У меня за спиной пыхтел господин Марагур, готовый с одинаковой обстоятельностью переломить вам хребет или подтереть за вами, если вы облажались. Напротив сидел человек с выцветшими глазами, привыкший поручать велетеню деликатные вопросы. А я успел отогреться достаточно для того, чтобы начать думать не только о себе. И мне очень не хотелось, чтобы на моем месте оказалась Аннет. Однако надежды на то, что она их не интересует, лопнули. И это обстоятельство сильно портило мне настроение, что не ускользнуло от внимания собеседника.
- Мы, милостивый государь, чтобы ты правильно понимал, - сказал он, - ни против тебя, ни против мадемуазель де Шоней ничего не имеем. Нам всего-то и нужно - получить небольшой конверт. Тот самый, который вручил тебе вице-канцлер. Ты говоришь, что передал его князю Афанасию Федоровичу Дурову.
- Наверно, наверняка передал. Только я ничего не помню.
- Экий ты! Наверняка передал! - передразнил седой господин. - Как же передал, если нет его давно, князя Дурова?! Но смею заверить тебя, что будь Афанасий Федорович жив, он без сомнения - в этом мое глубочайшее убеждение - выдал бы нам эти бумаги! И в твоих же интересах не упрямиться!
- Помилуйте, да разве же я упрямлюсь?!
- Не знаю, - развел он руками. - Знаю, что у тебя, Дементьев, письма нет. С мадемуазель де Шоней мы опоздали. Она улизнула от нас в Москве. Мы думали, что она передала бумаги через твою невесту. И из-за этого погиб мой человек. Его застрелил полицеймейстер Развилихин. А мне, знаете ли, не нравится, когда стреляют в моих людей.
Не нравится ему! Они б со Шварцем нашли друг друга!
- Я приношу соболезнования по поводу гибели вашего человека. Но, видит бог, я не имею ни малейшего представления о происходящем, - кажется, примерно то же самое я говорил в кабинете московского полицеймейстера.
- Да, - кивнул головой седой господин. - Бумаги, переданные через твою невесту, оказались всего лишь письмом мадемуазель де Шоней, адресованным тебе. Как видно из него, ты и впрямь ничего не знаешь. Забыл все напрочь, кто-то поработал над твоей памятью. Но мадемуазель де Шоней куда-то ведет тебя хитроумным способом. Куда? Куда ты направляешься? Где она тебя ждет?
- В Санкт-Петербурге, в Осиной роще, в доме штабс-капитана Саликова, - ответил я.
- Argumentum ad ignorantiam, - прокомментировал мои слова велетень.
- Ай-ай-ай! Дементьев, Дементьев! - седой господин откинулся на спинку стула. - А говоришь, что не упрямишься. Этот адрес мы уже знаем. Трактирщик… Фрол, кажется, сообщил нам. Но это оказался ложный след. Даже не след, а ловушка. Четверо моих людей взяли ключ, спрятанный под ступенькой, открыли дом. А оттуда вылетели зимние осы, слегка расстроенные тем, что половину сезона провели взаперти. И покусали моих людей, двоих до смерти.
- А я, слава те господи, выжил, да вон как опух! - пожаловался опухший господин. - И Иванову тоже рожу разнесло будь здоров как!
- А мне, знаете ли, не нравится, когда травят насмерть моих людей, - заявил седой господин.
Жалобы опухшего он проигнорировал.
Вообще, интересный напротив меня сидел господин. Одного его человека застрелили, еще двоих закусали до смерти, ему это не нравится, но в принципе лично против меня и мадемуазель де Шоней он ничего не имеет. Только письмо ему отдайте. Черной ленточкой перевязанное.
И будь у меня возможность, я бы отдал ему и это письмо, и все остальные письма Романовых, доверь они мне их. И пусть открывает их хоть в Совете, хоть в кунсткамере. Но это - будь моя воля. А Аннет, похоже, была другого мнения. Она участвовала в каком-то заговоре. И в ходе своей игры отправила на досрочное рандеву с Главным Поваром каких-то несчастных, понадеявшихся встретиться с нею в Санкт-Петербурге. Веселая мадемуазель!
