"Предъявителю сего документа, Флудову Фёдору Фомичу, беспрекословно оказывать всяческие содействия, сохраняя оные в строжайшей государственной тайне. За неисполнение… Председатель ФСБ РФ Плахов Х.Х." – абсолютно убитым, едва слышимым, голоском причитал страшную в понимании председателя и ему подобных надпись, трясущимися руками возвращая мне все бумаги.
– Ну, – ещё вопросы есть? – победоносно, но без мстительности и издёвки спросил я напрочь павшего духом ещё минуту назад кичившегося своей пусть мизерной, но всё же властью над людьми и от того, видимо, заочно презирающего всех и вся председателя.
– Н…никак нет, чего изволите? – заикаясь и изогнувшись в подобострастный вопросительный знак, покорно ответил он.
– Да мне собственно от вас изначально ничего не нужно было, а вот вы, судя по всему, что-то искали тут? – продолжал я слегка отчитывать за вопиющее хамство Никакого.
– Да я, Фёдор Фомич, только насчёт забора разузнать, а то правление наше совсем нараспашку…случись что… с меня ж потом не слезут, – едва не слёзно оправдывался он!
– Ясно, – начал успокаивать я жалкую и ничтожную, с позволения сказать, личность, – вы уж особенно не переживайте, Пётр Петрович вот-вот закончит работу, и можете забирать ограду.
– Спасибо вам, – начал расшаркиваясь в поклонах Борис, как в дверях появился кузнец; красный, как варёный рак, вдрызг измотанный, но со сверкающим взглядом, излучающим очередную победу над препятствием отделяющего его от тайной и вожделенной мечты:
– О! Боря, ты чего так рано пришёл и скрюченный какой-то: печать проглотил, али мухоморов переел? – добродушно пошутил кузнец.
– Да так…ерунда, вот хотел забор поглядеть да с Фёдором Фомичём разговорились, – лукаво-заискивающе, улыбаясь, непривычно ласковым голосом заверещал Никакой.
– Уже познакомились, значит? – удивился Петя, не понаслышке зная отвратительный характер председателя.
– Да уж…весьма приятное было…общение – подтвердил я, многозначительно подмигнув Борису, от чего взгляд последнего буквально провалился под пол.
– Вот и хорошо, а забор, Семёныч, хоть сейчас вывози – готов, а то у меня дел невпроворот, – задумчиво разгладил растопыренную бороду Ломакин подозрительно глядя на осунувшегося председателя.
– Понял, Петенька, я сейчас, мигом: и машину пригоню и денежки привезу – чрезвычайно уважительно и покорно ответил он; и, кланяясь, пятясь задом, быстро покинул кузнецу.
– Чего это с ним, Фёдор Фомич? Странный какой-то – первый раз его таким вижу, – ещё больше удивился Пётр.
– А это, друг мой, рано или поздно со всяким случается, даже с таким как ваш никакой председатель, когда он и ему подобные представляют себя чем-то большим, нежели они в действительности есть. Об этом в своё время великолепно сказал Великий русский князь Александр Невский: "Не слыти, а быти".
– Это точно…Мне дед всегда говорил, Царствие ему Небесное, а ему в свою очередь его дед, что раньше соврать там или обмануть кого, слово не сдержать – великий грех был, и презирали тех нелюдей всем миром. А сейчас…
– Не бери в голову, Петь, верь – всё образуется – надобно только жить по совести, с умом, да дела делать как ты, например, и всё восстановится как встарь, только эволюционным витком по спирали прогресса выше.
– Да я верю, Фёдор Фомич, нам, русским без неё, без Веры, то есть – совсем беда: живьём сожрёт тоска зелёная, будь она трижды не ладна.
– Согласен, Пётр, вон и твой тёзка апостол, что в переводе с греческого – камень, скала в своё время благодаря Вере истинной стал одним из избранных Господа, обретя Бессмертие в Царствие Небесном. – Так что ты, мастер, передохни, а я к твоему почти собранному вертолёту пойду, а то ваш горе-председатель так и не дал мне посмотреть на твоё творение и моё будущее спасение.
