- Говоришь, стало быть, она нам друг. Она нам не враг. И ещё говоришь, что только врагов можно трахать, а своих нельзя. Так?
Марвин молча смотрел на него. Ойрек расплылся в ухмылке.
- Ну коль так, она же тебе враг? Ты-то сам - Попрошайкино отродье. Вон, за её светлость пить оказываешься. А девочка - она наша, она за Мессеру пьёт. Вот сучонка ведь… Так давай. Трахни её сам. Раз она тебе враг.
Ойрек схватил Рысь за плечи и дёрнул на себя. Она свалилась со скамьи, он протащил её по полу и бросил в центре зала.
- Вперёд! - крикнул он, обернувшись. Его глаза сверкали злым, безумным блеском. - Тебе-то терять нечего станет, коль на поле боя встретитесь. Ну, давай!
- Давай, давай! - завопил кто-то рядом с Марвином, и остальные подхватили. А он сидел, не шевелясь, и не мог поверить, что они… нет, не рыцари. Что они люди.
- Давай, - повторил Ойрек, глядя прямо на него. - Если выдерешь её сейчас как следует, отпущу тебя восвояси. Заодно и весточку папашке её снесёшь, а то мне всё передать не с кем.
"Не с кем, - подумал Марвин отстранённо. - Ещё не передал, значит, Лукас ничего не знает. Ни о Рыси, ни… обо мне. О, Ледоруб и все его бесы, но разве же я думал… разве надеялся на… него…"
А на кого же ещё, отчаянно завопил тонкий, визгливый, гаденький голосок где-то очень глубоко внутри. И Марвин стиснул глотку этому писклявому червяку, свернул ему шею и вышвырнул вон.
Думать о том, что делать дальше, не было никакой необходимости.
Ему не дали ножа, но рыцари рядом с ним были слишком пьяны, чтоб реагировать как следует. Марвин схватил со стола чей-то кинжал и успел располосовать грудь сидящему рядом солдату, прежде чем на него навалилась толпа вонючих туш. Марвин и сам-то пахнул отнюдь не розами, но от ощущения ударившего в нос смрада - вина, блевотины, пота, крови - его едва не стошнило. И эти вот ублюдки насиловали Рысь. Он запоздало подумал, что, может быть, было бы милосерднее с его стороны принять их условия и незаметно зарезать её во время соития. А потом непонятно откуда пришло убеждение, то Лукас на его месте поступил бы именно так, и это было достаточной причиной, чтобы проклясть себя за одну только эту мысль.
- Что здесь происходит?!
Низкий голос разлетелся над орущей толпой, будто раскат грома. Солдаты повскакивали и замерли. Они повалили и обезоружили Марвина, но связать не успели, и он тоже поднялся, пытаясь понять, кто был новым действующим лицом во всём этом безумии. И понял. А поняв, невольно вздрогнул.
У входа в зал стоял человек, выглядящий более странно, чем кто-либо в этом балагане. Он был высок и широкоплеч, огромное брюхо свисало почти до бёдер, прикрытое только длинной ночной сорочкой да наброшенным поверх неё плащом. Короткие грязные волосы спутались, будто человек только что спал, но на щеках горел лихорадочный румянец, говоривший о том, что он поднялся от тяжёлой лихорадки. Маленькие, близко посаженные глаза блуждали по толпе, и тот, на ком останавливался их взгляд, опускал голову. Один только Ойрек не отвёл взгляд и даже набрался смелости ответить на вопрос:
- Ребята веселятся, ваша светлость, только и всего.
И только тогда до Марвина дошло, что этот человек - женщина. Больше того - принцесса крови. Её светлость Артенья, герцогиня Пальмеронская, собственной персоной.
Она не знала обо всём этом, понял Марвин мгновением позже. Она болеет, и ей вот-вот рожать… Это было так дико: невероятно мужицкого вида женщина с оттягиваемым плодом животом. Ей рожать со дня на день, она занимает комнаты далеко отсюда и не выходила из них, иначе бы она никогда этого не позволила…
Солдаты в полном молчании смотрели, как герцогиня идёт через зал. Поступь у неё была твёрдая, как прежде, но вены на ногах вздулись, и под тяжестью живота Артенья переваливалась с боку на бок, будто гусыня. У пьяной солдатни такое зрелище непременно должно было вызвать приступ хохота. Но никто не засмеялся.
