– Разве я что-то об этом говорил? Подумай лучше о другом:все вещи рано или поздно, – в строго определенное или неожиданное время, – изменяют свое качество. Легкое становится тяжелым, а все тяжелые вещи рано или поздно устремляются вниз. В этом – суть. Познаешь эту истину -останешься жив и сохранишь мудрость, не познаешь – выходит, мои старые глаза меня подвели. Прощай.
С этими словами он так же бесшумно отошел к окну…и исчез.
***
" Все тяжелые вещи устремляются вниз". Юэ провел половину ночи, ворочаясь от беспокойных мыслей. Тяжелые вещи… Идущая вниз по склону конница, боевые колесницы. Камни. Вода. Снег. Обвал в горах, который может их настигнуть? Вряд ли вершины сейчас укрыты толстой пушистой шубой из снега, который нестерпимо блестит на солнце. Внизу, в долинах, снег уже стаял, и линия ледников медленно поползла вверх. Иногда подтаявшие глыбы голубого льда обрывались с вершин прямо у него на глазах, исчезая в бездонных пропастях между хребтами.
Снег подтаивает. Вещи меняют свое качество. Легкое становится тяжелым и устремляется вниз! Осенью, во время этого злосчастного перехода, навечно врезавшегося в память Юэ, проводник говорил, озабоченно оглядывая склоны: осенью самая страшная опасность – холод, весной – тепло. Снег подтаивает, и становится мокрым и тяжелым: жди лавины… Юэ не доводилось видать лавин, но ургаши боялись их больше чего бы то ни было. Даже имя этого северного варвара, сына опальной княжны, означает в переводе " Князь Лавин"…
Означает ли сказанное старым настоятелем предупреждение? Мысли Юэ заработали на полных оборотах: да, в равнинах снег стаял, но высоко в горах он, – огромные пласты слежавшегося снега, – скорее всего, может стронуться с места от любого звука. А если в горы поедет конница… От этой мысли становилось неуютно. Должен ли он доложить?
Юэ доложил. Фу Йи выслушал его, потом посмотрел, как на умалишенного:
– Снег? Где вы видите здесь снег, хайэ Юэ? Уже зацвел миндаль! Похоже, вы находите оправдания собственной трусости! Если мы будем ждать до лета, варвары, того и гляди, сами окажутся у нас на пороге!
Юэ покраснел, но промолчал, выслушивая приказание о том, что к завтрашнему утру людей необходимо построить для похода. Наутро они выехали из Йоднапанасат. Маленький домик О-Лэи, лепившийся вместе с тысячами столь же неприметных строений, ярусами лепившихся к боку величественной горы Джамцо, – северной границы Йоднапанасат, – отсюда разглядеть было невозможно, но Юэ все равно вытягивал шею: кто знает, доведется ли еще увидеться…
Воины ехали весело: надоело за зиму томиться в душном и довольно-таки вонючем городе, а здесь, на приволье, можно было вовсю наслаждаться лучами яркого солнца, бьющего из-за горных кряжей, любоваться стремительно распускающимися листьями и первыми весенними цветами, – анемонами и хохлаткой, – усыпавшими долины белыми и желтыми пятнами. Небо в этих горах вместо привычного голубого в такие дни становилось удивительного лавандового цвета, и мир казался свежим, умытым, точно только что созданным по затейливой прихоти богов. Запах влажной земли, в которую вот-вот упадут зерна проса и ячменя, щекотал ноздри. Вместо привычных в это время в Нижнем Утуне обильных дождей здесь почти всегда было ясно и сухо, только поутру над долинами висели густые влажные туманы, покрывающие сверкающей пылью одежду, упряжь и снаряжение. Впрочем, все это тут же просыхало на солнце и, хотя ночи были все еще холодными, иногда с инеем, днем путешествие казалось почти прогулкой.
Фу Йи не стал рисковать, взяв с собой пятитысячный отряд. Этого должно быть вполне достаточно, чтобы потрепать не ожидающих нападения варваров, чьи воины наверняка сражаются на куаньлинских равнинах. Теперь Фу Йи ехал впереди в окружении своих тысяцких, а Юэ, издевательски ухмыляясь, поставил в хвост колонны:назначение явно оскорбительное, намек на его трусость. Воины Юэ были обижены, и не раз хватались за мечи в ответ на зубоскальство соплеменников. Юэ терпел, и внимательно осматривал близлежащие горы.
