Найти Флорес-де-Авилу оказалось не так-то просто – никто из встречных испанцев не слыхал о таком местечке. Однако две крупнейшие европейские армии не могут пройти по дороге без всякого следа; Стренджу и Уайту оставалось лишь высматривать разбитые повозки, выброшенный хлам, трупы да кормящихся на них черных птиц. На фоне обезлюдевших каменистых равнин эти знаки войны вызывали в памяти средневековые изображения ада, побуждая Стренджа то и дело отпускать мрачные замечания об ужасе и бессмысленности войн. Капитан Уайт как профессиональный военный, вероятно, мог бы поспорить, но, пораженный унылым запустением, лишь время от времени поддакивал:
– Верно, сэр. Верно.
Однако солдату не положено долго предаваться таким настроениям. Жизнь его полна тягот, посему не следует упускать маленькие радости. Пусть зрелище неизбежных ужасов войны угнетает дух; помести солдата среди боевых товарищей, и он тут же взбодрится. Около девяти часов Стрендж и капитан Уайт достигли наконец Флорес-де-Авилы и уже через пять минут в компании друзей слушали последние сплетни о лорде Веллингтоне и расспрашивали о вчерашнем победоносном сражении. Можно было подумать, что за последний год они не видели ничего неприятного или мрачного.
Штаб-квартира разместилась в разрушенной церквушке на склоне холма. Там Стренджа и капитана Уайта ждали лорд Веллингтон, Фицрой Сомерсет, полковник де Ланси и майор Грант.
Выиграв два сражения на протяжении двух дней, лорд Веллингтон пребывал тем не менее в мрачном расположении духа. Французская армия, прославленная на всю Европу быстротой переходов, снова оторвалась от него и находилась в данный момент на пути к Вальядолиду, а значит, к безопасности.
– В толк не возьму, как им удается двигаться так быстро, – жаловался его светлость. – Многое я бы отдал за возможность догнать их и уничтожить. Однако армия у меня одна – если вымотать ее на марше, другую будет взять неоткуда.
– Мы получили известие от неаполитанцев, – сообщил майор Грант. – Орудия у них, и они требуют по сотне песо за каждое. Всего получается шестьсот песо.
– Слишком много, – резко отвечал его светлость. – Мистер Стрендж, капитан Уайт, надеюсь, у вас для меня хорошие новости?
– Едва ли, – сказал Стрендж. – Неаполитанцы в каком-то лесу, но где этот лес, не имею ни малейшего представления. Что дальше – не знаю. Все известные средства исчерпаны.
– Так изобретите что-нибудь новенькое!
Какой-то миг присутствующим казалось, что Стрендж ответит резкостью, однако волшебник сдержался, вздохнул и осведомился, сберегли ли семнадцать мертвых неаполитанцев.
– Их сложили в колокольне, – ответил полковник де Ланси. – Их сторожит сержант Нэш. Не знаю, зачем они вам нужны, но в любом случае советую поторопиться: в такую жару они долго не продержатся.
– Еще ночь полежат, – заметил Стрендж. – Ночи холодные. – С этим он повернулся и вышел из церкви.
Офицеры Веллингтона с любопытством посмотрели ему вслед.
– Интересно, – сказал Фицрой Сомерсет, – что он собирается делать с семнадцатью трупами?
– Что бы ни собирался, – заметил Веллингтон, обмакивая перо в чернильницу и принимаясь за письмо в Лондон, – ему это очень не по душе. Он всячески пытается увильнуть.
В ту ночь Стрендж испробовал магический прием, к которому ни разу не прибегал прежде. Он попытался проникнуть в сны неаполитанцев. И, надо признать, преуспел.
Одному солдату снилось, что его преследует Жареный Бараний Окорок. Загнанный на дерево, бедолага плакал от голода, а Бараний Окорок кругами носился внизу, угрожающе тыча в сторону несчастного выпирающей костью. Затем к Окороку присоединились пять или шесть злобных Вареных Яиц, которые принялись всячески поносить несчастного.
