Похоже, все гораздо проще, чем стратегия экстренного размножения. Интересно, а танковый батальон там часом не завалялся? Сейчас бы в самый раз…
Пол опустел, Борис затянул торбу в момент, когда силуэты красных плащей и волкоршунов уже появились в треугольниках между сплетениями нерводов, Борис прячет торбу в карман, встает лицом к расплетающейся решетке, я уже рядом с ним.
Нерводы втянулись в стены, перед нами четыре фигуры в низких капюшонах, лиц не разглядеть, слишком глубоко в тенях, красные узорчатые балахоны похожи на тот, что на Клыкопатре, но украшены не так богато.
Жрицы.
У бедра каждой по волкоршуну в серебристых доспехах, жрицы гладят когтями перчаток загривки, в руках свернуты хлысты с металлическими шипами.
Жрица указала когтем на меня.
– Ти, – шипит, – идьешь с нами…
Я инстинктивно на полшага назад.
– Куда?
Хлысты размотались, концы звякнули о пол, колышутся как змеи, шипы зловеще скрежещут, волкоршуны рычат.
– Тебье подарить великая честь. Сладкая смерть!
Что-то совсем не хочу этой чести, но сопротивляться смысла нет, альтернатива – смерть здесь и сейчас, причем вряд ли сладкая.
Борис придерживает меня ладонью между лопаток, ее жар питает, не дает провалиться в панику, Борис легонько хлопает по спине.
– Иди, – шепнул он. – Что бы ни было, продержись подольше. Я за тобой приду.
– Было б за что держаться…
– Ты парень смышленый, – подбодрил Борис. – Вон какой богатый ассортимент для держания, так бы и ухватился.
– Может, вместо меня и сходишь?
– Я скромная серая смышь, герой у нас ты.
– Хватит! – оборвала жрица, хлыст грохнул по плитам, стрельнули искры и камушки, ее волкоршун шипит.
Из меня судорожный вздох, густой ком слюны катится в глотку, там сушняк. Переступаю шеренгу электрических кустиков, те за моей спиной начали сплетаться, треск молний.
Меня повели.
Я не один, я не один, подбадриваю себя, пока идем по витиеватой череде ступенек вниз, каждая лестница богаче и мрачнее прежней, от герба с зубастой коброй глазам деться некуда, хоть жмурься, меня ведут словно в покои дьявола. Я не один, я не один, со мной Борис, его пауки всюду, наблюдают за нами из темных щелей…
Наконец, перед нами протянулся широкий зал, в конце – гигантская голова кобры на всю ширину торца, на чешуйках размером с оладьи медные отблески.
Жрица прошипела на английском громко, по залу прокатывается эхо.
Лязгнуло, и тяжеленная медная пасть кобры начала медленно раскрываться, нижняя челюсть опускается как трап инопланетного корабля. Внутри, с боков, в черных тенях крутятся-звенят огромные шестерни.
Нижняя челюсть бахнула о пол, ступни ощутили, как он дрогнул, из глубины пасти выкатывается, грохоча, тяжеленный рулон. Перед нами расстелился кольчужный ковер с раздвоенным, как вилка, концом, жрицы меня повели, одна впереди, другая за спиной, две придерживают за локти бережно, как принца, волкоршуны остались ждать снаружи. Проходим по гигантской пасти, внутри ее украшают черепа, в глазницах светят рубиновые огни.
Глотка входа закрыта розовыми полупрозрачными занавесками, ведущая жрица разводит как невесомое облако, и я оказываюсь в месте, которое увидеть не ожидал. Я думал увидеть хардкор: посуда из человечьих костей, кубки с кровью, горы свежих потрохов на тарелках, лианы кишок… А тут прям райский оазис, покои персидского шаха. Шелка, подушки, дивные ароматы свечей, на стенах вьется зелень с пышными цветами, порхают колибри…
Не успел я осмотреть все детали роскошного изобилия, как жрицы подвели к бассейну, вода в нем бурлит, взвивается пар, расползается по всей комнате. Чувствую, мне похорошело, в этих ароматических свечах явно какой-то дурман, а когда ноздри втянули пар бассейна, картинка всколыхнулась. Я словно соткан из воздуха, жрицы уже не кажутся такими ужасными, хотя по-прежнему уверен: здесь меня ждет смерть, но она уже так не пугает.