Кстати, этот местный председатель, в котором, как на заброшенной помойке, растлевающейся массой скопилось все самые худшие и не нужные человеческие качества: от хамства до "чего изволите" – жгучей занозой засел в моём подсознании. И в дальнейшем, всякий раз, когда упоминалось его имя, душевная боль моя обострялась и угнетала неразрешимой мыслью: "Ну, вот откуда берутся подобные типчики, которые от предъявления корочки вышестоящего начальства мгновенно превращаются в раба, бездумно готового на всё, когда только мгновением раньше, не зная о более высоком статусе предъявившего документ человека, он презрительно относился к нему как барин к холопу? Отчего так происходит? Откуда берут силу корни этого отвратительного явления, когда человек, подобного хамелеону, мгновенно перевоплощается от властного, не воспитанного грубияна до трусливого ничтожества и обратно? Ну, не с луны же он свалился? Нет. Он вырос рядом с Кузьмичом, Петром, Близнецами: так откуда такая пропасть, буквально бездна в духовных качествах этих людей, проживших на глазах друг друга всю жизнь? Ведь гуманоидов подобных Никакому я встречал и в относительно более культурно продвинутых цивилизациях. Помните, Мудриус, нашу незабываемую экспедицию на Спин, когда местное начальство, настолько изолгалось пред подданными, и стало, как флюгер, податливым сиюминутным и противоречивым желаниям влиятельных деловых кругов, что нам пришлось устроить бескровный переворот и привести на высшие руководящие должности действительно достойных граждан этой, ещё подающей надежды на прогресс планеты. Да чего там греха таить, даже у нас, не смотря на всю высочайшую развитость культуры, которой пока нет равной в видимой части треть Вселенной до сих пор встречаются отдельные персонажи, от встречи с которыми начинаешь со стыда краснеть".
Простите, шеф, просто накипело. Но, похоже, таков хитрый алгоритм развития, заложенный самой природой в сущность разумного существа: не видя и не испытав на собственной шкуре плохого, не осознаешь и не построишь хорошего.
Полагаете, что ещё по 50 грамм не помешает? Абсолютно с вами согласен, наидобрейший Мудриус, – никаких сил не хватит осознавать и терпеть эдакую необъяснимую и трагическую разбалансировку природы без относительно безвредных внешних успокаивающих средств употребляемых вовнутрь собственной измученной души и плоти.
Наконец, попав в заветный ангар кузницы, я был буквально под корень скошен увиденным, как беспрепятственно разрастающаяся и от того возомнившая себя неприкасаемой трава флегматичной газонокосилкой. Представьте себе, Командор, хотя для вас это в принципе не возможно, нечто среднее между вдрызг изношенным не менее чем семью пятилетками ударного труда трактором "Беларусь" и останками, с позволения сказать, автомобиля "Запорожец" намотавшим по местным колдобинам, традиционно называемыми дорогами порядка десятка экваторов Земли.
Так вот, то, что вы, себе там нафантазировали, выбросьте побыстрее и как можно дальше из головы, ибо самое больное или даже напротив – богатое воображение – не в состоянии, по моему скромному разумению, смоделировать что-то похожее на реальный прототип, сотворённый Ломакиным. Сей, непонятно каким образом соединённый гибрид бывшего трактора и авто, был увенчан приваренным к крыше конструкции двигателем внутреннего сгорания неопределённой мощности от которого, как нечёсаные лианы, свисали разноцветные провода и шланги. Объединённый невесть чем корпус новоявленного детища гения ко всему прочему был раскрашен не в строгие или маскировочные цвета, а как нарочно – вызывающе яркие, как детские карусели или подгузники.
Каюсь, что в первую секунду, я беспросветно пал духом, так как понял, что вариант спасения "малютки" при помощи так называемого "вертолёта" – суть мёртворожденная утопия в мозгу местного самородка, в таланте которого я тут же засомневался. Таким образом, зародившаяся было всего три часа назад надежда на удачное продолжение миссии ВВС, сменилось тревожной и тупой безнадёжностью. Видимо, почувствовав мои внутренние терзания, Пётр вновь уверенно оборвал затянувшуюся паузу неувядающим оптимизмом:
– Зря сомневаетесь, Фёдор Фомич, вот лопасти закрепим, контакты разведём, всё отладим и взлетит! Сами знаете… не всё золото, что блестит.
