* * *
Мне все-таки удалось раскачать эту сталинскую квартиру – с ее вечными стенами, полуметровыми перекрытиями и захороненными в них скелетами.
Дверь у нас железная, но если ломиться всем телом, то достучаться можно. Тем более что я слушал не Rammstein, а A-ha.
Надел на себя кое-какое белье. Открыл.
За порогом стояла беспородная телка лет тридцати, девяносто килограммов весом при росте метра в полтора. При том – паранормально плоская.
Разумеется, "здравствуйте" не последовало.
– Я соседка твоя!! Мне это не нравится!! Уважай тех, кто рядом!! Не смей включать так громко!! Я сейчас милицию позову!!!
Мельком глянул на часы. 18.47.
– А вы, – говорю, – соседка откуда?
И показал рукой вверх, вниз, влево и вправо. Типа перекрестил.
– Сверху!!!! – взвизгнула она.
У меня были в запасе хорошие, конструктивные предложения для развития диалога в продуктивном русле. Я ведь понимаю: с соседями жить, периодически встречаться на лестнице, ехать в лифте… Но тут я увидел, как она выворачивает из-за спины правую руку, а в руке – кружка с жидкостью. Чайного цвета.
"Если коньяк, то очень кстати, – подумалось машинально. – В противном случае значение имеет только температура".
Температура оказалась комнатной. К тому же замах, контролируемый яростью, никогда не бывает точным.
В тот же миг дипломатия подверглась аборту.
– Пошла отсюда, с-сука!.. – размеренно произнес я.
– Сам пошел!! – хрюкнула она и попятилась.
– Я тебя, тварь, урою вместе с твоей милицией!!
– Закрой свой рот!
– Отсоси у меня.
– Гондон!!
– Иди законы учи, жир-трест!
– Сам пидарас!
– Штаны береги. Не отстираешь…
Она была уже далеко.
Я спокойно закрыл дверь, вернулся в комнату и сделал музыку погромче.
* * *
Мельком подумалось, что в контексте современных представлений о достоинствах слабого пола исчезающе маленькая грудь выглядит метафорой глобального оскудения творческой потенции человечества.
Хорошо бы вообще учитывать некий коэффициент красоты. Исходя из него, подлинно красивой следует считать женщину, которой требуется минимум доводок для проявления себя. А если женщине необходим макияж, гардероб, стиль, свет, ракурс, настроение и прочая лакировка, то с тем же успехом можно позвать Ляшапеля в коровник, предварительно накачав героином любую доярку.
Если же говорить о мужской косметике, то она – явно не для "пидарасов". Она для того, чтобы в сорок не казаться пенсионером.
Мне еще повезло – больше, чем некоторым из одноклассников. Одного я в прошлом году видел. Он выглядел как мощный заскорузлый гриб, местами лоснящийся. Такие лучше не разламывать. Там внутри труха и погибшие черви.
Когда-то мы сидели за партой вместе. Нас тяжело было различить – и друг в отношении друга, и каждого по отдельности. После восьмилетки он логичным образом перешел в ПТУ, а я совершенно нелогично остался в школе, продолжая получать двойки.
Я потерял девственность, когда его первый ребенок пошел в первый класс. Признал водку продуктом питания еще на десять лет позже.
Он был автослесарем, я работал кинокритиком. Он был автослесарем, я работал барменом. Я стал почти поэтом, а он все был и был. Тем же самым, без изменений. Примерно семь тысяч дней, не сойдя при этом с ума. Ибо не с чего, на лице все видно.
Он никогда не пользовался кремом – ни ночным, ни дневным, ни увлажняющим. Он выглядит словно грязная ветошь фрезеровщика, мой сорокалетний ровесник…
Но я вот думаю: случись война, кто кого спасет? Внешность обманчива.
* * *
Помню дяденьку Николая Николаевича, читавшего теорию в автошколе. Валенок валенком, но очень хороший. Скоро уж на пенсию, зато одевался сплошь в джинсу. С нами вел себя ласково и беспощадно.
