Он ехал быстрой рысью, да еще без конца крутил лошадь, огибая стволы деревьев. У меня не было сил следить за дорогой - все внимание уходило на то, чтобы удержать равновесие. Проклятая кобыла оказалась толстой, как бочка - уж не знаю, было бы мне удобней, если бы она была костлявой.
Через полчаса я взмолилась:
- Имейте совесть!
Он сказал:
- А я думал, ты раньше не выдержишь. Ладно, меняемся.
На его лошади сидеть было гораздо удобней - я сразу подогнала стремена по себе, пропустила его вперед и мы поехали быстрой рысью. Теперь у меня появилась возможность наблюдать за дорогой - да только, никакой дороги не было. Впереди была сплошная зелень, вверху - тоже, под копытами лошадей - тоже. Лес и лес. Куда мы едем?
В какую сторону?
Через какое-то время он перевел лошадь в шаг.
Я набралась храбрости и спросила:
- Хаарт! Куда мы едем?
- А куда ты хочешь? - раздраженно отозвался он.
Мне, видимо, следовало вести себя повежливей, но полная нереальность происходящего позволяла, как мне казалось, не слишком следить за собой. Какого черта я должна быть вежливой со своими галлюцинациями?
- Да никуда я не хочу! - в сердцах сказала я, - я вообще не понимаю, как я здесь оказалась. И что вокруг происходит. Что вы мне тут голову морочите, ей-Богу!
Он уже овладел собой.
- Послушай, - терпеливо сказал он, - я не знаю, зачем ты лазила по этому подземелью, но я так понимаю, что ты от кого-то пряталась. Не от хорошей жизни ведь ты туда полезла. Вернуться ты не захотела - мы едем ко мне домой - нужно же тебе куда-то деваться.
- Вам легко так говорить, потому что я тут беспомощна и не могу за себя постоять…
- Постоять? Да ты ж сидишь! Вы там, на той стороне, все с придурью.
Разговор принял какое-то безнадежное направление и я заткнулась.
Какое-то время мы молча ехали шагом, потом он опять подобрал поводья.
Стволы - раздутые, чешуйчатые, коленчатые вновь замелькали мимо.
Он, не оборачиваясь, крикнул:
- Нам придется заночевать в лесу. Засветло мы из него не выберемся.
Почему-то, услышав это, я успокоилась. Может, именно потому, что ночевать в лесу мне пришлось бы в любом случае. Но сидеть одной, без огня, пялясь в темноту, в любую минуту ожидая увидеть приземистую тень с горящими глазами…нет уж, увольте!
Выяснив, что будет дальше, я впала в состояние довольно неустойчивого душевного равновесия. Я, вообще-то не отношусь к тем людям, которые с легкостью приспосабливаются к меняющейся ситуации, поворачивают ее себе на пользу и, вообще, плавают в полном всяких неприятных неожиданностей мире, точно рыбы в воде. Мне всегда нужно знать, что случиться через час - лучше бы, правда, ничего не случалось. Никогда не понимала, какой кайф в дамских романах, в которых бедную женщину судьба швыряет как щепку по воле волн, пока она не найдет тихую пристань в объятиях своего героя - когда она могла найти эту тихую пристань еще на первых страницах романа, выйдя замуж за какого-нибудь герцога, который ей уже делал предложение, но, видите ли, с первого взгляда не понравился. В результате она в обоих случаях будет стирать пеленки и швырять в мужа сковороду - но предварительно, почему-то, предпочитает как следует потрепать нервы себе и окружающим. Я люблю спокойную, размеренную жизнь - кто ее, кстати, вообще видел?
За всеми этими бесплодными размышлениями я не заметила, как стемнело - в лесу и днем было темновато, а потом тьма неожиданно сгустилась и я перестала различать стволы деревьев. Я ехала, отдав повод и предоставив лошади самой выбирать дорогу, а она, видимо, полностью полагалась на едущую впереди парочку. Головную лошадь я видела - она была светлой масти и мелькала впереди смутным пятном.
