Крыса проковылял к груде коробок, порылся в ней, достал аккуратно сложенную одежду. В его черных корявых руках она казалась нереально белой.
– Надевай, – буркнул Горус, многозначительно кивнул Мусорщику и вышел из комнаты.
– Представляю, как буду рассекать по этой помойке в дишдаше, – усмехнулся Антэй, но начал раздеваться. – Ты один тащил меня сюда?
– Мне помогли, – уклончиво отозвался сновидящий и вытащил из-за пояса своего одеяния пластиковую карточку водительских прав. – Держи. На всякий случай.
– Откуда взял?
Хотя можно было и не спрашивать, крысы вытащили из чьего-нибудь кармана вместе с кошельком.
– Теперь ты Хеп Бурхан, – продолжил Мусорщик.
– Хеп? – переспросил Антэй, рассматривая мутноватую фотографию, имеющую некоторое сходство с ним, особенно похожи были белая гутра с неизменным черным агалем. – Отлично. Не хватает только рогов и солнечного диска между ними.
Мусорщик тихо рассмеялся и позвал негромко:
– Семат!
Из соседней комнаты вышла женщина в полном никабе, с закрытым лицом и черными перчатками, обтягивающими кисти. Замерла неподвижно, держа обеими руками сумочку.
– Она проводит тебя. Мужчина со спутницей вызовет меньше подозрений. И вот, возьми, наличные.
– Слушай, у меня такое нехорошее предчувствие, что мы расстаемся очень надолго, – сказал Антэй, стараясь, чтобы его голос звучал бодро. – А может, и навсегда.
– Я рядом, – отозвался сновидящий, улыбнувшись мимолетно. – Ты знаешь. Расстояние в реальном мире не имеет значения.
Мусорщик протянул руку и крепко сжал его ладонь.
Женщина по имени Семат скользнула вперед и остановилась возле двери, терпеливо ожидая, пока они попрощаются.
– Иди. – Сновидящий слегка оттолкнул Антэя. – Удачи.
– Тебе тоже, – ответил тот с непривычной тяжестью на сердце.
Развернулся и вышел в сопровождении молчаливой спутницы.
На свалку опускалась глухая ночь Александрии. В бледном зареве уже закатившегося за горизонт солнца еще можно было рассмотреть узкую дорожку, проложенную в мусоре, ряд ободранных лачуг, липнущих друг к другу. На небе загорались звезды. Кое-где мелькали робкие огоньки, пробивающиеся из неплотно занавешенных окон. Район старьевщиков и скупщиков краденого. Почти элита помойки.
Слышался близкий гул города, к которому примыкал этот участок. Лай собак, рычание автомобилей, голоса…
Антэй знал несколько выходов отсюда, но Семат вела его каким-то новым, неизвестным путем. Узкими переходами, под полуосыпавшимися арками, через заброшенные комнаты домов с провалившимися крышами.
Иногда мимо шныряли быстрые силуэты местных жителей, выбирающихся на охоту или, наоборот, возвращающихся с удачного дела.
Антэй почувствовал давление на уши, словно он ушел на небольшую глубину. На секунду сбилось дыхание. Мусорщик был прав – неведомый дэймос продолжает наносить мгновенные, болезненные уколы, рассчитывая, что хотя бы один попадет в цель. Неприятное ощущение быстро пропало, однако Антэй не расслаблялся, ожидая скорого продолжения.
Женщина шуршала рядом своим длинным одеянием, почти неразличимая в темноте. Напоминающая немого духа, живущего вдали от людей. Сходство усилилось, когда, перебираясь через груду кирпича, он хотел поддержать ее, но та шарахнулась от его протянутой руки. Больше серфер не пытался предложить помощь.
"Они знают о дэймосах, – подумал Антэй. – Это особенность присутствия здесь создателей кошмаров. Не прикасаться к постороннему человеку, не слышать чужого голоса…не видеть лишнего. Чтобы не было ничего, за что можно зацепиться и выдать себя, или своего родственника. Меньше контактов – меньше шансов, что дэймос пойдет по следу в подсознание близкого и причинит ему вред".