Артенья подошла к Рыси, сжавшейся на полу посреди зала. Наклонилась к ней, тронула за плечо. Рысь содрогнулась, но, видимо, поняв, что это прикосновение не несёт ей боли, не отшатнулась. Артенья взяла её за подбородок и, повернув голову девушки к себе, некоторое время рассматривала её лицо. Потом повернулась к своим солдатам, своим доблестным рыцарям, и спросила:
- Кто это сделал?
Ни звука в ответ. Даже Ойрек промолчал.
- Кто это сделал? - повторила герцогиня. - Если вы будете молчать, мессеры, мне придётся повесить всех присутствующих в этом зале.
- Да что такого-то! - крикнул кто-то из дальнего конца зала. - Ну подумаешь, девку поимели! Делов!..
- Кто это?.. - лицо герцогини налилось кровью. Она круто развернулась, так, что её живот заколыхался. - Кто сказал? КТО, Я СПРАШИВАЮ?!
Её крик был ужасен. Это не был крик сварливой женщины - так кричат только мужчины, обезумев от гнева. Солдаты ошарашено забормотали, и тогда Артенья ринулась вперёд, выхватила у одного из них меч из ножен и понеслась в дальний конец зала.
- Кто сказал?! - брызгая слюной, орала она. - А ну выходи, сучий потрох! Выходи и отвечай за свои слова, паскуда сраная!
Рыцари расступались и пятились, не смея вставать у неё на пути, и Марвин вполне мог понять их опасения. Даже полуодетая и брюхатая, она выглядела пострашнее иных мужиков.
Неизвестно, чем бы всё это закончилось, но тут в зал вбежал ещё один человек. Марвин никогда не видел его прежде, но в глаза он бросился сразу, потому что был едва ли не единственным, кто хотя бы с виду казался трезвым.
- Артенья! - крикнул мужчина, и в его голосе было столько отчаяния, что все немедленно развернулись к нему.
- Боги, нет! Артенья! - закричал мужчина и бросился через толпу. Через несколько мгновений он вырвал из рук герцогини оружие и, обхватив её за плечи, что-то быстро заговорил. Было видно, что он пытается успокоить её и увести отсюда. Марвин понял, что этот человек, кем бы он ни был, - отец её ребёнка.
Какое-то время герцогиня слушала молча, потом сказала:
- Лайам, я запретила насилие в рядах своих воинов. Тебе об этом прекрасно известно. И виновные будут покараны, хочешь ты этого или нет.
"Хочешь ты этого или нет" - Единый, как же нелепо звучит из уст герцогини. Она при всех выдаёт, что этот человек может ей указывать, имеет власть над нею. Да и вообще, чем надо было думать, чтоб являться перед своими воинами в таком виде, кидаться на них и вопить, как полоумная… Какая же она дура. Но перед этой дурой тем не менее трепетали, робели, она вгоняла солдат в ступор. Она - или её безумие.
- Кто насильник? - резко спросил Лайам, оборачиваясь к солдатам. Одной рукой он всё ещё обнимал Артенью за плечи.
- Многие, - невозмутимо отозвался Ойрек. - Сами понимаете, мессер, торчим тут бес знает сколько, парни заскучали. В последнюю вылазку за провиантом взяли парочку пленников, вот и решили развеяться. Тем более что ребятки эти троих наших завалили…
- Что за пленники? Почему не доложили? - резко спросил Лайам.
Марвина вытолкнули вперёд. Он оказался рядом с Рысью, помог ей подняться и только тогда ответил на нетерпеливый взгляд Лайама.
- Сэйр Марвин из Фостейна, - спокойно представился он. - Преданный вассал его величества короля Артена. А это Милла по прозвищу Рысь, наёмница, сражавшаяся на стороне её светлости герцогини Пальмеронской.
Лайам посмотрел на Ойрека, требуя подтвердить или опровергнуть эти слова. Тот пожал плечами. Лайам снова посмотрел на Марвина.
- Единобожец? - резко спросил он.
Марвин вместо ответа осенил себя святым знамением. Лайам повернулся в Артенье.