Другой во сне шел по лесу и неожиданно встретил покойную мать. Она рассказала, что только что заглянула в кроличью нору и увидела там Наполеона Бонапарта, короля Англии, папу римского и русского царя. Солдат спустился в нору и увидел Наполеона Бонапарта, короля Англии, папу римского и русского царя, которые оказались одним толстяком-великаном с ржавыми железными зубами и глазами как тележные колеса. "Ха! – ухмыльнулось чудище. – Ты что думал, мы разные люди?" Потом великан сунул руку в кипящий котел, вынул оттуда младенца (в котором спящий узнал своего малютку-сына) и проглотил.
В общем, сны неаполитанцев были весьма любопытны, но малосодержательны для Стренджа.
На следующее утро, около десяти часов, лорд Веллингтон сидел за самодельным столом у алтаря разрушенной церкви. Подняв голову, его светлость увидел входящего в церковь волшебника.
– Ну что? – спросил он.
Стрендж вздохнул:
– Где сержант Нэш? Нужно, чтобы он доставил сюда тела мертвых неаполитанцев. С вашего разрешения, милорд, я постараюсь испытать один магический прием, о котором мне доводилось только слышать.
По ставке тут же распространилось известие, что маг собирается сделать что-то с мертвыми неаполитанцами. Флорес-де-Авила – небольшой поселок, насчитывающий едва ли сотню домов. Вчерашний вечер показался очень скучным целой армии молодых людей, которые только что одержали великую победу и надеялись ее отпраздновать. Теперь они рассчитывали, что хоть опыт Стренджа их позабавит. Поглазеть на представление собралось несколько десятков любопытных.
Возле церкви была небольшая каменная терраса с видом на узкую долину и туманную горную гряду. Склоны холмов укрывали зеленые ковры виноградников. Сержант Нэш и его люди принесли из колокольни семнадцать трупов и усадили их вдоль стены на краю террасы.
Стрендж прошел вдоль покойников, поочередно оглядывая каждого.
– Я, кажется, говорил вам, – обратился он к сержанту Нэшу, – чтобы трупы не трогали.
Сержант Нэш сделал возмущенную мину.
– Уверен, сэр, что никто из наших ребят и пальцем их не коснулся. Но, ваша светлость, – воззвал он к лорду Веллингтону, – испанские партизаны не пропустили ни одного трупа на поле.
Далее последовал короткий экскурс в особенности испанского национального характера. По словам сержанта Нэша выходило, что за этими испанцами не усмотришь: на ходу подметки режут.
Лорд Веллингтон нетерпеливо махнул рукой, приказывая сержанту замолчать.
– Не вижу, чтобы они были сильно изуродованы, – сказал он Стренджу. – А это важно?
Волшебник, нахмурясь, пробормотал, что, может, и нет, но ему все равно нужно на них взглянуть.
И впрямь, раны неаполитанцев были получены в бою, но всех раздели догола, а некоторым отрубили пальцы, чтобы снять кольца. Красоту одного молодого солдата портило отсутствие зубов (их вырывали, чтобы делать вставные) и волос (они шли на парики).
Стрендж попросил принести ему острый нож и чистые бинты. Когда требуемое доставили, волшебник снял сюртук, закатал рукава рубашки и начал бормотать что-то на латыни. Потом он сделал длинный глубокий надрез на руке и принялся брызгать кровью на головы трупов, стараясь, чтобы попало на глаза, ноздри, язык. Через некоторое время один мертвец зашевелился и поднялся. Из горла его вырвался страшный хрипящий звук, как будто высохшие легкие наполнились воздухом, а руки и ноги задрожали так, что некоторые зрители попятились в страхе. Один за другим трупы ожили и заговорили на странном гортанном языке, содержащем куда больше пронзительных вскриков, чем любое известное наречие.
Даже Веллингтон немного побледнел. Только Стрендж оставался с виду совершенно бесстрастен.
– Боже! – воскликнул Фицрой Сомерсет. – Что же это за язык?
– Полагаю, один из диалектов ада, – ответил Стрендж.
– Неужели? – удивился Сомерсет. – Как интересно!
– Быстро же они его выучили. Они там всего три дня, – заметил лорд Веллингтон. Он любил, когда люди все делают быстро, не тратя времени на пустяки. – Вы знаете этот язык, Стрендж?
– Нет, милорд.
– Тогда как мы будем с ними разговаривать?
