Вельда обернулась и увидела лохматую голову Митры, высунувшуюся из палатки. Невольно вскрикнув, она прижалась к Анри и спрятала лицо у него на груди. Анри натянуто улыбался. Некоторое время Митра внимательно изучал ситуацию, потом выбрался из палатки целиком и сказал:
– Я понял. Вы всю ночь рассказывали друг другу сказки. Кларк еще спит, а я захотел в туалет. Сейчас я схожу, а потом еще немного посплю…
Сделав свои дела, он снова заполз в палатку и, обернувшись, попросил:
– Застегни меня, Анри, у меня отсюда не получается.
Анри покорно поднялся и пошел к палатке. Митра внимательно наблюдал за ним, пока он шел, а потом сказал:
– Люди без одежды похожи на корешки, – и исчез окончательно. Анри, с яркими пятнами румянца на скулах, некоторое время молча обдумывал неожиданное сравнение. – Хорошо промытые, – добавил из палатки голос Митры.
Вельда меленько захихикала.
– Уд-дивительный ребенок! – с чувством произнес Анри.
Стоян, Марта и остальные сотрудники лаборатории восприняли появление Вельды как очередную причуду Анри, не нуждающуюся ни в каких других объяснениях. Ее даже никто ни о чем не спросил. Вельда была готова к такому приему и не особенно расстраивалась по этому поводу.
– Да как ты вообще с ними общаешься? – удивлялась Стефани. – Они же слова по-человечески сказать не могут. Все время что-то из себя изображают…
– Да они, вроде бы, и не изображают, – добродушно возражала Вельда. – Они вроде бы живут так. Ну и пусть их. Мне-то что? Никто меня не обижает, все вежливые, предупредительные. А что до другого… Так зачем мне набиваться в подруги к Эсмеральде, к примеру, если я все равно ничего не пойму из того, что она мне будет говорить…
– А почему ты говоришь об Эсмеральде? – с какой-то непонятной настороженностью спросила Стефани.
– Просто так, к примеру. А в чем дело?
– Ни в чем, – Стефани неопределенно махнула рукой и перевела разговор на другую тему. – А как ты с Анри?..
– Нормально, – спокойно ответила Вельда. – Я ему для чего-то нужна. По крайней мере, он так говорит…
– Ну а ты-то? Ты-то сама? – соболиные бровки Стефани удивленно взлетели вверх.
– А что я? – Вельда пожала округлыми плечами. – Ты же знаешь, я не мастер рассуждать на такие темы…
– Ну что ты-то к нему чувствуешь?
– Мне его жалко, – подумав, ответила Вельда. – И еще мне очень нравится, что он такой умный. Получается, что если мы вместе, то это каким-то образом оправдывает мою собственную глупость.
– Ну знаешь! – возмущенно воскликнула Стефани.– Ты, наверное, всяких книжек перечитала! Чушь какая-то! А почему это тебе его жалко? Это ему впору нас с тобой пожалеть. У тебя муж погиб, у меня один ребенок, да и тот – Митра! – имя сына Стефани произнесла с совершенно непередаваемым выражением, и Вельда впервые подумала о том, что Стефани должно быть очень нелегко с Митрой. Уж больно он необычный. Такой ребенок подошел бы Эсмеральде…
– А почему у Эсмеральды нет детей?
– Как нет? – удивилась Стефани. – У нее два сына. Один уже подросток, его легко отличить, он почти такой же рыжий, как она сама. Другой, наверное, похож на отца.
– А отец?
– Эсмеральда пришла сюда вдвоем со старшим сыном. Младший родился уже здесь. У нас не принято расспрашивать. Анри, наверное, знает…
– Анри? Почему Анри?
– Да так… как-нибудь… случайно… – откровенно заюлила Стефани. Вельда не стала настаивать. Она была нелюбопытна и решила потом, как-нибудь, при случае спросить у Анри.
Случай представился скоро. Гуляя в парке с Кларком и Анри, они нос к носу столкнулись с Эсмеральдой. Она учила младшего сына кататься на двухколесном велосипеде.