Вскоре после наступления темноты, Хаарт перевел лошадь в шаг, мы прошагали еще минут десять, и, наконец, остановились в каком-то месте, которое, по-моему, ничем не отличалось от остальных. Мне ничего не оставалось, как слезть тоже. Он молча смотрел, как я расстегиваю подпруги, кладу перевернутое седло на землю и протираю спину лошади пучком травы.
Потом он сказал:
- Странно, что ты хoть как-то ездишь верхом.
- Мой отец был палеонтологом. Я ездила с ним в экспедиции.
Он даже не спросил, что такое палеонтолог, а, может, знал. Забрал у меня повод и увел лошадей куда-то за поваленное дерево.
Потом вернулся и стал разводить костер. Делал он все привычно, умело, но за все это время не произнес ни слова. Я особенно не усердствовала - просто сидела и смотрела на огонь. Когда в котелке закипело то, что там кипело, он протянул мне жестяную кружку. Это был какой-то отвар из трав, по вкусу дрянь порядочная, но, по крайней мере, горячий.
- Есть хочешь? - спросил он.
- Ага, - удивленно откликнулась я.
Он порылся в своем рюкзаке и протянул мне подозрительного вида хлеб, уже довольно черствый, и кусок такого же черствого сыра. Я подмела все это за пару секунд - я и не думала, что так оголодала.
Он спокойно наблюдал за мной.
- Тебе действительно нужно туда возвращаться? - наконец, спросил он.
Я как следует подумала.
- Зачем? Я хочу сказать… что я там оставила?
Я оставила там холод и мрак, и звуки выстрелов на ночных улицах, и друзей, которых уже не было. Та жизнь закончилась, когда за мной гнались штурмовики - с таким же успехом они могли меня убить.
В тяжелых временах нет ничего хорошего - они ломают вашу жизнь равнодушно, не спрашивая - все, на что вы надеялись, все, о чем мечтали… Но, когда они наступают, гораздо легче отличить важное от неважного. Все, что, казалось, определяло, все, что наполняло существование смыслом во дни благополучия - карьера, достаток, престиж… кто теперь об этом думает? Только о том, без чего человек действительно не выживет - не может выжить - безопасность, еда, сон… безопасность.
- По крайней мере, тут спокойно, - сказал он. - Там, у вас, сейчас не слишком уютно. Я еле выбрался.
- Ты хочешь сказать, что в том, что ты ходишь туда и обратно… нет ничего особенного?
Он пожал плечами.
- Если можешь добраться куда тебе нужно, это не так уж и сложно. Я знаю несколько человек отсюда, которые болтались там довольно долго. И - наоборот.
- И никто об этом не знает? Там, у нас, я хочу сказать… Я ни о чем подобном не слышала.
- Предположим, ты выбралась бы обратно, - сказал он. - Ты стала бы об этом говорить?
- Да нет, я же не совсем безумная. Какой смысл рассказывать - мне бы просто никто не поверил. Но это все как-то…непонятно.
Он кивнул.
- Я и сам не знаю, как это происходит. Всю механику, я хочу сказать. Но если прикинуть…это - единственный проход, о котором мне известно. Но, наверняка, должны быть еще… в других местах.
Костер трещал, отбрасывая на мокрые стволы черные и красные тени. Я сидела, завернувшись в пальто - не потому, что здесь было холодно - это был полусознательный жест самоизоляции. В темноте за мной и передо мной лежал абсолютно чужой мир.
- Когда я забралась на ту скалу, - сказала я наконец, - там, внизу, был обрыв и дальше - лес. А дальше - что?
- Дальше и есть лес, - ответил он. - Несколько дней пути - сплошной лес. А потом - болота. Но они гораздо дальше, очень далеко. Кочевье идет откуда-то оттуда.
- Кочевье?
- Я думаю, что-то происходит с этими болотами время от времени. Может, они высыхают или вымерзают, не знаю… И вся живность оттуда, скопом, валит на побережье. Обычно они проходят по равнине, мимо моего дома. В это время лучше не выходить.
- Какая живность?
- Не знаю. У вас таких нет.
- А в эту сторону - что?