Жрица протянула мне кубок, в нем дымится что-то с ароматом клубники, цвета крови.
– Пей…
Даже не противлюсь, тело пьет само, и с каждым глотком исчезаю, меня смывает горячими волнами, уносит в океан беспамятства, могу лишь смотреть издалека, что творится на берегу.
Хлысты и когти падают на шелковые ткани, с плеч соскальзывают жреческие одеяния, обнаженные жрицы входят в бассейн, волосы расползаются по водной пленке, напитываются, тонут, кожа вспыхнула тысячами текучих звезд, в них клубится оранжевый свет лампад. Челюсти больше не пугают, наоборот, будят во мне что-то первобытное, девы рычат, шипят, призывают к себе, и я зашипел в ответ, пустой кубок из пальцев выпадает, кидаюсь в бассейн.
Себе не подчиняюсь, меня нет. Уцелел лишь осколочек сознания, спрятался в какую-то темную забытую извилину, чтобы и его не нашли, только и может наблюдать, как за экраном кинотеатра, где гонят коктейль из хоррора, порнухи и эпика.
Этот осколочек как-то смог уловить, что не все здесь радужно. Растения в шипах, лианы скручивают тушки гидрокрыс, шипы высасывают из них соки, от кого-то остались только скелеты в ветхой шкурке, но все это утоплено в тенях листьев, а красота снаружи, потому заметить трудно. А гора подушек, шелковых простыней, одеял, где дожидается главная героиня, покоится на костях.
Игры в компании четырех жриц – всего лишь разогрев, во мне пробуждают все дикое, делают из мальчика животное, впереди испытание, что ждет на вершине шелковой горы, за облаками занавесок, под наркотиком кажется, что гора эта покруче Эвереста, на такой может жить только богиня, не меньше, и скоро меня туда допустят, вон ее огромная, как мир, тень, Клыкопатра скидывает жреческий халат, пасть раскрывается цветком, эхо нетерпеливого, гневного, но все-таки нежного зова, она умоляет, и нет сил противиться…
Время теряет границы.
Клыкопатра – самое прекрасная на свете. Лишь такие женщины и могут быть прекрасными. Тощие модели хороши для журнальных обложек, но когда доходит до постели, эстетику к чертям, плоть хочет плоти, чем больше, чем лучше, так устроила природа, дикая, жадная, беспощадная. Знаю, что умру прямо на Клыкопатре, от истощения, сердце не выдержит зверской нагрузки, но остановиться не могу, не хочу. А потом она меня сожрет, но я не почувствую, даже если буду жив. Наркотик усыпил болевые рецепторы, я свободен как ветер, нет в Руинах смерти лучше, чем эта…
Надеюсь, Борису удастся сбежать.
Мысль о нем стала ниточкой, за которую остатки сознания зачем-то еще держатся, не дают горячему потоку экстаза утащить меня на дно.
– Тише, парень, тише!..
Откуда голос, не понять, перед глазами вязкая тьма, не знаю, с чем сравнить, время такое хаотичное, плывет, словно отхожу от глубокого наркоза после операции.
– Ты, конечно, герой, но это чересчур…
Разводы стекаются в более-менее четкие линии, в мозг возвращается способность соображать, обнаруживаю себя на стене, привязан к ней тягучими, но крепкими нитями белесого оттенка, вокруг суетятся красные пауки. Происхождение нитей стало очевидным. Меня тошнит, обзор еще качается…
Качается и фигура в карамельном плаще, высоких сапогах со шпорами. На плече Бориса моя энергопушка.
Борис щелкает перед моим носом пальцами.
– Раз, два, три, Том, я Джерри, прием.
– Ч… чего? – выдавил я.
Борис просиял.
– Гляди-ка, соображает!
