В детинце пир шел горой. Боготур Рогволд потчевал свою дружину вином и яствами из братовых подвалов. Кроме Гораздовых нажитков в руки Рогволда попал и Жучинов товар, привезенный богатым купцом для продажи в радимичских городах. А потому и не скудела рука дающего, благо раздаривал он чужое добро. Рогволд не забыл никого, – ни своих мечников, ни Торусовых, ни Вузлевовых, ни даже шалопуг. Боготур, надо сказать, всегда славился своей щедростью. За эту щедрость его любили дружинники и часто упрекали родовичи, ибо нажитки беспрерывно утекали сквозь пальцы Рогволда, и он при всей своей удачливости в ратных и разбойных делах был гол как сокол.
Вовремя появившийся на пиру Осташ тоже не был обделен щедротами нового князя. Однако насыпанное в мошну серебро не согрело его сердца. Так же как не унял душевной горечи кубок душистого меда. Разве что в голове у Осташа зашумело от браги. Но памяти он не потерял. Мужи из Данборова жилища славились своим умением пить, ума не пропивая.
– Глузда с Брехом приговорили к веревке, – сказал сидевший рядом с Осташем мечник. – А остальным Будимировым гридям велено убираться из города.
Сказал это мечник не в осуждение Рогволду, но и без одобрения его скорому суду. Звали соседа Клычем, и служил он в дружине боготура Торусы. С Глуздом и Брехом мечник не раз сиживал за одним столом еще во времена князя Твердислава.
– Повесили?
– Завтра поутру состоится казнь. На лобном месте, при стечении народа.
По правде богов славянских, через веревку карали только лютых изменников, которым повешение перекрывало путь в Страну Света. Тризну по висельникам никто не справлял. Осташу казалось, что Глузд с Брехом такой страшной кары не заслужили, ибо богов они не предавали, а просто искали свою выгоду. Спрос с них Рогволд, конечно, учинить был вправе, поскольку речь-то шла о его голове. Попади боготур в руки кагана, пощады бы ему не было. За разбойные нападения на хабибу Битюс обещал посадить Рогволда на кол. И тем не менее Осташу почему-то стало жалко приговоренных мечников. Если бы Рогволд сгоряча смахнул голову предателям, Осташ бы воспринял это как должное, а повешенных он не любил. Потерявшие дорогу в страну Вырай висельники долго потом кружат вокруг живых, превращаясь в упырей и прочую нечисть. И уж наверняка Глузд с Брехом не забудут, что беда с ними приключилась по вине Осташа, и надумают, чего доброго, расплатиться с ним после смерти.
– Коли уж казнить, то железом, – сказал Осташ. – Для мечников в том сраму нет.
Клыч согласился с Осташем. Похоже, он тоже не ждал ничего хорошего от висельников Глузда и Бреха.
– В поруб их отвели.
Где расположен поруб, Осташ знал. Дел там всего ничего – засов отодвинуть, а уж выбраться из ямы расторопному человеку не составит труда.
– Жарковато здесь, – вздохнул Осташ. – Может, выйдем во двор и подышим воздухом?
Во дворе детинца было многолюдно. Здесь пили мечники и шалопуги, которым не хватило места за княжьим столом. Не то чтобы Осташ с Клычем сговаривались заранее, просто поняли друг друга без слов. Клыч как бы случайно отвлек стоявшего на страже Рогволдова мечника, благо тот оказался его знакомым, а Осташ, проходя мимо, тоже вроде бы случайно отодвинул засов с крышки поруба. Свершив задуманное, он присоединился к Клычу и его знакомому, поведав тем пару-тройку баек, рассказывать которые был большой мастак. Клыч с мечником надрывали животы, а потому и не слышали шороха за спиной. Осташ шорох слышал, но головы не повернул. Уходя, он задвинул засов на место. Клыч сделал вид, что ничего не заметил. Более за всю ночь они о Глузде и Брехе словом не обмолвились.
Протрезвевший к полудню Рогволд вспомнил про узников и долго ругался, узнав об их исчезновении. Но после поднесенной чарки отмяк душой настолько, что не стал даже взыскивать с мечников, стоявших на страже. Тем более что боготур Вузлев, похлопав товарища по плечу, сказал как бы между прочим:
– Начинать княжение с казни – плохая примета.