- Лес. Потом равнина. Люди здесь в основном живут на равнине. У кромки лесов.
- И ты говоришь, что тут безопасно? При том, что какие-то странные твари…
- Это опасности, которые можно предвидеть, - сказал он. - Конечно, все дома огорожены. туда так просто не пройдешь. Но это от животных, не от людей, понимаешь?
- Ты потому и таскаешься с ружьем?
- На всякий случай, - сказал он. - Кто знает… Кстати, там в рюкзаке, есть одеяло. Если ты хочешь спать…
Спать я хотела, но заснуть никак не могла. Может, просто, чересчур устала. Такое бывает.
Он молча глядел на огонь. Сидел он спокойно, расслабленно, но производил впечатление человека, который в случае опасности может отреагировать моментально.
- Тебе нужно будет выучить язык. - сказал он.
- Язык?
- Я говорю на вашем языке потому, что жил на той стороне какое-то время, - пояснил он, - но тут, понятно, мало кто его знает. Вообще-то, здесь несколько наречий, но если ты, хотя бы, будешь знать язык кейяр…
- Кейяр?
- Ну, людей. У сульпов свой язык.
Наверное, мне и самой следовало это сообразить - не будь у меня в голове такая неразбериха. Когда-то у меня были способности к языкам…ладно.
Я наугад ткнула пальцем в ближайшее дерево и спросила:
- А это как называется?
Он сказал.
- Это значит - просто дерево? Или именно это?
- Именно это.
Может, у них вообще нет слова для просто дерево, как у эскимосов слова для просто снег? Поди пойми.
- Я должна записать это, а то ведь забуду. У тебя есть карандаш какой-нибудь? Бумага?
- Нет. - Он подложил под голову рюкзак и лежал, удобно растянувшись у костра. - И не рассчитывай их раздобыть где-нибудь. Тут такого просто нет.
- На чем же…как вы здесь пишете?
- Никто тут не пишет. - сонно ответил он. - кому это нужно.
Я обиделась.
- У нас азбука была еще в Древнем Египте. Или что-то там такое.
Он не ответил. Похоже, он уже спал. Костер догорал, вокруг стояла такая темнота… Кто-то там жил, за всеми этими деревьями.
Не то, чтобы мне было очень страшно, но меня била дрожь. Слишком уж все было непривычно. До того непривычно, что я до сих пор сомневалась в собственном рассудке. Лошади во тьме фыркали и переступали с ноги на ногу. Видимо, я все-таки, оказалась в загробном мире - при своем черном пальто и ворованных офицерских часах. Как могут люди обходиться без письменности? И как мне сладить с чужим языком? Что я вообще тут буду делать?
На этой последней мысли я и заснула.
2.
Проснулась я от холода. На самом-то деле, здесь было не столько холодно, сколько сыро - перед моим лицом качались ветки папоротника - на каждом перистом листе висела капля воды. Я смотрела, как в них преломляется серо-зеленое утро и боялась пошевелиться - все это великолепие тут же стекло бы мне за шиворот. Наконец, я вывернулась и села. Водопад все равно обрушился, но уже мимо. Хаарта видно не было, хоть рюкзак и валялся на прежнем месте. Предоставленная самой себе, я занялась всякими насущными вопросами, но, когда через полчаса он не появился, почувствовала себя неуютно. Может, мне нужно проявить инициативу и разжечь костер? Вряд ли у меня что-нибудь получится, в такой-то сырости. Может, он вообще ушел? Я перелезла через ствол поваленного дерева - обе лошади были тут, в зарослях какого-то кустарника. Казалось, я притерпелась к этой невероятной ситуации - теперь меня в основном беспокоили всякие неприятные мелочи - собственно, то, что и составляет жизнь - что одежда отсырела, что все мышцы после верховой езды с непривычки сводило судорогой, что хорошо бы поесть и выпить чего-нибудь горячего. Я уже понимала, что раз они тут не читают, не пишут, то и живут в дикости - каких-нибудь землянках? Где нужно таскать воду из колодца и бегать на двор? У нас таких мест тоже хватало - ничего хорошего нет в этой близости к природе, ей-Богу.