– Никак! – Эсмеральда откинула назад огненные волосы и отерла пот со лба тыльной стороной ладони. – Второй день бьюсь, ни черта не понимает!
– Давай я попробую, – предложил Анри. Эсмеральда с готовностью передала ему велосипед. – Эрик, садись и держи руль. Ноги можешь на педали не ставить. Твоя задача – держать равновесие. Поехали!
Женщины остались одни, если не считать булькающего в коляске Кларка.
– Как он? – Эсмеральда кивнула на малыша. – Я спрашивала у Марселя весной. Он сказал – в порядке.
– Да, – согласилась Вельда. – Все хорошо.
– Слава богам, что обошлось, – усмехнулась Эсмеральда. – Вы тогда здорово всех нас напугали.
– Мне жаль…
– Ничего. Вам-то самой больше всех и досталось. Но я тогда была поражена. Первый раз увидела такое – женщина своей волей остановила процесс родов. Я думала – это совсем биологическое…
– Вряд ли это была моя сознательная воля…
– Ну не совсем, конечно, я не это имела в виду. Сейчас я вам объясню…
– Не надо, – Вельда, как могла, смягчила отказ улыбкой. – Не стоит. Я все равно ничего не пойму.
– Почему вы так думаете? – Эсмеральда внимательно посмотрела на Вельду, словно только что разглядела в ней что-то принципиально новое.
Вельда молча, улыбаясь покачала головой. В конце дорожки показался Анри, почти бегущий за велосипедом. Эрик сам держал равновесие, хотя и не крутил педали.
– – Я уже могу с горки ехать и не падать, – еще издали закричал он.
Эсмеральда улыбнулась сыну, потом обернулась к Вельде и сказала задумчиво и чуть печально: " Анри – удивительный человек, Вельда. Таких немного. Берегите его."
Эрик с велосипедом и задохнувшийся от быстрой ходьбы Анри остановились рядом с ними.
– Ты видела? – требовательно спросил мальчик. – Он меня совсем не держал.
– Да, я видела, – подтвердила Эсмеральда. – Твое обучение явно пошло на лад. Спасибо, Левин.
– Не стоит благодарности, – церемонно расшаркался Анри. Они обменялись непонятными для Вельды взглядами, а потом Анри решительно взялся за ручку коляски Кларка.
– Поехали! – бодро сказал он и помахал Эрику. – Желаю всяческих успехов!
Некоторое время они шли молча. Анри первый раз в жизни катил коляску Кларка. Вельда, мимоходом удивившись этому, тут же забыла о столь несущественной детали и размышляла над прощальными словами Эсмеральды.
Эсмеральда просила… да нет, пожалуй, приказала ей беречь Анри. Что бы это могло значить? От чего, как и, главное, зачем она должна его беречь? Я мало знаю об Анри, – сказала себе Вельда. – И поэтому не понимаю. Надо попробовать с другого конца. Я хорошо знала Кларка. Если бы кто-нибудь сказал мне: береги его! – что бы это значило?
Вельда вспомнила Кларка, почти увидела его. Улыбающийся, сильный, понятный. Беречь? Разве можно уберечь от случайности? Что же такое имела в виду Эсмеральда? Не ясно. Ладно. Можно попробовать выяснить другое.
– Анри, – Вельда постаралась заглянуть в темные, непроницаемые глаза. – Вы с Эсмеральдой?…
– Да, – тут же ответил Анри, словно ждал этого вопроса. – У нас ничего не вышло. Два догматика в одной постели – это слишком. Каждый из нас имел свою сложившуюся картину мира, мы постоянно доказывали друг другу свою правоту и вскоре стали безумно раздражать друг друга. И все кончилось.
– Ага, – согласилась Вельда и попробовала себе представить Анри в постели с Эсмеральдой. Ничего не получалось. Воображаемые Анри с Эсмеральдой сидели на противоположных концах кровати, завернувшись в простыни и что-то друг другу с жаром доказывали. Рыжие кудри Эсмеральды стекали на обнаженные плечи . Из-под кудрей, как муравьи из муравейника, разбегались веснушки. Вельда рассмеялась.
– Анри, а у Эсмеральды на плечах есть веснушки?