– Так-то оно так, Петь, ну уж больно твой аппарат с виду неказист, извини, без обид, – осторожничал я, не зная толком как повести дальше дело, – вот я чуть-чуть, с точки зрения аэродинамики некоторым образом эстетики, и засомневался.
– А с чего вертолёту красивым-то быть, – всё-таки обиделся кузнец, – я понимаю: у вас там, в Москве, в НИИ и материалы, и инструменты, да и специалисты самые лучшие, а у нас – что на земле найдешь, из того и соберешь.
– Да погоди ты дуться, это я так… по привычке критикую, по должности…ты сам же говорил, что все расчёты и чертежи сто раз перепроверял – вот давай в сто первый – последний раз, но уже вместе проверим, я всё-таки какой-никакой, а инженер-конструктор… ну, идёт? – подбодрил я Петра, собравшись, наконец, с мыслями.
"Деваться мне всё равно особенно некуда" – рассудил я, – "новый план тоже отсутствует, а полчаса, которых за глаза хватит, что б разобраться в "вертолёте" всё равно ничего не решают, да и Петру будет приятно – без его помощи мне, судя по всему, так или иначе "малютку" из-под земли не достать".
– Идёт! – как ребёнок, которому разрешили мороженое, обрадовался он.
И я принялся не спешено вникать в суть конструкции летательного аппарата, проверяя чертежи и расчёты. Ломакин же, яки пчела вокруг нектара, буквально летал вокруг меня, с азартом поясняя каждую циферку и штришок. Постепенно было улетучившаяся надежда, вновь возвращалась в мою успокаивающуюся душу, ибо, чем тщательнее я разбирался в документах, тем более осознавал всю простоту и гениальность конструкции вертолёта, надежность и удивительные лётные характеристики которого уже не вызывали у меня никаких сомнений.
"Клянусь бесконечностью", – всё более восхищался я таланту кузнеца – "если такие самородки, фактически без фундаментального образования – самоучки, исключительно по природной смекалке, из подручных средств созидают такое, то, что ж будет, когда таким уникальным людям создадут соответствующие условия – это же уму непостижимо – эдак земляне за век, другой и нас технически догонят".
– Бог в помощь! – вдруг, словно синхронный залп двух местных 70-ти дюймовых гаубиц грянул за спиной, в дребезги подорвав мои размышления о влиянии гения на положительное развитие цивилизации.
Я инстинктивно обернулся и увидел, еле умещавшихся в просвете ворот ангара двух молодцев, совершенно одинаковых с лица.
– Спасибо, братцы, и вам того же, – улыбнувшись ответил им Пётр. – Вот, Фёдор Фомич, полюбуйтесь – близнецы, о которых мы говорили – Алексей и Тимофей Удальцовы!
– Ишь ты, прям богатыри былинные! – искренне восхитился я красоте, силе и стати, которыми природа щедро наградила розовощёких, кровь с молоком, парней, чей уверенный, спокойный взгляд и степенное не многословие заранее внушали симпатии и уважение.
– А то! Не оскудела земля Русская, ещё рожает, милая, себе на славу деточек, – едва втиснулся меж близнецами Кузьмич, безуспешно пытаясь по-отцовски обхватить их огромные плечи.
Братья, видимо, привыкшие к подобным на свой счёт оценкам, нисколько не смутились лишь слегка, как два орловских жеребца, в предчувствие скачки потоптались на месте, всем видом показывая, что мол, пора бы и делом заняться.
– Я, Фёдр Фомич, пока шли, в общих чертах уже обрисовал ребятам цель и задачи предстоящей операции – так что осталось уточнить детали и можно хоть сегодня за дело, – продолжал егерь, снизу вверх, поочередно с не скрываемой гордостью заглядывая в открытые и невозмутимые лица братьев, покровительственно и дружелюбно подмигивая им.