- Может быть, нам их сами древние боги послали, слышишь? - тихо проговорил он. Та, уже совсем обессилев и обмякнув в его руках, неуверенно кивнула. Лайам отпустил её и, повысив голос, сказал: - Теперь слушай меня, сэйр Ойрек. Ни ты, ни кто-либо другой больше пальцем не тронет этих людей. Тот, кто ответственен за насилие, должен быть повешен. Выбирай, Ойрек, будешь ли это ты или те, кто глумились над этой женщиной.
В зале поднялся ропот, но твёрдый голос Лайама перекрыл его:
- Завтра утром напротив окон её светлости должно висеть тело зачинщика. Другие виновные получат двадцать ударов по пяткам. В противном случае повешены будете вы, сэйр Ойрек, а все остальные здесь присутствующие получат по полсотни палок каждый. Вне зависимости от того, принимали они участие в разбое или нет.
"В гарнизоне сто человек, - думал Марвин, пока солдаты шумно обсуждали услышанное. - Не меньше, а то и больше". Этот Лайам должен иметь за плечами силу, способную урезонить дюжину головорезов. Иначе они просто убили бы его и продолжили развлекаться. Или… не может ведь быть, что дело в авторитете Мессеры. Какой, к Ледорубу, авторитет, если только что на глазах у всех она висела на плече у своего мужика, пока он вершил суд? А когда всё закончилось, безропотно позволила вывести себя вон. Когда она проходила мимо Марвина, он кожей ощутил исходивший от неё жар. Она была тяжело больна и, видимо, не в себе. Кто же этот человек рядом с ней? Кто после её смерти будет править этим гарнизоном и этой страной?
Угроза, тем не менее, была воспринята всерьёз. Марвина и Рысь немедленно вернули в подземелье, показавшееся Марвину после гвалта в зале почти уютным. Рысь забилась в угол камеры и не отзывалась на оклики Марвина, хотя и не спала, и вскоре он оставил её в покое. Из всего, происшедшего этой ночью, он понял лишь, что они нужны не только Ойреку, но и герцогине. А это значит, что ещё можно будет попробовать воспользоваться ситуацией поумнее, чем он это сделал в зале наверху.
Воспользоваться ситуацией… Он был послан сюда своим королём для того, чтобы убить герцогиню. Об этом думал Марвин, глядя в стену своей камеры и ритмично сжимая и разжимая кулаки. Но знал ли король, что его сестра беременна? Как можно убить беременную женщину, тем более что носит она дитя Артенитов? Не будет ли это убийством человека королевской крови, пусть ещё и нерождённого? И имеет ли он, Марвин, право совершить такое? Ему ведь было велено убить только Мессеру, но не её дитя. Кто знает, может быть, его величество желает оставить ребёнка в живых? Как Марвин мог знать, и, главное, как он мог решать?
Марвин был в такой растерянности, что почти забыл о плачевности своего положения. Он рассуждал так, будто уже стоял над Артеньей с мечом в руке, и ему оставалось лишь нанести удар. А ведь сейчас это он был её пленником, а не наоборот, и не имел ни малейшего представления, как выбраться отсюда, что уж говорить о том, чтобы добраться до неё. Это и злило его, и одновременно приносило облегчение. Потому что, добравшись до Артеньи, он вряд ли знал бы, как с ней поступить.
"Твою мать, ваше величество, ты ничего мне об этом не сказала", - яростно подумал он и мысленно пожелал королеве Ольвен удавиться при первой же возможности.
Прошло всего несколько часов, и в подземелье снова спустился человек Ойрека. Марвин напрягся, готовясь уж на этот раз использовать свой шанс, но тут же понял, что ошибся: вошедшим был Лайам. Стражники, привычно резавшиеся в кости, при его виде почтительно вскочили.
Даже не взглянув в сторону Марвина, Лайам велел отпереть камеру Рыси. Та сидела в углу, подтянув колени к груди, и безучастно смотрела на вошедшего. Лайам шагнул к девушке и протянул ей руку. Она ещё какое-то время молча глядела на него, потом, видимо, что-то припомнила и вложила руку в его ладонь. Лайам помог ей подняться.
- Ты когда-нибудь принимала роды? - спросил он.