– Гм-м… есть… А почему ты спрашиваешь?
– Не знаю, – беспечно ответила Вельда. – Так представилось… А я – догматик? У меня раньше тоже была сложившаяся картина мира…
– А теперь?
– А теперь у меня вместо картины мира – ты.
– Не пугай меня…
– А чего ты, собственно, боишься? Ответственности?
– Да. И еще того, что я передам тебе свою неуверенность.
– Не бойся, – решительно возразила Вельда. – Я твоей неуверенности в упор не вижу. Мне нравится думать, что ты знаешь, что делаешь, и черта с два ты меня переубедишь. Я знаю, что кто-то должен знать, и мне удобно считать, что этот кто-то – ты. Наверное, я все-таки – догматик.
Вечером Анри допоздна засиделся в лаборатории и Вельда, уложив Кларка, пришла его навестить, как всегда захватив с собой кофе и бутерброды. Закончив обязательные дела, Анри занимался любимым делом – составлял список гипотез происхождения таинственных "их". Вельда сама себе удивлялась – ей было практически все равно, являются ли "они" симптомом душевной болезни Анри, или он ищет что-то действительно материальное. И тот и другой варианты были достаточно пугающими, и с тем и с другим она примирилась. Дома, в родном городке все это выглядело бы шокирующим, но здесь, на станции, где нет ни одного человека с обычной, нормальной судьбой… А что такое "нормальная судьба"? Вельда поймала себя на мысли о том, что само это понятие стало для нее расплывчатым и неопределенным. Рядом с Анри, в ауре его постоянной противоречивости расплывчатыми становились многие вещи. Пусть так – Вельда способна была согласиться и с этим.
– Ты поможешь мне? – спросил Анри. Его темные глаза переливались нефтяным радужным светом, не то от возбуждения, не то от начинающейся лихорадки.
– Конечно, помогу, – флегматично согласилась Вельда, разливая кофе в пластиковые стаканчики. – А что я должна сделать?
– Для начала послушай меня и выскажи свое мнение…
– Какое может быть у меня мнение… – начала было Вельда, но Анри возмущенно фыркнул и знаком велел ей закрыть эту тему.
– Я рассуждал так: сначала надо просмотреть варианты наиболее очевидные, и только проанализировав и отбросив их, можно приступать ко всякой там экзотике.
– И какие же варианты кажутся тебе очевидными? – включилась Вельда, откусив половину бутерброда и удобно устроившись в самом большом кресле лаборатории. Она сидела, подвернув под себя ноги и напоминала неядовитую древесную змею, пообедавшую и свернувшуюся в клубок. Анри даже показалось, что ее серые глаза смотрят на него не мигая.
– Ну, разумеется, первая мысль, которая пришла мне в голову, была о том, что наши загадочные компаньоны есть воспрянувшие остатки каких-то генетических экспериментов четырехсотлетней давности. Тогда делали много странных и даже страшных вещей, и что, если какой-то их побочный продукт выжил, неожиданным образом видоизменился и… Но вся эта идея не выдерживает никакой, даже самой слабой критики. Практически мне даже не понадобилось ни с кем советоваться, вполне достаточно имеющихся у нас материалов… Итак: практически все результаты экспериментов были абсолютно летальны. Выжившие экземпляры требовали для поддержания своей жизнедеятельности сложнейших аппаратурных комплексов, которые просто нельзя было приобрести или построить незаметно. Никаких данных о существовании подобных центров после введения в большинстве стран программы пренатальной диагностики не имеется. Нет даже подозрений или легенд. Все это требовало огромных средств и полностью утеряло смысл. А временной промежуток в 300 лет делает подобные предположения и вовсе абсурдными. Если бы что-нибудь где-нибудь существовало, за это время оно как-нибудь да засветилось бы перед мировым сообществом. Значит, это не годится. Кем бы или чем бы "они" не были – они появились или, по крайней мере, начали действовать совсем недавно.