Рольмопсъ твою щуку! Девушка, которую я недавно любил и в которую вновь был влюблен, совершает хладнокровные убийства! Да еще с какой жестокостью! Да я и сам мог угодить в смертельную ловушку, которую она подстроила! Случись что-нибудь с девкой из валдайского трактира, с Любкой этой, я отправился бы по адресу, указанному Фролом, и - привет - сейчас бы нимб над головой примерял! Интересно, на что еще она способна? Я бросился за нею, за девушкой, которая поразила меня своим взглядом, но что я о ней знаю? Ничего. Вот теперь знаю, что она мимоходом на тот свет отправить может. Так что, можно сказать, мне еще повезло - с водой забвения-то!
Эти новости надо было переварить. Вот только времени не было на это.
- Милейший, - произнес седой господин, - я еще раз задам тебе вопрос. И советую хорошенько подумать, прежде чем отвечать на него. От твоей искренности будет зависеть твое ближайшее будущее. Куда ты направляешься, где тебя ждет мадемуазель де Шоней и как она сообщила тебе об этом?
За спиной раздался грохот камнепада. Господин Марагур сопел, разминая руки. Седой смотрел на меня в упор. Взять да и рассказать им про капитана-поручика Косынкина. Они же не знают, что Аннет похищена вампирами. Вот и встретятся там с вурдалаками. "Мне, знаете ли, не нравится, когда моим людям глотки перегрызают, - скажет потом этот старик. - Но против вас лично я ничего не имею. Только письмо, черной ленточкой перевязанное, отдайте, а то Альсандру Палычу на царском стульчаке посерить не дают!"
Но что если Аннет удалось вырваться от похитителей? Может, они уже в земле гниют, от земных проблем освободившись? Мало ли, что они ее похитили. У нее и на этот случай какой-нибудь фокус-покус мог быть припасен! И она сидит сейчас, пьет чай с капитаном-поручиком, а я к ним велетеня приведу!
Нет, не мог я предать ее.
- Господа, - приложив руки к груди, произнес я, - честное слово, господа, я направлялся в Осиную рощу в дом штабс-капитана Саликова. Трактирщик Фрол сообщил мне этот адрес. А вы… вы, можно сказать, спасли мне жизнь… Если бы вы не задержали меня, я бы был уже мертв.
Я надеялся, что мои слова звучат убедительно. И напрасно.
- Брешет, подлец! - заявил опухший и уступивший мне стул господин.
- Да что вы, что вы, право?! - возразил я.
Седой господин жестом приказал мне замолчать.
- Дементьев, ты хочешь сказать, что мадемуазель де Шоней желала твоей смерти? Согласен, такое возможно. Но отправлять тебя в Санкт-Петербург ради этого?! Звучит неправдоподобно. Чересчур замысловато. Если б она желала твоей смерти, она б это сделала раньше и проще, у нее была масса возможностей.
Он мне не верил. Нужно было срочно придумать что-то, вызывающее доверие и непротиворечащее уже сказанному.
- Господа, вот что я думаю. А может, несчастье с зимними осами произошло потому, что меня там не было? Может, если бы к дому штабс-капитана подошел я, кто-нибудь в последний момент меня бы остановил и сказал бы, что, мол, нельзя дом открывать, а надо сделать то-то и то-то? Вы никого там поблизости не видели?
- Никого там не было, - ответил седой господин. - Но отправить тебя погулять в Осиную рощу - мысль неплохая. Может, мы так и поступим? Вот господин Марагур с тобой побеседует, а потом бросим тебя на крыльце того осиного гнезда.
Велетень захыхыкал, загремел суставами, зазвенел серебряными колесиками. У меня подкосились ноги.
Очнулся я оттого, что мне плескали в лицо водой, но пошевелиться не мог. Пока был в обмороке, меня догола раздели и привязали к деревянному коню. Надо мной возвышался господин Марагур. В руках он держал кнут.
- Ну что? - прозвучал голос седого господина.
- Смилуйтесь, господа! - заорал я. - Я же все рассказал вам! Все, что знал!