Поднес к моим ноздрям какой-то флакон, и в мозг будто заехал кулаком Тайсон, в глазах потемнело. Странно, как еще в себя-то пришел. И что еще удивительнее, взгляд стал яснее, дурман отхлынул.
Я все еще в покоях Клыкопатры, но в другой части. Помещение задымлено, запах паленого мяса, занавески обожжены, некоторые горят, подушки вспороты, заснежены пухом, на шелках брызги крови. Замечаю оторванный палец. Женский.
– Что случилось?
– Лучше не видеть. И туда не забирайся, – Борис указал на пирамиду ложа Клыкопатры, – там еще страшнее. Хорошо, что занавесок много. Мощная все-таки штука твоя плазма.
Пушка с плеча шлепается в ладони Бориса, оглядывает ее всю. Штык-нож рассекает нити, что крепят меня к стене, падаю на четвереньки. В теле слабость, даже в таком устойчивом положении шатаюсь.
– Культ остался без символа, – сказал Борис. – Теперь эти уроды будут охотиться за нами по всем Руинам.
– Сперва бы отсюда выбраться.
– Не вопрос. Мы в комнате одного из лидеров.
– И что?
– В княжьих покоях любой крепости всегда есть потайной ход на случай осады.
– И как его найти?
– Паучки нашли.
Счищаю с себя паутину, Борис принес мои штаны. Дает выпить какого-то бодрящего зелья, эффект почти мгновенный. Ни головной боли, ни ломоты, мышцы наливаются свежей силой.
Борис вернул мне плазму.
– Штука хорошая, но с моим закадычным дружком привычнее.
Из-под борта плаща вылез дробовик, двойной щелчок, оружие готово плевать смертью. Борис осклабился.
– Готов в Руины?
– Как к себе домой.
Глава 20
– Слушай, – говорю, когда бегу за Борисом по тесному коридору потайного хода, – а почему ты приказал своим паучкам приклеить меня к стене?
– Ты был слегка не в адеквате.
– Ну, это понятно. А что, представлял угрозу?
– Еще какую! Я чуть не обделался. Я же стащил тебя прямо с Клыкопатры, когда ты ее это самое…
– Интересно, как это выглядело со стороны?
– Жуть как эпично! А когда я ее пристрелил, ты кинулся на меня.
– Чтобы убить?
– Хуже. Видимо, я лишил тебя дикого источника наслаждения, поэтому ты решил найти ему замену в лице моей скромной персоны.
– Ого! Надеюсь, я не успел ничего такого…
– Спасибо моим паучкам, вовремя тебя скрутили, век за них молиться буду.
– Я тоже.
Мы резко свернули направо, приходится нагибаться, чувствую себя крысой в норе, света почти нет, камни и воздух здесь светятся почему-то едва, у меня вся рожа в старой паутине.
– А как ты вернул все свои вещи? – спросил я.
– С моими вещами проблем не было, они были на том же складе, что и торба, а тамошней охране давненько не доводилось выполнять своей прямой обязанности, так что капелька убийственной настойчивости, и путь был свободен.
– А моя пушка? Ты же говорил, она заперта на семь замков в лаборатории какого-то сумасшедшего профессора.
– Мои детки проникли туда через вентиляционный ход, Коннери был так увлечен какими-то лабораторными исследованиями, что даже не заметил, как пауки облепили его с ног до головы. А затем продемонстрировали ему свои скромные возможности, взорвав его рабочий стол и поставив крест на его недельном труде. Это его шокировало даже больше, чем угроза собственной жизни. Одно слово, ученый. Разумеется, впустил меня как миленький. И пушку отдал, и кое-что еще, лишь бы я оставил его и лабораторию в покое.
– И ты оставил?
– Чесались руки наказать за то, что дал такую военную мощь этим ублюдкам, но это же Руины, все не без греха, каждый выживает как может. Ему всего лишь нужна была спокойная обстановка, чтобы заниматься наукой, а людоеды первые предложили защиту, так что это стечение обстоятельств.