Следующая гипотеза, которую я рассмотрел, была такова: в результате какого-то (неизвестного нам) стечения обстоятельств стали разумными какие-нибудь животные. Один из тех видов, которые люди издавна считали высокоорганизованными. В моем списке значились собаки, медведи, слоны, дельфины, муравьи, пчелы и лошади. Слоны, медведи и дельфины отпадали сразу – за все годы существования станции ни одно из этих животных никогда не находилось на ее территории…
– Жаль, – Вельда рассмеялась.
– В чем дело? – недовольно спросил Анри.
– Я просто представила, как это было бы здорово: на станцию приходит слон, просовывает хобот в окно и перепрограммирует твой компьютер…
– Не смейся, пожалуйста, это сбивает меня с мысли.
– Хорошо, не буду, продолжай.
– Наибольшее подозрение вызывали, конечно, муравьи. Они живут везде, их никто не замечает, и никогда никто толком не знал, как же на самом деле функционирует муравейник и что выполняет роль координирующего центра…
– Анри, ты что – серьезно все это говоришь?
– Абсолютно, а что?
– Ну, то есть ты допускаешь, или допускал… что по станции бегают какие-то разумные муравьи и что-то такое делают, и все понимают и на самом деле они уже умнее людей…
– Ты не поняла, – Анри говорил ровно и всячески подчеркивал свое терпение, но Вельда видела, что он уже на пределе. – Каждый отдельный муравей ненамного умнее клеток человеческого организма. Нельзя же говорить об уме, допустим, эритроцитов, селезенки, или островков Лангерганса. Если что-то и могло подвергнуться преобразованиям, то это муравьиное сообщество в целом, которое (и это было известно уже давно) в каком-то смысле представляет собой единый организм. По крайней мере имеет единый управляющий центр – это уж наверняка.
– Ну а что такое этот управляющий центр? Такой здоровый муравей в муравейнике, или какая-то особая архитектура сосновых иголок, из которых этот самый муравейник сложен?
– Я же тебе говорил – никто этого толком никогда не понимал. То есть были всякие гипотезы, конечно, биополе там и всякое другое, но ни одну из них никому доказать не удавалось.
– Так значит, по твоему надо искать муравьиное гнездо где-нибудь невдалеке от компьютера, а потом как-нибудь пытаться вступить в контакт с населяющими его муравьями? Как они, кстати, между собой общаются?
– С помощью запахов… Ты выслушаешь меня сегодня или нет?
– Так я же и так слушаю, – искренне удивилась Вельда. – И очень внимательно.
– Прежде, чем вступать в контакт с окружающими станцию муравейниками, я немного поразмышлял. Это никогда не вредно, ты согласна? Так вот, нет никаких данных, что за последние несколько сотен лет муравьи как-нибудь видоизменялись. А любое существенное эволюционное преобразование, чего бы оно ни касалось, сопровождается изменением фенотипа.
– Да ну? Кто бы мог подумать! – усмехнулась Вельда. – А что это значит?
– Фенотип – это, грубо говоря, совокупность внешних признаков организма.
– А почему бы им не поумнеть, оставшись внешне такими же?
– Потому что в генотипе любого вида все взаимосвязано. Нет таких хромосом, их участков или даже отдельных генов, ответственных за "ум". Если бы муравьи, пчелы, или любые другие животные стали разумными, обязательно что-нибудь изменилось бы и в их облике и во внешней стороне их жизни. Ничего похожего с лесными муравейниками не произошло.