Однако как бы люди ни сторонились друг друга и ни пытались спрятаться в коконе своей одежды, это не помогало защититься от нападений.
"Вся наша культура построена исключительно на том, как лучше скрыться от бича сновидений, – в который уже раз сказал сам себе Антэй. – Жилища за высоченными заборами, общая скрытность, костюмы, прячущие тело. Чем так прятаться от дэймосов – лучше переловить их всех и жить нормально".
Впереди показалась новая арка. За ней виднелась улица, слабо освещенная фонарями. Чуть менее замусоренная, чем задворки, по которым они прошли.
Перед тем как покинуть свалку, Семат остановилась, расстегнула сумочку, вынула старый мобильный телефон, нажала на кнопку вызова, подождала несколько секунд и прервала сигнал.
Через недолгое время послышался шум работающего двигателя, напротив арки остановилась машина. Такси с помятым крылом.
Антэй подошел к автомобилю, не без труда открыл заднюю дверцу. Опустился на потертое сиденье. Семат села с другой стороны.
Водитель, здоровенный, широкоплечий, чем-то напоминающий Трифона, едва помещался за рулем маленькой "айраты". На коротко стриженном затылке виднелся глубокий шрам, светлой полосой разделяющий черные волосы. Такие следы остаются от удара скимитаром. Антэй не исключал вероятности, что Мусорщик лечил и этого человека, как многих других на свалке и в прилегающих окрестностях.
– Центральный госпиталь, – сказал серфер, водитель молча утопил в пол педаль газа, машина плавно тронулась с места.
Они петляли по темным переулкам не меньше часа. Часть домов стояли заброшенные, с выбитыми окнами и провалами дверей. Эти здания пустовали уже лет десять после одного из вооруженных налетов. Сам Антэй не видел, но старшие друзья расписывали в красках настоящую бойню, устроенную бандой Аль-Кулаба с одной стороны и полицией агломерации – с другой. Боевиков перестреляли, часть стражей порядка тоже полегли, а район так и остался нежилым. Иногда по ночам в глубине темных помещений мелькали бледные огоньки. Поговаривали о кровожадных призраках, поселившихся на развалинах. Но понятно было, что это бездомные нищие, искавшие приюта.
В Александрии много таких заброшенных мест. Мусорщик говорил, что подобные язвы на теле городе показывают его неблагополучие. Антэй поймал себя на мыслях о сновидящем и с усилием прогнал воспоминание о нем.
Свалка осталась далеко позади.
Еще пара кварталов – и людей на улицах прибавилось. Распахнулись двери всех кальянных. Из уличных едален потянуло запахом кеббе и пресных лепешек, печенных на огне. Над дорогой, забитой автомобилями и мопедами, повисли облака выхлопных газов, то и дело раздавались громкие гудки, чтобы отпугнуть пешеходов, лезущих под колеса. Лотки с фруктами, подсвеченные электрическими лампочками на длинных проводах, сменялись мешками разноцветных специй и риса…
Ночь Александрии, такая же черная и непроглядная, как пролитые чернила, текла с низкого неба и заполняла собой город.
Водитель сбросил скорость, перестраиваясь, чтобы свернуть на боковую улицу, и тут Антэя накрыло. Голова не болела больше, и не мелькали пятна перед глазами. Что-то странное стало происходить с миром вокруг.
Спелые плоды, выложенные на прилавки, превратились в горы гнили, дома стали медленно разрушаться, камни падали с фасадов и разбивались на мостовой. Даже приличный отель на краю площади Ауса выглядел треснувшим от фундамента до крыши, а сквозь дыры в окнах сочилась какая-то черная, липкая дрянь.
Пальмы, растущие вдоль улицы, рассыпались в труху, луну в небе тоже перекосило. Пряный аромат дыма сменился аммиачной вонью.
