Замедлившись, изображение перешло в режим реального воспроизведения. Вадим стиснул зубы, пытаясь не обращать внимание на головную боль. Теперь он видел все так, словно бы сам находился там, где-то на задворках Докландса.
– ...аперт! Париес – аперт! – громко произнес человек в плаще и хлопнул в ладоши.
С хрустом разошлись казавшиеся незыблемыми кирпичи, и из образовавшейся дыры высунулась огромная черная голова – покатый лоб, низкая тяжелая челюсть, сплюснутый негритянский нос.
На этом сходство монстра с негроидной расой заканчивалось – у странного создания были ярко-синие глаза, пшеничные брови и вполне европейские черты лица.
"Кого-то он мне напоминает", – Вадим старался изо всех сил успокоиться, но сердце помимо его воли билось часто-часто, а ладони стали влажными. Еще бы! Впервые за все время работы в "гнезде" Завадскому удалось найти что-то действительно стоящее внимания.
По инструкции, обнаружив нечто необычное, темпосканер обязан был просмотреть всю темпограмму до конца, затем вернуть целлу в исходное положение и вновь просмотреть ее, включив запись.
Вадим, устроившись поудобнее, вслушался...
– Приветствую тебя, Облитус! – Человек-в-плаще поклонился Голове-из-дырки.
– И твоя привет, Потестат! – глухо ответила Голова, смешно шлепая пухлыми губами.
Вадим отметил, что обладатель плаща говорил по-английски, а вот его собеседник – на каком-то странном языке, в котором угадывались славянские корни. Хорошо еще, что, благодаря устройству темпоскопа, оператор понимал смысл сказанного на любом языке, пусть и с искажениями.
"Словенский? Чешский? Сербскохорватский? Польский?"
Впрочем, гадать было некогда – Голова вновь заговорила:
– Ты принес знания, который я хотел?
– Не все так просто, Облитус, – Человек-в-плаще замялся. – Я встречался со Старейшим, но он – хитрый лис, и информацию мне пришлось буквально тащить из него клещами. Выяснилось немногое... Когда Первый Пастырь расщепил мир, возник Рамус, иначе говоря, ответвление. В самом начале Рамус полностью копировал наш мир, за одним исключением – в нем не было Атиса и Кратоса, двух вечных противоборствующих сил. Следовательно, Рамус начал свое движение по реке времени линейно, без скачков и зигзагов. Постепенно он все больше и больше отходил от нашего, стволового мира. Соответственно, ход времени в нем замедлялся. Объяснить сложно, наиболее понятное толкование связывает этот феномен с увеличением углового расстояния по векторам движения...
– Объяснить сложно – и не нужно. Моя не понять главное – Рамус обречен идти свой дорога всегда?
– Да, Облитус. Наши миры уже никогда не пересекутся. Возможны лишь пространственно-временные туннели, на короткий период связывающие их. Причем чем дальше – тем сложнее их будет создавать. Ты удовлетворен?
Голова-из-дырки промолчала в ответ и сказала про другое:
– Потестат, твоя просил мой сказать, что я хотел иметь в обмен на моя товар. Слушай же: моя хочет иметь пятерня...
– В каком смысле "пятерня"? – не понял Человек-в-плаще.
– Все просто. Пятерня – это пять палец. Пять людь. Или человеков? Их звать имя: Большун, Тыкарь, Межень, Незвань, Машун. Я подчинять пятерня. Я обучать пятерня. Я делать пятерня сильный. Я посылать пятерня твоя мир. Пятерня добывать десять душа. Десять душа людь помогать покинуть моя мир и переходить твоя мир. Потом будет много душа...
– Уважаемый Облитус! План ваш мне понятен и не вызывает никаких возражений, – несколько более церемонно, чем следовало бы, проговорил Человек-в-плаще. – И я даже не стану спрашивать вас, чем вам так уж плохо в мире Рамуса...
– Твоя хорошо знай: мой мир тяжелый, холодный, медленный. Твой – легкий, теплый, живой. Я существовать долго. Думать много. Понимать главное – у людь твой мир сладкий душа. Мой мир – человеки с тухлый душа. Моя нужна сладкий душа. Много-много сладкий душа. Твоя понимай?
– Для контроля над душами нужно как минимум иметь...