– Вот и отлично, – придал я голосу соответствующие обстановке твёрдость и таинственность, обратившись непосредственно к братьям, – ваша главная задача, молодцы, подготовить необходимый шанцевый инструмент и находится на постоянной связи со мной через Ивана Кузьмича или Петра Петровича ни отлучаясь куда-либо с этого момента из деревни как минимум в течение трёх суток. За это время, я надеюсь, мы подготовим средство доставки секретного объекта и все необходимые для этого вспомогательные материалы, – вопросительно посмотрел я в сторону Ломакина.
– К гадалке не ходи – в три, а то и за два дня уложимся, – подтвердил кузнец, вновь загораясь изнутри деятельным пламенем творчества.
– Ну, соколы, всё понятно или вопросы есть? – вновь обратился я к близнецам.
– Ясно! – убедительным дуплетом пальнули близнецы, и чуть поклонившись на прощание, чинно двинулись восвояси.
– С такими хоть на Бургукук, – невольно прошептал я, будучи совершенно очарованным коротким знакомством с братьями-близнецами.
– Куда, куда? – прищурив седые брови, полюбопытствовал неслыханному ранее слову, как всегда, чуткий Кузьмич.
– А? – спохватился я, – так… абракадабра: да хоть к чёрту на рога – хотел я сказать – с эдакими-то парнями можно…
– Факт, – подтвердил Кузьмич, к счастью не зная, что Бургукук – это самое страшное и загадочное место видимой части трети Вселенной, откуда, не вернулась ни одна, из почти сотни экспедиций тщательно организованных ВВС.
– Ладно, теперь за дело, друзья, – постарался я максимально быстрее переменить неожиданно выскочившую по моей врождённой беспечности тему.
И мы с накопившимся энтузиазмом и усердием принялись за работу. Я и Петр продолжали налаживать и походу совершенствовать конструкцию вертолёта, а Кузьмич, глядя на невесть откуда появившийся чертеж, начал из стального троса плести нечто вроде сети, в которую, как в авоську, в дальнейшем предполагалось поместить и транспортировать по воздуху отрытую с помощью братьев Удальцовых "малютку". Часа через два непрерывного, без перекуров труда, первым не выдержал напряжение закатывающегося за горизонт истории мироздания дня егерь:
– Всё, хорош, мужики, у меня уже в глазах рябит от ячеек, по домам пора…смеркается.
– А, может ещё часик? – не оборачиваясь, продолжая отчаянно зачищать контакты, спросил кузнец.
– Петь, итить колотить, – возмутился уставший Кузьмиы, – мы с Фёдром Фомичём, не такие железные, как ты, – с пяти утра на ногах: роздых нужен и по уму и по совести; а ты, коль такой упругий, продолжай, но только помни, что быстро не значит хорошо – всему своё время.
– Да я так… к слову…за компанию завсегда веселей, – отвечал, как ни в чём не бывало, продолжая работать Ломакин.
– Ладно, Петь, ты как говорится, сам себе хозяин: свои силы знаешь – хочешь работай, а хочешь – отдыхай, а мы, пожалуй, действительно пойдём – надо выспаться да и с мыслями собраться что де и как, – подытожил я, – ну, а завтра часикам к семи утра меня жди – продолжим.
– Добро, – попрощался Пётр, продолжая прилаживать провода к контактам, а мы неспешно, терпеливо неся тяжесть усталости на своих очень далеко не геркулесовых плечах, вышли из кузницы.
VIII
Минут пять, не смотря на обилие неожиданно нахлынувших на нас событий, мы шли молча. Звенящая тишина психологически давила не меньше усталости и первым не выдержал я.
– Слушай, Кузьмич, а откуда ваш председатель мог узнать, что мало того я инженер, так ещё у тебя заночевал и выпивал?
– Ты, Федь, опять, как с Луны свалился, – это ж деревня: на одном конце чихнут, на другом – сопли вытирают.
– Да это-то понятно, просто всякий раз удивляюсь…кто, как, когда? – пытался я кровь из носу, но узнать, как произошла про меня утечка информации в деревню.
– А чего удивляться, сам знаешь, – мы, русские, народ любопытный – всё нам понимаешь интересно узнать да на собственной шкуре испробовать: то революцию аль перестройку, будь они неладны, замутим, а то, напротив – вон как ты – в космос свой нос суём.