Вместо ответа Стрендж схватил за волосы ближайшего из оживших покойников, оттянул нижнюю челюсть и плюнул ему в рот. В тот же миг бывший труп перешел на свой родной, земной язык, неаполитанский диалект итальянского, который для большинства присутствующих оставался таким же непонятным, как и язык ада, да и звучал почти так же ужасно. Впрочем, у этого языка было заметное преимущество: его вполне хорошо понимал капитан Уайт.
С помощью капитана майор Грант и полковник де Ланси допросили мертвых неаполитанцев и остались очень довольны ответами. Мертвые неаполитанцы в отличие от любых живых пленных старались во всем угодить дознавателям. Выяснилось, что незадолго до гибели несчастные получили весточку от укрывшихся в лесу собратьев. Те сообщали о захваченных пушках и объясняли, как добраться до деревеньки в нескольких лигах от города Саламанка, откуда путь до убежища легко найти по нанесенным мелом на камнях и деревьях тайным знакам.
Майор Грант взял с собой небольшой кавалерийский отряд и через три дня вернулся с пушками и дезертирами. Веллингтон был в восторге.
К несчастью, Стрендж так и не смог отыскать заклинания, чтобы вернуть неаполитанцев в печальный сон. Он предпринял несколько попыток, но результата не добился, если не считать того, что в какой-то момент все семнадцать трупов вдруг начали расти и раздуваться, пока не достигли двадцати футов в высоту и не сделались странно прозрачными, словно громадные акварельные изображения самих себя на тонком муслине. Стрендж возвратил их к обычному размеру, но, что делать с ними дальше, никто по-прежнему не знал.
Сперва мертвых неаполитанцев поместили вместе с пленными французами, но те принялись громко роптать на такое соседство. ("Их недовольство можно понять", – заметил лорд Веллингтон, с отвращением разглядывая покойников.)
Затем пленных отправили в Англию, а неаполитанцы остались с армией. Все лето они разъезжали с войсковым обозом, закованные по приказу его светлости в цепи. Предполагалось, что кандалы не дадут им разбредаться, но мертвецы не боялись боли и легко избавлялись от оков, нередко оставляя на цепях куски мяса. Освободившись, они отправлялись на поиски Стренджа и слезно молили его каким угодно способом вернуть их к полноценной жизни. Неаполитанцы повидали ад и не хотели снова там оказаться.
В Мадриде испанский художник Франсиско Гойя сделал сангиной набросок Джонатана Стренджа в окружении мертвых неаполитанцев. На рисунке волшебник сидит на земле, опустив голову и бессильно уронив руки; вся поза свидетельствует о беспомощности и отчаянии. Неаполитанцы стоят за его спиной. Одни смотрят на волшебника голодными глазами, на других лицах застыло выражение мольбы, а один робко тянется рукой к его волосам. Нет необходимости говорить, насколько этот портрет отличен от других изображений Стренджа.
Двадцать пятого августа лорд Веллингтон отдал приказ уничтожить мертвых неаполитанцев.
Стрендж не хотел, чтобы слухи о его магических экспериментах на развалинах церкви во Флорес-де-Авиле достигли ушей мистера Норрелла, и потому ни разу не упомянул о них в письмах и даже попросил его светлость не включать этот эпизод в официальные донесения.
– Хорошо, хорошо! – ответил его светлость.
Лорд Веллингтон и сам не любил писать о волшебстве – ему вообще не нравилось то, в чем он не до конца разбирался.
– Хотя вам это не поможет, – заметил он. – Всякий, кто писал домой в последние пять дней, изложил все самым детальным образом.
– Знаю, – сказал Стрендж. – Однако люди склонны преувеличивать мои свершения, и в Англии к этому привыкли. Решат, будто я исцелил нескольких раненых неаполитанцев или что-нибудь в таком роде.
Оживление семнадцати мертвых неаполитанцев – показательный пример того, с какого рода задачами сталкивался Стрендж до конца войны. Подобно министрам, лорд Веллингтон быстро привык к услугам волшебника и требовал от него все более сложных чар. Правда, в отличие от министров Веллингтон не любил выслушивать объяснения, почему то или это невозможно. Он постоянно требовал невозможного от саперов, генералов и офицеров, поэтому не видел оснований делать исключение для волшебника. "Придумайте что-нибудь!" – говорил обычно его светлость, когда Стрендж начинал объяснять, что такое-то заклинание не применялось с тысяча триста второго года, а другое полностью утрачено, если вообще существовало. Как до встречи с Норреллом, Стренджу приходилось изобретать заклинания самому, исходя из общих принципов или опираясь на полузабытые истории из старинных книг.