– Сфера Вечности, Потестат, Сфера Вечности! – захохотала Голова-из-дырки.
– Ах вот как?.. – Человек-в-плаще даже со спины выглядел несколько озадаченным. – Но как же вам удалось протащить ее туда?
– То великий тайна! Моя много думал. Моя хорошо думал. Душа – бабочка. Моя ловить бабочка в Сфера Вечности. Моя приказывать тела без душа, что делать.
– Тело без души... А ведь это мысль!.. – пробормотал Человек-в-плаще.
– Время, Потестат. Моя торопиться. Моя не успевать. Твоя решай быстро.
– Хорошо, хорошо, – поднял руку Человек-в-плаще. – Я же отметил, что не возражаю. Но мне не очень понятен механизм того, как мы сможем предоставить вам без лишнего шума пятерых людей?
– Очень, очень просто, – Голова-из-дырки довольно заулыбалась: – Когда твоя убирать в моя мир кусок твой мир с твоя врагами, пусть на этот кусок будет пятерня. Молодой люди. Детский люди. Не старше пятнадцать годов. Пять. Можно больше. Меньше – нельзя.
– Это сложно, – по голосу Вадим понял, что Человек-в-плаще нахмурился. – Это может привлечь нежелательное внимание ко всей акции по перебросу зоны хтонического прорыва в Рамус. Вряд ли риск оправдан...
– Потестат, я делать лишний партия товар. Лично твоя, – прошлепала губами Голова-из-дырки.
Человек-в-плаще медлил, покачиваясь на каблуках. Ветер трепал полы его одежды, и тогда становилось ясно, что плащ ему велик и надет для маскировки. Голова терпеливо ждала.
– Хорошо, – наконец сказал Человек-в-плаще. – Но то, что мне – прямо сейчас. Причем не одну, а две. И тогда Великий Круг сделает все, что ты просишь, Облитус.
– Твоя очень жадный, Потестат, – Голова-из-дырки резиново улыбнулась черными губами. – Но моя согласный. Когда твоя готов, скажи моя. А теперь...
Голова на секунду скрылась в дыре, и из темного провала неожиданно вылетело два нагих женских тела. Они покатились по мокрому асфальту и замерли у ног Человека-в-плаще.
– Потестат, моя ждет! – напомнила о себе Голова-из-дырки и сгинула. Стена поколыхалась немного и приняла свой прежний монолитный вид.
– Ну, здравствуйте, мои коняшки! – радостно потирая руки, пропел Человек-в-плаще, ухватил лежащих без движения женщин за длинные волосы и вздернул на ноги.
Вадим увидел, что это совсем молоденькие девушки удивительной, просто внеземной красоты. Впрочем, что-то с ними было не так – движения отличались размазанностью, взгляды плавали. И у обеих на лбах чернели свежетатуированные знаки, напоминающие "г" с титлом наверху.
Капли крови стекали на брови девушек, но они этого, казалось, не замечали. Человек-в-плаще, весело напевая "У Мери жил барашек", зачем-то напялил своим пленницам на головы черные шелковые мешки с прорезями для глаз и потащил их прочь от кирпичной стены. Перед тем, как повернуть за угол, он обернулся, обежал тупичок быстрым взглядом и буквально впился в Вадима, а точнее – в темпоагента, горящими зеленым пастырскими глазами.
Еле подавив невольный крик, Вадим стиснул зубы, ибо глаза Человека-в-плаще оказались куда как знакомы Завадскому.
"Эрри Удбурд! В то время он был Стоящим-у-Оси", – отстраненно подумал Вадим, наблюдая, как Пастырь, оставив девушек, обнаруживает среди мусора злосчастного Арчибальда Льюиса Тикса.
Слава Атису, смерть, что пришла к пьянице в образе двух голых женщин, оказалась быстрой и легкой. По приказу Пастыря его "коняшки" вдруг преобразились, из вялых зомби превратившись в озверевших цепных псов. Набросившись на несчастного, девушки принялись избивать и буквально топтать его, нанося удары необычайной силы. После того, как темноволосая "коняшка" проломила Тиксу грудную клетку, тот вытянулся и перестал дышать...
Удбурд и девушки скрылись за углом склада, и "картинка" статично замерла.
– Все. Шоу больше не будет продолжаться, – вслух произнес Вадим и снял транслятор.
