется, они бы не спасли, пожелай кто попасть в бедняцкую лачугу – но куда лучше скрывали происходящее в доме, нежели истрепанные до дыр занавески.
А под рукой ждали прокаленный на огне нож, глиняная плошка, которая за неимением лучшего должна была заменить жертвенную чашу, и – загадочный кристалл Эльваан, якобы добытый глубоко в пещерах Сумеречного Хребта. Было ли это так на самом деле? Ийлура не знала наверняка. Но в том, что маленький свинцовый кубик – вещь не совсем обычная, сомневаться не приходилось.
Эристо-Вет вздохнула и взялась за нож. Жертва, всюду нужна жертва – и в этом самая большая, самая страшная несправедливость Эртинойса, особенно когда необходимо испросить милости чужого бога-покровителя. Даже Фэнтар, День и Свет мира сего, склоняет слух свой к молитве элеана ли, кэльчу ли – только принимая горячую кровь. Может быть, именно поэтому другие народы не слишком-то часто обращаются к Фэнтару за силой Битв? Элеаны довольствуются дарованной Санаулом быстротой полета, кэльчу хватает дара видеть драгоценности в толще Эртинойса. Ну, а синхи – синхи с легкостью справляются с врагами, испрашивая у Претемной Матери свой особенный Дар…
Впрочем, даже элеаны для проведения ритуала приносят жертву. Так что – наверное, все дело в ее размерах. Да еще в том, что элеан всегда знает: несколько капель крови – и отец-покровитель ответит. Эристо-Вет же вовсе не была уверена в успехе предприятия.
Засучив рукав, ийлура вдавила острие ножа в вену. Темные, словно спелые вишни, капли покатились в плошку. Невесть откуда потянуло сырым холодом, золотые огоньки свечей моргнули – и опять все успокоилось.
Эристо-Вет закрыла глаза. Темная каморка, горящие свечи, капли крови, торопливо шлепающиеся на глиняное дно посудины и собирающиеся в глянцевую лужицу – все это оставалось в Эртинойсе. Ей же, Хранительнице Границы, следовало обратиться к Санаулу, Сумеречному отцу всех элеанов, испрашивая дозволения увидеть то, что свершилось. Самый обычный ритуал, который у детей Сумерек зовется Взглядом в Темный кристалл. Только вместо горного хрусталя – свинцовый куб Эльваан…
"Склони слух свой к моим молитвам, Бог Сумерек".
Она отложила нож и туго перевязала руку.
"Эту жертву я приношу тебе, и прошу – позволь обернуться лицом к прошлому".
Ийлура попыталась представить себе Санаула: бледное лицо – с широким лбом, острыми скулами и узким подбородком, глаза – аметистовые, как у большинства элеанов, иссиня-черные волосы, волной ложащиеся на широкие мускулистые плечи. А меж широких, словно углем нарисованных бровей – Око Сумерек, темный алмаз, переливающийся тысячами граней, каждая из которых есть отражение былого и того, что еще только грядет.
"Позволь мне задать вопросы и получить ответы, Отец вечерних сумерек, и позволь приблизиться к тебе, непознаваемому, и заглянуть в драгоценное Око".
Эристо-Вет протянула руку над жертвенной чашей. Ладони стало тепло; ийлура опустила глаза: лужица крови занялась призрачным голубоватым пламенем, Санаул принимал жертву, но – пока не подпускал чужачку слишком близко.
"Благодарю тебя, Отец элеанов", – Эристо-Вет полностью открывалась навстречу полутьме-полусвету, позволяя жемчужному сиянию охватить себя. Она словно раздвоилась: была Эристо-Вет, сидящая в центре семилучевой звезды, составленной из дешевых свечей – и была ийлура, воспаряющая над Эртинойсом, летящая сквозь дымку к Богу Сумерек.
И та Эристо-Вет, что оставалась в подлунном мире, вдруг ощутила зов свинцового куба Эльваан. Как и раньше, это было желание обладать сокровищем, но теперь она не стала противиться. Накрыла ладонями кристалл, ощутила мимолетный жар прикосновения к могущественному, но неживому и неразумному существу – а затем начала медленно сползать в бездонный колодец.
Эристо-Вет улыбнулась. Пол прогибался под ногами, таял, словно оставленное на солнцепеке масло. Где-то далеко, наверху, горели свечи – а вокруг струился приятный сумеречный свет.
