Суть в том, что илотам некуда идти. Особенно тем, кто отчаялся и, вероятно, ждет, когда очередной гоплит прекратит его страдания. Раб привыкает к своему положению, он даже способен находить в нем свои плюсы. Все зависит от образа мысли. Клеон и остальные смогли изменить его, но сколько потенциальных бунтовщиков в Блоке 3 Восток? Сколько их осталось после охот и постоянных репрессий? После слежки и контроля после, унижений и целенаправленного отсева потенциально опасных элементов?
Правда жестока? Никто не побежит. Никто не будет драться. Никто не отважится, помня, что было в Южном секторе и еще раньше в Северном.
Драться? Лиме было страшно даже думать в таком ключе. Олимпийцам нельзя противостоять, даже несмотря на то, что их во много раз меньше, чем илотов?
Прерывая ее размышления, автобус со скрипом и пыхтением подкатил к остановке.
Лима вошла внутрь. В салоне сидели несколько угрюмых чумазых рабочих. Их лица были неподвижны, взгляд потухшим. Никто на нее не посмотрел. Она пустое место. Они все пустое место.
Больше всего Лиме хотелось увидеть даже не отца, за которого она волновалась теперь постоянно, а Клеона. Увидеть его широкую жизнерадостную улыбку, полную глупого оптимизма, карие глаза. Может, тогда ей стало бы легче переносить это постоянное тяжелое жжение внутри, этот отравляющий разум страх.
Подумав, что парень сейчас со своей семьей, которой ничто не грозит, Лима ощутила волну злости и зависти.
Пока в Блоках убивают илотов, эти бродяги сидят в своих подземных убежищах и едят овощи с личного огорода.
О чем они говорят и что чувствуют в такие моменты?
Лима пыталась очистить разум от вредных мыслей и сосредоточиться на виде из окна. Однообразные пыльные пейзажи хоть как-то помогали отвлечься, но взгляд то и дело сам тянулся к Олимпии. Сегодня было ясно, и громадный конус представал во всем своем мрачном великолепии.
Кто являлся автором этого проекта или, может, архитекторов было несколько, Лима не знала: школьный курс истории не касался таких подробностей. Искать что-то в книгах и вовсе занятие неблагодарное. Все те немногочисленные издания, бывшие в ходу в секторах, тщательно цензурировались, и в них не найти правды. Книги из совсем давних времен, особенно до Великого Переустройства, исчезли. Одно время остатки их целенаправленно уничтожались олимпийцами как вредное наследие Эры Хаоса, и, надо сказать, они в этом преуспели.
Раньше Лима часто фантазировала, что в тех книгах могло быть опасного для нынешних господ. Чем мыслители прошлого могли помочь ее современникам? Какие в них были идеи?..
Над крышами домов вились вертолеты. Их стало хорошо видно, когда автобус пересек границу Блока.
Лима прильнула к стеклу, чувствуя холодную дрожь. Охота уже началась?
Илоты в автобусе оживились и тоже стали разглядывать черные машины, барражирующие над Городом. Кто-то что-то пробормотал. Заскрипели сиденья. Илоты вставали с мест, чтобы лучше видеть.
Лима облизала пересохшие губы. Она знала, что произойдет дальше. Все повторялось. Два года назад, только начав работать в оранжерее, ей {повезло} застать начало охоты так же, возвращаясь домой в автобусе.
Один из илотов закрыл лицо руками и склонился, словно его тошнило. Другой илот в грязной спецовке обнял его за плечи, что-то шепча.
{Если у тебя есть, куда бежать, беги}, - советовал ей Полифем.
Лима смотрела на этих двоих, испытывая ужас и отвращение. Сквозь рычание двигателя и скрип подвески она слышала звук сирены. Сирены всегда воют, когда начинается кровавое шоу.
И эти вертолеты? Возможно, на них работают съемочные группы и прямо сейчас гоплиты выволакивают свои жертвы из домов. Камеры фиксируют каждую деталь, которую олимпийцы будут смаковать еще долго, собираясь у телевизоров с чашей вина в руке.
