Сиббха на мгновение сгустил пространство и родил из себя кривое человеческое лицо - красноватый нос, впадины глаз и щек, съехавшие в сторону брови.
- Похож? - шлепнуло лицо толстыми губами.
- Нет, - отрезал Бахмати.
Он опустился на песок и зашагал к широкой прорехе в горной гряде. Барханы потеряли в росте и скоро совсем разгладились.
- Ну и не важно, - Сиббха-койцан закружил вокруг него. - Скоро все равно никого из человечков не останется. Вот жду-не дождусь этого момента!
- Какого?
- Воссоединения! - Ойгон воздуха взвил песок в небо. - Когда мы все будем - Кашанцог.
Бахмати остановился.
- Это еще не решено.
- Ха! А зачем тогда созывать всех в Круг?
- Чтобы решить.
От смеха Сиббха пролился коротким дождем.
- Совсем очеловечился! Что тут решать? Оргай решит, мы поддержим. А Оргай решит быть с Кашанцогом.
- Но это же потеря души.
- А она тебе нужна? - Сиббха-койцан взмыл прозрачным паром. - Союн глупость придумал. Тьфу на него! Тьфу!
- Но с душой ты живой.
- А с Кашанцогом я равен Создателю! Мы вновь ощутим могущество! А всех человечков…
Перед глазами Бахмати возникла оформленная лунным светом двуногая фигурка и тут же распалась на клочки, растаяла.
Бахмати покивал.
- Ну да. Ты лети, лети, - сказал он Сиббхе, - а то опоздаешь, не примут в великое тело великого ойгона.
- И то правда.
Сиббха-койцан, тряхнув пегой гривой, рванул над песками к месту сбора.
Бахмати же повернул обратно.
- Ах, Бахма-тейчун, ты куда?
Айги-цетен возникла перед ним, преграждая путь. Чешуйки ловили свет луны. Узкие ладошки дышали огнем.
- Я думаю, мне здесь делать нечего, - сказал Бахмати.
- Почему же? - улыбнулась дочь Оргая.
- Потому что вы, похоже, решили соединиться с Кашанцогом.
Бахмати предпринял попытку обойти Айги-цетен, но она снова оказалась напротив.
- Ты невежлив, Бахма.
Красные губки скривились. Снежинки в глазах задрожали.
Песок у ее змеиного хвоста вдруг вздулся куполом, и наружу, разрыв себе путь скорпионьими клешнями, выбрался Оргай-многоног. Толстый, обманчиво-неуклюжий, в костяных наростах и жесткой щетине.
- В самом деле, Бахма, - сказал он, многоглазо щурясь, - неужели даже не поздороваешься?
Бахмати усмехнулся.
- Зачем это представление?
- Потому что ты дорог нам, - Оргай-многоног подступил к Бахмати на осторожных лапах. - Потому и представление.
- Я же не полноценен, - сказал Бахмати, шагнув назад, - у меня всего половина души.
- И целый город! - выкрикнула Айги-цетен.
- И правда, - Оргай-многоног все-таки подобрался и положил клешню на плечо Бахмати, - ты обладаешь великим сокровищем. Зачем оно тебе? Тем более, с половиной души? Ты мог бы… Мы могли бы преподнести его Кашанцогу как выражение своей верности.
Он ловко обыскал Бахмати. Шершавые клешни нырнули за отвороты халата, проверили рукава, вывернули пояс.
- А где… мне тут шепнули, что у тебя…
- Разрядилась, - сказал Бахмати. - Оставил в Аль-Джибели.
Оргай рассмеялся.
- Зря, зря. Ну, пошли, что ли, в Круг.
- Стоит ли?
- А все посмотрят на тебя, - развернув, Оргай увлек его за собой. - Они тоже тебя давно не видели. Тебя ж выкинули в Хэбиб, да? А ты вон…
Айги-цетен поплыла чуть в стороне, посверкивая глазами.
Оргай рыхлил песок. Под ноги ковыляющему за ним Бахмати стали попадаться камни. Росли, приближались черные горы, росла и прореха между отрогами.
Лунный свет на изломах склонов серебрился инеем.
- Знаешь, - сказал Оргай, - за тебя, такого, как сейчас, я отдал бы дочь не задумываясь. Кто ты был до Хэбиб? Вонючий ойгон, все желания которого не стоили кончика ее хвоста. Песок в голове, пустота в душе. Даже странно видеть совсем другого Бахма-тейчуна. Какое-то удивительное перевоплощение.