– Вот и нам бы сейчас выжить. Даже не верится, что уходим из этого мерзкого улья, я и не надеялся. Подумать только, я больше никогда не увижу эти долбаные эмблемы с коброй, и эти красные плащи, и…
Борис остановился, я налетел на его спину, отпружинил, удержался за стены.
– Эй, ты чего?
Но Борис как вкопанный, сгорбился под низким потолком, пыхтит, тоже придерживаясь за стену.
– За нами, наверное, уже погоню отправили, – поторапливаю, – надо ноги уносить!
Но Борис развернулся ко мне, его вторая рука в торбе, он извлек оттуда что-то, но здесь так мрачно, разглядеть не могу, Борису пришлось достать из кармана зажигалку, огонек вспыхнул, в оранжевом шаре света кулак Бориса держит… черный компас.
И судя по стрелке, что трепещет, как от страха, мы бежали в самое сердце разрастающейся погибели.
Наступает Тьма.
Борис поднял на меня лицо, блестящее от капель, на нем злая маска скрывает страх, как и в прошлое наступление Тьмы. Теперь он уже не кажется защитником, стеной, которой всегда был для меня, теперь мы оба испуганные мальчишки.
– Назад! – скомандовал он.
– Но там же…
– Назад!!!
Борис почти с силой развернул меня, мы побежали обратно. Он подталкивает в спину, не имея возможности обогнать. Думаю, мы прямо в этом туннеле столкнемся лоб в лоб с отрядом людоедов, наверняка уже выслали за нами погоню, держу плазму перед собой, ужасаясь, придется применить ее в такой тесной каменной жилке, взрыв похоронит заживо всех.
Но преследователей не оказалось ни в тайном проходе, ни в покоях Клыкопатры, там по-прежнему только ее труп и тела четырех жриц, я уцепил их краем глаза, нет желания разглядывать в подробностях.
В спальне по-прежнему свет лампад, но стало сумрачно, хотя лампады целы, ни одна не погасла.
Борис опустил рычаг рядом с входом, щелкнуло, зазвенели шестерни, нижняя челюсть металлической гигантской кобры опускается, глотка прохода все шире.
Я ждал толпы людоедов по наши души, но в зале только трупы четырех волкоршунов в лужах крови, их прикончил Борис.
– Куда мы? – спросил я.
– Попробуем сбежать через другой выход, я помню карту.
– Через толпу людоедов?!
– Им уже не до нас.
– Мы же их лидершу убили! Постой!
Но Борис уже рванул в зал к противоположному выходу, оставалось лишь рвануть следом, проклиная все на свете.
Но Борис оказался прав. Бежим с этажа на этаж, по коридорам и залам, нам попадаются людоеды, тоже куда-то бегут сломя голову, но им явно нет до нас никакого дела, в крайнем случае обрызгивают слюной в яростном рыке и несутся дальше.
В итоге мы выбежали через большую арку в зал огромных размеров, самый большой из всех, какие я видел в цитадели, богато украшен статуями, гобеленами, его подпирают рельефные колонны. Множество алтарей, столов, скамеек, как в церкви, фонтаны, вода подкрашена кровью. Никогда не был здесь, но уверен, это и есть главный ритуальный зал.
Эмблем с коброй видимо-невидимо, но самое впечатляющее воплощение символа в конце зала, на высоком и широченном помосте. Гигантская статуя кобры из темного металла, то ли медь, то ли олово, нижняя половина рептилии скручена в кольца, а верхняя вздымается почти до потолка, распущенный воротник нависает горизонтально как крылья руха, пасть разинута во всю ширь, клыки из золота, в глазницах огромные рубины. Голова оборудована как площадка, с нее, наверное, Клыкопатра и читала проповеди.
В зале самое настоящее безумие, мы словно попали на массовый митинг в момент, когда силы правопорядка начали активно разгонять водометами, газом, резиновыми пулями. Все разбегаются кто куда. В зал и из него ведет много арок, пронизывают по всему периметру, толпа бурлит, втекает и вытекает, гвалт страшный.