Автобус все катил, приближаясь к остановке, на которой обычно выходила Лима. Чуть дальше улицу перекрывал кордон из местной полиции. Их машина стояла поперек проезжей части.
Лима, готовая ко всему, вышла из автобуса вместе с другими илотами. Пассажиры инстинктивно сбились в кучку.
Перекрывая надрывный вой сирены, полицейский кричал в мегафон:
- Сохраняйте спокойствие! Сохраняйте спокойствие! Не мешайте охоте. Отправляйтесь по месту своей регистрации, не создавая помех гоплитам и членам съемочной группы! Внимание, повторяю?
Илоты стояли, словно приклеенные. Лима решилась первой сделать шаг. Она спрыгнула с бровки тротуара и перешла на другую сторону улицы, мысленно просчитывая свой путь до дома.
Полицейский повторяет в третий раз, но илоты в большинстве своем не двигаются с места.
Автобус разворачивается и отправляется в обратный путь. Как раз в этот момент над улицей низко пролетает вертолет. Лима замечает на его борту эмблему телевидения Олимпии. Камеры, установленные на бортах, ведут съемку, и мало того - им помогают дроны. Юркие и почти бесшумные машины парят на уровне нижних этажей, снимая крупные и средние планы.
Вертолет зависает. Лима, ускоряя шаг, идет вдоль ряда домов с задернутыми шторами и запертыми дверями. Илоты сидят по своим норам и ждут, когда все закончится. Так или иначе.
Сирена замолкает только когда Лима сворачивает направо. Квартал, где гоплиты убивают людей, к счастью, довольно далеко от ее дома. Сегодня ей повезло. Возможно, завтра жребий отправит охотников вообще в другой Блок. Чего ей, им всем, еще желать?
Лима думает об Агисе, вспоминая его красивое холодное лицо и его шрам. Где он теперь? Может быть, среди тех, кто принимает участие в новой расправе? С другой стороны, учитывая, что отряды охотников формируются случайным образом, Агис мог вообще не попасть ни в один из них. Желающих традиционно гораздо больше, чем требуют правила.
Лима старается не думать о том, что происходит в какой-то сотне метров от нее. Она слышит приглушенный взрыв. Над крышами взмывает облако дыма. Вертолет, уходя от него, берет резко в сторону.
Бегущая по пустынным улицам, девушка останавливается на пару секунд. Ей хочется думать, что у гоплитов что-то пошло не по плану, но это наивное и детское желание быстро улетучивается.
Ей остается совсем немного. Лима преодолевает последние двадцать метров отчаянным спринтом, открывает дверь ключом и вбегает в дом.
- Папа!
Тишина. Лима закрывается изнутри. Тимея нет, он до сих пор в рейсе - и это хорошо, лучше и быть не может.
Убедившись, что все окна закрыты и шторы задернуты, девушка заняла позицию у одного из них. Это было лучшее место, с наибольшим обзором, но и оно не могло дать ей ни малейшего представления о происходящем.
Приглушенный шум вертолетов, отрывочные выстрелы, кажется, голоса, еще один взрыв. Словно там идет самый настоящий бой.
Лима повернула голову и уставилась на телевизор. Прямая трансляция! Добежав до него, она остановилась, не донеся руку до кнопки включения. Надо ли ей снова это видеть? Или все-таки? Рука сама двинулась, появилось изображение.
11
В кадре была олимпийка - красивая женщина, ведущая репортаж. Рядом с ней горбился тощий илот с лицом серого цвета и провалившимися глазами.
- Значит, вы думаете, это лучшая охота, какую вам приходилось видеть? - спросила женщина. Дрон с камерой висел на уровне ее плеча, крупно снимая илота, у которого она брала интервью.
- Да. Я так считаю, - ответил серолицый человек.
- Отлично! Как мы можем видеть, наши доблестные гоплиты захватили врага и справедливо наказывают его за неповиновение.
На миг илот смотрит обезумевшими глазами в объектив, но камера быстро переключается на вид улицы.
Трупы лежат на окровавленном асфальте, рядом гоплиты с оружием.
- Смотрите, сейчас они выстрелят друг в друга, - говорит олимпийка, когда камера приближается.