Их хорошо приняли в крепости…,, на западной границе. Правда, начальник гарнизона явно порывался что-то сказать (и Юэ уловил в его глаза тревогу), но потом быстро одернул себя и продолжил невозмутимо улыбаться. Однако опасения Юэ от этого только возросли. Фу Йи вел свой отряд беспечно, словно на церемониальный парад по случаю праздника. В городе… воины два дня развлекались, соря полученным вперед жалованьем и пробуя прелести местных шлюх. Юэ прелести местных женщин не особенно привлекали: их попытки завлечь казались ему слишком откровенными и странными. К примеру, некоторые задирали подолы своих одежд, завидев проходящих мимо их окон воинов. Разве это сравнится с обычаями куаньлинов, где даже любая уважающая себя шлюха не будет совокупляться голой, как животное, а предоставит своему клиенту увлекательную игру, скрывающую, помимо всего прочего, природные недостатки?
Наутро у командующего и его приближенных, до утра развлекавшимися так, что их было слышно в казармах, морщась и охая, собрали свой отряд. Возможно, они провели бы здесь и куда больше времени – если бы начальник крепости не выставил их в самых, впрочем, вежливых выражениях: несколько солдат, перепив, изнасиловали какую-то девушку и пытались поджечь конюшню.
Юэ хватило одного взгляда на лицо проводника, – низенького сморщенного человечка с приплюснутым носом и неприятными светло-серыми глазами, как его подозрения превратились в уверенность. Проводник мялся, жалостно оглядывался на неприступное лицо провожавшего их начальника крепости, и вся его фигура просто-таки излучала обреченность.
Дорога пошла вверх, и скоро на ярком солнце те из воинов, что провели ночь весело, уже кляли себя на чем свет стоит: ощутимо припекало, особенно в тяжелых и плотных кожаных доспехах, да еще и верхом. Лошади тоже начали довольно быстро выказывать признаки усталости, карабкаясь одна за другой по извилистой и сравнительно крутой тропе. Неудивительно, что Фу Йи милостиво распорядился удвоить время, отводимое на привалы, и к сумеркам они не одолели и половины подъема.
Здесь уже кое-где, в местах, куда не заглядывало солнце, начали попадаться островки снега, но наверху, – Юэ, закинув голову, поглядел на седловину между двумя горами на головокружительной высоте, – снега будет больше, чем достаточно. Перевал Косэчу был явно самым высоко расположенным из всех ведущих в Ургах путей. Настоятель это, конечно, знал, а вот Пан Цун и Фу Йи явно не догадывались. Вопрос в другом – знал ли князь Ригванапади? Не умышленно ли он направил их встретить в снегах свою смерть? Хотя, пожалуй, это бы противоречиво общей картине.
Охваченный внезапным подозрением, Юэ спал плохо, к тому же начала сказываться высота: закладывало уши и не хватало воздуха.
Утром весь лагерь оказался схвачен инеем. Солнце висело в густо-бирюзовои небе, бросая длинные причудливые тени и Юэ вдруг показалось, что его окружают одни только тени, – бесплотные, белесые призраки. Нехорошее предчувствие нарастало.
Над ними принялись потешаться, когда Юэ велел каждому своему воину обмотать копыта кусками войлока. Однако те, кто бывал с Юэ на перевалах, подчинились безоговорочно и сносили насмешки с достойным окружавших гор равнодушием.
Подъем стал еще более крутым, камни, на которых еще не просохла влага, скользили под копытами. Юэ, пожалев своего чалого, спрыгнул и пошел рядом, удерживая узду и время от времени поглаживая обиженную морду коня: привыкший за зиму к спокойной утренней кормежке, конь явно не понимал, за что ему такое наказание. Однако это был выносливый и умный чалый, пусть и неказистый с виду: Юэ провел его осенью через перевалы и был уверен, что ни грохот падающих камней, ни скользкая дорога не заставят его усомниться в том, что хозяин все делает правильно.