Антэй понимал, что это всего лишь игра его разума, атакованного дэймосом, но выносить до предела правдоподобные галлюцинации становилось все труднее. Потянуло в сон. Захотелось откинуть голову на спинку, подремать хотя бы несколько минут или просто закрыть глаза. Именно то, чего делать было нельзя ни в коем случае. Жестом, давно вошедшим в привычку, серфер поднес руку ко рту, впился в кольцо зубами, чувствуя как проминается под резцами мягкий металл. Стало чуть легче. Боль в челюсти и вкус крови, теперь уже его собственной, прогнали сонливость. Но в реальности по-прежнему все было плохо.
По тротуарам ковыляли, ползли, брели живые трупы, тени, скелеты. В окно машины заглянула полуразложившаяся морда – и оскалила обломки зубов. Шрам на голове водителя разошелся, оттуда начали выползать извивающиеся белесые черви. Они ползли по спинке кресла, падали на колени Антэя с жирными шлепками.
Серфер прикрыл глаза, чтобы не видеть этого.
Но стало лишь хуже.
Волной накатили звуки.
Визг, хлюпанье, заунывные стоны, а фоном в этой какофонии звучал сладкий, нежный голос без слов, обещающий покой и забвение. В красной пустоте перед опущенными веками закружил черный водоворот. В него потянуло с неудержимой силой. Но Антэй тряхнул головой, впился пальцами в собственное колено, обтянутое белой тканью, сбрасывая очередное наваждение, и вновь заставил себя смотреть на искаженную реальность.
Женщина, сидящая рядом, показалась ему горой лениво колышущегося желе под черной тканью. Оно поползло во все стороны, заполняя собой салон, и грозило задушить тяжелой, воняющий жирным потом массой.
Антэй ничего не предпринимал, чувствуя, как пот заливает глаза. И поспешил отвести взгляд от глубокого рва, разодравшего полотно дороги. Туда только что скатилась машина, едущая перед ними. С очень правдоподобным грохотом, звоном и огненным взрывом.
…Следующий час Антэй изо всех сил старался не реагировать на приступы диких видений. Перегруженный мозг протестовал, предлагая то впасть в полную прострацию, то удариться в панику. И бороться с этим становилось все тяжелее.
Когда машина нашла место на переполненной стоянке возле пятиэтажного бетонного здания – то раздулось гигантским мыльным пузырем и лопнуло, засыпав всю дорогу осколками. Но едва замороченный пассажир выбрался на улицу, галлюцинации прекратились. Картинки, загруженные в его разум, закончились. Повеяло жаром нагретого за день асфальта, выхлопами автомобилей и сладким, тягучим ароматом жасмина, растущего под окнами больницы.
Лишь на миг показалось, будто он стоит на доске, которая несется по гигантской волне, скрученной из обломков, вывернутых булыжников, раздробленных автомобилей, а на него летят капли из разбитого, расплавленного стекла.
Затем сдвинувшийся мир встал на место. Наркотический бред развеялся. Вместо него накатила оглушающая реальность.
Госпиталь был, как всегда, переполнен.
Перед центральным входом толпились люди. Больные, родственники больных, друзья родственников… Провезли каталку с окровавленным телом, накрытым простыней. Потом еще одну. Человек, лежащий на ней, был в сплющенном мотоциклетном шлеме, вместо лица за разбитым стеклом – кровавое месиво. Антэй проводил взглядом жертву аварии, пытаясь понять – у него начался новый виток галлюцинаций или это обычная жизнь Александрии?
Серфер уже попадал сюда. В последний раз привез приятеля, ободравшегося о кораллы и получившего анафилактический шок. С тех пор тут ничего не изменилось. Пятиэтажное прямоугольное здание с широким подъездом и колоннами, поддерживающими портик. В этих строгих линиях угадывалось влияние Полиса. Декоративные ниши сохранили постаменты античных статуй, убранных оттуда уже очень давно. Белый мрамор мягко светился на фоне глухой ночи.
Семат шепнула что-то водителю и подошла к спутнику.
