- Вижу, тебе стало интересно, - улыбнулась Вукович. - Я перевоплотилась утром и продержалась весь день. Четырнадцать часов. Раньше у меня получалось лучше, поэтому я не взяла дополнительные витамины. Теперь придется восстанавливаться. А Анна Леонидовна Караваева - жена депутата. Поэтому с документами проблем не возникло. С ней все в порядке. Ты удивишься, как просто достать человеческий волос.
- А ее паспорт? Как Вы все это провернули?
- Пусть это останется в секрете. Тебе не надо вникать в детали. Главное, что ты теперь едешь со мной в пансион Линдхольм. И я - твой законный опекун.
- Разве не Анна Леонидовна Караваева?
- Думаешь, я это не предусмотрела? Мы обе, у меня есть доверенность от нее. Тома задумчиво поднимала и опускала столик на спинке кресла впереди себя.
- Зачем все-таки я вам нужна? - спросила она после долгой паузы. - Только не надо про таланты. И что это за пансион на самом деле?
- Как, ты до сих пор не поняла? Когда день твоего рождения?
- Через две недели.
- Ты родилась двадцать первого июня.
- Знаю. И?
- Тамара! Это день летнего солнцестояния!
- Что? Я думала это середина лета, Иван Купала или… Подождите, - Тома отпрянула от собеседницы. - Вы намекаете, что я тоже из ваших?!
- Да.
- Тогда сразу можете про все забыть. Нет у меня никаких способностей. Мне исполнится пятнадцать, и поверьте, я бы заметила, если вдруг стала оборотнем.
- Не оборотнем, перевертышем.
- А, это сильно меняет дело.
- Послушай, я же объяснила, что способность проявляется постепенно.
- Ну, цвет глаз у меня не менялся, это уж точно. Или это у зимних? А у летних что - вырастают рога и хвост? - Тамара нервно хохотнула. - Бред сивой кобылы.
- Кого?
- Неважно. Бред.
- У тебя сложная ситуация. Ты росла вне семьи, не знаешь свой род, свой тотем, но профессор Эдлунд считает…
- Свой… что?! И какой на фиг профессор! Слушайте, я не собираюсь участвовать в этом дурдоме!
- Тише, на нас уже оборачиваются, - зашептала Вукович.
- Какой на фиг профессор! - шепотом повторила Тома. - Чихать я на него хотела. Хорватка посмотрела на девочку, как на умалишенную. Видимо, Тамара покусилась на святое.
- Не говори так, пока не узнаешь его, - губы перевертыша сжались в узкую ниточку.
- Это он настоял, чтобы тебя взяли из детского дома. И если хочешь знать, действительно нет никаких гарантий, что ты одна из нас.
- Вы же только что говорили, что я родилась на равноденствие…
- Солнцестояние!
- Какая разница! И если я не этот… как его… Короче, если все непонятно, то зачем Вы меня все-таки увезли? И что происходит в этом пансионе? Если ваш драгоценный профессор - генетик, значит, собираетесь опыты на мне ставить? Теперь ясно, почему русских детей не отдают иностранцам!
Вукович глубоко вздохнула и пробормотала что-то на незнакомом Томе языке.
- Тамара, тебе никто не желает зла. Пансион Линдхольм - это всего лишь школа. Колледж, если тебе угодно. Там учатся перевертыши со всего мира, потому что больше такой места нет. Нас осталось мало, каждого ценят и оберегают, невзирая на то, какой выбор он сделает потом.
- То есть каждого перевертыша обязаны отдавать вам?
- Нет. Есть те, кто не развивает свои способности, есть те, кто предпочитает оградить свою семью от остальных. Но это случается редко. Потому что те, кто учился в Линдхольме сам, привозит потом на остров своих детей. Основной курс обучения длится всего четыре года. За это время дети учатся владеть даром.
- Курс молодого перевертыша? - Тома язвительно хмыкнула.
- Что?
- Ничего. Допустим, у вас там все прекрасно. Но я не понимаю, зачем я вам, ведь даже неизвестно, есть ли у меня эта… способность, - девочка показала в воздухе кавычки.