Велетень щелкнул кнутом и с оттяжкой ударил меня по спине. Я взревел. Мне казалось, что меня разрубили пополам, и по странной случайности я сначала не умер, а потом глаза не выскочили из глазниц от боли.
- Ну? - донесся голос седого господина.
- Господа, помилуйте, - произнес я.
Велетень ударил меня еще раз. Я завыл, надрывая горло и легкие. Я был уверен, что третьего удара не выдержу и умру или сойду с ума от боли. Неожиданно я вновь вспомнил встречу с вице-канцлером, и мне пришла в голову одна мысль. Я надеялся, что спасительная.
- Господа, вспомнил! Вспомнил! - закричал я, надеясь упредить третий удар кнутом.
- Ну и что же ты вспомнил? - спросил седой господин.
- Граф Безбородко когда я был у него когда он передал мне письмо там был секретарь у вице-канцлера был секретарь он подслушивал наверняка подслушивал да и граф не особенно скрывался от него этот секретарь наверняка что-то знает может, вы у него спросите, - протараторил я.
- Да заладил ты: секретарь, секретарь, - послышался голос седого господина. - Иванов, секретарь вице-канцлера. Знаем мы его, ждем с минуты на минуту.
Кнут со свистом рассек воздух и опустился на меня в третий раз.
- Капитан-поручик Косынкин! Я еду в Кронштадт к капитану-поручику Косынкину! - заорал я от жалости к себе и преданной мною Аннет.
- Вот это уже интереснее, - одобрил мои признания седой господин. - А посмотрим, что ты расскажешь под батогами.
Господин Марагур освободил меня, попросту разорвав веревки. Я свалился на пол. Велетень поднял меня, связал мне руки за спиной и подвесил на дыбу.
- Вот так, - сказал седой господин.
Я застонал от боли. Суставы в плечах заскрипели, готовые расколоться и, прорвав кожу, выломиться наружу. Я изо всех сил напрягал плечевые мускулы, чтобы удержать руки от превращения в плети.
Отворилась дверь, и вошли еще какие-то люди. Я повернул голову, но велетень загораживал от меня половину камеры, и я видел только кожаный фартук, забрызганный кровью. Я свесил голову и закрыл глаза.
- Ну что? - спросил седой господин, обращаясь ко вновь пришедшим.
- Кое-что есть, Василий Яковлевич, - сообщил кто-то и спросил в свою очередь. - А этот что?
- Покочевряжился немного, а теперь заговорил, - ответил седой господин - Василий Яковлевич, вот, значит, как его звали. - Тебя вот вспоминал, говорит, был там секретарь у вице-канцлера.
Послышались шаги, чья-то рука, ухватившись за волосы, приподняла мою голову. Я открыл глаза и прямо перед собой увидел опухшую рожу, но не того господина, что уступил мне стул, а некоего Иванова, второго из оставшихся в живых после визита в дом штабс-капитана Саликова. Зимние осы попортили лицо этого человека, и все же я узнал его. Это был секретарь графа Безбородко.
Эх, намекал же я вице-канцлеру, что негоже третьей собаке слышать то, о чем полагается знать двум блудливым кобелям. А он не обратил на мое предостережение внимания. Секретаря своего граф, видимо, даже за собаку не считал, а так - за пустое место. Эх, говаривал, помнится, папенька: свято место пусто не бывает, а пустое место не бывает святым.
- Да, был я там, - промолвил Иванов, словно подтверждая мои мысли. - Но, к сожалению, выяснил лишь то, что бумаги должны быть переданы какому-то князю. А еще понял, что этот князь находится где-то за границей.
Он отпустил меня. Велетень без предупреждения врезал мне толстым прутом по спине. Нестерпимая боль вспыхнула в почках и сковала меня целиком. У меня не хватило сил, чтобы кричать. Я только охнул, обмяк и безвольно повис на вывернутых руках.
- Ну, что еще вспомнил? - спросил Василий Яковлевич.
- Это все, господа. Я должен был ехать в Кронштадт к капитану-поручику Косынкину. Убейте меня, но больше я ничего не знаю.
Господин Иванов, экс-секретарь вице-канцлера, вновь поднял мою голову.