Очень многое из того, что он увидел, требовало объяснения. Кое до чего он додумался сам. Так, например, Вадим вспомнил, что еще совсем недавно среди старших Пастырей были чрезвычайно популярны свирепые бодигардены женского пола, скрывающие свои лица за глухими полированными шлемами-сферами. Теперь становилось понятно, откуда взялись эти валькирии во плоти.
Однако Вадим никак не мог понять, что или кто такое Голова-из-дырки, о каком другой мире шел разговор и что за "пятерню" должен был получить этот черномордый Облитус в обмен на зомбированных девушек.
Лучший способ оживить память – переключиться на что-то другое. Вадим встал, размял спину, сунул в рот пластинку "Ригли". Рука в кармане наткнулась на плоский пенальчик телефона. Вытащив его, Вадим принялся листать раздел сообщений и вскоре наткнулся на большой постинг от Ильи Привалова.
И вдруг словно пелена упал с глаз – Вадим понял, о чем и о ком говорили Потестат и Облитус.
История вырисовывалась мерзкая... Получалось, что в руках у проштрафившегося Наблюдающего Второго уровня находились доказательства преступного сговора одного из высших иерархов Великого Круга, пусть и бывшего, и некоего существа из иного мира. И что особенно важно – услугами этого существа, по крайней мере в плане "коняшек" с буквицами на лбах, пользовались и другие Пастыри.
Вадим вытер платком внезапно вспотевшие ладони, снял очки и откинулся на спинку кресла. Ему предстояло принять решение. Решение настолько непростое, настолько важное и сложное, что он буквально ощущал, как откуда-то изнутри накатывают на него волны нервной дрожи – с каждым разом все сильнее и сильнее.
С другой стороны, и задачка-то вроде бы так себе, и путей ее решения всего два: либо поставить колесо темпоскопа на реверс, включить запись и позвонить заведующему сектором, либо...
Либо совершить должностное преступление, нарушив как минимум пять различных пунктов контракта, подписанного Вадимом несколько лет назад с представителями Великого Круга. Кара себя ждать не заставит, тут сомневаться не приходилось. А если учесть, что Наблюдающий Второго уровня Вадим Завадский и так на плохом счету, последствия могли быть самыми тяжкими.
"Давай рассуждать логически", – сам себе сказал Вадим и тут же скривился – затасканная фраза дискредитировала все дальнейшее на корню.
Тут он вспомнил, что отец в детстве всегда советовал: "Вадька, для того, чтобы принять решение, нужно для начала понять все о самом себе. Так будет легче".
"Ну и кто я такой?" – Вадим представил себе анкетный лист с данными, вписанными в узкие прямоугольники строчек: "Завадский Вадим Кириллович, одна тысяча девятьсот семьдесят... так, это все ерунда, это никому не интересно. Далее: место рождения – тоже никак не влияет. Пол – мужской. Национальность – русский. Образование – высшее... Хм..."
Поднявшись с кресла, Вадим сделал два шага от стены до стены "яйца", повернулся к темпоскопу.
"Пол – мужской. Национальность – русский", – повторил он про себя, и рука его потянулась к телефонной трубке, торчавшей из "стаканчика" на стене.
Мужской... Русский...
Русский... Мужской...
Рука описала в воздухе плавную кривую, и вместо холодной серой пластмассы телефона пальцы сжали упругий латекс.
Вадим Завадский быстро отцепил целлу с обрывком бутылочной этикетки от жгута катены, зубами рванул скользкую резину, выдрав изрядный кусок.
Зелененький бумажный обрывок запорхал в воздухе и лег на ворс ковра, перевернувшись кверху оборотной стороной. Спрятав дырявую целлу в карман, Вадим посмотрел на желтые разводы клея, нагнулся...
Все еще можно было исправить. Разрыв целлы объяснить тем, что она зацепилась за зубец колеса, развести руками – ну, мол, недоглядел, зато какая находка!
Русский... мужской...
Мужской... русский...
Сухой треугольный обрывок неприятно шуршал в пальцах. Открыв дверь в туалет, Вадим аккуратно опустил темпоагента в унитаз и нажал на спуск...
* * *
Суббота выдалась солнечной. С крыш потекло, на тротуарах зеркалами талой воды светились лужи.