Кусты затрещали. Я уже напряглась, готовясь в случае чего отскочить в сторону, но это вернулся Хаарт. Через плечо у него была перекинута холщовая торба - что-то в ней было.
- А костер ты не додумалась разжечь. - сказал он недовольно.
Я виновато промолчала. Чувствовала я себя на редкость бесполезным созданием, ну, да это дело обычное.
Он бросил мешок на землю и занялся костром. Минут через пять огонь у него уже разгорелся - интересно, сколько мне бы понадобилось на это времени? Он вытащил из мешка флягу - по-моему, это была обычная армейская фляга, укрепил котелок над огнем и налил в него воды. Потом высыпал из мешка на землю корни, по-моему.
Я на всякий случай спросила:
- Что это?
- Наш завтрак, - сказал он.
И закопал этот самый завтрак в раскаленные угли.
- К вечеру мы будем дома, - сказал он, - если не будем останавливаться по дороге. Так что ешь как следует.
Я не представляла себе, как опять сяду на лошадь - у меня болела спина и ноги. Но на меня напал какой-то тоскливый страх, я боялась сказать хоть что-то.
Поэтому, я молча поела эти штуки, которые он веткой выскреб из огня; выпила горячий чай - на этот раз это оказался нормальный чай, он его высыпал в котелок из жестяной банки - и почувствовала себя лучше. Корни были по вкусу и похожи на печеные корни - ничего особенного. Потом он загасил костер, собрал свое хозяйство и сказал:
- Поехали.
Я оседлала лошадь, опять же, молча. Так мы и двинулись дальше в полном молчании.
Сведенные судорогой мышцы спустя какое-то время перестали болеть - я их просто не чувствовала. Руки занемели - я механически балансировала на лошади, поднимаясь и опускаясь в такт повторяющимся толчкам. Когда Хаарт переводил свою лошадь в шаг, я просто повисала в седле - не было сил разговаривать, смотреть по сторонам. Поэтому, я не сразу заметила, что мы уже выехали из леса.
Он не поредел - расступился как-то сразу и мы оказались на равнине. Бесконечная равнина - как до того бесконечный лес - зеленая, гладкая. Всюду, куда доставал глаз, расстилалась плоская изумрудная скатерть. Трава заглушала стук копыт - казалось, мы передвигаемся в каком-то странном сне. Я видела перед собой спину Хаарта - он не проявлял никаких признаков усталости - а ведь он-то ехал без седла. Самя я давно уже держалась на чистом автоматизме - я перестала соображать, я принимала этот мир таким, каким он казался - бесконечное зеленое море, ни одного человека поблизости, ни строения, ни даже дерева - трава и трава, и низкое бессолнечное серое небо.
Хаарт пару раз обернулся, поглядел на меня, но ничего не сказал. Лошади какое-то время шли шагом, потом он поднял свою в галоп - стало еще хуже, потому что трава подо мной слилась в сплошной ровный убаюкивающий поток, я ныряла в этих волнах не чувствуя своего тела, ни страха, ни удивления - ничего. Я все ждала, когда же это кончится, но равнина не имела предела, горизонт все время отодвигался, пряжка подпруги натерла мне ногу - единственное разнообразие в этом монотонном движении - впрочем, разнообразие не слишком приятное. Наконец, лошади пошли шагом и я поняла, что мы поднимаемся в гору. Очень пологий подъем - холм (если это был холм) ничем не выдавал себя, спрятанный под тем же зеленым покровом, подъем был почти незаметен, и, наконец, в меркнущем вечернем свете я увидела перемену в пейзаже - передо мной стоял дом. Он вырос как-то сразу, ничто не предвещало его приближения, но это был действительно дом, он был окружен оградой - массивной серой оградой из какого-то похожего на бетон материала. Ограда гораздо выше человеческого роста, а сам он выше этой ограды - наверное, потому, что стоял на верхушке холма. Настоящий добротный дом - никакая не землянка, не хижина, ничего подобного, - двухэтажный, с наружной лестницей, ведущей наверх, с покатой крышей. Верхний его этаж сложен из бревен, а нижний - цокольный - из массивных серых камней. Окна захватывали оба этажа - они были высокими, но довольно узкими и, в последнем рассеянном свете, я увидела, что в некоторые из них вставлены разноцветные стекла.
