Моего коня, внезапно угодившего в петлю, срубил конь Бориса. Соображаю, как быть, пальцы нервно поигрывают, а Борис продолжает:
– Есть версия, что вспышки Тьмы – знак того, что Руинам приходит конец, они умирают.
– "Умирают"? Они же камни…
– Виртуальные камни, если помнишь. И если веришь. А виртуалу нужен источник питания.
– Ну… даже если так, почему Руины должны исчезнуть? Их что, выдернули из розетки?
– Вроде того.
– Зачем?
Пока я спасал положение на левом фланге доски, Борис пробил оборону правого, с доски улетел мой слон.
– Руины никому не нужны.
– То есть? Ты же говорил, это какой-то великий эксперимент, здесь запустили новую эволюцию, и все такое…
– Но не говорил, что Руины для этого – полигон не единственный.
– А что, мест, подобных Руинам, несколько?
– Угу. Примерно как звезд в небе.
– И откуда такая уверенность?
Борис глубоко затягивается сигаретой, губы пускают вверх кольца, он смотрит на них задумчиво.
– Люди всегда преувеличивают свою значимость. Когда-то всерьез думали, что Земля в центре мироздания, что солнце, планеты и звезды размером с горошины, вращаются вокруг нее. За попытки доказать обратное сжигали. Но выяснилось, что Земля, оказывается, не центр, а один из булыжников, да еще не самый большой, пляшет вокруг солнца, по сравнению с ним – блоха. Ну ладно, скрипя зубами, приняли. Но если не Земля, то хотя бы солнечная система точно – центр Вселенной. Верили, верили, но и тут облом. Оказалось, и солнце – капля в море, и тоже не в центре, а где-то на обочине…
– Это ты к чему?
Ладью на защиту короля. Кажется, меня зажимают в клещи.
На мою половину доски вторгается вражий ферзь.
– Все, кто, как и я, верят, что Руины – виртуальная реальность внутри компьютера, где запущен процесс генерации, чтобы создать высшее существо… Все почему-то уверены, что это грандиозный эксперимент мирового уровня, вокруг него работают миллионы умов по всей планете, на него брошены вычислительные мощности всех суперкомпьютеров мира, за ним следит мир…
– Хочешь сказать, эксперимент не такой уж грандиозный?
– Может, даже не эксперимент, а рядовая программка. Игрушка на ноуте школьника. Возможно, в будущем у каждого ребенка в планшете сотни таких миров, как Руины.
– Да уж, быть юнитом в игрухе на компе школоты… как-то не слишком эпично.
– Даже если эксперимент, вряд ли единственный. Запустили тысячу таких миров, получили, что хотели, в одном, а про остальные забыли. Даже не выключили. Просто забыли. Это как играл чувак в "Варкрафт" на рабочем месте, разбил врага в пух и прах, потом его позвали на обед, умчался, а закрыть игру забыл, и юниты продолжают жить своей жизнью, что-то строят, добывают, хотя цель игры давно выполнена, в их суете уже смысла нет.
– Но если бы так было в нашем случае, Руины бы не умирали. А они, говоришь, умирают, Тьма – признак старения…
– Думаю, наш случай слегка иной. Представь, что этот самый чувак купил новый ноут, а старый, такой древний, что и продавать нет смысла, решил выбросить на свалку. Причем не удосужился выключить, даже проги не закрыл. Выбросил – и все.
Ферзь рубит мою ладью, король в плену. Шах и мат.
– И валяется наш ноут на помойке, – подытожил Борис. – И работает на батарее.
– А батарея садится?
– Угу. Говорят, когда-то Руины были новенькие, как императорский дворец… Но батарея начала садиться, энергии обновлять мир не хватает, и лабиринт стал ветшать, разваливаться… Превратился в Руины. А сейчас энергии вообще дефицит, не хватает отображать все коридоры, и куски мира просто сворачиваются, исчезают, гаснут…
– Я родился в умирающем мире, – изрек я как в трансе. – Откуда выхода нет.
Борис пожимает плечами, мол, что поделать, эти правила придумал не он.