Рогволд согласился, что примета действительно паршивая, но если Глузд с Брехом попадутся ему в руки, то он их обязательно повесит. Никто князю Рогволду не возразил, тем более что сбежавшие мечники наверняка уже покинули город. Поскольку городская стража открыла ворота еще поутру. Торговая площадь уже вовсю шумела людским многоголосьем, равнодушная и к княжьему огорчению, и к несостоявшимся висельникам Глузду и Бреху.
– Шалопуг из города выпроваживай, – сказал Вузлев Рогволду. – Погуляли, получили дары, пора и честь знать. Иначе они начнут озоровать на твою голову.
– Дружина у меня маловата, – поморщился Рогволд. – Мне бы еще мечников пятьдесят.
– Будимирову дружину возьми под свою руку, – посоветовал Вузлев. – Из шалопуг подбери людей дельных и к порядку привычных. А своих мечников я тебе оставить не могу – они мне для дела нужны.
– Торуса устоит до твоего прихода? – засомневался Рогволд.
– Устоит, – уверенно отозвался Вузлев. – Я ему еще с вечера отправил на подмогу "белых волков" и семьдесят лучших мечников на двух ладьях.
– Да поможет тебе Велес, – сказал на прощание Рогволд. – И не забудь про вилявую женку.
– Не забуду, – усмехнулся Вузлев. – Да не оставят тебя твои щуры, боготур Рогволд.
Забрав своих и Торусовых мечников, Вузлев пополудни выехал из города через Южные ворота. Осташ отправился вместе с боготуром, пока в качестве мечника, но с надеждой в сердце, что Велес-бог непременно примет его в свою дружину. По словам Вузлева, дел ныне у боготуров выше головы, а сын Данбора не собирался прятаться от трудов и опасностей за чужими спинами.
Глава 18
Заколдованный городец
Спокойствие, утерянное было за стенами детинца, вернулось к гану Горазду, когда он ступил под густую сень леса. Отыгрывать назад было уже поздно, а предстоящее непростое дело требовало холодной головы. Ган Горазд, случалось, терял терпение в делах пустячных, но никто не мог упрекнуть его в бессмысленной горячности, когда речь шла о сече или серьезном предприятии. Именно хладнокровием и расчетливостью поглянулся он в свое время Митусу. Лес не пугал гана, хотя степь была ему привычней. Жучин, если по лицу судить, тоже был спокоен. Радимичские земли пронырливый купец знал как свои пять пальцев. Не один раз прошел он здесь с товаром и в ладьях, и в возках. А вера в удачу и помощь Бога никогда не покидала Ицхака.
Тропы, которыми вела Гораздову дружину Рада, были ей, судя по всему, очень хорошо знакомы. Во всяком случае, она ни разу не сбилась, не закружилась на одном месте, что в зеленой хмари случается и с опытными проводниками. Интересная была женка. Ган Горазд частенько косил в ее сторону глазами. И лицом она была приятна, и станом пряма, жалко вот только – порченая. Под Рогволдом была, под Жучином была, и неведомо, сколько еще мужей ее пользовали. А будь она дочерью гана или ведуна, Горазд не преминул бы выразить ей свое восхищение, несмотря на то что женка годами далеко не юная. На третий десяток ей наверняка уже лет семь-восемь назад перевалило.
Шатуненок был сумрачен и молчалив. Глазами по сторонам он не шарил, в бега, похоже, пускаться не собирался, а держался рядом с Радой во главе дружины. Ган Горазд ему не верил, так же как не верил, впрочем, и другим участникам дела. Листянин городец Горазд, конечно, возьмет, но дальше был сплошной туман. Неизвестно, как поведет себя колдунья, о которой упоминал шатуненок. Выведет нечистая старуха неведомо куда, и вместо золота получит ган вечный холод в Стране Забвения.