- А вы остались такими же, - сказал Бахмати.
- Пустыня, - вздохнул Оргай. - Здесь мало что меняется.
Они добрались до площадки, которая обозначала вход внутрь горного кольца. На дне окаймленной зубцами чаши светился неровный белый круг с танцующими над ним дикими огоньками. Амфитеатром огибали его каменные выступы и террасы, присыпанные песком.
- Проходи, - подтолкнул Бахмати Оргай.
А сам пошел вниз.
Бахмати стиснули справа и слева. Сзади, он чувствовал, притаилась Айги-цетен.
Выступы напротив были заполнены карриками и суккабами, оттуда доносились пощелкивания зубов и костей. Глаза карриков светили почище Зафировой лампы.
Мертвый народец толпился на кривых ярусах слева. Кто-то там подскакивал и бил в бубен. Тонкие голоса слитно тянули непонятную песню. Впрочем, зная мертвый народец, Бахмати не сомневался, что песня полна кровавых битв и сладких трупов.
Все остальные места занимали ойгоны.
Их было на удивление много. Далеко за сотню. Большинство предпочитало внетелесную, тонкую форму. Но попадались и вполне материальные персонажи, вроде каменного великана или ойгона-дерева. Те, кто держались за форму, были Бахмати более симпатичны.
- Друзья!
Голос Оргая-многонога взмыл из Круга к собравшимся.
Шепотки, шелест, песня мертвого народца разом прекратились.
- Друзья! - повторил Оргай. - Сегодня великая ночь. Наш собрат, Старший ойгон, каннах, именуемый Кашанцогом, вырвался из подземной тьмы и готов принять нас в свои объятья!
- А айхоры? - спросил кто-то.
И почти все посмотрели в небо. Даже Бахмати запрокинул голову, надеясь увидеть хоть один белый промельк Союнова слуги.
- Нет айхоров! - возвестил Оргай. - Нет! Кашанцог уже взял души людей Кабирры, Самхарды и долины Зейнаб и стал много сильнее, чем был. И никакие айхоры его не остановили! Скоро, скоро исполнится мечта всякого ойгона - с Кашанцогом мы сможем раз и навсегда установить на Земле наш, а не человеческий порядок. Наш закон! Наш мир!
Он воздел клешни.
Амфитеатр взорвался воплями и криками. Разгоряченные ойгоны вспыхивали огнями, клубились, мерцали и метали молнии.
Бахмати подумал: глупцы!
- Ах, Бахма, - дохнула в ухо Айги-цетен, - ты, похоже, снова остался в одиночестве. Но мы примем тебя обратно.
- Вы не потеряете свои души с Кашанцогом, - сказал Бахмати, - вы уже их потеряли. Незаметно, год за годом ненависть источила вас.
- Но мы обретем свободу! И ты, ты тоже.
- Друзья мои! - между тем снова провозгласил Оргай. - Конечно, нам придется кое-чем пожертвовать. Нашим, так сказать, даром, искрой, которую подарил нам Союн. Но нужна ли она нам, если мы связаны Договорами и границами? Если мы унижены и должны пресмыкаться перед людьми?
- Нет! - поднялся рев, когда Оргай, как опытный оратор, сделал паузу. - Никогда!
- Смерть людишкам!
- Кашанцог! Кашанцог!
Часть ойгонов взмыла в ночное небо. Кружась, они вспыхивали в лунном свете.
- А еще у нас есть Бахма-тейчун, - сказал Оргай. - Он - наш товарищ и брат - может преподнести Кашанцогу и вовсе изумительный подарок. Попросим его?
- Да! Да! - полетело со всех сторон амфитеатра.
Айги-цетен подтолкнула Бахмати в спину.
Он не успел упасть - его обжали с боков и по кривой тропке быстро стащили в Круг. Оргай поддержал его клешней. Поддержал и прихватил одновременно.
- А вот и он!
- Бахма! Бахма!
Стучал бубен, топали каррики, гудел ветер.
Бахмати стоял перед возбужденной, безумной, алчущей подарка толпой, независимо сунув пальцы за пояс, и думал все то же: глупцы. Прав был Чисид, прав.
Оргай-многоног выждал мгновение затишья.
- Но, похоже, брат наш Бахма не слишком горит желанием помочь нам и Кашанцогу. Не правда ли?