Лиме не хочется смотреть, но она поддается обаянию абсолютного насилия, так искусно подаваемого устроителями шоу. Они умеют сделать из кадров простого убийства шедевр, одинаково с восторгом воспринимаемый и на вершине Олимпии, и у ее подножия. Лима часто слышала, как горожане с удовольствием обсуждали виденные по телевизору казни или сцены охот. Ее ужасало подобное отношение, но со временем, становясь старше, она понимала этих людей все больше.
Отец был прав, сказав, что очень трудно противостоять очарованию танца смерти. Лиме просто хотелось это увидеть. Одной смертью больше, одной меньше, сказала она себе.
Два мальчика лет одиннадцати-двенадцати стояли друг напротив друг с пистолетами в руках. Оба покрыты кровью, одежда разорвана. По команде одного из гоплитов подростки подняли оружие. Камера показала лицо одного из них - белую, мокрую от слез маску ужаса.
- Сейчас они выстрелят! - с восторгом в голосе повторила олимпийка за кадром.
Гоплит взмахнул рукой. Два выстрела практически слились. Одному мальчику пробило голову, и он упал навзничь, взмахнув руками и потеряв оружие. Но его пуля достигла второго ребенка и попала в живот. Тот согнулся пополам, свалился набок и принялся с криком извиваться на нем под аплодисменты гоплитов и хохот репортерши. Мелькают счастливые, покрытые кровью лица охотников.
- Ну, с первой вылазкой покончено. Теперь ждем, что скажет нам жребий! В какой квартал мы пойдем на этот раз? - В кадре ее лицо, светлые глаза, в которых одна жажда крови. - Не переключайтесь! Немного терпения, и мы продолжим.
Лима тянет руку, чтобы выключить телевизор, но тут случается накладка, одна из тех, что нередко бывают в прямом эфире.
Камеру не выключили вовремя. На пару секунд она фиксирует, как серолицый илот бросается на олимпийку, размахивая руками. Он кричит, вопит, как безумный, и брызгает слюной.
Женщина отскакивает. У нее отличная реакция.
- Мои дети! Мои дети? это были мои дети! - успевает разобрать Лима в потоке крика.
Олимпийка прерывает его атаку точным ударом в челюсть, а потом вытаскивает пистолет и стреляет в лицо.
Лима выключила телевизор, забралась в кресло и подтянула колени к груди, стараясь стать как можно меньше.
Лучше было бы исчезнуть совсем.
12
Тимей вернулся через час после окончания первого нападения. Вошел в дом, словно ни в чем не бывало, закрыл дверь.
Лима, задремавшая в своей кровати под пледом, встала и пошла спросить, не нужно ли ему чего-нибудь. Отец поинтересовался, как прошел ее день, как дела у Полифема, при этом улыбался, точно фарфоровая кукла, и взгляд его был пустыми.
Он не спросил, почему у нее опухшие красные глаза. Когда наступил момент, после которого Тимея перестали интересовать подобные мелочи?
Лима делала все, чтобы разрядить напряженную обстановку. Даже шутила, очень неуклюже, и постоянно испытывала стыд от своих наивных попыток.
Она соорудила ужин - давным-давно ничего свежего, одни концентраты. Отец ел, шаря взглядом в пустоте. Лима, склонившись над тарелкой, тщетно искал повод расшевелить его. Наконец, выдавала:
- Ты бы мог уйти из Города?
- Уйти? - Тимей бросил на нее короткий взгляд и уставился в тарелку, с таким любопытством, словно никогда не видел этого псевдопюре с псевдобифштексом.
- За пределами Блоков столько места?
- Да, много места, - согласился отец.
- Я не о том? - сказала Лима. - Знаешь ведь, есть люди, которые? ну, бродяги? Они живут в Городе - но это, скорее, обнищавшие, опустившиеся илоты, которым уже все равно. Им идти некуда. Они умирают на улицах или прячутся в заброшенных домах?
Тимей кивнул.
- Знаю.
Лима проглотила кусок хлеба, невольно вспомнив нехитрую закуску в доме Клеона. Рот наполнился слюной.
- Бродяги - преступники, - сказал отец.
- Так считается? официально. Но ведь они не виноваты?