Пока, однако, ни о холоде, ни о забвении речи не было, радимичский лес приветливо обходился с пришельцами. Ну разве что потревоженные ржанием коней и бряцаньем железа птицы испуганно щебетали над головами всадников. А вообще-то радимичские леса славны не только птичьим щебетом, по и кознями леших, которые не любят чужаков, тревожащих торжественную тишину заповедных мест. По озерам здесь в больших количествах водятся вилы. Но вилы – это еще так-сяк, среди них попадаются такие женщины, что погубленные ими души не слишком скорбят об утерянной стране Вырай.
А вот с живущими на болотах кикиморами ган Горазд в любом случае связываться бы не стал. Наслушался он в детстве рассказов об их проделках и с тех пор сторонился болот. Гиблые это места, не потерявшие связи со Страной Забвения. Недаром же медвежье капище, где был зачат шатуненок, стоит на болоте. Сколько болото человеческих душ загубило, одни только нечистые знают, а люди давно уже потеряли счет. Забредет человек невзначай в страшное место, и поминай как звали. Только вроде была твердь под ногами, но нет, заколыхалась земля, расползлась в стороны, и пропал несчастный, как его и не было на белом свете.
– Людей надо бояться, ган Горазд, – усмехнулся Ицхак. – Нечисть страшна только в сказках. Доводилось мне ходить по болоту. Если опытный проводник знает тропу, то и болотом пройти можно. А кикимор я там не видел.
– Раз жив остался, значит, действительно не встретил, – покачал головой Горазд, – а коли встретил бы, то сейчас не разговаривал бы с нами. Да и зачем кикиморе показывать человеку свое лицо, она ведь не вила? Это озерные красавицы зачаровывают нашего брата, а кикимора способна зачаровать разве что черта. Она просто хватает человека за ноги и тянет вниз.
Ехавшие вслед за ганом хазары одобрительно зашумели, а Ицхак только рукой махнул.
– В оборотней ты тоже не веришь? – рассердился Горазд.
– В оборотней верю, – серьезно ответил Ицхак, – сам их видел не раз. Правда, человеческий облик они не теряли, но личины меняли, это точно.
– Какие же это оборотни, – разочарованно протянул хазар Гудяй. – Мне дед рассказывал, как в дни его молодости в хазарском стане убили "белого волка", ближника Перуна. А потом сами не рады были, что убили, ибо мстить за своего собрата пришла волчья стая. Скота они вырезали не счесть! И людьми не брезговали. А водил за собой стаю все тот же Перунов ближник, но только не в человечьем обличье, а в волчьем.
– Совпадение, – махнул рукой Ицхак. – Мало ли волков в наших лесах и степях.
– Какое совпадение?! – возмутился Гудяй, – Отстала ведь стая, когда станичники заплатили Перуновым ведунам виру за погубленного собрата. А вира была большая, такую платят только за князя или гана. Еще хорошо, что "белые волки" взяли плату, а обычно они мстят за своих до последнего, пока весь род виноватого не изведут.
Ицхак нахмурился.
– А если в сече "белого волка" встретишь – оробеешь? – спросил он у рассказчика.
– В сече совсем другой счет, – возразил Гудяй. – Там он с мечом, и я с мечом – на чьей стороне сила, тот и угоден Перуну. "Белые волки" мстят только за убитых из-за угла, и тут уж бог на их стороне.
Ицхак ответом Гудяя удовлетворился и больше вопросов не задавал. По нахмуренным бровям Горазд определил, что Жучин чем-то сильно недоволен. О причинах этого недовольства ган догадывался. Плохо, когда хазар боится ведуна и прикидывает перед сечей, как бы его ударить поскладнее, чтобы невзначай не обидеть бога. А пока он так прикидывает, ему три раза успеют снять голову. Но ведь прежде хазары с божьими ближниками, "белыми волками", боготурами и боярами, вступали в спор разве что случайно. А когда ополчались на врага, то ведуны первыми врубались в чужую рать, показывая тем самым простым славянским ратникам, что боги с нами, а следовательно, победа будет за правыми. И хазары, и простые ратники верят, что боги утраивают силы ведунов, когда приходит нужда. Надо признать, что основания для такой веры есть. Горазд пару раз сражался с божьими ближниками плечом к плечу и видел их умение собственными глазами. Как тут ни надувай щеки, а простой хазар против ведуна один в один не устоит. Разве что ганы, из тех, кто в силе, способны биться с ними на равных. Но даже Горазд, не последний из ганов по удали, не рискнул бы бросить вызов боярину Драгутину. Хотя брошенный боярином вызов принял бы, но тут пришлось бы просто спасать ганскую честь ценой жизни. Иное дело боготур Торуса. Не хвалясь, Горазд мог бы сказать, что Торуса ему по силам. Во всяком случае, бились бы на равных, в расчете на удачу.
