– Мне жаль, мистер Норрелл, но после возвращения из Испании я уже не чувствую себя вашим учеником. Мне казалось, что я разыгрываю спектакль. Приносить вам все написанное, чтобы вы вносили любые изменения, – я больше так не могу. Вы заставляете меня говорить то, во что я уже не верю.
– Все, все нужно только для виду, – вздохнул мистер Норрелл. Он подался вперед и с напором принялся убеждать: – Оставайтесь под моим присмотром. Обещайте, что ничего не напечатаете, ничего не заявите, ничего не сделаете, пока не будете полностью убеждены в правильности вашего решения. Верьте мне, когда я говорю, что стоит молчать десять, двадцать, даже пятьдесят лет ради твердой убежденности: вы сказали то, что должны были, ни больше ни меньше. Знаю, молчание и бездействие не в вашем характере, но обещаю, что возмещу вам ваше терпение. Вы ничего не потеряете. Если у вас были основания считать меня неблагодарным, то в будущем этого не повторится. Все узнают, насколько высоко я ценю вас. Мы больше не ученик и учитель. Станем равноправными партнерами! Разве я от вас узнавал меньше, чем вы от меня? Все самые прибыльные заказы будут вашими! Книги… – Он сглотнул. – Книги, которые я от вас скрывал, – вы их получите и прочтете! Мы вместе поедем в Йоркшир, вы и я, хоть сегодня, если пожелаете, я дам вам ключ от библиотеки, и читайте что угодно. Я… – Мистер Норрелл провел ладонью по лбу, словно удивляясь собственным словам. – Я даже не потребую, чтобы вы опубликовали опровержение на свой отзыв. Пусть так и будет. Пусть так и будет. А со временем мы вместе ответим на те вопросы, которые вы в нем поставили.
Наступило долгое молчание. Мистер Норрелл не отрываясь смотрел в лицо собеседнику. Предложение показать библиотеку в Хартфью безусловно подействовало на Стренджа. Какое-то время тот пребывал в нерешительности, но наконец сказал:
– Я тронут, сэр. Знаю, что вам нелегко даются компромиссы. И все-таки думаю, что должен следовать своим путем. Нам необходимо расстаться.
Мистер Норрелл закрыл глаза.
Тут отворилась дверь. Лукас и еще один слуга внесли поднос с чаем.
– Очень кстати, сэр, – заметил Стрендж.
Он коснулся руки мистера Норрелла, чтобы хоть немного взбодрить старика, и два единственных в Англии волшебника последний раз почаевничали вместе.
Стрендж ушел с Ганновер-Сквер в половине девятого. Соседи, прильнувшие к окнам своих домов, смотрели, как он уходит. Те, кто считал неприличным подглядывать самим, отправили на улицу горничных и лакеев. Неизвестно, сделал ли Лассельс что-нибудь в таком роде, но через десять минут после того, как Стрендж свернул на Оксфорд-стрит, он уже стучался к мистеру Норреллу.
Мистер Норрелл по-прежнему сидел в библиотеке, уставившись на ковер.
– Он ушел? – спросил Лассельс.
Мистер Норрелл не ответил.
Лассельс сел в кресло.
– Наши условия? Что он о них сказал?
Молчание.
– Мистер Норрелл? Вы сказали ему то, о чем мы договорились? Что, если он не выступит с опровержением, мы напечатаем, как он в Испании применял черную магию? Сказали, что ни при каких условиях не примете его обратно?
– Нет, – ответил мистер Норрелл, – ничего этого я не говорил.
– Но…
Мистер Норрелл тяжело вздохнул:
– Не имеет значения, о чем мы беседовали. Он ушел.
Лассельс помолчал, недовольно глядя на волшебника. Мистер Норрелл, ушедший в себя, ничего не заметил. Наконец Лассельс пожал плечами.
– Вы были правы с самого начала, сэр, – произнес он. – В Англии должен быть один волшебник.
– Что вы имеете в виду?