– Обманывать не стану, – заявил Николай Николаевич на первом же занятии, – кто хочет, может идти вон туда, – и показал высунутым из кулака большим пальцем куда-то назад, – там права – за деньги, никаких проблем. Зачем вам лишняя морока? Сегодня платите, завтра получаете.
Повисла тяжелая пауза, слегка разбавляемая доброй улыбкой учителя.
– Ну? Никто не хочет без проблем все устроить?
По молчанию в аудитории Николай Николаевич понял, что все готовы к серьезным проблемам.
– В таком случае скажу еще об одном, – продолжил он. – У меня вы учить правила будете. И учить от начала до конца. Предупреждаю сразу: на ближайшие два месяца мужья забудут о женах, жены – о мужьях. Никаких детей, понимаешь… Потому что сдавать и пересдавать правила вы будете мне, а я вам просто так "зачет" не поставлю. Дело же не в отметке, а в том, что правила эти вы должны будете читать и после экзаменов. До пенсии читать. И после пенсии. Понятно это?..
Теорию Николай Николаевич излагал в доступной форме, с отвлечениями. Так обращаются к даунам, которых хотят забросить в глубокий тыл врага. Интерактив приветствуется.
– Помимо правил, аптечки и прочих изначально предписанных вещей, в машине у вас всегда должны быть еще три предмета. Какие?
Это не риторический вопрос.
Кто-то с ходу догадывается:
– Лопата!
– Правильно, – кивает головой Николай Николаевич. – Когда в сельской местности сядете на брюхо, лопата понадобится вам, чтобы отрыть колеса спереди и сзади. А еще что?
– Топор?.. – неуверенно звучит чей-то голос.
– Топор. Конечно. Или ножовка. Нарубите еловых лап – ельник лучше всего, листья тут не помогут, – покидаете под колеса. Тогда, наверное, сможете выехать… Так, молодцы. Ну и третье. Что нам крайне в жизни необходимо, а? В тяжелых ситуациях.
Учащиеся напряженно думали.
– Ну? Это же элементарно! – подзадоривал Николай Николаевич.
– Бейсбольная бита? – рискнул предположить я.
Никто даже не улыбнулся.
– Водка, дорогие мои! Бутылка водки! Всегда должна храниться в вашей машине. Иначе чем вы будете расплачиваться с трактористом, когда ни лопата, ни топор не помогут?
Пораженный до глубины души, я взял авторучку и прилежно законспектировал: Купить водки! Срочно!!
* * *
Или взять Валерку, племянника моего отчима, дяди Коли. Человек почти что святой. Не ест, не пьет, только работает. Денег, если от своих, старается не брать. Жена его, как и положено в таких случаях, простовата, торовата, наедет и не заметит. И все – с улыбкой, с улыбкой.
– Я тебе говорила тогда?! – кричит ему. – Говорила?! У нас мышей полон дом!! Знаешь, какие? – Показывает косую сажень в плечах. – Засрали комнаты с пола до потолка, убрать невозможно!
– Я думал, они ушли… – тихо расстраивается Валерка.
– Куда они ушли?! Как?!
– Пешком…
– Ага, жди! Уйдут они. Они сперва мне на голову нагадят, а потом уйдут!
– Ну а что им делать-то… Ну нагадили. Это – ладно. У меня вон в прошлый раз всю жвачку сожрали…
Работает Валерка прорабом, снабженцем и водителем одновременно.
– Однажды пробовал помощника взять, – рассказывает мне. – Он хоть и "чебурек", нормальный такой, классический – в голову дунешь, из задницы вылетит, – но рукастый. Я его малярничать обучил, штукатурить, даже плитку класть. Так он, представь, в сарае у нас жил, за жилье не платил, родственникам ничего не отправлял, и за четыре года при сорока тысячах зарплаты купил только две рубашки, двое штанов, две пары ботинок… да, точно, две пары… они сносились быстро. А, и ноутбук еще купил! Его потом на рыбалке сперли… Честное слово! Я ему говорю: слушай, говорю, я все понимаю, много чего повидал, но ты мне объясни, поразмысли сам своей головой, ладно бы ты был заумным человеком, это я могу понять, но тебе-то! тебе! вот скажи мне, зачем тебе на ры-бал-ке ноутбук?! Он мне: "А че, я иду, они навстречу, "пойдем-пойдем, пойдем-пойдем", а у меня ноутбук. Ну пошли". Представляешь? Нет, я, конечно, ничего не могу сказать, человек он хороший, со способностями. И работал нормально… Потом его, правда, уволить пришлось. Он на начальника с отверткой прыгнул.