– Хотя есть же вероятность, – встрепенулся я, – что мимо этого несчастного ноута на свалке пройдет бомж, а у него в кармане окажется флешка, его привлечет то, что на дисплее… Он вставит флешку, сделает скрин, где окажемся мы с тобой, кинет скрин на флешку, и мы спасены.
Борис улыбнулся, как учитель способному ученику, словно давно ждал услышать подобное и наконец услышал.
– Ну вот, начал мыслить позитивно, несмотря ни на что. Осталось этого бомжа дождаться, привлечь и убедить засейвить именно нас.
Глава 22
Нам крупно повезло. Морозавр атаковал наш лагерь как раз после того, как вещи высохли и вернулись на хозяев. Иначе пришлось бы мне отстреливаться в одних трусах, еще бы и одежда попала под перекрестный огонь.
В ходе хитрых тактических маневров удалось загнать морозавра под промочивший нас недавно водопад, за которым – царство гидрокрыс. Масса воды, коснувшись морозавра, превратилась в лед, туннель закупорила гигантская ледяная пробка, рептилия стала ее пленницей.
Из глыбы льда торчат лишь передние лапы и голова, морозавр мотает ими, ревет, плюет сгустки мороза, лед местами потрескался, но сломать не под силу.
– Слушай, давай убивать не будем, – сказал я. – Острой нужды нет.
Мы напротив морозавра, шагах в тридцати, недалеко от лагеря.
– Это ты такой милосердный после людоедов? – спросил Борис с фирменной ухмылкой.
– И это тоже. Уйдем, а? Рано или поздно выберется, пусть живет.
– Я-то не против, но…
В этот момент нам пришлось отпрыгнуть к стенам, я к левой, Борис к правой: сгусток мороза рептилия плюнула в нашу сторону, пролетел между нами, и наш костерок с мусором и объедками исчез в ледяной пирамиде.
– Но выбраться ему не дадут, – закончил Борис.
– Почему?
– А ты забыл, на чьей он территории?
Поворачиваю лицо к рептилии. Ее морду и лапы облепили гидрокрысы, лезут из трещин и дыр, гигант пытается стряхнуть, но когти грызунов цепкие, он исчезает в гуще блестящих чешуек и хвостов-весел, как внутри кроны плюща. С той стороны его тоже, наверное, грызут…
Губы сжимаются в нитку, вскидываю плазму, штык целится в голову ящера. Либо так, либо умрет в медленных муках.
Милосердие…
Но в последний момент я отвел ствол, красная змейка попала не в голову, а в лед. Бахнуло, из тучи пыли и огня летят визжащие гидрокрысы и горячие брызги талой воды.
– Ну вот, только высушились, – посетовал Борис.
Но я рад, потому что в брызгах нет примесей крови. Лабиринт задрожал, тяжелый грохот набирает силу, за пылевой завесой что-то рушится. Пришлось убегать.
Цепочку коридоров спустя в одной из дальних арок мелькнул морозавр. Весь в укусах, ледяных сучьях, но живой. Рыкнул на нас враждебно, но убрался.
– Остались крыски без обеда, – вздохнул Борис. – И без дома. Стольких, наверное, задавило… Придется выжившим кушать трупики своих, не пропадать же мясу, кушать что-то надо.
– Не дави, – сказал я.
– А я чо, я ничо. Руины. Если кого-то не съели, значит, кто-то умирает от голода.
– Да знаю, знаю…
Тащу с собой неприятный осадок, но минут через пятнадцать снова встретились с морозавром. Точнее, с отпечатками инея в форме лап, рядом с ними капли крови. Это наш.
Я пошел по следам.
– Эй, куда? – раздалось за спиной.
Ускоряю шаг, Борису пришлось поравняться.
– Вот же приспичило, – произнес в сердцах. – Ты хоть осматривайся, а то наступишь на яростки, убьежа, а то и, чего доброго, забредешь в корижор.
– Спокойно. Мы же идем по следу. Если на пути какая пакость, первым в нее попадет он.