- Илоты должны работать. Тот, кто нарушает это правило, преступник.
- Папа! Откуда такие мысли? Что с тобой? Ты же всегда сочувствовал им, говорил о несправедливости и праве всех людей на?
Тимей поднял взгляд на дочь, пристально и осуждающе посмотрел. Его ноздри гневно вздулись.
- Лима, я надеюсь, твои разговоры не преследуют какой-то особой цели.
- Что? - Она не поверила тому, что слышит. - Как ты можешь?
- Подчиняйся законам, и тогда все будет хорошо.
Хватило одного короткого мгновенья - и она уже стояла, нависнув над Тимеем. Как это случилось, Лима не помнила. Зато хорошо осознавала движения своих губ и чувствовала силу собственного дыхания.
- Скажи это людям из соседнего квартала, которых сегодня убивали и отрезали головы! Скажи это тем детям, которых заставили стрелять друг в друга на глазах у отца! Все ли у них хорошо!
Лима не знала, как это случилось. Ослепляющая вспышка гнева, даже ярости. Каким-то чудом она не сорвалась на истерический крик и не бросилась на отца с кулаками? точнее, на то существо, в которое он превратился.
Что-то ее остановило. Возможно, его потрясенный взгляд, потрясенный и испуганный. Кем она была в его воображении сейчас? Гоплитом, который угрожает ему пистолетом?
- Я? - начала он, бледный и с испариной на лбу.
- Я не могу понять, кто ты и что ты! Папа, проснись! - Она положила руку ему на плечо, с силой сжала пальцы. Лиме хотелось причинить ему боль, заставить вылезти из скорлупы, куда он сам себя загнал.
Тимей аккуратно отодвинул тарелку, все еще бледный, но отчаянно борющийся с ужасом, от которого его большие руки тряслись, словно у запойного алкоголика
Лима разжала пальцы.
Начался откат. Ноги ослабли, и, может быть, она бы упала, не вцепившись вовремя в стол.
- Извини? но я слушаю тебя. - Тимей напоминал прилежного ученика, готового к новому уроку.
Лима стиснула челюсти, резким движением отодвинула полупустую тарелку.
- Ты слушаешь, но не слышишь! Знаешь, я намекала, что мы могли бы уйти и жить в другом месте. Наплевать, кто нас там объявит вне закона. Лучше быть свободным бродягой, чем илотом, который каждую секунду дрожит за свою шкуру!
- Лима, прекрати, - тихо попросил Тимей, краснея.
- Что именно? - выкрикнула она сквозь слезы ярости. - Ты сдался! Почему? После мамы ты не был таким, ты не отступал. Ты был крепче кремня, и я равнялась на тебя! Где ты теперь?
Тимей поставил локти на столешницу и обхватил руками голову.
- Слабак! - Она не хотела это говорить, но мысль, назойливо сверлившая ей мозг, все-таки вырвалась.
Стало тихо. У Лимы мурашки побежали по спине от страха. Зачем она это сказала?
Тимей сидел неподвижно, в той же позе. Если бы он начал оправдываться, извиняться, Лима бы постаралась сгладить ужасный эффект, но отец лишь сказал:
- Мне некуда идти. И я не хочу. Оставь меня в покое.
Лиме хотелось кричать. До хрипоты, до крови в горле.
Она сжала кулаки, ничего не видя от багровой ярости и слез, застилающих взгляд. Ногти впились в ладони.
Чувствуя, что задыхается, Лима выбежала из гостиной и заперлась в своей комнате. По идее, она должна быть благодарна судьбе и случаю, что у нее есть эта спасительная норка. Сколько илотов в Блоке 3 Восток могут этим похвастаться?
Но она все бы отдала, чтобы променять эту комнатушку на что-нибудь другое. В сущности, этот дом, этот Город, сектор, весь мир, где правит Олимпия - одна большая тюрьма. И возможности сбежать из нее нет.
А что насчет того, чтобы разрушить ее?
Крамольная мысль проскользнула по самому краю сознания. Лима лежала, забравшись под одеяло, и погружалась в тревожный сон.
А что насчет того, чтобы разрушить ее?