- Есть признаки. Дата рождения, - загибала пальцы Вукович. - Способность к языкам и… твоя мама.
- Что? Но она-то родилась двадцатого июня!
- Солнцестояние выпадает на разные дни. Иногда на двадцатое, иногда на двадцать первое. Для нас дата не так важна, мы отмечаем день рождения исходя из расположения Солнца.
- И вы уверены, что мама была… такая же, как Вы?
- Она была звероликой, если ты об этом. Да, она тоже училась в Линдхольме, есть записи.
- И этот профессор знал ее?
- Конечно. Профессор Эдлунд, если можно, - Вукович подчеркнула имя. - Они должны были знать друг друга. Он немного старше твоей матери и никогда не уезжал с острова надолго. Это его родное место, до него директором пансиона был его отец.
- А он - тоже?..
- Да. Он летний.
- И все равно я не понимаю, что мне делать в пансионе, - Тома сосредоточенно теребила край своей футболки. - Не могу же я там просто сидеть и тужиться каждый день в надежде в кого-то превратиться. С тем же успехом я могла бы мечтать снести яйцо. Это попахивает каким-то психозом. Ажурная шизофрения, как говаривала наша географичка. А можно мне пожить где-нибудь в человеческом месте? Могу вернуться в детский дом, если хотите.
- Тебе сейчас тяжело, - хорватка положила руку Тамаре на плечо. - Но подумай вот о чем. Что было бы, если бы ты впервые обратилась на глазах у учителей или других детей? Вышел бы скандал. Тебя бы передали ученым. Ты могла бы сойти с ума.
- Но теперь-то вы меня подготовили. Вырастет хвост - переживу. И уж точно тогда к вам на остров приеду.
- Профессор Эдлунд считает, что ты должна быть рядом с нами к моменту первой трансформации.
- Вы говорите только про то, что считает он! А вы? Сами-то вы что думаете?
- Не знаю, - честно ответила Вукович. - Но я доверяю ему больше, чем себе. И теперь вижу, он был прав. Тебе надо дать время свыкнуться с этой мыслью, узнать о мире, к которому ты, вероятно, принадлежишь.
- А если нет? От чего это вообще зависит? Или каждый, кто родился в день солнцестояния, может оказаться перевертышем?
- Нет, что ты! Тогда бы нас были миллионы! Кто-то из родителей тоже должен иметь способность. Желательно, оба. Если только один - шансы есть, но пятьдесят на пятьдесят.
- Как у меня да? Дело в моем отце?
Вукович кивнула. Тома собиралась что-то спросить, но женщина предупредительно подняла руку, указывая глазами на соседа с краю: тот снял наушники и оживился. В конце прохода появились стюардессы с тележкой напитков.
- Договорим потом, - сказала хорватка. - Слишком много информации для одного раза.
Она дождалась бортпроводниц и попросила у той, что напоминала снегурочку, горячего чая и шесть пакетиков сахара. Волоокая красавица удивилась, но в просьбе не отказала.
- Зачем Вам так много? - Тома заворожено наблюдала, как белый порошок из четвертой упаковки исчезает в кипятке.
- Восстановить силы перед паспортным контролем.
- А витамины?
- Остались в чемодане. Иногда сахар или шоколад могут помочь, - Вукович высыпала последний пакетик и, поморщившись, отхлебнула приторный напиток.
Тамара тоже машинально скривилась - трудно было даже представить, что там за гадость.
Через несколько минут пустые стаканчики собрали, и хорватка посмотрела на Тому долгим внимательным взглядом.
- Ты можешь поступать, как хочешь, - произнесла она, наконец. - Но подумай о своей маме. Подумай, чего бы она хотела для тебя. Разве тебе не интересно увидеть место, когда она росла и училась? Разве не хочется понять, кем она была? И кто ты?
Ответить Тамаре не дал голос пилота: на двух языках по громкой связи объявили о начале снижения. С мелодичным звоном загорелись лампочки над креслами, девочка пристегнулась.
- Я ведь даже не знаю шведского, - пробормотала она.