И я кивнул на пушисто-ледяные рисунки лап.
– Я тебе удивляюсь, – рассмеялся Борис. – То он зверюшек спасает, то этих же зверюшек вперед себя на пушечное мясо…
– Руины, – выдал я универсальное оправдание. – Все здесь смешалось.
Идем долго, морозавр петляет весьма и весьма. Интересно, что его повело по такому витиеватому пути? Или кто? Поднялись на этаж выше, перебрались через высокую гряду завала, танцуем, как эквилибристы, по тонкому мостику над пропастью в пять этажей.
– И за каким чертом преследуем? – проворчал Борис.
– Если бы я знал…
– Потрясающе. Теперь ты истинный руинец.
Борис, как ни странно, доволен, хотя, пока шли, я успел пожалеть, что затеял этот поход. И какой нервод меня дернул?
След привел к еще одной лестнице на этаж выше, лиана ступенек оплетает широченную колонну. Но след ведет не на лестницу, а под нее, в темную нишу.
Борис накормил дробовик патронами, я завел плазму, та гудит как движок звездолета перед рывком в небо. Киваем друг другу, ныряем в нишу…
Колонна внутри полая, потолок высокий, и морозавр мирно спит, прижавшись полумесяцем к дуге стены.
Над ним летают мелкие, точно феи, призрачные создания, от них исходит синее сияние. Особенно много их над головой морозавра, кружат лучистым венцом. Создания летают по всему помещению, неспешно, как тополиный пух в безветренную погоду.
Борис прячет дробовик под плащ.
– Опусти пушку, – сказал не своим голосом. Безмятежным, такого я от него не слышал.
И лицо, и движения его полны умиротворения. Да и мне почему-то стало легко. Кожей чувствую, здесь мы в полной безопасности.
Щелчок рычажка призвал плазму умолкнуть, разогретое оружие возвращается на спину, пропитывает позвоночник теплом. Я поднял голову, зачарованный взгляд плывет за крылатыми фантомами. Это насекомые, похожи на ос, но крупнее. Синие привидения, как ультрава. Крылья играют цветами радуги, с них, будто снежинки, осыпаются разноцветные искорки.
– Храмиосы, – произнес Борис. – Осы надежды.
– Кто они? – прошептал я.
– Наверное, единственные добрые существа в Руинах.
Спящий морозавр сопит, туман из ноздрей намораживает рядом с мордой ледяные башенки, с каждым выдохом они выше и толще.
Кажется, крысиные укусы на его теле как-то… меняются.
– Если уснуть в окружении храмиос, – говорит Борис, – пока спишь, раны и болезни исцеляются.
На хвосте, между шипами гребня, гидрокрыса. Спит на том, кого недавно грызла. Над ее головкой треугольником кружат три осы.
– Храмиосы питаются светлыми воспоминаниями. Делают из них мед. Лакомства чудеснее нет в природе. Редкое, даже в моих запасах нет.
Над нашими макушками уже танцуют нимбы призрачных летуний. Думаю о самых хороших моментах жизни: как рыбачил в детстве с отцом, как отрывался на концерте любимой рок-группы, занимался любовью с первой девушкой… Даже не напрягаюсь, лента памяти плывет через сознание сама.
– А почему… осы надежды?
– Появляются, когда испытываем надежду. Если даже на краю надеемся на лучшее, верим, что победим, не теряем силы духа, они это чуют сквозь измерения. Прилетают как на запах нектара.
– Видимо, этот морозавр очень хотел выжить.
– Да.
– Побудем здесь?
– Разумеется.
И мы остались. Упускать шанс забыть на время, что мы в аду, глупо. Борис сказал, эти осы долго здесь не пробудут – соберут из мозгов все хорошее и исчезнут, улетят в родное измерение.
Храмиосы кружат вокруг наших голов, собирают ментальную пыльцу, сквозь мозг течет светлый теплый поток, в нем даже самые крохотные воспоминания, я бы никогда не вспомнил сам, еще с возраста, когда бегал в подгузниках. Поток мчится, и не нужно прилагать усилий, он сам…
Никакой эротический массаж, который, кстати, тоже промелькнул, не сравнится с тем, что я испытал в те минуты… или часы?.. не знаю, но я задремал, все происходило в сонном трансе.