На грани провала в забытье девушка смогла лишь удивиться нелепости этого предположения. Илотам вообще не дозволено так думать, между прочим?
Воскресенье - единственный выходной, разрешенный в Блоках. Время от времени и его отменяют, но в последние годы, несмотря на бунты, воскресенье все еще нерабочий день.
Во время завтрака Лима смотрит повторы трансляций. Они обязательны, и если не хочешь, чтобы какой-нибудь коп устроил тебе экзамен посреди улицы, надо следовать правилу. Иначе - месяц тюрьмы или что похуже. К счастью, полиция не очень рьяно следит за исполнением своих обязанностей. Особенно во время охот.
Тимей к завтраку не вышел и вообще не показывался за пределами своей комнаты. Изредка оттуда доносилась лишь возня да скрип половиц, не более.
Лима не стала мешать отцу, по большому счету, ей было все равно, чем он занимается. После вчерашней размолвки ее жалость к нему сменилась презрением. Многое можно простить, но не отказ от самого себя, не превращение в безмолвное покорное существо.
Она убрала дом, затем отправилась в пункт, где выдавали пайки. Пришло время получать ежемесячную норму.
Выйдя из дому, она направилась на восток, в сторону Управы. Трупы соседей успели убрать, чистильщики замыли асфальт.
Проходя мимо злополучного дома, на который вчера пал жребий, Лима увидела распахнутые настежь окна и двери. Оттуда еще валил дым, но, судя по всему, огонь с самого начала не был сильным. Вот где взрывалось, подумала девушка, ускоряя шаг. Здесь жило три семьи, теперь не осталось никого. Соседи, кучкой стоящие на противоположной от дома стороне, что-то обсуждали. Власти еще не успели добраться сюда, поэтому у них был шанс поживиться чужим барахлом. Естественно, мародерство наказывалось расстрелом, но ведь если действовать быстро, можно и отхватить кое-что.
Очевидно, у доморощенных охотников до чужого не было опыта и должной прыти. Никто из них не отваживался войти в пустой дом. Лима подумала, что, может быть, в этих илотах еще сохранилась совесть. На самом донышке.
Город был тих и пуст. Ночью гоплиты уничтожили еще не менее десяти человек у южной окраины Блока 3 Восток, о чем, чуть не с визгом в голосе, вещал в новостях восторженный репортер.
По его словам, Олимпия ликует. Она получила море удовольствия, и ожидает, что шоу сохранит свою планку качества.
Очевидно, жребий распорядился так, что гоплиты ушли в другой Блок или другой сектор - Лима не знала, потому что не досмотрела новости.
Зловещая тишина и густой запах крови. Ветра сегодня не было. Солнце светило ярко, но тепла почти не давало.
Зато вызывающе сверкала поверхность Олимпии. Бросив взгляд в сторону громадного искусственного города, Лима вышла на центральную площадь. Тут, чуть в стороне от Управы, находился пункт выдачи пайков.
Возле здания дежурила полиция. Одинокий дрон-гексакоптер кружил высоко в небе. Голуби разгуливали по растрескавшемуся асфальту, собираясь в большие воркующие стаи.
Лима обогнула лужу и приблизилась к дверям. Внутри серого здания находились всего три женщины, мрачные и высохшие, похожие на старые деревья. Они получили перед Лимой свой паек и ушли, не произнеся ни слова. Ее словно бы никто и не заметил. Для илотов было нормальным смотреть и не видеть. Привычка эта вырабатывалась годами, с самого детства и служила отличным способом держать дистанцию. Выходя в люди Лима тоже надевала такую же маску безразличия и пустоты. По мысли Меандра Великого, именно так и должен был выглядеть законопослушный илот.
Мужчина в спецовке сверяется с ее карточками, делает отметки и выдает Лиме целую гору коробок. Здесь паек на этот месяц и часть предыдущего. Девушка наполняет коробками свой рюкзак. Затем мужчина кладет на прилавок нечто, похожее на плитку шоколада. Лима видела такой давным-давно, когда Блоки снабжали куда лучше, чем сейчас.
- Презент от Олимпии, - говорит мужчина, кивая на плитку. Это на самом деле шоколад.