В начале лета 1813 года Стрендж совершил то, чего мир не видел со времен Короля-ворона: передвинул реку. Случилось это так. Боевые действия в то лето развивались успешно, и все военные начинания лорда Веллингтона заканчивались победой. Однако в то июньское утро французы впервые за последние месяцы оказались в более выгодной позиции. Его светлость незамедлительно созвал генералов на военный совет. Вместе с ними в палатку главнокомандующего вошел Стрендж. Генералы окружили стол, на котором была расстелена большая карта.
Его светлость в то лето пребывал в прекрасном настроении, а потому, увидев волшебника, приветствовал его почти дружески:
– А, Мерлин! Вот и вы! Вот, послушайте. Мы на этой стороне реки, французы – на той. Я бы предпочел, чтобы было наоборот.
Один из генералов начал объяснять, что если армия совершит переход сюда и наведет переправу здесь, то французы попадут в окружение вот там…
– Слишком долго! – объявил лорд Веллингтон. – У нас нет столько времени. Мерлин, не могли бы вы сделать так, чтобы армия перелетела к французам? – Он отчасти шутил, но только отчасти. – Всего-то и нужно, что дать каждому по паре крыльев. Возьмем, к примеру, капитана Макферсона. – Его светлость бросил взгляд на великана-шотландца. – Признаюсь, я бы с удовольствием посмотрел, как он порхает над рекой.
Стрендж задумчиво посмотрел на капитана.
– Нет, – сказал он наконец, – но я буду признателен, если вы позволите мне позаимствовать его и карту. На час-другой.
Какое-то время волшебник и шотландец рассматривали карту, потом Стрендж вернулся и сообщил лорду Веллингтону, что отращивать крылья слишком долго, зато он может передвинуть реку – устранит ли это затруднения?
– Сейчас река течет на юг – здесь, а потом поворачивает к северу – здесь. Если бы она текла на север – здесь, а поворачивала на юг – там, как вы видите, мы оказались бы на северном берегу, а французы на южном.
– О! Очень хорошо!
Новое положение реки так смутило французов, что несколько рот, получив приказ идти на север, двинулись на юг. Больше эти роты никто не видел; вероятно, их уничтожили испанские гверильяс.
Позже в разговоре с генералом Пиктоном лорд Веллингтон в шутку заметил, что нет ничего более утомительного для солдат и лошадей, чем постоянные марши, передислокации и прочее; впредь он собирается держать войска на месте, и пусть мистер Стрендж движет Испанию у них под ногами, как ковер.
Меж тем члены заседающего в Кадисе Регентского совета забеспокоились: узнают ли они собственную страну после изгнания французов? Они даже обратились с жалобой к британскому министру иностранных дел (многие сочли такой поступок вопиющей неблагодарностью). Министр убедил Стренджа написать письмо Регентскому совету с обещанием по окончании войны вернуть реку в исходное состояние и "…восстановить все прочее, что будет перемещено в ходе боевых действий по требованию лорда Веллингтона". В числе географических объектов, подвергшихся воздействию Стренджа, были: роща из олив и пиний в Наварре, город Памплона и две церкви в городке Сен-Жан-де-Люс во Франции.
Шестого апреля 1814 года император Наполеон Бонапарт отрекся от престола. Говорят, когда об этом сообщили лорду Веллингтону, его светлость пустился в пляс. Получив то же известие, Стрендж громко рассмеялся, потом смолк и пробормотал:
– Господи! Что с нами-то будет?
Тогда все решили, что он говорит об армии, но впоследствии некоторые предположили, что Стрендж имел в виду себя и другого волшебника.
Карта Европы кроилась заново: королевства, созданные Бонапартом, упразднялись, их место занимали старые; одних королей низлагали, других возвращали на трон. Народы Европы поздравляли друг друга. Что до британцев, то они внезапно осознали, что война превратила их в величайшую нацию мира. В Лондоне мистер Норрелл удовлетворенно потирал руки, слыша ото всех, что магия – его и Стренджа – во многом способствовала достижению успеха.