Его голос звучал совершенно безучастно, но Марвин неожиданно понял, что этот человек будто окаменел, снаружи и изнутри. Его лицо, столь выразительное там, в зале, сейчас казалось застывшей маской. Он боится, понял Марвин. Он в ужасе, орать готов от страха, и сейчас Рысь единственная, кто способна этот страх унять…
Марвин прильнул к решётке и кинул Рыси красноречивый взгляд, умоляя её пошевелить мозгами и понять, что в кои-то веки у них появился хоть какой-то козырь. Но та только открыла глаза чуть шире и помотала головой. Лайам судорожно выдохнул.
- Что ж. Поучишься. Пошли.
- Я не… - она засопротивлялась, и Марвин понял, что она в таком же ужасе от происходящего, как и сам Лайам. - Я не умею! Я не знаю, что надо…
- Да и я не знаю! - с отчаянием выкрикнул тот и, грубо ухватив её за локоть, потащил к выходу. Рысь упиралась, и Марвин с горькой усмешкой подумал, что перспектива помочь герцогине разродиться испугала её больше, чем насилие. К насилию она уже успела привыкнуть.
- Да-а, дела, - протянул один их стражников, когда Лайам с Рысью скрылись. - Её светлость-то разрешиться изволят… Вроде ж не срок ещё?
- Да хрен её знает, - ошарашено отозвался другой. - Она этой ночью, говорят, бучу какую-то закатила, может, надорвалась. Глядишь, ещё и выкинет…
- Это вряд ли. Брюхо её видал? Коли крепкая, на таком сроке не выкинет уже. Моя ещё и помельче рожала, а ничего.
- Ну да, крепкая… А лекаря разве нет?
- А ты не знал? Он же нажрался чего-то и помер третьего дня.
- Ох, как не вовремя…
Похоже, они искренне тревожились за неё. Марвин попытался понять, как такое возможно, ведь эти же двое скотов с таким упоением трепались о том, как насиловали Рысь, - но так и не смог.
Рыси не было много часов. Марвин пытался скоротать время за придумыванием плана побега, соображал, как доберётся потом до покоев герцогини и убьёт её, благо теперь-то уже для этого не обязательно убивать и ребёнка, но всё это были какие-то неповоротливые, неуклюжие мысли, как будто он знал, что ничего этого делать не станет. Потом он начал нервничать. Рысь не возвращалась слишком долго - по его представлениям, женщины рожают намного быстрее. К тому же в подземелье не проникали звуки сверху, и Марвин даже не мог слышать криков рожающей герцогини. Хотя, кто знает, может, она и не кричала… она же не баба. Вцепилась зубами в рукав и не кричала. Он почувствовал уважение к ней при одной этой мысли, хотя это была не более чем его фантазия.
А Рысь всё не шла, и забеспокоились уже даже стражники у двери. Сперва они бегали наверх по очереди, но так толком ничего и не разузнали, кроме того, что роды всё ещё длятся, и весь форт замер в напряжённом ожидании итога. А ведь они ждут рождения своего короля, вдруг понял Марвин. Для них Артенья - наследница Бога на земле, пусть и помазал её чужой бог. Так замирает простой люд в городе, пока рожает королева. А у Ольвен нет детей и, судя по всему, уже не будет. То, что выходит сейчас из лона Мессеры, имеет законное право на трон Хандл-Тера. "Это король, - с изумлением понял Марвин. - Это рождается мой король".
Он снова встал у решётки и теперь смотрел на дверь подземелья с таким же напряжением, как и оставшийся солдат. И когда через бесконечно долгое время второй охранник вбежал с криком: "Разрешилась! Мальчишкой разрешилась!", Марвин осенил себя святым знамением и встал на колени, чтобы помолиться Единому за здравие и благополучие новорожденного наследника Артенитов. Стражники не обратили на него внимания, но и он позабыл о них, позабыл о Рыси, даже о том, где находится. Он молился и просил прощения за то, что вынашивал мысли об убийстве своего будущего короля в утробе матери. И клялся, что верным и преданным служением загладит свою вину.
Привели Рысь. Марвин её не узнал. Она улыбалась, хотя из-за опухшей левой части лица улыбка выглядела криво, и глаза её просветлели, в них больше не было отрешённости, которая так пугала Марвина прежде. Она беспрекословно позволила запереть себя в камере, но не села, только посмотрела на Марвина, сияя улыбкой. Её руки всё ещё были в крови.