Антэй поднялся с ней вместе по неровным ступеням со сглаженными выемками от сотен тысяч ступавших здесь ног. Через распахнутые двери шагнул в просторный холл госпиталя, который заливал яркий свет.
Перед стойкой регистрации полная женщина прижимала к груди красную ошпаренную руку и стонала, раскачиваясь из стороны в сторону, за ее юбку с ревом цеплялись трое детей. Прохромал на костылях мужчина с загипсованной ногой. Полулежала в кресле прижимающая к лицу тряпку, залитую кровью, испуганная девушка. Около нее столпилось все семейство, беспокойно галдя и размахивая руками.
На Антэя и его спутницу не обращали внимания. Слишком много было здесь пострадавших, окруженных родственниками.
Два свободных стула нашлись недалеко от коридора, ведущего в другое крыло здания. Антэй сел, глядя на сигаретные окурки, вдавленные в землю массивной керамической вазы, которая стояла тут же. Ему порядком надоело фильтровать свои ощущения на предмет: не атака ли дэймоса начинающаяся резь в слипающихся веках или это от яркого белого света энергосберегающих ламп под потолком.
– Вы ко мне? – прозвучал рядом низкий уверенный голос, но вопроса в нем не было, скорее утверждение.
Антэй поднял голову. Напротив стоял врач в униформе, как и у всех остальных медиков: зеленые брюки, рубашка. Волосы скрывала хирургическая шапка. Лицо закрыто повязкой. Видны лишь темные глаза, как будто очень знакомые, и широкие черные брови.
– Идем со мной, – велел он Антэю, властным жестом указал родственнику кого-то из больных, кинувшемуся у нему с расспросами, вернуться на место и ждать.
Серфер поднялся и пошел следом за человеком по коридорам, заполненным больными. Стены, покрытые серой штукатуркой, резко изгибались, следуя архитектурным особенностям здания. В одном из тупиков, скрытых от взглядов посторонних, располагалось несколько одинаковых дверей, облицованных черными пластиковыми панелями.
– Сюда, – врач остановился возле кабинета, открыл его, зажег свет, пропустил "пациента". И запер дверь снаружи.
Антэй огляделся. Помещение было небольшим, стены выкрашены белой краской, плитка стального цвета на полу. Кроме кушетки и стола, занимающего место возле окна, здесь стояло кресло с высокой спинкой.
В нем сидел человек.
С одного взгляда можно определить породистого пса или жеребца в благородных линиях столетнего отбора самых лучших качеств и признаков. Смуглое, волевое лицо, на котором необычно и странно смотрелись светлые, серо-голубые глаза. Прямой нос, крупный рот с рельефно очертанными губами, короткая черная щетина на чуть впалых щеках. Агрессивную выразительность этих черт сложно не узнать.
Потомок Салаха ад-Дина – завоевателя античного Эгиптоса.
Он был одет в стандартную зеленую униформу медицинского персонала. Свободные брюки и блузу, короткие рукава которой открывали мускулистые, смуглые руки, кисти с длинными, сильными пальцами могли принадлежать хирургу или скульптору.
Значит, это тот самый человек, к которому велел обратиться Мусорщик..?
– Как самочувствие? – спросил сновидящий, в свою очередь внимательно рассматривая Антэя.
– В меру.
– Галлюцинации, спутанность сознания?
– Были.
– Он воздействует на лобные доли твоего мозга. Отсюда искажение реальности, которое ты видишь.
– Можешь это остановить?
– Могу.
В их сотрудничестве было нечто символичное. Потомок тех, кто разрушил и завоевал Александрию, помогал тому, чьи предки возводили и укрепляли этот город.
– Сядь. Расслабься.
Он опустился на кушетку, пока сновидящий доставал что-то из ящика. И сейчас он был похож на обычного медика в своей зеленой униформе, который готовится к обычному обследованию обычного пациента.
– Те же симптомы бывают при опухоли мозга, – сказал он, рассматривая потомка Эвергетов с профессиональным интересом. – Раньше их нередко принимали за безумие.