Они поднялись над линией снегов, и мигом похолодало. Снег слепил глаза, тропа обледенела, и воины Юэ последовали примеру своего командира, не обращая внимания на то, что отрываются от основного отряда. Ближе к полудню они, наконец, достигли высшей точки перевала. Дальше дорога пошла вдоль крутого скалистого утеса, который, словно нос, выдавался над пропастью. Тропа еще сузилась. Юэ посматривал на нависающие над головой камни и ежился, Однако утес казался слишком массивным, чтобы обрушиться им на головы. Они ехали в полутьме.
Далеко впереди Юэ увидел солнце: всадники один за другим выбирались из-под тени утеса на солнечный свет. Вокруг сверкал снег, снежные глыбы причудливыми фигурами громоздились над освещенной часть долины.
" Вчера и сегодня солнце светило ярко. Снег тает…"
Некоторые ноздреватые голубые в солнечных лучах ледяные глыбы выглядели устрашающе подточенными веселыми ручейками, стекавшими на дорогу, пересекавшими ее тут и там и исчезавшими в пропасти слева. Цокот копыт разносило долгое горное эхо.
Потом эхо донесло до него женский голос, напевавший беззаботную песенку на незнакомом языке. Голос взлетал почти до визга, потом снижался до шепота, оставляя какое-то рваное, неприятное чувство. Откуда здесь женщина?
Поначалу ему показалось, что голос звучит совсем поблизости, однако, приглядевшись, Юэ рассмотрел маленькую фигурку далеко впереди. Человек сидел над тропой, на снежном валуне, беспечно свесив ноги. Длинные черные волосы трепал ветер. Фу Йи слегка замешкался, движение колонны замедлилось, однако потом выровнялось опять. Видимо, на женщину решили не обращать внимания.
Однако она сама решила не оставлять без внимания проезжавших внизу. Пронзительно расхохоталась, потом вскочила, и принялась кидать в проезжавших воинов куски льда, выкрикивая незнакомые слова " Дархан! Хэчу! Дархан! Хэчу!". Юэ поднял руку, приказывая остановиться: он и его воины как раз должны были вывернуть из тени утеса, а оттуда солнце будет слепить глаза. Впереди что-то происходило, и Юэ изо всех сил всматривался в далекую маленькую фигурку, нелепо плясавшую на снегу в такой опасной близости от края, что это пугало.
" Она сумасшедшая," – промелькнуло в голове.
Фу Йи, видимо, это тоже начало нервировать. Снизу легким безобидным прутиком прилетела стрела, вонзилась женщине в живот: Юэ видел, как она вдруг недоуменно остановилась, рассматривая торчащее из живота оперение. Медленно, словно во сне, упала на колени, съехав еще ближе к краю. А потом она закричала: пронзительно, долго, на одной высокой вибрирующей ноте. Чалый Юэ всхрапнул и попятился. Крик звенел, метался в ущелье, отражаясь от стен. Потом к нему вдруг прибавился долгий, нечеловеческий звук, словно в глубине гор со скрипом открывались гигантские ворота. Воины впереди как завороженные, смотрели вверх, раскрыв рты. Горы задрожали.
– Назад, под утес! – проорал Юэ. Теперь ему стало наплевать, что делает командующий, и что он соизволит приказать. Он краем глаза успел увидеть, что впереди по склону клубится широкой полосой снежное облако, приближаясь с ужасной быстротой. Дальше он не стал смотреть, – развернул чалого, вскочил в седло, и рванул назад что было мочи. Коня уговаривать не приходилось: он несся как обезумевший, кусая в круп скачущих впереди лошадей.
Юэ почувствовал, как лавина обрушилась на тропу сзади, всем телом, и лошадь тоже: чалый взвизгнув, присел на задние ноги, беспомощно кося на раскрывавшуюся внизу пропасть. Юэ буквально вынесло из седла, когда он потянул коня вбок и прижался к скале: следом за вторым долгим стоном пришла ударная волна из бешено несущегося снега и камней. Какое-то время Юэ ничего не соображал, его вместе с конем мгновенно по горло засыпало снегом, пронесло несколько корпусов вперед и оставило. Оставило.