- Линдхольм - международный пансион. Обучение проходит на английском, - Вукович защелкнула на талии металлическую пряжку ремня.
От смены высоты у Томы заболели уши. Она пыталась сглатывать, открывала рот, но ничего не помогало. Боль отключила мысли, от которых ломался мозг. Опустив голову, она хватала воздух и считала минуты до приземления.
Наконец, основательно тряхнувшись, самолет коснулся твердой поверхности. Пассажиры зааплодировали, но звук этот доносился до Тамары словно через слой ваты. Вукович что-то говорила.
- А? Я не слышу! - крикнула девочка.
- Заткни нос и попробуй выдохнуть в уши, - хорватка показала, как это делается.
Тома повторила. С болезненным хлопком одно ухо вернулось в норму. Со вторым пришлось постараться. К тому моменту, когда слух восстановился полностью, у нее на лбу выступила испарина.
- Ужас, - прошептала она. - И так каждый раз?
- Сегодня он снижался быстро, - ответила Вукович. - Хотя от человека тоже зависит. Была бы ты зимней, могла бы стать мной, у меня с ушами полный порядок.
- Опять вы об этом…
Люди уже повскакивали с мест и суетливо толкались в проходе, снимая с верхних полок сумки. Вукович невозмутимо сидела в своем кресле.
- Разве нам не надо выходить?
- Надо. Но мы сделаем это спокойно.
Дождавшись, пока людская волна схлынет из узкого прохода, женщина встала, накинула сумочку на плечо и прошествовала к выходу. Аэропорт Арланда встретил их дождем и темным небом, сплошь затянутым грозовыми тучами. Томе посчастливилось спуститься по ступенькам, как это делали знаменитости. А внизу, на глянцевом от воды асфальте, отражающим белые тела самолетов, их уже ждал автобус.
Тамара заняла очередь на паспортный контроль, с любопытством изучая шведские надписи с точками и кружочками над буквами, пока ее спутница отлучалась в дамскую комнату. Вернулась она в облике Анны Леонидовны.
- А почему вы… - начала было Тома.
- Тише, не привлекай внимания. Я регистрировалась на рейс под этим именем.
- А если Вам снова станет плохо?
- Это быстро. Я потерплю.
Терпеть все же пришлось довольно долго. Как назло, именно в этот день посетить Стокгольм решили сотни туристов, и хотя любезные пограничники старались изо всех сил, очередь отняла минут сорок. Уже перед самой кабинкой Анна Леонидовна держалась за Тому обеими руками, миловидное лицо посерело, пальцы стали ледяными.
Получив одобрение паспортистки, Тамара спешно повела готовую рухнуть женщину в туалет. Они зашли в широкую кабинку для инвалидов, Анна-Мила схватилась за железные поручни и начала сжиматься, возвращая себе истинный облик. На сей раз Тома наблюдала за трансформацией без шока и недоверия, как в самолете. Скорее, с любопытством. Что-то завораживающее было в этом процессе, словно в ускоренной съемке растущего дерева или распускающегося цветка.
Сбоку было видно, как меняется форма ушей, укорачивается шея, сужаются плечи. Вукович передернуло, и она, облегченно вздохнув, опустилась на закрытый унитаз. Выглядела она неважно: под глазами залегли синюшные круги, из треснувшей губы сочилась кровь.
- Все, три дня никаких превращений, - она попыталась улыбнуться, но тут же скривилась и прикоснулась к ранке. - Надо заглянуть к мадам Венсан.
- К кому?
- К нашему врачу. Ты ведь еще не передумала ехать со мной? Потому что если ты собираешься бежать - сейчас самое время. Я не смогу за тобой гоняться.
Тома вздохнула. Куда она сейчас побежит? Ни денег, ни жилья. Чужая страна с этими кружочками над словами. И говорят они странно, - протяжно, и как будто во рту камешек.