* * *
В очередной раз еду поближе к родным местам, из вавилонов в Город Детства. Традиционный маршрут свой, дабы проинспектировать окрестности, начинаю с визита к бабушке.
Когда бабушка моя (здоровья для которой, уверяю, вымаливать не стоит, ибо это бессмысленно, для терминаторов понятия "здоровье" не существует) говорит "я вас всех переживу", неофиту может почудиться нечто фольклорное, но мы, по несчастью досягаемые родственники, ясно осознаем: происходит констатация научного факта. Для своих лет выглядит реликт стабильно прекрасно, – что значит не курить, не бухать, спать круглые сутки и трепать нервы исключительно чужие.
Во избежание культурологического шока внутрь квартиры заходить отказался – прямо с порога одни документы выложил, другие вложил, заодно распаковал пару компакт-дисков, намереваясь продолжать путешествие под аккомпанемент ностальгии. Пока распаковывал "Ласковый май", Modern Talking оказался в бабушкиных руках.
– Юр, глядь-ка, – зачарованно произнесла она. – Эт ж ты!!
"Так! – думаю. – Кого, интересно, она имеет в виду? Голосую за Томаса Андерса".
Но корневище пальцев указывало на физиономию Дитера Болена.
– Нет! – огрызнулся я. – Это другой.
– Правда?..
Она явно озадачилась и даже подняла диск кверху, будто хотела глянуть на просвет.
– Надо же, а похож как… – И, возвращая мне альбом, добавила: – Хорошие какие ребятки сидят. Сразу видно – образованные.
Я ретировался в крайнем изумлении.
* * *
Старый дом сломали, новый еще не готов, поэтому дядя Коля вынужден готовить пищу на костре, мыться из умывальника и спать в сарайчике, где компанию ему составляют кошачье племя и собака Рада – та самая, что при виде фотоаппарата мелко трясется, а при звуке праздничного салюта начинает стремительно мочиться.
Я с трудом представляю такое житие, хотя продолжаю верить в дядю Колю. Его осанка крепкого хозяйственника остается непоколебимой, несмотря на три клинические смерти и сердце, порванное инфарктом в лоскуты. Он принципиальный человек с осторожным рукопожатием. Про таких мужиков Собакевич говорил: "В плечищах силища, какой нет у лошади. Служи он в гвардии, ему бы бог знает что дали".
Однажды один из местных забулдыг то ли странно посмотрел на maman, то ли ответил ей не теми словами, и дяде Коле пришлось вразумлять ближнего своего. И он вразумил. Мало того, одним утвердительным жестом показал – насколько тот не прав. Позже, на приеме у врача, забулдыге сообщили, что нижняя челюсть у него сломана удивительно причудливым образом. В трех местах.
* * *
Наш очередной ужин решили провести в новом доме. Из принципа. Я счел уместным открыть бутылочку "Кавы". Игристое под "свинину по-купечески" – довольно странный выбор, но приличные люди деталями не заморачиваются. Впрочем, сперва шел рассольник. Пока его доедал, у maman поспел чай.
– Ну, чего ты ждешь? – спросил я, подражая родительнице.
– Да вот думаю…
Перед maman стояла корзинка с хлебом трех видов, плошка с испанской брынзой и баночка австрийского конфитюра.
– С чего бы начать?.. – решала она.
Хлопнула дверь, заскрипели половицы. С огорода вернулся отчим.
– Коль, как там? – начала maman без особого интереса.
– Нормально… – бесстрастно ответил дядя Коля, усаживаясь на стул. Стул привычно подогнулся. – Холодно там…
Любопытствуя, он глянул на яства.