Когда проснулись, ос уже нет.
Спешим уйти, пока не пробудился морозавр. Раны с его шкуры исчезли, а гидрокрыса, уловив нашу возню, встрепенулась, до нее дошло, на ком она, пулей шмыгнула в щель под стеной.
Вернулись к привычному занятию – меряем шагами коридор за коридором. Но с лиц не сходят улыбки.
– Не знал, что мы богачи, – сказал я. – Столько бриллиантов здесь.
Я постучал себя по черепу.
– И не говори, – выдохнул Борис. – Давненько меня не прошибало…
Потер глаз, взглянул на подушечки пальцев, те блестят ярко.
– Столько было счастливого. Не только там… Но и здесь. В Руинах. А я и забыл. Каждый день карусель с монстрами, успевай отбиваться, нет времени порыться в памяти как следует.
– Мы ведь друг о друге толком и не знаем ничего. Хотя бродим вместе долго.
– Да какая разница… Знаешь же, во что верю.
– Ну да, это все не наше, напичкали головы картинками в момент создания, причем от балды.
– Но вспомнить все равно приятно.
Киваю.
– Главное – результат, – говорю, – какая разница, было, не было… Помним, значит – было! И потом…
Я задумался.
– Что? – спросил Борис.
– Даже если память о том мире фальшивая, о Руинах – настоящая. Наша, честно выстраданная. Даже здесь было хорошее.
И это так. Я столько вспомнил, пока осы надежды собирали урожай с наших извилин. Вспомнил, как с Борисом сидели на вершине горы из обломков, вид был потрясный, я жевал шоколадку в фиолетовой обертке, один из трех подарков Руин в честь рождения… Смотрел с горы на склоны и коридорное небо, дух захватывало!
Помню, ночевали под боком у ништорма, тот ужин был одним из самых вкусных, пусть и холодным. Устал зверски, зато чувствовал себя защищенным, как рядом с богом.
Помню, как мы с Катей впервые занялись любовью в дыре под потолком, над нами простиралась серна, щупальца грязи пытались до нас дотянуться, а нам было плевать, потому что…
Помню Энрике и Лиу, друзей Бориса, мы сидели у костра и болтали на разных языках, но ухитрялись понимать. Лиу подарила Кате горсть женских безделушек, а Энрике вручил мне складной нож.
Помню забавных, но обаятельных адептов культа Небесного Арха, их предводительницу, старую амазонку, они агитировали отправиться с ними вверх по лестницам, толкали нам свою философию, наивную, но красивую.
Помню, как лежал с Катей внутри умирающего корижора, шептались о наших прошлых жизнях, о городах в Руинах, мечтали увидеть солнце и небо, занимались любовью… Да плевать, что предала. Люди переменчивы, глупо обижаться на закон природы. Главное, между нами были мгновения счастья, они со мной навсегда.
Помню… Арх великий, как же было много всего!
– Ты здесь недавно, – сказал Борис. – А представь, сколько было у меня.
– Счастливец.
Мы свернули в длинный коридор, его правая стена – сплошная дыра, угловатый экран на всю длину туннеля, в нем показывают огромную воронку из разрушенных коридоров, там словно когда-то взорвали бомбу.
Вниз по склону воронки бежит человек. Точнее… нет, не человек. Судя по дикарскому виду, явный мерза. Полуголый, грязный, одет во что попало, голова как куст, к патлам привязан всякий мусор. Мерза прыгает с камня на камень на четвереньках, словно оборотень, пыхтит, мычит, ревет. Будто гневно просит оставить в покое.
На берег воронки из полуразрушенного туннеля выметнулась с облаком пыли причина его суеты – бронтера. Даже в тусклом свете панцири, похожие на черепашьи, покрывающие все грациозное тело, отсвечивают сочно, зверь как статуя из металла.