Она чувствовала, что бессильна перед ситуацией. Но остаться ее побуждало другое. Стоило Вукович упомянуть Томину маму, девочка поняла, что физически не сможет вырваться из этой истории, не выяснив все до конца. Кто знает, вдруг на острове она найдет след, ведущий к пожару? Вдруг отыщет людей, способных рассказать что-то важное? В конце концов, она вытянет все из этого несчастного профессора: какой была мама, что любила, о чем мечтала, кого считала друзьями. И если повезет, у него даже сохранилась хотя бы одна настоящая фотография. К тому же Тамара не хотела подвести свою спутницу, которая рисковала здоровьем ради незнакомой девчонки.
- Я не собираюсь сбегать, - сказала Тома. - По крайней мере, не сейчас.
- Хорошо, - хорватка облегченно прикрыла глаза. - Я рада. Сейчас вызову такси, и мы поедем в порт.
- В вашем состоянии? Может, лучше переночевать в гостинице?
- Я в порядке. И расслабиться я смогу только дома, в своей постели. К тому же мне не помешает помощь мадам Венсан.
Они вышли в зал, и пока Тома ловила на ленте чемоданы, женщина сменила сим- карту и вызвала машину. Спустя полчаса их уже везли к Стокгольму. Вукович достала из багажа бутылочку с красной пахучей жидкостью, осушила ее в пару глотков и теперь гораздо больше походила на здорового человека.
Тома смогла расслабиться и изучала пейзаж. Пока он не сильно отличался от России. Трава как трава, холмистая местность с самыми обычными деревьями. Те же машины, торговые центры и заправки. Разве что деревеньки не попадались, и траурные венки не висели у трассы через каждые десять метров.
Иногда виднелись под травой валуны, каменистая изнанка, над которой громоздились сосны, и только это напоминало Тамаре, что она в северной стране. Вскоре зачастили городские дома, а зеленые указатели возвестили о прибытии в Стокгольм. Несмотря на пасмурную погоду, город показался Томе уютным. Шведы определенно любили красный кирпич: из него здесь было построено почти все.
Такси въехало в парк, и через несколько минут Тома увидела воду, рассыпанные по ней лодки и длинную деревянную пристань.
- Давай договоримся, - сказала хорватка, пока водитель парковался. - На острове в присутствии других людей мы будем говорить на английском. Поверь, ты освоишься очень быстро. Русский оставим только для нас с тобой, иначе будет невежливо. И обращайся ко мне мисс Вукович, - так меня называют другие дети. Я по-прежнему твой опекун и всегда готова тебе помочь, но лучше, чтобы остальные не думали, что у тебя есть привилегии. Понимаешь?
Тома кивнула. За годы, проведенные в детском доме, она усвоила: главное - не выделяться.
- А почему вы говорите это сейчас? Ведь мы еще не на острове, - Тамара смотрела, как мисс Вукович пересчитывает купюры для таксиста.
- Нас ждет один из работников пансиона. Я - старший учитель, завуч. И хочу, чтобы ты знала, как себя вести. Твоя история известна только мне и профессору Эдлунду.
Она расплатилась и вышла из машины. Водитель выгрузил из багажника чемоданы и сумки, и едва он отъехал, к ним подошел высокий седой старик с обветренным лицом, изборожденным глубокими морщинами. Он приветливо улыбнулся, и морщины изогнулись, образовав длинные дуги от глаз до уголков рта.
- God kvall! - произнес он.
- Густав, рада тебя видеть, - ответила мисс Вукович по-английски. - Познакомься, это Тамара, наш новый студент из России. Тамара, это Густав, наш… Даже не знаю, как сказать. Он для нас - все.
- Добрый день, - старательно сказала Тома на языке Уайлда и Шекспира. - Приятно познакомиться! Вы - профессор Эдлунд?
Густав расхохотался.
- Нет, как это ни прискорбно, - он тоже перешел на английский. - Я просто его помощник. Моя фамилия Петерсон.
- Извините, - смутилась Тома.
- Ничего! Это было даже приятно! - посмеиваясь и что-то бормоча под нос на шведском, Густав с легкостью подхватил два самых больших чемодана и стремительно зашагал в сторону причала.