– Я говорю, двое – это очень неудобное количество. Один может делать все, что хочет. Шестеро могут отлично ладить. Двое же всегда будут соревноваться. Следить друг за другом. Весь мир будет взирать на двоих, гадая, за кем следовать. Вы вздыхаете, мистер Норрелл. Вы знаете, что я прав. С сегодняшнего дня нам придется учитывать Стренджа во всех наших планах – что он скажет, что сделает, как ему противодействовать. Вы часто говорили мне, что он замечательный волшебник. Это было великолепно, пока он состоял у вас на службе. Теперь все иначе. Рано или поздно он наверняка обратит свой талант против вас. Нам следует остерегаться его. При столь гениальных способностях и столь ограниченных средствах он в конце концов неизбежно решит, что волшебнику все дозволено – и грабеж, и воровство, и мошенничество. – Лассельс подался ближе к мистеру Норреллу. – Я не говорю, что он обворует вас прямо сейчас, – нет, он не настолько низок; однако обстоятельства могут толкнуть его на любое вероломство, на любой захват чужой собственности. – Он помолчал. – Вы приняли меры против воровства в Хартфью? Заклинания, охраняющие библиотеку?
– Заклинания Стренджа не остановят! – сердито заявил мистер Норрелл. – Они только привлекут его внимание! Приведут к самым ценным экземплярам! Нет-нет, вы правы. – Он вздохнул. – Здесь требуется нечто большее. Я должен подумать.
Через два часа мистер Норрелл и Лассельс отъехали от дома на Ганновер-Сквер в экипаже волшебника. Их сопровождали трое слуг; по всему было видно, что дорога им предстоит долгая.
На следующий день Стрендж, со свойственной ему непоследовательностью, почти жалел о разрыве с мистером Норреллом. Он осознал, что ему и впрямь не с кем теперь поговорить о магии. Стрендж вновь и вновь вспоминал беседу с мистером Норреллом. Он был почти убежден, что выводы оппонента о Джоне Аскглассе неверны. Из всего, что сообщил ему мистер Норрелл, он уже сделал собственные умозаключения и теперь страдал оттого, что обсудить их не с кем.
За отсутствием других слушателей он отправился к сэру Уолтеру Поулу на Харли-стрит.
– Со вчерашнего вечера я вспомнил кучу вещей, которые ему не сказал. Сейчас мне кажется, что надо изложить все это в статье или обзоре, который опубликуют не раньше апреля, а он поручит Лассельсу или Портисхеду сочинить ответ, который выйдет в июне или июле. Пять-шесть месяцев, чтобы дождаться его мнения! Крайне неудобный способ ведения дискуссии! А ведь вчера я мог просто прийти на Ганновер-Сквер и спросить, что он по этому поводу думает. Кроме того, не могу представить, что буду делать без его книг! Как может волшебник обойтись без книг! Пусть хоть кто-нибудь мне объяснит. Все равно что политику дослужиться до высокого поста без взяток и покровительства.
Сэр Уолтер не обиделся на эти невежливые слова, сделав скидку на расстроенные чувства Стренджа. В Харроу его заставляли зубрить ненавистную историю магии; сейчас он пытался припомнить хоть что-нибудь подходящее к случаю, но обнаружил, что помнит очень мало: как иронически сказал он сам себе, не больше, чем может войти вина в половину очень маленького бокала.
Какое-то время сэр Уолтер размышлял, затем предложил следующее:
– Насколько я знаю, Король-ворон постиг все, что было до него в английской магии, без посторонней помощи и без книг – их в его время попросту не было. Почему бы вам не сделать то же самое?
Стрендж взглянул холодно:
– Насколько я знаю, Король-ворон был любимым приемным сыном короля Оберона, который, помимо всего прочего, дал ему прекрасное магическое образование и собственное королевство. Я мог бы бродить средь мшистых ложбин и пустынных дубрав в надежде, что меня усыновит какой-нибудь эльфийский монарх, но, боюсь, что меня сочтут переростком.
Сэр Уолтер рассмеялся:
– Что же вы будете делать теперь, без мистера Норрелла? Может, сказать Робсону из министерства иностранных дел, чтобы поручил вам какую-нибудь магию? На прошлой неделе он жаловался, что мистер Норрелл слишком занят заказами от адмиралтейства и казначейства и совершенно не уделяет ему времени.