– Дай мне чего-нибудь.
– Хватит! – рявкнула maman. – В четвертый раз уже!
– Что ты… – Ритуальным жестом дядя Коля схватился за место на груди, где в полуметре глубже поверхности тела билось сердце. – Куском попрекаешь!
– Не попрекаю, а просто говорю! А ты орешь!
– Я не ору. Я громко разговариваю.
Из дальнего угла комнаты послышалось хлюпанье и свист. Кот предпринимал испражнение в заповеданный лоток.
Дядя Коля тяжело встал и отправился выполнять свои обязанности, выносить испражнения вон.
– Ну? Ты все, что ль? – спросил он кота.
– Сейчас он тебе ответит! – захохотала maman.
Она приняла решение в пользу конфитюра.
– Меня поражает: на улице шляются, а в туалет идут сюда.
– Культурные, – развел я руками.
– Правильно! Жрать, извините, срать и спать – вот и вся культура! Мне бы так.
Я не нашелся с ответом.
– Все они дефективные… – резюмировала maman, на лету подхватывая пальцем черничную каплю с переполненного бутерброда.
– Кто? – поинтересовался дядя Коля. Сделав дело, он решил заварить себе кофейной бурды.
– Кто… эти! Пьер тогда уши отморозил – отвалились, – так безухий и ходит. У Шустрика хвост сломан, родовая травма. Лаптю глаз выбили. Он другим, конечно, видит лучше, чем остальные своими двумя, но глаз-то все равно один!
– А Сусик? – с надеждой спросил я про молодую и самую приставучую кошку в мире. – Она-то нормальная?
– Да ладно! – махнула рукой maman. – У нее вечно понос… Правильно, легка на помине.
С улицы в окно интеллигентно постучали.
Закряхтев, дядя Коля поднялся и пошел впускать кошку.
– Вот я одного не могу понять, – изумилась maman, – эта Суська твоя ходит-ходит, ходит-ходит. Туда, сюда, обратно. Каждую минуту: то – окно, то – дверь. Полежать спокойно нельзя. Я понимаю так: на улицу вышла, села и сиди.
– Ишь ты! – всплеснул ручищами отчим. Он вновь метил в стул, стараясь не развалить его обилием туловища. – Интересная какая. Попробуй сама посиди. Там холодно сегодня. Неприятно. Ветер в лицо.
– Кому ветер в лицо? Кошке?!
– Естественно, – с сомнением подтвердил дядя Коля.
Из дальнего угла комнаты послышался скрежет и потрескивание. Очередной кот испражнялся.
– Итит твою мать…
Дядя Коля тяжело встал и отправился выполнять свои обязанности.
– Ну? А теперь ты чего ждешь? – спросил я родительницу.
– Да я вот думаю… – отрешенно проговорила maman. – Поесть ли мне еще?..
– Мужа лучше накорми, – ввернул я.
– Ага! Щщас!! Ходит-ходит по огороду, ходит-ходит, потом вечером налопается от пуза – и на боковую. Я ему: ты что делаешь?! А он мне тут бухтит: а-че-я-целый-день-не-ел… Правильно! Да ты давай неделю не ешь, а потом сутки – ешь!!
– Что ты меня куском попрекаешь?! – с порога вскипает дядя Коля и от возмущения приводит тело в некий аналог Вселенной через секунду после Большого взрыва.
– Знаю я твой кусок!! – мгновенно купирует нарождающееся мироздание maman. – Мне твой кусок вот уже где!! – И показывает ребром ладони поперек горла.
Отчим заметно сникает, но выдерживаемая им пауза, я чувствую, полнится дипломатией с дальним прицелом.
– Сама-то забыла… – как бы нехотя произносит он. – Тогда к Вальке-соседке ходила сидеть. Я ей – Галь, обед простыл! А они: ла-ла-ла-ла, ла-ла-ла-ла. С джин-тоником своим… Тыщщу раз подогревал.
– Вспомнил!! Когда это было?!
– Когда… давно…
– Правильно.