– Но, может быть, где-нибудь появились какие-нибудь другие, изменившиеся муравьи, но их никто никогда не видел. Допустим, они прячутся…
– Да, это в принципе возможно. Но этот путь ведет в тупик. С равной долей вероятности мы можем предположить, что от нас прячется кто угодно: муравьи, собаки, сойки, дождевые червяки или даже популяция видоизменившихся и сбежавших со станции стульев… Затруднения возникли бы, пожалуй, только у слонов. Да и то только в том случае, если в программу видоизменения не входило измельчание и переход на иную кормовую базу… И тогда я стал думать дальше…
Вельда чувствовала себя весьма неуютно. Ей хотелось возразить Анри, но именно в этот раз она почему-то не решалась это сделать. Все получалось как-то странно. Анри сам признал, что предложенный Вельдой вариант развития событий возможен, но оттого, что он не просчитывается логически, Анри как бы сбросил его со счетов и продолжает рассуждать так, как будто его и не было. Но ведь эти самые дождевые червяки вполне могут существовать и тогда все дальнейшие размышления и действия просто бессмысленны. Значит, надо либо найти способ проверить этот вариант, либо все время иметь его в виду. Но Анри… Ого! – Вельда почувствовала что-то вроде ожога от простой и в то же время невероятной догадки. – Все это могло значить только одно: Анри был прав и вовсе не кокетничал, когда говорил об ограниченности собственного мышления. Он сам знает об этом и предупреждал Вельду. Она не поверила ему тогда и вот, убедилась сейчас… Но то, что она наконец заметила это, в свою очередь, означает, что… На этом месте своих размышлений Вельда поставила аккуратную бетонную стену темно-серого цвета. Достаточно! – сказала она себе. – Знать не хочу и думать не желаю на эту тему! – и она снова вернулась к тому, что говорил Анри.
– … Таким образом получается, что все, что я смог придумать, есть абсолютно невероятная ерунда, – грустно закончил Анри. – И вот парадокс: что-то есть, но это что-то ничем быть не может. Как его решить? Был такой народ: древние греки, так вот они…
– Анри, а те старые книги, которые ты так любишь читать? Неужели те люди никогда не размышляли на подобные темы? Ты же говорил мне, размышлять было чуть ли не самым их любимым занятием. Может быть, там есть какие-нибудь догадки, которые нам уже и не могут прийти в голову, если верить твоим словам о том, что за последние лет 300 все мы здорово поглупели?
– Вельда, – Анри с удивлением взглянул на молодую женщину. – С тобой что-то происходит…
– Что такое? – забеспокоилась Вельда.
– Ты замечаешь, что теперь ты говоришь совершенно иначе, чем тогда, когда мы с тобой познакомились? Изменились не только слова, изменился сам стиль речи…
– Наверное, все меняются, попав из городов на станцию…
– Нет, уверяю тебя, далеко не все. Наоборот, большинство людей остаются подчеркнуто такими же, ищут себе в этом убежище и подгоняют под себя тот маленький кусочек окружающей среды, который им удалось завоевать. Возьми Стефани… Другие на станции только дети.
– Наверное, ты прав, – подумав, согласилась Вельда. – Но тогда остается предположить, что это ты на меня так влияешь. Или Митра. Или Кларк. Или вы все вместе.
– Почему тебе всегда хочется спихнуть все на кого-то другого? Даже если речь идет о достоинствах?
– Спроси у Эсмеральды.
– Тебя… ты что, ревнуешь?
– Да нет, что ты! – Вельда расхохоталась. Вообще-то она смеялась крайне редко, ограничиваясь улыбкой, но предположение Анри действительно насмешило ее. – Я вообще не знаю, что такое ревность. Я же из города, а в городах не ревнуют. Ты разве забыл? Ревность – это пережиток тех времен, когда люди были больными и некрасивыми, и если кому-нибудь удавалось урвать кусочек послаще, то он сидел и дрожал от страха, что сейчас придут и отнимут. Тем более, что действительно могли отнять. Я правильно излагаю?
– Откуда у тебя… такое понимание событий?
– Ну, я немножко занимаюсь самообразованием. Твой компьютер подключен к обучающим сетям и… Я ведь должна заботиться о том, чтобы тебе со мной не было скучно! Мне очень нравятся исторические программы… Послушай, Анри, а ты что, когда-нибудь… испытывал ревность?
– Да, – помедлив, сказал Анри.
– Вот здорово! И кого же ты ревновал? Эсмеральду?
– Нет, тебя.
– Меня?! – Вельда вытаращила глаза от изумления. – К кому?
– К Кларку. Я имею в виду Кларка-старшего.
– Как это? – Вельда по-прежнему ничего не понимала. – Ведь Кларк мертв. И когда я была с ним, мы с тобой даже не знали друг друга…
– Видишь ли, Вельда, – грустно усмехнулся Анри. – Даже в самых хороших обучающих программах нет исчерпывающих сведений. Особенно если речь идет о чувствах…