- У меня Договор, - громко сказал Бахмати.
Амфитеатр тут же заполнили возмущенные визги и крики.
- Убить! Убить! - громыхнул кто-то, и ойгоны надвинулись, а мертвый народец, улюлюкая, запрыгал вниз с камня на камень.
- Стоять! - рявкнул Оргай. - Что вы, что вы! - рассмеялся он, взмахами клешни загоняя кровожадных сородичей обратно на ярусы. - Кошмар! Бахма чтит Договор, и мы должны это уважать. Он связан обязательством. Если бы кто-нибудь из вас заключил со мной Договор, а потом отказался его исполнять, я бы очень огорчился. Тем более, нам же не известно, что там в Договоре придумано насчет гибели нашего Бахмы. Айхоров, конечно, нет, но Договора работают. А ну как при возвращении Бахмы в подземный мир, в город не сможет войти ни один ойгон? Что о нас подумает Кашанцог?
Глухой ропот и извинительные голоса заставили Бахмати усмехнуться.
- Поэтому, - сказал Оргай, - мы отпустим Бахмати домой. Будем надеяться на его благоразумие, на его верность нашей крови. А завтра, нет, уже сегодня днем, встретив Кашанцога, мы придем к Аль-Джибели и узнаем, чего в Бахме больше - человеческого или ойгонского.
- Его нельзя отпускать одного! - прорычал кто-то.
- Конечно! - обрадовался рыку Оргай. - Поэтому старый друг Бахмати вызвался его проводить. Возможно, он уже и забыл этого друга, как постарался забыть нас. Но друг-то его еще помнит. Мало того, даже носит в себе половину его души!
Бахмати скрипнул зубами.
Тахир-бечум, тысячу раз проклятый и однажды прощенный демон ущелий, в вихре песка с грохотом материализовался рядом. В бляшках и шипах, с берцовой костью в гигантском носу, он сразу прижал Бахмати к мохнатой груди.
- Бахма, я люблю тебя, как себя самого!
- Тьфу! - Бахмати сплюнул набившийся в рот жесткий волос. - Я тоже… рад.
- Врешь!
Тычок в грудь получился сильный. Тахир захохотал.
- Вру, - признался Бахмати, совсем по-человечески прижимая ладонь к месту удара. Жалко, у него нечему было биться под пальцами.
- Мы можем еще раз… - Тахир-бечум поднял к лицу похожие на валуны кулаки. - По-людски, а? Как они любят. На вторую половину.
- Не хочу.
Повернувшись, Бахмати обогнул Оргая и пошел из Круга вверх, к прорехе, к звездному небу, домой. Никто его не задерживал. Тахир-бечум топал позади так, что ойгоны помельче прыскали в стороны, а вокруг содрогались камни.
- Жди нас в полдень! - крикнул Оргай-многоног.
Почему? - думал Бахмати, бредя по остывшему песку. Почему он отпустил меня?
Ночь зеленела. Было тихо. Кажется, даже не спящую никогда пустыню сморил сон. Ни змей, ни скорпионов, ни лисиц.
Что же у Оргая в ду…
Пинок в спину прервал полет мысли. Бахмати шагов двадцать пролетел по воздуху и шлепнулся в невысокий бархан.
- О-оу, здорово! - подбежал Тахир-бечум. - Ты был как ойгон воздуха! Ты не молчи, Бахма, а то мне скучно. Тебе больно, нет?
Бахмати посмотрел в маленькие злые глаза демона ущелий.
Видимо, что-то было в его взгляде странное, потому что Тахир сначала недоверчиво всхрапнул, затем отстранился и схватился за нижнюю губу.
- Ты странно смотришь. Не смотри так.
- Как?
- Как Старший. Нет, страшнее.
- Нормально я смотрю, - Бахмати поднялся и отряхнул халат. - Просто жалко мне тебя, Тахир, вот и все.
- С чего это?
- С того, что уже сегодня тебя не будет.
- Ну и что? Зато мы будем выше неба. Все нам будут завидовать - люди, айхоры, Союн. А мы их всех будем пинать.
- Мы или Кашанцог?
Тахир задумался. Кость в носу зашевелилась как живая.
- Что ты заладил!
Утрамбовывая песок похожими на слоновьи, большими ступнями, он догнал Бахмати, успевшего пересечь наискосок высокий бархан.