– Зима приказала долго жить, господа! – весело проскрипел Торлецкий и полез за руль "уазика". Рядом с графом уселся Громыко, невыспавшийся Митя заполз на заднее сиденье. Яна уселась к Илье в "Троллер", и экспедиция началась...
Еще накануне вечером Илья отправил Вадиму Завадскому в Лондон по электронной почте письмо, в котором кратко изложил все то, что рассказал им Громыко в графском подземелье. Он надеялся, что Зава, в свое время упоминавший об истории с пионерским лагерем, подкинет дополнительную информацию, которая хоть как-то облегчит поиски.
Они еще не успели свернуть на Дмитровку, как мобильник Ильи пропиликал: "Хар-рашо! Все будет хар-рашо! Все будет хар-р-рашо – я это знаю, знаю!"
– О, эсэмэска! – обрадовался Илья, поднимая телефон до уровня глаз, чтобы не отвлекаться от дороги.
– Что-т-ам? – заинтересовано чирикнула Яна.
– Чер-р-рт! Это от Завы. Англичанин хренов! – Илья едва не съехал на обочину и раздосадованно чертыхнувшись, сунул девушке мобильник: – Чего-то там "сорри", "импасибл", "топ-сикретс"...
– Он-п-шет, что-п-мочь-не-м-жет, – пробежав глазами по строчкам сообщения, Яна вернула трубку Илье: – Г-рит, за-секр-чно-все-нас-мерть!
– Ну и болт с ним. На тридцать два! – оскалился Илья и тут же крутанул руль, уходя от нагло подрезавшей "Троллер" "BMW": – Ка-азел!! Вот ей-богу, когда-нибудь времени не пожалею – догоню такого, остановлю и хлебало начищу. До зеркального блеска!
Громыко, ехавший в "уазике" графа, первую половину дороги продремал и проснулся только за городом. И тут его внимание привлекла грязно-белая "Волга", двигавшаяся по шоссе метрах в семидесяти позади.
Закурив, майор минут пять следил за "Волгой" через боковое зеркало, затем начал командовать: "Помедленнее, Анатольич!", или "Наддай! Уйди вправо!".
Не выдержав, граф поинтересовался:
– Что происходит, Николай Кузьмич? Вы, как я понимаю, подозреваете преследование?
– В натуре, хвост за нами, – мрачно кивнул Громыко, – "волжану" видишь? Висит, как приклеенная!
Торлецкий не успел ничего сказать – "приклеенная "Волжана"" замигала поворотником и свернула налево, на Клин. Громыко только крякнул.
– "Выдавать желаемое за действительное – первый признак умственного расстройства", – ехидно прокомментировал Митя с заднего сиденья.
– Опять Цинк-Глинк твой? – обиженно засопел майор.
– Не-а, это из учебника судебной медицины за 1908 год, – рассмеялся мальчик.
– Все вам хиханьки да хаханьки, – ворчливо произнес Громыко, прикрывая глаза. – А вот помяните потом мое слово – хвост это был...
...В Бобылино "конвой" из двух машин прибыл часам к одиннадцати. Ехать пришлось "вкругаля" – сперва по более-менее пустой Дмитровке до Запрудной, оттуда – до Новоникольской, а потом, поплутав немного, "уазик" Торлецкого и "Троллер" Ильи свернули на заснеженный проселок, который, петляя меж угрюмых ельников, вывел "конвой" к станции Бобылино. Замелькали деревенские домики, заборчики, сугробы у ворот, сверкнул витриной магазинчик, и машины выехали на пристанционную площадь.
И тут экспедицию ждал неприятный сюрприз. Громыко рассчитывал, что на станции в это время они увидят от силы пять-шесть человек: основная масса пассажиров, ездивших на работу в столицу, уже схлынет – до вечера.
Но бобылинский перрон заполняла огромная, шумная, пестрая толпа молодежи.
– Й-ех-ты! Это что ж такое?! – вытаращился Громыко, теребя за рукав сидевшего за рулем "уазика" графа.
– Даже и не знаю, что вам сказать, – покачал головой Торлецкий.
– Это ролевики, Николай Кузьмич! – неожиданно ответил Митя.
– Кто?!