– А колдуны вроде Листяны в радимичских лесах ныне встречаются? – спросил Ицхак, желавший, видимо, перевести разговор на другое.
– Есть колдуны в большой силе, – отозвалась Рада. – Знаю я одного такого. Он живет на той стороне реки. Велесовы волхвы давно на него точат зубы, да взять никак не могут. А власть его в тех местах велика.
– А как ты с ним познакомилась? – насторожился Горазд.
– Случай свел, – сухо отозвалась женщина и отвернулась. Ган Горазд только головой покачал – нашел Ицхак себе помощницу, ничего не скажешь. Колдуны у нее в нечаянных знакомцах. А с нечистой силой она случайно не в родстве? Да и вообще, если умом кинуть, – Жучину она служит или еще кому? Колдуны, вступая с кем-то в тесную связь, после его уже из своих рук не выпускают. Ицхаку это, может, невдомек, но Горазду крепко следует подумать, прежде чем связываться с Радой.
Подумать Горазду не дали. Прилетевшая невесть откуда стрела сбила зазевавшегося хазара за его спиной.
– Натянуть тетивы, – крикнул Горазд, загораживая лицо щитом.
Град стрел обрушился на то место, где по расчетам хазар должен был находиться удачливый лучник, но стрелы те пропали даром. Посланный в заросли Гудяй вернулся ни с чем.
– Прозевали дозорные, – досадливо крякнул Горазд, с сожалением глядя на убитого. – Впредь надо быть внимательнее, а с нерадивых взыщу после.
– Привет от Торусы, – вздохнул огорченно Ицхак. Горазд уже и сам сообразил, что внезапного напуска не получится. Ускользнувший лучник наверняка поднимет в городе переполох. Досадно, конечно, но большой беды в этом нет. Слишком мало под рукой у Торусы мечников, чтобы дать отпор хазарам Горазда.
К городцу подъезжали с опаской, высылая дозоры далеко вперед. К счастью, никто более Гораздову рать не потревожил до самых ворот Листянина городца. Торуса успел закрыть ворота и поднять мост. Впрочем, ров вокруг тына был неглубок и сух. Пролетевшие с Листяниных времен полстолетия почти засыпали песком и гнилью отводной канал, по которому речная вода подавалась в ров.
Горазд не рискнул подъезжать к городцу вплотную, боясь нечаянной стрелы. Бревна, из которых был ставлен тын, внушали уважение. Те, что ставил Листяна, потемнели от времени, а свежие Торусовы заплаты выделялись на их фоне светлыми пятнами. Но и эти заплаты сооружались из стволов толщиною в обхват взрослого человека. Ган Горазд неспешно объехал вокруг городца, но слабых мест в его стенах не обнаружил. Вместительное было сооружение. Листяна строился с размахом, собираясь, видимо, прожить здесь долгую жизнь. Ган Горазд приблизительно знал, что ждет его за высоким тыном. Городец был построен обычным рядом и включал в себя кроме стен еще и хозяйский терем с надворными постройками и домом для челяди. Дружина обычно размещалась в первом ярусе терема, а второй занимал хозяин с домочадцами. Сам терем, сложенный из толстенных бревен, тоже представлял собой крепость, ворваться в которую с наскока вряд ли удастся.
– В ворота надо бить, – сказал сопровождавший гана Гудяй. – Ворота, как их ни крепи, всегда самое хлипкое место в любом городце.
– А решетка? – напомнил Ицхак.