"Яви свою милость, Отец всех элеанов. Из полутьмы взываю к тебе…"
Свинцовый куб, чувствуя взгляд Бога, запел в руках.
Эристо-Вет тоже ощутила присутствие Санаула.
"Я хочу найти жрицу Нитар-Лисс и ее спутника", – подумала она, – "помоги мне, Отец Сумерек".
Несколько мгновений – или часов? – ничего не происходило. Она по-прежнему висела в дымке, не видя ничего вокруг себя. А затем – словно кто-то резко дернул в сторону серое покрывало, и Эристо-Вет понеслась головой вниз навстречу прошлому. Только перед тем, как погрузиться в омут событий, ийлура сообразила, что странный свинцовый куб показывает ей вовсе не то, о чем она просила у Бога.
Или же Санаул пожелал, чтобы Эристо-Вет получила ответы на вопросы, которые не осмеливалась задать.
* * *
…В узкое окно кельи заглядывала ночь. Повсюду было темно и тихо; спали послушники и посвященные, видел десятый сон Настоятель Храма, ворочался в углу на циновке ийлур по имени Лан-Ар – так, словно пытался избавиться от навязчивого кошмара.
Ин-Шатур, поглаживая бородку, щурился на тонкий язычок огня в лампе. Если смотреть на него сквозь ресницы, получалось, будто багряная звезда сошла с неба и поселилась в душном сумраке.
Посвященный сидел за столом, сложив домиком пальцы. Перед ним в чернильнице отдыхало истертое перо, а рядом приютилась маленькая книжка в коричневом переплете. Этой глухой ночью работа, наконец, была окончена; Ин-Шатур отдыхал – но мысли без устали крутились в голове, словно стая оголодалых волков вокруг загнанного в угол, но еще полного сил оленя.
"Итак, моя дорогая Нитар-Лисс, время настало. Мы ведь оба знаем, что Сад Бога – не для смертных. И к Оку Сумерек может прикоснуться только Санаул. Но ты нашла ключ, и теперь не успокоишься, пока не достигнешь Лабиринта; тебе хочется быть выше Эртинойса – или уж хотя бы выше твоего учителя Элхаджа. Наверное, для тебя это будет означать свободу – но для элеанов это окажется страшным святотатством, коего не должно случиться никогда. И поэтому мой долг – остановить тебя, впрочем, как и любого, кто нашел бы ключ. Я еще не знаю, как – но без карты ты и близко не подберешься к Лабиринту, а значит – есть еще способ тебя остановить, и Темный кристалл по-прежнему будет служить только лишь Сумеречному Отцу…"
На сердце было неспокойно. Ин-Шатур встал, прошелся по келье. Он старался ступать тихо, чтобы не разбудить раба, но циновки похрустывали под ногами – и Лан-Ар вдруг резко сел на своем подобии постели, уставился на посвященного своими темными и недобрыми глазами.
– Вам не спится, хозяин?
"А достаточно ли я хорошо спрятал карту?"
– Отдыхай, Лан-Ар. Скоро новый день, а у тебя немало работы. Не мешай мне размышлять.
Парень почесал затылок, и молча улегся, отвернулся к стене. Но было видно, что он не спит, а прислушивается к сухому шороху циновок под сандалиями посвященного.
"Как странно", – думал Ин-Шатур, – "совсем недавно я полагал, что смогу дойти до Вечного Сада и стать подобным Богу, а теперь… я уверен, абсолютно уверен в том, что туда идти нельзя. Спасибо Фэнтару, который вовремя даровал мне разум".
…У него не было имени. Только номер – Десятый. Сколько всего агентов Ордена путешествует по Эртинойсу, не знал никто. Но Десятый даже не путешествовал. Вот уже который год он безвылазно жил в Хатране под видом послушника, подслушивал и подглядывал за одним – ничем, казалось бы, не приметным Посвященным. Но метхе, всемогущий синх, придерживался иного мнения, а потому Десятому время от времени казалось, что он так и проведет остаток жизни в храме Фэнтара, да так и отправится к Покровителю из тесной и похожей на щель кельи послушника.
Но однажды все изменилось. Возвращаясь с утренней молитвы, Десятый столкнулся в коридоре с незнакомым ийлуром в одеянии такого же послушника.
– Прошу прощения, – пробормотал Десятый, на что незамедлительно получил ответ: – Загляни в карман.