– Ролевики. Толкиенутые, фэнтезисты, боевщики. Эльфы, гномы, орки и всякие другие хоббиты. Кон у них. Или фест. А может, боевка.
– Так что ж ты раньше-то молчал, а? – раскипятился Громыко.
– Да я и сам не знал, – удивленно развел руками Митя, разглядывая толпу на станции.
Позади "уазика" остановился "Троллер". Илья с Яной выбрались из машины и подбежали к автомобилю Торлецкого.
– Во, приехали! – сообщил им Громыко, открывая дверцу. – Ну и как тут работать? Тьфу, все наперекосяк теперь... Пойду, с аборигенами местными пообщаюсь, а вы наблюдайте пока.
Прихрамывая на отсиженную ногу, майор уковылял к магазинчику, возле которого терлись несколько мужичков неопределенного возраста.
Граф Торлецкий запер "уазик" и водрузил на нос круглые очечки а-ля кот Базилио, чтобы не шокировать прохожих своими удивительными глазами. Митя взахлеб рассказывал Илье и Яне про конвенты и фестивали ролевиков, восхищенно глядя на заполнявшую перрон толпу.
А там действительно было на что посмотреть. Прибывшие из Москвы люди на глазах преображались в фэнтезийных персонажей. Из рюкзаков и сумок появлялись плащи, жилеты, сапоги, шлемы. Звенели самодельные кольчуги и хауберты, наручи и поножи. По-весеннему яркое солнце отсверкивало на сотнях клинков мечей, сабель, топоров и секир. Бисер, мех и кожа, медь и сталь, самоцветы и хрустальные шарики – от всего этого рябило в глазах.
И пускай ятаганы и акинаки сделаны из дюраля, пускай кольчуги сплетены из медной проволоки, панцири сработаны из молочных бидонов, а на опушку эльфийского плаща пошла старая мамина лисья шуба – новоявленных урукхаев и назгулов, вастаков и харадримов, нолдор и тел ери это нисколько не смущало.
– Я-им-д-же где-то-з-видую, – тихо проговорила Яна, кутаясь в дутую пуховку. – Э-то-ж-ск-лько энт-зиаз-ма, а?!
– Ага, – Илья обнял девушку и задумчиво пробормотал: – Вот только энтузиазм у них какой-то... нездоровый! Как будто укурились все...
Громыко тем временем "вошел в контакт с местным населением", попросив огоньку у невыразительного мужичонки в поношенном сером пальто.
Похмельно сопя, абориген вытащил грязный коробок спичек, протянул майору.
– И часто у вас так? – пыхнув дымом, как бы между прочим поинтересовался Громыко, имея в виду толпу на перроне.
– Да не, мля. Второй раз, мля, такое чудо! До того, летом еще, лабухи приезжали, барды, с гитарами и бабами. Напилися – у-у-у, в дымину. Песни орали: "Как здорово, что все мы здеся...", типа того. Я ходил – и мне нолили, хе-хе. А эти... Хто такие, не знашь? – охотно откликнулся абориген, пританцовывая на месте.
– Не, не в курсах. А чего они делать-то будут, как думаешь? – снова спросил Громыко, возвращая спички.
– А хрен их маму знает, мля. На Иванову росстань, видать, подадутся, мля. Им же палатки бить надо, хавло шаманить, бикс тискать. А щас не май месяц, мля, на снегу дрючки шементом отмерзнут, мля.
– Это что за росстань? – заинтересованно оглядывая мужичка, продолжил допрос Громыко.
– Ну, перекресток тут один... Это старый роман, мля. Начальник, мне бы похмельнуться, я в тебе все в лучшем виде изложил...
Громыко широко улыбнулся, вытащил из кармана сложенную пополам пятидесятирублевку:
– Во, видал? Давай, колись про росстань.
Дернув кадыком на морщинистой шее, абориген отошел на несколько шагов и присел на железный заборчик возле магазина:
– Значит, так, начальник. В старинные времена, при Катьке-царице еще, шел тама тракт, из Твери на Сергиев Посад. Ну, купцы всякие, барыги, кресты с деревень – все по нему так и шастали. Оживленное было движение, мля. Но вот слух пошел в народе – объявились на тракте гоп-стопники, ну, бандиты типа. Пластали барыг, шмотье косили, крестов обижали. Беспред ельщики короче, мля!