Мы свернули и поехали шагом вдоль ограды - в ней обнаружились массивные ворота, снаружи заложенные деревянным брусом.
Хаарт спрыгнул с лошади, передвинул брус и створки ворот распахнулись - он завел лошадь, а я въехала следом за ним. Двор за оградой был более менее обычным двором - я увидела конюшню, какой-то сарай, стог сена…
Я слезла с лошади, расстегнула подпруги, стащила седло и села на землю, так и держа седло в руках. Хаарт перехватил повод и отобрал у меня седло.
- По крайней мере, ты не сбила ей спину - сказал он.
Он увел лошадей, а я добралась до крыльца и присела на ступеньку - доски были сухими и теплыми. Я не сделала никакой попытки подняться даже когда Хаарт вернулся и отворил двери в дом - они тоже были заперты лишь на наружный засов. Ему пришлось прикрикнуть на меня и я поднялась, цепляясь за перила.
Внутри было темно - дверь за нами захлопнулась и мы оказались в узком коридоре, потом Хаарт прошел в такую же темную комнату. Я слышала, как он возится там, зажигая свет. Вскоре на пол коридора легла желтая полоска и я увидела, что он сложен из массивных каменных плит. По этой светлой дорожке я и прошла в комнату.
Она занимала весь нижний этаж и служила, видимо, одновременно гостиной и кухней. В дальнем углу стояла плита - она топилась дровами, которые были аккуратно сложены рядом. Но тут же находилась какая-то вполне современная раковина - хоть и довольно непривычного вида, к ней были подведены трубы - какие угодно, но только не металлические. На полках темного дерева стояла всякая кухонная утварь, а посреди комнаты располагался здоровый деревянный стол - его темная поверхность матово отсвечивала.
Мебели было немного, но она была добротная, надежная, а каменные плиты пола были застелены тростниковыми циновками. Не будь я полутрупом, мне бы тут понравилось.
Хаарт сказал:
- Если ты поднимешься по этой лестнице, то там есть ванна. Вода теплая.
Фонарь, который он держал в руке, отбрасывал резкие тени, отчего лицо его казалось суровым и невыразительным - темные ямы глаз, темные впадины под скулами. Свет был странный - не огонь и не электрическая нить накаливания - неяркое ровное сияние, исходящее из матового шара. Шар качался в плетеной веревочной сетке - точно поплавок на волнах.
- Откроешь шкаф в коридоре, там есть какая-то одежда. Посмотришь, что тебе подойдет.
Шкаф с одеждой стоял на верхней площадке лестницы - вернее, он был вмонтирован в стену. Порывшись в нем, я нашла рубашку и полотняные штаны - велики, но, если перетянуть потуже и подвернуть штанины, то - ничего.
Следующая дверь действительно вела в ванную - довольно тесную, но вполне цивилизованную - ванна была утоплена в пол и к ней были подведены те же странные трубы. Краны были тоже какие-то непривычные - и я порядком помучилась прежде, чем мне удалось пустить теплую воду. Откуда бралась эта теплая вода, я так и не поняла - тут ведь не было ни электричества, ни центрального отопления. Под потолком пролегала изогнутая стеклянная трубка - она слабо светилась.
Залезть в теплую ванну после того, как два дня подряд промаешься верхом на лошади - высшее блаженство. Когда я вылезла и переоделась, то уже чувствовала себя лучше и была способна хоть как-то соображать. Беда только в том, что проку от этой способности все равно не было - воображение мое все время буксовало - я так и не могла понять, где я оказалась. Это само себе здорово сбивало с толку, но еще хуже, когда не знаешь, как себя держать - вероятно, мне следовало проявить какую-то благодарность…Поди знай, до какой степени.
Когда я спустилась вниз, за окнами было уже совсем темно.