– Почему бы нет? Только скажите ему, что не раньше чем через два-три месяца. Мы собираемся съездить домой, в Шропшир. Нам с Арабеллой хочется повидать родные места. Теперь, когда согласие мистера Норрелла не требуется, нам ничто не мешает.
– Вот как! – воскликнул сэр Уолтер. – Вы что, уезжаете прямо сейчас?
– Через два дня.
– Так скоро?
– Ну что вы пугаетесь, Поул? Не до такой же степени вы ко мне привязаны!
– Разумеется, нет. Я думаю о леди Поул. Для нее это будет грустная новость. Она останется без подруги.
– Ах да! – произнес Стрендж, чувствуя себя неловко. – Конечно!
В то же утро Арабелла нанесла леди Поул прощальный визит. За пять лет знакомства красота ее милости не поблекла, а скорбная участь не изменилась. Как всегда, она была молчалива и безразлична к боли и удовольствию. Ее мало трогали доброта или холодность окружающих. Целые дни проводила она у окна в венецианской гостиной, не проявляя интереса ни к какого рода занятиям. Посещала ее только Арабелла.
– Мне жаль, что вы уезжаете, – произнесла ее милость, когда Арабелла сообщила последние новости. – Какой он, этот Шропшир?
– О! Боюсь, я слишком пристрастна. Думаю, почти все согласятся, что это очаровательный край с зелеными холмами, лесами и милыми сельскими аллеями. Конечно, чтобы оценить его по достоинству, стоит дождаться весны, но даже зимой виды дивно хороши. Это очень романтичное графство с особой историей. Там есть разрушенные замки и камни, поставленные на холмах неведомым народом. Оно так близко к Уэльсу, что за него частенько сражались, и почти в каждой долине есть древнее поле битвы.
– Поле битвы! – произнесла леди Поул. – Как мне это знакомо! Смотришь в окно и видишь лишь кости да изрубленные доспехи! Очень грустное зрелище. Надеюсь, оно вас не слишком расстроит.
– Кости? Изрубленные доспехи? – изумленно переспросила Арабелла. – Да нет, вы меня неправильно поняли. Эти битвы были давным-давно. Там ничего не осталось.
– Хотя, – продолжала леди Поул, не обращая внимания на слова подруги, – почти повсюду когда-то происходили битвы. Помню, учительница рассказывала нам, что некогда Лондон стал ареной чудовищного сражения. Жителей безжалостно перебили, а город спалили дотла. Нас окружают тени несчастных жертв, и не так важно, сохранились ли видимые следы былой жестокости и скорбей.
В комнате что-то неуловимо изменилось. Над головами женщин словно захлопали холодные серые крылья; в зеркалах что-то промелькнуло, на комнату упала тень. Эту игру света и тени Арабелла видела не впервые; так часто бывало, когда она разговаривала с леди Поул. Не зная, чем это объяснить, она решила, что в комнате слишком много зеркал.
Леди Поул вздрогнула и плотнее закуталась в шаль. Арабелла взяла ее за руку:
– Послушайте! Думайте о чем-нибудь более веселом.
Леди Поул посмотрела, не понимая. Ее милость так же не могла повеселеть, как не могла бы взлететь.
Арабелла принялась болтать о пустяках, надеясь отвлечь подругу от мрачных мыслей. Она говорила о новых лавках и новых фасонах. Рассказала о прелестной шелковой тафте цвета слоновой кости, которую видела в витрине на Фрайди-стрит, и премилой вышивке бирюзовым бисером, которую заметила в одной лавке, – ну прямо к этой тафте. Рассказала, что ее портной думает о бирюзовом бисере, и описала удивительное растение, которое живет у него в горшке на железном балкончике, – за год оно так разрослось, что совершенно закрыло окно живущего над портным мастера, изготавливающего подсвечники. Потом Арабелла перешла к другим очень высоким растениям… к Джеку и его бобовому стеблю… к великану на вершине стебля… к великанам и их победителям вообще… к Наполеону Бонапарту и герцогу Веллингтону… к его заслугам почти во всех сферах жизни, за исключением одной… к горестной участи герцогини.