Тому удивила его резвость в такие-то годы, но она промолчала, не желая снова попасть впросак. Того и гляди окажется, что ему лет сорок, а седина и морщины в этом возрасте появляются у всех перевертышей.
Они спустились на небольшую белую яхту, у которой на корме было нарисовано солнце в круге и выведена красным цветом надпись: "Solveig".
- Это древнее скандинавское имя, - мисс Вукович проследила за ее взглядом. - Означает "сила солнца". А оно - символ нашего пансиона.
Густав завел мотор и отчалил. Тома и ее опекунша сидели на корме и жевали длинные сэндвичи с лососем. Они плыли вдоль зеленых берегов, девочка любовалась городом, каменистыми островками, аккуратными домиками.
Она приготовилась вот-вот увидеть пресловутый остров, но прошел час, другой, а Густав даже не думал поворачивать к какой-нибудь пристани. Лишь через три часа, когда темная, чернеющая глубиной вода стала действовать Томе на нервы, она увидела свет маяка.
Старик обернулся. Его глаза жутковато блеснули в полумраке.
- Мы дома, - сообщил он.
Глава 4
Яхта "Сольвейг" обогнула маяк и подошла к небольшому причалу. Дождя здесь еще не было: сухой гравий приятно шуршал под ногами. Но тучи уже сгустились. Они будто двигались следом от самого Стокгольма. Сзади на горизонте виднелись всполохи молний.
Маяк расположился в конце узкой полосы суши, которая соединяла его с основной частью острова. Там все утопало в деревьях, между ними приветливо светили окнами красные домики с белыми наличниками. Их расцветка ассоциировалась у Томы с фермами, которые она видела в детских книжках. Пахло чем-то приятным и сладким.
- Липы цветут, - мисс Вукович с наслаждением втянула носом воздух. - Пойдем скорее, я покажу, где ты будешь жить.
Когда Тамара узнала, что Линдхольм - место для странных существ, которых Вукович с повседневной легкостью именовала перевертышами, в воображении возник каменный замок или массивный викторианский особняк. Эдакое мрачное поместье на вершине отвесной скалы. Именно в таких местах должны были обитать таинственные создания. Но Линдхольм больше походил на уютную деревушку: почву устилала короткая, как ковер, трава, а старые кряжистые деревья защищали от морских ветров аккуратные домики с широкими верандами.
Самое крупное и единственное здесь белое здание виднелось в глубине острова. Тамара смогла насчитать не меньше четырех этажей: низ скрывали густые кроны лип. Двускатная крыша поднималась высоко, большие окна со ставнями были обращены к маяку. В них горел свет, и Тома различила неподвижный силуэт человека.
- Это главное здание, - пояснила мисс Вукович. - Там проходят занятия, и там живет профессор Эдлунд.
- Это он? - Тамара указала глазами на силуэт.
- Думаю, да. Это его кабинет. Но мы сейчас к нему не пойдем. Уже поздно. Дети и учителя живут в красных домиках. Справа от главного здания - зимние, слева - летние. Как ты понимаешь, мы будем жить отдельно. Если я тебе понадоблюсь, мой дом - номер шесть. И запомни: входить надо сбоку. Главный вход - для детей, боковой - для учителя. За каждым домом закреплен один взрослый. Ты будешь жить в доме номер два. Он женский, там летние девочки первого и второго года обучения. Ваш куратор - мисс Юми Кавамура. Она личный ассистент профессора Эдлунда, так что ты в надежных руках.
Они подошли к одному из домиков. На веранде сидел парень с гитарой и бренчал, еще несколько ребят расположились вокруг и что-то шумно обсуждали.
- Добрый вечер! - громко поздоровалась мисс Вукович.
Все головы разом повернулись к ней, раздались разрозненные приветствия.
- Познакомьтесь, это Тамара, наш новый ученик из России.
Тома почувствовала себя неуютно под пристальными взглядами незнакомых людей. С неуклюжей улыбкой буркнула "Хай" и неопределенно махнула рукой. Голос вышел каким-то чужим и хриплым.
Присутствие завуча автоматически делало всех вежливыми, но Томе было неуютно, она чувствовала себя лишней.