- Понимаешь, - сказал Бахмати, услышав за спиной его хриплое дыхание, - тут ведь как. Вот ты у меня взял половину души.
- Ага.
- Разве я ее чувствую? Нет, она перешла к тебе, стала тобой. Сможешь ты мне ее вернуть, присвоенную? Навряд ли. Так и с Кашанцогом. Возьмет он себе твою душу - кто ее будет чувствовать? Он. А будешь ли ты - это вопрос.
- Я бы пнул тебя за такие разговоры, - грустно сказал Тахир, - но ты так смотришь… Нет, не буду тебя пинать, но и ты ничего не говори.
- Договорились.
С вершины бархана Бахмати взлетел.
Свет заходящей луны держал слабо, поэтому полет получился медленный и низкий. Тахир бухал ногами, стараясь не отстать.
Песчаные волны вздымались, потихоньку приобретая живые оттенки - сизые, бледоно-розовые. Горизонт обозначился алой предрассветной полосой.
Значит, думал Бахмати, раскинув руки, они хотят подарить город Кашанцогу. Но Оргай… Оргай меня отпустил. Чтобы что? Чтобы я познал еще одно унижение? Он помнит про Хэбиб, ему, видите ли, удивительно…
Возможно, ему хочется, чтоб Кашанцог убил меня, когда я встану на защиту жителей Аль-Джибели. Возможно, он видит во мне будущего соперника. Но какой я соперник, раз всех их возьмет в себя Кашанцог?
Ничего-ничего, сколько-то в жемчужине накопится. Я еще повоюю. Пусть я один, но уж, собратья-ойгоны, кровью вы тоже умоетесь.
Пропавшая было веселость вернулась к Бахмати.
Все было определено: друзья, враги, где стоять и что делать. А главное: он твердо знал, что, пока жив, Кашанцога в город не пустит.
Хоть бы айхор какой пролетел, было бы совсем славно. Но нет, так нет.
- Эх, Тахир! Смотри, светает!
Выползающее на небо Око Союна вдруг показалось ему прекрасным. И косматый ореол, и заспанная краснота. И тени, протянувшиеся по пескам. Бахмати поймал себя на мысли, что и скорому мертвецу, наверное, все видится прекрасным. Значит, он всерьез готов умереть. Один раз живем, да?
Это было так по-человечески.
- Красота, Тахир, красота!
- Обычный день, - прогудел Тахир.
Бахмати уже чувствовал город, чувствовал невидимый пузырь установленной защиты, ощущал людей, спящих и просыпающихся.
А затем они вышли к остаткам ранней городской стены, и Аль-Джибель предстала их глазам в красно-черном двуцветьи утра. Озеро на северо-востоке, квадраты полей и садов, упирающиеся в низкие холмы, длинная кишка караван-сарая.
И хижины, хижины, хижины, среди которых всплывет то базарная площадь, то дворец сайиба, то украшенное виноградом здание приемов. Тесные улочки, кривые загоны, циновки и ковры, гончарня, кожевенная мастерская, дыры печей, чайхана, извилистая линия окружной дороги, пропадающая в песках. Бедность и богатство, слипшиеся воедино. Люди - разные, веселые, грустные, скучные, пережившие многое и многого не видевшие.
- Что ты улыбаешься, Бахма? - спросил Тахир-бечум.
- Мне нравится вид.
- Что может нравиться в термитнике?
- Люди, Тахир, люди.
- Я и говорю, что может там нравиться?
- Благодарю тебя за компанию, - поклонился демону ущелий Бахмати.
- Чего это?
- Прощаюсь.
- Эй-эй! - забеспокоился Тахир-бечум. - Ты должен отвести меня в город. Оргай строго-настрого… Чтобы я сам за термитами…
- Не получится. Оргай рассчитывал, что я все еще боюсь тебя и жалею половину души. Но это не так.
Бахмати с присвистом вдохнул теплый воздух и, еще не окончив вдоха, очутился в напитанном своей кровью кругу у развалюхи. Перенос произошел легко и быстро. А Тахир-бечум, кажется, ничего не понял. Некоторое время он крутился на месте, взрывая стремительно желтеющий, раскаляющийся под солнцем песок, а затем оскорбленно взревел.
Рев был знатный.
- Бахма-а-а!
Запахивая платья и халаты, люди выскакивали из хижин и устремляли взгляды на беснующегося на бархане у городской стены ойгона-страшилище.