- Мальчик, - сказала она с такой удивлённой, счастливой нежностью, что Марвин уставился на неё в немом изумлении. - Это мальчик, Марвин. Такой маленький. Я сперва даже не могла понять, что мальчик, у него отросточек такой… ох… - она прикрыла рот ладонью и глуповато хихикнула. - Я никогда не видела таких маленьких ребятишек. Вообще детей терпеть не могла. Никогда не знала, что с ними делать. У меня ни братьев, ни сестёр никогда не было… А тут… такой маленький…
- Здоров-то хоть? - спросил один из стражников.
- Не знаю. Откуда же я знаю? Боги, я думала, я там умру. Это так ужасно было, столько крови, и Артенья… герцогиня… она так… так смотрела на меня, что я… - она вдруг расплакалась. Плакала и плакала, без надрыва, просто и тихо, и никак не могла остановиться. Марвин подумал: Единый, как же хорошо, что она наконец плачет. - Она всё время спрашивала, что я делаю. Сердилась на меня и… говорила, что я ничего не умею… а я же и правда не умею. Ох, Марвин, он такой маленький, ты даже представить себе не можешь! Я никогда не думала, что у меня будут дети…
- Будут, - сказал Марвин, сам не зная зачем, и тут же понял, что это единственное, что он должен был сейчас сказать. Слёзы ещё сильнее хлынули из глаз Рыси, и он понял, что это от благодарности.
- Ну, слава богам, слава богам, - проговорил стражник. - Вот у нас и есть король, слава богам. Только, девочка, что же они опять тебя в каземат запихнули? Ты разве не должна там за дитём смотреть? Её светлости-то, небось, отдохнуть надо.
Рысь взглянула на него как-то странно. И Марвин всё понял, а ещё понял, что теперь им обоим конец.
- Она умерла, да? - спросил он еле слышно.
Рысь растерянно развела окровавленными руками. Слёзы всё текли и текли по её щекам.
- Я и так не думала, что смогу, - прошептала она. - Я же никогда раньше…
- Вот дерьмо! - сказал стражник. Его напарник сплюнул.
- Ну всё, ребята, кранты вам. А тебя, сучонка, лошадьми разорвать за то, что её светлость со свету сжила!
- Я же не…
- Заткнись! - закричал Марвин, видя, что стражник, сжимая кулаки, ступил к камере Рыси. - Не смей прикасаться к ней! Она приняла на руки твоего короля, мразь! Она дала ему жизнь!
Стражник остановился в недоумении. Другой молча посмотрел на Марвина. Потом они двинулись к нему - одновременно, и он уже знал, что сейчас будет, и почти их в этом не винил. Они были в горе и в ярости, а это единственное, что способно оправдать любой поступок. По крайней мере, для самого Марвина.
И это всё равно лучше, чем если бы они избили Рысь, подумал он, прежде чем его ударили в первый раз. Потом мыслей не было, только чувство, что на их месте он поступил бы точно так же, и ненависть - к ним и к себе.
Патрицианец был умилительно, обезоруживающе молод. Ещё даже не мужчина - да какое там, мальчишка, не больше двадцати. Хотя дело было не в возрасте - Лукаса в его годы уже никто не смел назвать мальчишкой, по крайней мере в глаза. Дело было в том, что он смотрел, он двигался как малолетний щенок, как неуклюжий подросток, ещё не успевший привыкнуть к окрепшему и наконец обретшему правильные пропорции телу. Впрочем, широкие плечи и высокий рост шли к его лицу не больше, чем белый плащ рыцаря-патрицианца.
- Святой брат…
Мальчишка вскинул на него взгляд светло-серых глаз в оперении длинных, густых, загнутых ресниц. О Единый, насмешливо подумал Лукас, да ведь ещё, почитай, год назад этого томного мальчика в приходской школе похотливо лапали его суровые, но любящие наставники. Теперь пару лет будет шарахаться от каждого, кто придвинется к нему слишком близко. Впрочем… тут что-то другое. Почему же он так напуган?
- Святой брат, вы не могли бы принять мою исповедь?