- Похоже на правду, - сказал он и добавил, глядя мне в глаза. - По крайней мере, твоя валдайская зазнобушка перед смертью то же самое говорила.
Я равнодушно вспомнил несчастную Любку. Равнодушно подумал о том, что Иванов - тварь и что его нужно убить. Равнодушно смирился с тем, что мне не удастся этого сделать.
Велетень вновь ударил меня. И я молил Богородицу, чтоб лишила меня сознания и еще чтоб меня поскорее убили и избавили от этих мук. Я уже не верил, что останусь в живых, и жалел о том, что отправился следом за девушкой.
Удары посыпались один за другим. Я плыл в кровавом тумане. Откуда-то доносился голос седого господина:
- Говори, Дементьев! Что еще ты вспомнил? Говори!
- Кронштадт… - шептал я.
- Что?! Громче, голубчик! Не слышу ни хрена!
- Капитан-поручик Косынкин… это все, господа… убейте меня… умоляю вас…
Меня оставили в покое - висеть на дыбе с выкрученными руками.
- Ну что ж, значит, в Кронштадт? - рассуждал Василий Яковлевич.
- В Кронштадт, к капитану-поручику Косынкину, - отвечали ему.
Я застонал, не в силах терпеть и надеясь привлечь внимание к моей персоне.
- Голубчик-то все сказал?
- Все, наверное, все. Слаб он оказался.
- Но порядок надо соблюсти.
В это мгновение острая боль пронзила мою ногу. Я заорал так, что стены задрожали. Я извивался на дыбе, удивленный тем, что у меня нашлись еще силы, чтобы так голосить и дергаться. Сначала я подумал, что это опухшим господам каким-то образом удалось поймать зимнюю осу, и теперь велетень заставил ее ужалить меня. Но потом запахло горелым мясом, и я понял, что господин Марагур просто ущипнул меня за щиколотку раскаленными щипцами.
- Кронштадт!!! - ревел я. - Косынкин! Штабс… то есть, тьфу, черт, капитан-поручик!
Боль от ожога была резкой, но не такой мучительной, как от ударов батогами и кнутом. И велетень словно о том же подумал и решил исправить оплошность. Он еще подержал орудие пытки в огне, а затем схватил меня за другую ногу и сжимал ее раскаленными щипцами до тех пор, пока не выдохся мой крик. А когда он отпустил, мне показалось, что такие же раскаленные щипцы сдавили сердце, и я - наконец-то! - лишился чувств.
Глава 12
Я очнулся на полу. Все тело ныло от боли, но интуиция подсказывала, что пыток больше не будет. Я лежал, уткнувшись в серые, холодные камни, и это были самые счастливые минуты моей жизни. Велетень брызгал водою в мое лицо, но я не подавал признаков жизни. Хотелось продлить эти мгновения.
- Хватани ты его щипцами еще раз, он и придет в себя, - посоветовал Василий Яковлевич.
- Нет! - запротестовал я.
- Ага! - обрадовался Василий Яковлевич. - Вставай, Дементьев, давай, мы уезжаем.
- Куда? - спросил я.
- Как - куда? - переспросил Василий Яковлевич. - Ты же сам говорил: в Кронштадт! Или еще какие-нибудь воспоминания пробудились?
- Нет! Нет! В Кронштадт, господа! - закричал я.
- А то смотри, любезный, если там, в голове, еще чего брезжит, так господин Марагур поможет память освежить!
- Нет, нет! В Кронштадт, господа, в Кронштадт, к капитану-поручику Косынкину! - повторил я.
- Помоги ему оправиться, - распорядился Василий Яковлевич. - Да одевать не надо, просто в медвежью шкуру заверни, по пути с ним доктор Биттехер поработает. Пока доедем, будет как огурчик. Ну, поторопитесь. Мы будем ждать на улице.
Господин Марагур умыл меня и вытер белым полотенцем. Затем он усадил меня за стол, а сам вышел из камеры. Через минуту он вернулся, одетый в однобортный кафтан, с медвежьей шубой в руках. Я попытался встать из-за стола, но ноги не слушались. Велетень завернул меня в шкуру, поднял на руки и понес.