– Нет, ну ты представляешь! – Всем корпусом он оборачивается ко мне, подобный нефтяному танкеру на марше. – Они ж как пьют! Этой Вальке много не надо. Она банку одну примет, и все! И остальные такие же. Каждому по банке, и сразу до потери сознания. А потом кувыркаться начинают.
– Да ладно!
– Я не шучу, Юр! Я тогда на крыльцо вышел, вроде сидят, ничего. А потом – оп!
Дядя Коля грянулся об пол и застыл на четвереньках. Вся посуда в радиусе обозримой жилплощади звякнула.
– Ну все… – тихо сказала maman. – Теперь точно можно сайдингом крыть…
– В смысле? – не понял я.
– Нам говорили, дом сперва осадку должен дать. Первые годы. Теперь – можно… дал осадку…
В знак высочайшего благоизволения она поставила на стол еще одну тарелку с рассольником.
– Витьку встретил… – сообщил дядя Коля, аккуратно приняв внутрь первые несколько ложек блюда.
Он сидит на стульчике, поджав ноги под себя, как ребенок в песочнице. Стодвадцатикилограммовый ребенок пенсионного возраста.
– Идет с дипломатом. Даже не посмотрел…
– Ешь! – реагирует maman. – Потом расскажешь!
– Ем я… – недовольно бурчит дядя Коля и тут же подключает завод: – Нет, ты представляешь?! Я как человека просил его, телевизор тогда сломался – помнишь, с трубкой? – говорю ему, спрашиваю, сделать сможешь? "Все, все, сделаю". Сделал, называется. Поставил какую-то. На помойке, наверное, нашел – там зеленое одно. Я за ним месяц бегал! Он мне: "Ты паспорт от телевизора дай, без паспорта не чинят". Взял паспорт и пропал. Все!! Ни телевизора, ни паспорта! Это нормально?! Антенну тогда приволок. Купи, говорит, со скидкой. Я повесил, а она кривая. Мне потом сказали – в магазине в два раза дешевле. Вот он какой, твой Витька!!
– Я-то тут при чем?! – возмущается maman.
Дядя Коля не слышит.
– Помню, денег нет, есть нечего. Приходит. "Я там картошки привез, возьми мешок. Крупная, отборная". Купили. Стали есть – она сладкая вся. Ты, говорю, что ж делаешь?! Он: "Мы такую любим". Как только совести хватило! Подлец такой! Я с тех пор – ни-ни. Даже не подхожу. И видеть его не хочу! Ни его, ни родственников его!! И даже не говорите мне ничего!! И чтоб имени его вслух при мне произносить не смели!!!
– Так я… – обмирает maman. – Так ты ж сам! Только что сам все произнес!!
– Да?..
Дядя Коля замешкался ровно на секунду.
– Ну – в следующий раз.
5
Глубоко за полночь, долго прилаживался ко сну. Надувная постель в эпицентре второго этажа подобна плантации силиконовых буферов. Тактильные ощущения привычно путают мысли.
"А если бы можно было все обнулить? – думал я. – Начать с чистого листа? Без вериг греха, дурной памяти и прочей наследственности из разряда тяжких? Как бы это все было?"
А вот так же все по-дурацки, наверное. Сначала на какое-то время "картинка" тебя обессмысливает, потом ты годами пытаешься оправдать хромающий на обе ноги выбор, ищешь несвойственные "идеалу" свойства, корежишься сам, "находишь себе занятие", как то: узаконить отношения, родить одно чадо, другое чадо, взять ипотеку, присовокупить к ней парочку кабальных автокредитов, благополучно состариться, заболеть и умереть. И все действительно складывалось бы до некоторой степени благополучно, не подозревай ты, что существование в заданных не тобой обстоятельствах, но произошедших напрямую от того стародавнего гормонального первотолчка, который ты сам радостно оформил как стартовый выстрел в голову судьбы, становится попросту говном, учитывая, сколь шаблонным вышел жизненный путь и до какой степени подчинен он зоологии вида. Нет тут ангелов рядом. И не предвидится.