- На площадь! - закричал им на бегу Бахмати. - Берите детей, стариков и идите на площадь! Все! Все!
В загонах заревели ишаки и верблюды.
- На площадь!
Бахмати стучал в стены, трещал циновками и хлопал коврами, занавешивающими проемы.
- Бахма-а-а!
Тахир-бечум увидел его и яростно бросился с бархана через камни городской стены. Кто-то вскрикнул. Мосластый, волосатый, с костью в носу демон ущелий внушал ужас. Только достать Бахмати ему так и не удалось. Прозрачный защитный купол ловко поймал его тушу над стеной и с легкостью отшвырнул обратно.
- А-а-а!
Тахир-бечум ветром взвился в небо.
- На площадь, - посматривая вверх, торопил людей Бахма. - Будите сайиба. Собирайтесь. У нас - беда.
Горхан, Касин, Сомхали. Санахиб. Кузнец Аммхуз. Мужья и жены. Матери и отцы. Дети. Обейди. Торбани. Семья Аджани.
Люди.
- Не стой, Зафир, иди со всеми.
Толстый страж, застыв посреди улицы, пялился на собирающегося таранить купол Тахир-бечума.
- Он чего это? - показал он пальцем.
- Силу девать некуда.
Бахмати, памятуя давешнее упорство, мягко повернул Зафира. Хвала Союну, толстяк не выказал сопротивления, только шею вывернул, собираясь досмотреть полет ойгона ущелий до конца.
Бом-м-м!
Купол дрогнул, пошел рябью, солнечный свет скатился по нему каплей раскаленного металла, но Тахир-бечум внутрь так и не проник.
- Ого! - сказал Зафир, когда демон ущелий с испуганным, вовсе не грозным воплем, отпружиненный, исчез где-то в песках.
- А то! - сказал Бахмати, незаметно морщась от отдачи.
Он и купол были связаны напрямую. Не устоит купол - кончится ойгон места, Бахма-тейчун. Бьют в купол - бьют в него. Вот и ноготь треснул.
Бахмати совсем по-человечески сунул палец в рот.
- Беги уже, Зафир.
Улица сморгнула соринку халата и опустела. Но в оглушающей тишине, казалось, еще шуршат одежды, звучат голоса, а испуганные глаза ищут ойгона-хранителя.
Бахмати вздохнул, подобрал из песка чей-то платок, закинул его на ограду, поставил на срез окна оброненную кем-то глиняную фигурку - большеротую, лупоглазую, даже не смог определить, на кого похожа. Хоть какой-то порядок.
Красноватые стены хижин укоряюще молчали - что ж ты, Бахма!
Слепой Хатум ждал его среди мисок, тазов и кувшинов, налепленных учениками. Сразу протянул жемчужину.
- Греется.
- Я знаю, - Бахмати спрятал черную горошину в рукаве, подставил плечо. - Пойдем?
- Да.
По пустынной улице они побрели на многоголосое гудение толпы.
- У меня было… - сказал Хатум, сжав пальцы. - Я видел Кашанцога. Я видел его у Аль-Джибели. Я видел всех остальных…
- Бывает.
- В нем нет жалости. Он - бездна! Я видел, как ты… как мы все…
- И что? Предлагаешь сдаться?
Хатум толкнулся лбом в лопатку.
- Хороший ты… э-э… ойгон, Бахма, - с грустью произнес он.
- Ты чуть не сказал: "человек".
- Да, все время себя одергиваю. Так он придет?
- Кашанцог? Думаю, да.
- Странно, - сказал Хатум, - чем ближе смерть, тем сильнее хочется жить. Мы видимся в последний раз, я знаю.
Остановившись, Бахмати встряхнул гончара как куклу.
- Не получит он никого из вас, понял? Я здесь Союн. По Договору!
- А сил твоих хватит?
- Посмотрим, - Бахмати свернул в проулок и прислонил слепого к стене. - Постой здесь.
Несколько прыжков через ограды, удивленный взгляд верблюда, узкая тропка вниз - и он оказался во дворе у Чисида. Девочка-соседка как раз вела ювелира, прижимающего что-то к груди, другой тропкой в щель прохода к площади.
- Мастер Чисид!
Ювелир повернулся. В руках у него оказался ящичек для монет.
- А-а, ойгон, как твои родичи?
- Они все за Кашанцога.