Борис что-то прокричал мне, но я не услышал, хотя совсем рядом, голос утонул в кипятке общего ора. Борис потянул меня за руку, ловко начал лавировать между потоками беглецов, плащ извивается, а я мчусь следом, стараясь не потерять из виду.
– Тьма!
– На помощь!
– …умрем, все сдохнем!..
– Рррааа!!!
– Арх всемогущий!
– Кара найдет всех!..
Это лишь часть компота, что бурлит в воздухе, только русская часть, а сколько интернациональной паники в сумме, и вообразить страшно. В толпе смешались и людоеды в красных плащах, и полуголые рабы в цепях, и волкоршуны без хозяев… Хищники и жертвы, позабыв друг о друге, уносили ноги кто куда, перед Тьмой равны все.
А Тьма все плотнее, воздух загустел до темного меда, факелы на стенах и шестах пылают, но свет словно остается внутри пламени, не может прорезать какую-то невидимую корку.
Я едва успел затормозить перед упавшей с потолка глыбой, волна осколков ожгла ноги, но я слишком боюсь потерять Бориса, чтобы обращать на боль внимание, перепрыгнул кучку обломков, продолжил преследовать.
Рядом со мной еще одна глыба придавила людоеда, с другой стороны раздавлен плитой скелет-рабочий, по залу каменный дождь. Это кроны нерводов под потолком, они вместо люстр, буйствуют, ощущают приближение Тьмы, но сбежать не могут, в бессильной ярости хлещут потолок, от него откалываются куски, молнии на щупальцах такой силы, что срываются и бьют беглецов.
Мы кое-как выбрались из этого котла через другую арку, но на широкой винтовой лестнице Борис остановился, зло оглядывается, пятерня взъерошивает волосы, досадный кряк.
Я чуть не кинулся тормошить его за грудки.
– Что?!
– Не успеем, – сказал он. – Сердцевина мощная, Тьма накроет километры вокруг. Бежать смысла нет.
Мимо по лестнице время от времени пробегает то красный плащ, то полуголый пленник, то жрица…
– Так куда все бегут?! – не понимаю я.
– Да бес знает. Куда-нибудь. Паника, она и есть паника.
– Но в любой крепости есть потайные ходы для побега, ты же сам говорил. Неужели на такой случай нет?
– Как ты хочешь преодолеть километры? У нас горстка минут. Телепортацию, что ли, освоил?
Борис произнес с упреком и издевкой, а я выслушал с несчастным лицом, но в следующий миг мы оба, глядя друг на друга, застыли.
– Телепортация, – прошептал Борис.
– Стеклотина! – выпалил я. – Мы же попали сюда через стеклотину! Может, есть стеклотина, что ведет отсюда?
– У Харальда точно есть. И у Коннери. Насчет остальных не знаю, но погоди… Я кое-что прихватил в лаборатории Коннери. Думал продать, но…
– Что?
– Нужно место поукромнее! Скорей!
Укромного места найти не получалось, а времени в обрез, место пришлось делать самим. В каком-то коридоре я пальнул в потолок из плазмы, произошел обвал, перед нами образовался тупик из обломков, те, кто бежал навстречу, остались отрезанными, по то сторону гневные голоса, а те, кто с нашей стороны, развернулись и побежали прочь.
Борис прокашлялся, отмахал от лица пылевой туман, садится на колено рядом с завалом, развязывает торбу.
– Не подпускай ко мне никого! – отдал мне приказ. – Мне нужно время и спокойствие, работка будет ювелирная.
– Смышь не проскочит, – пообещал я.
Занял позицию шагах в двадцати от Бориса, пушка уставилась клювом вперед, в коридоре и без того темно, а с учетом наступающей Тьмы и вовсе мрак, лишь маленькие нерводы искрят слабо, выдохлись в попытках вырваться.
На перекрестке, как в телевизоре, мелькают фигуры в красных плащах, волкоршуны, бывшие пленники, жрицы, я увидел кузнеца в железной маске, он работал под ареной…
Иногда оглядываюсь назад, но во мраке не разглядеть.