Больше этого странного послушника Десятый никогда не видел, но в нагрудном кармане шерстяного одеяния нашел записку.
Принеси мне дневник Ин-Шатура.
Почерк Десятый узнал и поспешил сжечь записку.
Он знал, что Ин-Шатур вот уже без малого год роется в пыльных архивах и делает записи в маленькой книжке, переплетенной в мягкую коричневую кожу. Что ж… метхе заинтересовался писульками Посвященного? Тем лучше. По крайней мере, некое разнообразие в скучной жизни послушника.
…Кабинет метхе. Полумрак, свечи, плачущие воском в тяжелом бронзовом подсвечнике, слетение запахов корицы, мяты и золотых роз. Синх осторожно перелистывает дневник Ин-Шатура, его желтые, как у ящерицы, глаза то вспыхивают, то гаснут. А Десятому страшно. Он всегда боялся старого метхе, наверное, потому что истинный синх, каким бы он ни был, всегда остается предан Темной Матери. А Шейнира – это тьма. Все, что есть в смертных от тьмы, называют проклятьем Матери Синхов…
– Любопытно, – метхе откладывает в сторону дневник, – я подозревал, что Ин-Шатур затевает что-то грандиозное. Не зря Сумеречный Отец не дает полных ответов… Но, судя по всему, наш посвященный передумал, и это плохо.
– Что я должен делать дальше? – Десятый низко кланяется. Он всегда кланяется старому синху, потому что боится.
– Отнеси дневник жрице Шейниры, посвященного убей. Рабом Ин-Шатура мы тоже займемся, но чуть позже… Этот парень еще нужен. Сделай так, чтобы подозрения пали и на него, нам это придется на руку. А Посвященный… пусть все выглядит еще и так, словно его убила женщина. Может быть, это лишнее, но… Чем Шейнира не шутит?..
Десятый снова кланяется. Приказание метхе свято и будет исполнено в лучшем виде…
– Погоди, – синх торопливо пролистывает дневник и вырывает несколько страниц, – вот так-то лучше. Это мне еще пригодится.
Десятый покидает кабинет. В душе он недоумевает, что за сложную игру ведет метхе Альбрус, но спрашивать не смеет. Ведь могущество этого синха велико – достаточно велико, чтобы взять желаемое самому. Так почему же?..
Догадка приходит внезапно: может быть, есть кто-то еще более могущественный, с кем не хочется ссориться синху, и потому он предпочитает идти к цели окольным путем?
И снова Храм Фэнтара. После того, как некто украл дневник, Ин-Шатур стал осторожным и подозрительным. Все время заглядывает собеседнику в глаза, словно пытается высмотреть правду. Как будто каждый, кто заговаривает с Ин-Шатуром, причастен к краже дневника. А еще посвященный почти не остается один, молодой и крепкий раб всюду следует за ним, как тень. Ин-Шатур даже тратит свои драгоценные часы на улучшение боевых навыков парнишки, словно они могут рабу понадобиться. Десятый, конечно, справится с Лан-Аром, но это значит – нарушить приказ метхе. И потому приходится ждать… А дневник уже давно у темной жрицы, Десятый передал ей книжицу, проезжая через Альдохьен – где, кстати, помянутая ийлура ждет встерчи с Ин-Шатуром.
…Он не без труда дождался часа, когда Посвященный остался один. Раб ушел на кухню с подносом и с чайным набором. Десятый постарался сделать так, чтобы этот молодой ийур пробыл вне кельи хозяина как можно дольше. А Ин-Шатур – тот опять завалился на кровать. Несколько капель настойки из золотых роз в воду дают превосходный сон.
Десятый неслышно вошел в келью, ножом полоснул Ин-Шатура по горлу. И, пока посвященный хрипел на полу, захлебываясь в собственной крови, он устроил беспорядок – будто жилище посвященного обыскали. Пусть себе думают, что хотят…
Затем – быстро стянуть платье с бездыханного уже ийлура, вложить в скрюченные пальцы дешевый браслетик, словно сорванный со щиколотки гулящей девки, и – ходу. Раб уже топает обратно с подносом, на чем свет стоит ругая брата-трапезника. Отчего-то на кухне не оказалось воды, пришлось потерять драгоценное время, чтобы достать ведерко-другое из колодца.
…Десятый спешит прочь из Храма. Его задание выполнено, и метхе может уверенно дергать марионеток за ниточки и дальше.