– Ты охотник?
– Все вопросы потом. – Он без малейшего труда поднял массивное кресло, придвинул так, чтобы оно оказалось напротив пациента, сел и положил себе на колени медицинскую папку с прикрепленным к ней квадратным листом.
– Теперь смотри сюда.
Антэй перевел взгляд на бумагу. Любопытство смешивалось с недоумением и легким недоверием. Мастер сна начал делать набросок, карандаш в его пальцах скользил по белой поверхности с едва слышным шорохом. Из пустоты стали появляться очертания ладони, стискивающей человеческое сердце с оборванными кровеносными сосудами. Сначала изображение казалось очень правдоподобным, затем стало практически трехмерным благодаря мастерски наложенным теням. Несмотря на черно-белые штрихи, Антэй видел, что сердце багровое, судорожно сжатое…
– И в чем тут смысл? – спросил он, глянул на молчащего сновидящего и понял вдруг, что больше не находится в реальности.
Кабинет остался прежним, но его начала наводнять густая мгла, в которой слышались размеренные удары. За окном текли по стеклу быстрые красные струйки. Металлический запах стал резким, всепроникающим.
– Твое сердце, – прозвучал голос мастера снов, и стук, наполняющий комнату, участился.
Врач стоял, опираясь обеими руками о подоконник, и смотрел на красные потоки, льющиеся с той стороны.
– Что мое сердце? – спросил Антэй, чувствуя себя все более неуютно.
– Сейчас остановится.
Пульсация начала замедляться. Пока не прекратилась вовсе. В тишине еще слышался отдаленный глухой шум, но смолк и он. Кровь больше не текла по стеклу. Лишь редкие капли лениво стучали по металлическому козырьку.
Запахмеди заполнял собой весь кабинет. Тяжелый, густой…
– Теперь ты мертв. – Сновидящий обернулся и посмотрел на хмурое и сосредоточенное лицо Антея. – … Мертв для создателя кошмаров, охотившегося на тебя. Если он сунется в твое подсознание, наткнется на глухую темноту – печальное свидетельство смерти жертвы.
– Ты не охотник. – Антэй поднялся с кушетки, невольно провел ладонью по боку.
– Нет, – согласился тот, неторопливо поворачиваясь к нему.
– Мне сказали, что мастер сна, к которому я приду, должен будет остановить дэймоса.
– Моя цель – защитить тебя. Вывести из-под удара. Больше ничего.
Антэй смотрел на него и понимал: сейчас происходит нечто незапланированное и непоправимое. То, над чем у него нет никакой власти.
– Значит, ты…
– Вдохновитель. Создаю то, чего нет.
– А что будете…
– Не называй имен, – прозвучал резкий приказ. – И не лезь в чужие игры. Ты не знаешь правил. Но даже если узнаешь, тебе не справиться.
Настоящих правил он не знал. Это так… Мусорщик старался особо не посвящать спасенного мальчишку в тонкости противостояния с дэймосами.
Из обрывков информации и реальных фактов периодически складывалась весьма тревожащая и неприятная картина целенаправленной охоты на мастеров сна.
Вот и сегодня, вернее, уже вчера. Часы с обрывком кожи мертвеца, маячок слежения в одежде…
"Я был нужен дэймосу для того, чтобы обнаружить Мусорщика, – подумал Антэй. – Атака на мое подсознание – возможность отыскать путь к нему… А если его уже обнаружили? Если он не смог скрыться?"
– Я должен знать, что происходит.
– Информация, которую ты передал, оказалась очень важна. Твою помощь и риск оценили, и теперь хотят оказать поддержку. Тебя отвезут в безопасное место. Это все, что тебе положено знать.
Антэй усмехнулся невольно, пытаясь представить, какое место в Александрии сейчас можно считать безопасным.
– Территория посольства Полиса, – сказал потомок Салаха, прекрасно видя его недоверие.
Это предложение заставило серфера внимательнее посмотреть на вдохновителя.
– Ты тоже работаешь на них?