Бронтера поймала взглядом беглеца, зарычала, блеснули темные кинжалы зубов. Прыгнула как из баллисты, в полете кошачья фигура свернулась в шар из панцирей, он мерзу сшибает, хруст, брызнул темный веер, мерза дернулся, шея выгнулась круто, и он падает с утеса.
Шар падает на другой склон, катится вниз, разворачивается в бронтеру, на спинном панцире горит клякса чужой крови, хищница легким прыжком оказалась рядом с добычей, хвост из десятков мелких пластин гибко извивается в танце победы.
– Красавица! – выдал я блаженно.
– Это да, – согласился Борис мне в тон.
Идем как ни в чем не бывало, ритм шагов не изменился. Сказал бы кто раньше, что буду спокоен при таком зрелище, я бы не поверил.
Интересно, а это в памяти останется?
Когда позади оказался еще десяток туннелей, мы услышали: Бух! Бух! Громче и громче…
Замерли.
И это спасло: левую стену коридора впереди нас пробила туша здоровенной твари, мы отскочили, закрываясь от расстрела обломками, а монстр прошиб уже и правую стену, из бреши ревет как из ада, грохот камней, будто из них месят тесто, летят во все стороны, танцует жуткая, как черный пожар, тень.
Кажется, тварь остановилась, крушит все вокруг, как потерявший капитал за одну ночь мирового финансового кризиса глава фирмы ломает в офисе мебель.
Бежим, пригнувшись, по разбитому коридору, перепрыгиваем каменные десны слева – все, что осталось от стены. Они нас прячут.
Выглядываю из-за укрытия.
Ну и бугай… Коктейль из монстров, каких я успел повидать. Тут и панцири, как у ништорма, и мясные хлысты, похожие на отростки нервода, словом, брутальный тролль с пастью экскаватора, ревом сдувает камни, словно пушинки, а кулачищи крошат их в зерно.
– А это что за тварь?!
Борис посмотрел на эту помесь быка, слона и черепахи, голова вновь погрузилась в тень укрытия, глядит перед собой…
Вытер нос кулаком, шмыгнул, взгляд на меня, плечи слегка дернулись.
– Да хрен знает.
Едва успели откатиться в разные стороны, бронированное ядро из костей и мяса обрушилось туда, где мы были только что, плиты под и вокруг этой булавы, что зовется кулаком, падают на этаж ниже.
Борис с воплем запрыгивает на чуть не расплющившую нас дубину, "щелк-щелк" дробовика, его хозяин взбегает по руке чудовища, прыжок к морде, огненно-стальные пчелы ужалили в разинутую пасть, сапоги впечатываются в оттопыренную нижнюю губу, Борис от нее отпружинивает назад через голову, плащ описывает в воздухе колышущийся полумесяц. Борис приземлился на плечо статуи демона в соседнем коридоре.
Тварь схватилась за горло, кашель, глаза меняют выражение с яростного на удивленное и обратно, пытается реветь угрожающе, но выходит лишь хрип, словно душит ангина.
Монстра стошнило комьями крови, он, сгорбившись, разворачивается, лапа зажимает пасть, "тролль" бежит прочь, стены на его пути рвутся как бумажные, в итоге он проваливается. Давно пора – с такой-то жирной задницей.
Я вылез из-под обломков, как крот из норы, оглядываю себя, страшно обнаружить, что чего-нибудь не хватает, но все, кажись, на месте.
Борис со статуи спрыгнул.
Подбегаю.
– Т-то есть, как… не знаешь?!
Ружье прячется под плащ, Борис стряхивает с рукавов пыль.
– А я и не обязан знать всех. Это же Руины! Тут всякие чебурашки генерятся быстрее, чем руинцы успевают обзывать.
Борис поскакал по камням как горный козел по валунам родного склона. Я покачал головой, но подошвы мои застучали по тем же глыбам.
Ну да, Борис опять царь и бог, как петух в курятнике, а я плетусь следом и моргаю, разинув клюв, как цыпленок, удивляясь любой букашке.
В общем, жизнь налаживается.