– Хорошо, что нам с вами это неведомо, – закончила она, немного запыхавшись, – и мы не должны страдать, видя, как наши мужья оказывают знаки внимание другим женщинам.
– Да, наверное, – ответила леди Поул не совсем уверенно.
Арабелла почувствовала легкую досаду. Она старалась делать скидку на странности леди Поул, но не могла простить ее холодность к мужу. Арабелла часто бывала на Харли-стрит и видела, насколько сэр Уолтер предан жене. Он делал все, чтобы облегчить ее муки, и Арабелле больно было видеть, как мало благодарности встречают его усилия. Не то чтобы леди Поул демонстрировала супругу неприязнь, однако временами казалось, что она его просто не замечает.
– О! Вы не думаете, какое это благо, – сказала Арабелла. – Одно из величайших в жизни!
– О чем вы?
– О любви вашего супруга!
Леди Поул посмотрела удивленно.
– Да, он меня любит, – произнесла она наконец. – По крайней мере, говорит так. Однако что мне от его любви? Когда мне холодно, она меня не согревает, – а вы знаете, мне всегда холодно. Она не сокращает мои блуждания по длинным темным коридорам. Она не спасает меня от мук. А вас любовь мужа от чего-нибудь защищает?
– Любовь мистера Стренджа? – Арабелла улыбнулась. – Нет. Гораздо чаще я его защищаю. – Видя, что леди Поул ее не понимает, Арабелла быстро объяснила: – Я имею в виду, что он часто сталкивается с людьми, которые просят что-то им наколдовать. Или у них есть внучатые племянники, которые хотят обучаться магии. Или они считают, что в их распоряжении оказались волшебные башмаки, или чудесная вилка, или еще какая-нибудь нелепица. Они не хотят ничего дурного. По большей части это вполне порядочные люди. Однако мистер Стрендж не слишком терпелив, и мне необходимо бывает вовремя вмешаться, чтобы он не наговорил им лишнего.
Арабелле пора было уходить, и она начала прощаться. Подругам предстояла долгая разлука, и Арабелла очень хотела сказать напоследок что-нибудь веселое.
– Надеюсь, леди Поул, – произнесла она, – что, когда я вернусь, вы будете чувствовать себя гораздо лучше и даже сможете выйти в свет. Мечтаю, что однажды мы встретимся с вами в театре или на балу…
– На балу! – в ужасе вскричала леди Поул. – Ради всего святого, зачем вы это говорите? Упаси бог нам встретиться на балу!
– Успокойтесь! Успокойтесь! Я не хотела вас расстраивать. Забыла, что вы ненавидите танцы. Прошу вас, не плачьте! Не думайте об этом, раз подобные мысли вас огорчают!
Она изо всех сил утешала подругу, обнимала, целовала, гладила ее руки, предлагала лавандовой воды. Ничто не помогало. Несколько минут леди Поул плакала навзрыд. Арабелла никак не могла понять, в чем дело, хотя знала, что леди Поул может смертельно испугаться пустяка или расстроиться без повода. Арабелла позвонила горничной.
Только когда та пришла, леди Поул постаралась взять себя в руки.
– Вы не понимаете, что говорите, – обратилась она к Арабелле. – Пусть Господь оградит вас от того, что пережила я. Я пытаюсь предупредить вас, хотя это бесполезно. Но я пытаюсь! Слушайте меня, дорогая миссис Стрендж. Слушайте так внимательно, словно от этого зависит спасение вашей души!
Арабелла сделала заинтересованное лицо.
Увы, случилось то же, что при всех прежних попытках леди Поул поведать ей что-то важное. Леди Поул побледнела, набрала в грудь воздуха и принялась рассказывать очень странную историю. Мол, жил некогда в Дербишире владелец свинцовых рудников, который влюбился в молочницу. Молочница всем была хороша, только обладала одной странностью: если она подходила к зеркалу, то отражалась в нем не сразу, а лишь через несколько минут, глаза ее на закате меняли цвет, и тень ее частенько отплясывала дикий танец, когда сама она стояла неподвижно…
Когда леди Поул ушла наверх, Арабелла присела в кресло.