– Выбить решетку из деревянных пазов труда не составит, – пояснил опытный в осадных делах хазар. – Привратная вежа заново отстроена Торусой, значит, именно в этом месте Перуновы ведуны пробивались к Листяне Колдуну. Самое слабое место здесь, это я вам точно говорю.
– Слабое место обычно лучше всего стерегут, – возразил Ицхак.
– У Торусы мало мечников. Если мы их пугнем со всех сторон, то и вовсе растащим по всему тыну.
Горазд все больше склонялся к мысли, что Гудяй прав. Будь у Торусы побольше мечников, ган побоялся бы ломиться напролом, но в данном случае стремительный натиск оправдан.
– Готовьте таран, – распорядился Горазд. – С тына глаз не сводите, как только появится голова, так сразу бейте, спуску не давая.
Слегка тревожило гана то обстоятельство, что городец не подавал признаков жизни, словно и не замечал готовящегося напуска. Ни на стенах, ни в привратной веже никто так и не появился. Этому, впрочем, могло быть здравое объяснение: опытный Торуса хорошо знаком с меткостью хазарских лучников и не желает рисковать попусту людьми.
Таран быстро соорудили из толстенного дерева, срубленного неподалеку. Но только-только хазары приготовились преодолеть ров по уже выложенному их товарищами настилу, как подъемный мост неожиданно опустился, а ворота распахнулись настежь. Ган Горазд был несказанно поражен такими необъяснимыми действиями защитников городца. Одно из двух: либо Торуса готовил вылазку, либо отдавал городец без сопротивления. Изготовившиеся было для удара хазары отбросили таран в сторону и взялись за мечи, их товарищи вскинули луки…
– Совсем боготур Торуса ума лишился, – сказал Будимиров дружинник Синяга, стоявший в двух шагах от спешившегося Горазда с обнаженным мечом в руке.
Однако никто из городца не вышел. И даже человеческого голоса не подал. Слышно было только, как ржут во дворе кони да хрипло лают собаки. Самое время было врываться в гостеприимный городец, но Горазд медлил, не понимая, что происходит, и опасаясь ловушки со стороны коварного врага. Хотя какую, собственно, ловушку мог устроить боготур, располагающий горсткой мечников?
– Может, Торуса ушел из городца? – неуверенно предположил Синяга.
– Это мы сейчас проверим, – холодно сказал Горазд. – Первая сотня, спешиться и за мной, а остальным стеречь вежу и навершие тына. Да по сторонам смотрите, чтобы со спины не ударили.
Ган Горазд шагнул к городцу первым, зорко цепляя глазами привратную вежу, но там и муха не прожужжала. Спешившиеся хазары двинулись за своим ганом, готовые в любую секунду прикрыться щитами от летящих с тына стрел и сулиц. Но и на тыне все было тихо. Ган Горазд ускорил шаги, а потом и вовсе побежал, несмотря на отягчающий плечи колонтарь. Несколько более легких на ногу хазар обогнали гана, чтобы в случае нужды первыми принять удар. Мост преодолели одним махом и бурей ворвались во двор, готовые смять любого, кто станет на пути. Но двор был пуст. Растерянные хазары остановились и с облегчением перевели дух.
Облегчение оказалось преждевременным. Ган Горазд услышал скрип за спиной и стремительно обернулся. Путь назад перегородила решетка, а подъемный мост поднимался, отрезая нападающим путь к отступлению. И в ту же секунду из всех щелей надворных построек полетели в хазар стрелы.
– К терему! – крикнул Горазд, прикрываясь щитом от летящей в лицо смерти.
Захваченные было врасплох хазары опомнились быстро и, соорудив из щитов непробиваемую стену, сгрудились у красного крыльца. Горазд с мечником Синягой успели даже взбежать на это крыльцо, но тут дверь распахнулась, и из проема вывалился закованный в броню человек, превосходивший гана и ростом, и весом. Секира в его руке отливала синевой. Горазд успел закрыться щитом, но после мощного удара на ногах не устоял и покатился вниз, считая ступеньки собственными ребрами.
– Бояре! – крикнул в ужасе Синяга, разглядев на нападающем знакомый солярный крест, и тут же умолк навечно.