Три экипажа на полозьях ожидали нас на улице. Один из них был очень больших размеров. Я решил, что эта карета предназначена для велетеня. Но ошибся. В этот экипаж Василий Яковлевич распорядился поместить меня вместе с бывшим секретарем Безбородко и еще каким-то худощавым господином. Велетень уложил меня на пол, застланный красным ковром, и исчез. Иванов и худощавый влезли внутрь.
- Ну что, все? - донесся голос седого господина. - Ну, поехали!
- Но, милая, но, трогай, твою мать! - прокричали извозчики.
Мы тронулись.
Худощавый держал саквояж, из которого слышалось мелодичное звяканье.
- Я доктор Биттехер, - представился он, разместившись рядом с Ивановым. - Ну, кому нужна помощь?
- Да вот тут с графом неприятность приключилась, - кивнул в мою сторону Иванов. - А ему в Кронштадте важная встреча предстоит.
Глядя на меня, бывший секретарь вице-канцлера улыбался. Улыбка на опухшем лице выглядела столь омерзительно, что я удивился, как это он с такой мордой других людей не стесняется. Как показали дальнейшие события, Иванов вообще не склонен был кого-либо стесняться и чего-либо стыдиться.
- Ну, Кронштадт. До Петергофа часа два добираться будем. За это время мертвого воскресить можно, - подбодрил меня доктор Биттехер.
- Что ж вы раньше-то не сказали, а? - воскликнул Иванов. - Мы бы этим воспользовались.
Доктор не понял его юмора и поправился:
- Ну, я немного преувеличиваю. Воскрешение из мертвых - не моя специфика. Да и, по-моему, воскреснуть можно только в виде зомби, привидения или вампира. Или еще там в виде кого-нибудь…
- Ну нет уж, - помотал головой Иванов. - Граф Дементьев нужен нам в человеческом обличье.
Доктор раскрыл саквояж, вытащил бутылочку с темной жидкостью и, прищурившись, перелил часть ее содержимого в мензурку. Затем поднес мне ко рту сосуд.
- Ну-ка, милостивый государь, выпейте, вам будет лучше.
По вкусу жидкость напоминала дешевый портвейн. Я проглотил ее, и меня передернуло.
Доктор Биттехер развернул шубу, я застонал.
- Ничего-ничего, милостивый государь, все будет хорошо. Раны эти не опасны для жизни. Сейчас я вам еще одно снадобье дам, чтобы кости не ломило.
Он достал еще один пузырек из саквояжа.
- Ага, вот оно что, - произнес он, взглянув на ярлык, приклеенный к бутылочке. - Будет все хорошо, граф.
Он поднес эту склянку мне ко рту и заставил выпить прямо из горлышка. У этой жидкости был сладковатый привкус.
- Минут через двадцать подействует, боль в руках и ногах перестанете чувствовать, руки слушаться начнут, - сообщил доктор.
- Ну вы там смотрите, - подал голос Иванов. - Богатыря-то нам из него делать не надо.
Я с надеждой следил за действиями доктора. Вот как странно человек устроен. Несколько минут назад хотел сдохнуть, а теперь уповал на то, что найдется волшебное средство, которое залечит раны на спине, ожоги на ногах, снимет боль и превратит меня в сильного и уверенного в себе молодца, такого, каким я был еще несколько часов назад до встречи с этой компанией.
- Мамзель Аннет-то ловко нас вокруг пальца обвела, - сказал Иванов. - Но мы потом уж быстро сообразили, что к чему. В письме-то, что она тебе написала, был только трактир однорукого Фрола указан. Значит, кроме как там, нигде больше сообщений оставить она не могла. А там - у кого? Фролу она обманный след оставила. Манька - его жена, Варька, считай, тоже как жена ему - им, значит, не могла Аннет довериться. Остается кто? Девка твоя, Любка эта. Понял?
Иванов пихнул меня ногой. Ему, видимо, было важно, чтобы собеседник поддакивал.
- Ну, да, в смекалке вам не откажешь, - отозвался я.
- Ага! - обрадовался Иванов и сообщил. - А Любку-то твою придушил я.