"Какая я глупая! – думала она. – Ведь хорошо знаю, что любое упоминание о танцах безмерно ее огорчает! Ну почему я была так неосторожна? Интересно, о чем же она пытается предупредить меня? Может, сама не знает? Бедняжка! Если человек лишен здоровья и разума, зачем ему красота и богатство?"
Она сидела, погрузившись в раздумья, и тут за ее спиной раздался слабый звук. Арабелла обернулась, вскочила и, протягивая руки, устремилась к двери.
– Это вы! Как я рада вас видеть! Давайте пожмем друг другу руки – мы расстаемся надолго.
Вечером Арабелла сообщила мужу:
– По крайней мере, один человек доволен тем, что ты решил сосредоточиться на изучении Джона Аскгласса и его подданных-эльфов.
– Вот как? И кто же это?
– Джентльмен с волосами как пух.
– Кто-кто?
– Джентльмен, который живет у сэра Уолтера и леди Поул. Я тебе о нем рассказывала.
– Ах да! Помню. – Стрендж помолчал, потом неожиданно воскликнул: – Арабелла! Ты хочешь сказать, что до сих пор не знаешь, как его зовут?
Он рассмеялся.
Арабелла обиделась.
– Я не виновата, – ответила она. – Он мне своего имени не называл, а я все время забываю спросить. Впрочем, я рада, что ты относишься к этому так легко. Одно время я думала, что ты ревнуешь.
– Не помню, чтобы ревновал.
– Как странно! Я была уверена, что ревнуешь!
– Прости, Арабелла, но трудно ревновать к человеку, с которым ты знакома давно, но имени его не знаешь. Итак, он одобряет мой выбор?
– Да, он мне часто говорил, что ты ничего не добьешься, пока не займешься эльфами. Он утверждал, что подлинная магия – это изучение эльфов и их волшебства.
– Правда? Похоже, у него твердые убеждения по этому предмету. Интересно, а кто он такой? Волшебник?
– Не думаю. Он однажды сказал, что за всю жизнь не прочел ни одной книжки по магии.
– Вот как! Очередной дилетант, – с презрением произнес Стрендж. – Предмета не изучал, но знает множество теорий. Я с такими часто сталкиваюсь. Хорошо, если он не волшебник, то кто же? По крайней мере, это ты можешь сказать?
– Думаю, да, – ответила Арабелла радостным тоном, как будто только что совершила открытие.
Стрендж смотрел выжидающе.
– Нет, не скажу, – решила Арабелла. – Ты снова будешь надо мной смеяться.
– Возможно.
– Ну ладно. Думаю, это принц или король. В его жилах явно течет королевская кровь.
– Почему ты так решила?
– Потому что он рассказывал мне о своем королевстве, своих замках и особняках, хотя, признаться, у них очень странные названия, которых я раньше не слышала. Наверное, он из тех немецких князей, которых низложил Бонапарт.
– Вот как? – с некоторым раздражением спросил Стрендж. – Что ж, теперь, когда Бонапарт разбит, твой знакомый, наверное, вернется в свою страну.
Однако Стрендж не удовлетворился одними домыслами и решил узнать побольше о знакомце своей жены. На следующий день (накануне отъезда из Лондона) он зашел в кабинет сэра Уолтера в Уайтхолле с твердым намерением узнать все о джентльмене с волосами как пух.
Однако в кабинете министра он застал только его личного секретаря.
– А, это вы, Муркок! Доброе утро! Сэра Уолтера нет?
– Он только что отправился в Файф-хаус, мистер Стрендж, – отвечал секретарь. – Могу я чем-нибудь вам помочь?
– Не думаю… Впрочем, не знаете ли вы джентльмена, проживающего в доме сэра Уолтера?
– В чьем доме, сэр?
– В доме сэра Уолтера.
Мистер Муркок озадаченно смотрел на Стренджа.
– Джентльмен, проживающий в доме сэра Уолтера… Ума не приложу, о ком вы говорите. Как его зовут?