– Эк тебя, в какую философию понесло, – удивился я неожиданному ответу. – Но к счастью или, к сожалению, ты, Кузьмич, прав: видимо для того Создатель, неистребимую страсть к неизвестному в наше племя неспокойное сверх меры вложил, что б от тоски и безделья мы облика человеческого не теряли.
– К счастью, Федь, к счастью…только у нашего брата русака у счастья всегда горький привкус…
– Согласен, и всё же, Кузьмич, – не унимался я, опасаясь, что разговор уйдёт от интересующей меня конкретики в трясину рассуждений о смысле бытия и там, как всегда, завязнет, – сам-то что думаешь, как ваш, этот проныра председатель, всё про меня разнюхал, утоли любопытство?
– А чего тут думать: Груня моя, наверное, по своей бабьей натуре у магазина или ещё где растрепала, аль внученька по-детски чего ляпнула – сам же слышал, как она вчера "инджинер" из под стола, проказница эдакая, мяукала, – улыбнулся дед, – ну и понеслось из уст в уста, из окон в ворота.
– Гм…вроде, логично, но уж больно быстро у вас новости расходятся, – ответил я нарочито буднично и как будто что бы только поддержать пустяшный разговор.
– Обыкновенно расходятся, как и везде в деревнях – со средней скоростью перемещения старух, а тебя, походу, наш Бориска очумелый до печёнок пронял; да и он, как в воду опущенный мне встретился – ни разу его таким не видел: небось, полаялись в кузнеце? – вопросительно прокашлял егерь, как обычно хитро прищурившись.
– От тебя, Кузьмич, как от хорошего психолога, ничего не скрыть: насквозь видишь: был грех – поцапались, всё настроение мне ваш хам испортил.
– Да уж, скользкий тип: он и раньше-то был ни то ни сё, а как, лет пять тому назад, в председатели пролез – совсем совесть вместе с головой потерял: ты бы, Федь, держался бы этого чёрта подальше – от таких вот гнилых людишек любой пакости можно ожидать…
– Не боись, дядя Ваня, и не таких на место ставил: где залезет там и слезет, – неожиданно для самого себя жёстко и даже зло, что со мной вообще редко случается, – ответил я.
– Ну и хорошо коли так – моё стариковское дело предупредить, а то в своё время этот прыщ всё к Надьке клеился, так насилу отбились: прилип, как, понимаешь, банный лист к заднице, пока она в Москву не уехала… Если б не этот козёл, может дочка и с нами жить осталась. Уж десять лет прошло, а он до сих пор в ёе строну, гад, не ровно дышит, так и ходит на четвёртом десятке холостой.
– Любит, наверное, раз ещё не женат? – без задней мысли спросил я.
– А хоть бы и так! – возбудился Кузьмич, – но только, Федь, без взаимности, какая к лешему любовь – шиш ему без масла, сморчку такому, а не Надьку – вот домой придём я тебе её фотку покажу – сам всё поймёшь; она, хоть и не путёвая и характер колючий, но красавица, каких ещё поискать надо. Пусть Бориска и неказист и мелок с виду – мужику наружность, как говорится, особенно и не к чему, – слюбится, стерпится – лишь бы человеком был, если уж на то пошло. Так ведь и тут – беда: душонка-то крысиная – за копейку мать, прости Господи, удавит. Мало того: всем, сволочь, исподтишка гадит: в открытую боится, гнида: у нас народ простой – в лоб сразу окрестят. В общем, порядочная дрянь, а не человек.
"Прям Шекспировские страсти тут у вас", – хотел я уже сказать, как вдруг на нас из калитки – мы тем временем уже подошли к дому Кузьмича – выскочила Машенька с надувными шариками, и бросилась на шею к деду, радостно прервав вечернюю тишину высокой, как соловушка, трелью своего озорного голоска:
– Маменька приехала, маменька приехала!
– О как! Помяни блоху – она тут как тут наскоку, когда ж это мама твоя приехала? – спросил внученьку дедушка.
– После спокойной ночи малыши: пойдём скорее, я тебе мишку косолапого покажу! – изо всех сил тянула Машенька деда к дому.