Рев и грохот затихали далеко внизу. Сверху осыпался еще целый сугроб снега, но уже без той ужасной разрушительной силы, что приносит лавина. Юэ выплюнул снег, вытер запорошенное лицо и осторожно глянул вверх: тихо. Видимо, утес спас их: лавина нашла себе более пологое русло и низверглась по обе стороны от него, сохранив жизни людям, укрывшимся у его подножия. Рядом один за другим, отряхиваясь и отплевываясь, выныривали из снега его воины, – оглушенные и напуганные. О том, что впереди кто-то мог остаться в живых, не могло быть и речи: русло лавины пришлось как раз туда, где проезжал Фу Йи, и снежный ком увлек за собой всех: его, все его войско, безумную умирающую женщину… Юэ спасло, прежде всего, его промедление, за что он какое-то время страстно и косноязычно благодарил каждого из богов Великой Девятки по отдельности и всех вместе.
Придя в себя настолько, чтобы не тряслись колени и голос не срывался в сип, Юэ отдал приказ немедленно возвращаться. Это было непросто, учитывая, что тропу засыпало на высоту его роста, а кое-где и выше, а расчищать завалы было нечем, однако люди подчинились без возражений. Кто знает, может, лавина повторится, – вон еще сколько снега осталось наверху. Иные не дошли до тропы совсем немного, – плотные слежавшиеся голубоватые глыбы, наверняка тяжелые, как камень. Говорить о том, что следует работать молча, не было необходимости.
Им удалось пробиться сквозь засыпавший тропу снег только уже практически в темноте. Копыта коней, обмотанные войлоком, тихо ступали по тропе, когда они, – молчаливые, усталые, подавленные, принялись спускаться туда, откуда так недавно приехали в количестве, впятеро превышавшем оставшихся в живых. Да, не только человек может быть безжалостным убийцей.
Едва опасность быть вновь застигнутым лавиной миновала, Юэ объявил привал. Усталые люди попадали, даже не расседлав лошадей. Юэ тоже чувствовал, что его веки слипаются. Его охватило внезапное сожаление: кто знает, не отдай Фу Йи приказ подстрелить эту несчастную, быть может, они все бы сейчас остались живы…
" И маленький камушек может погубить город…"
Глава 12. Круги по воде
К югу от Йоднапанасат лежат два озера, – Мон и Тхиба, которые поэты Ургаха уже много веков называют "очами Йодна". И действительно, словно два голубых глаза, чуть удлиненные, в оправе полей и лесов, смотрят они на путника с южных перевалов, откуда из далеких жарких стран, отделенных от Срединной империи горными хребтами, могучими реками и непроходимыми болотами, привозят в Йодна камни густо-красные, как кровь и прозрачные и искристые, как капли воды на солнце. Эти озера, по весне вбирая в свои берега талые воды с близлежащих гор сотнями маленьких ручейков, снабжают столицу Ургаха чистой и вкусной водой, которая, согласно древним трактатам, является лучшей из всех видов вод под девятью небесами. Потому берега их издревле считаются священными, дабы их не засорило нечистое дыхание человека или, и того хуже, нечистое дело рук его – убийство. В священных платановых рощах на берегах обоих озер без всякого страха ходят на водопой пугливые косули, гнездятся роскошные серебряные фазаны и дикие коты, манулы, весной дико завывают в зарослях тростника. Набирать воду из озера карается смертью, и об этом сложено немало красивых легенд. Однако местные жители и впрямь предпочитают брать воду из питающих озера ручьев, и окружают их тысячами различных суеверий. Только самые отпетые нечестивцы решаются приблизиться к озеру, не говоря уж о том, чтобы выловить оттуда гигантских, привольно резвящихся на водной глади карасей и тайменей, которых, кажется, руками можно наловить – до того их много.
Ешей, правда, был как раз из таких. А куда деваться бедному плотнику, если в год пришлось справить трое похорон? И одни-то похороны требуют таких трат, что потом полгода приходится вспоминать, когда последний раз едал досыта. А тут трое! И мать, и отец, и жена, – вот ведь какая напасть! Но Ешей был почтительным сыном и любил свою жену – как было не совершить все положенные обряды, не отвести тризну, не заплатить монахам, чтобы провели ночь над умершимм и проводили их в Страну Бессмертия?
Только вот все они, ставшиеся в этой юдоли печали, – и он сам, и тринадцатилетняя дочь, и младший сын, баловень матери, скоро отправятся следом – в доме уже три дня ни крошки! Вот Ешей и решился на неслыханный поступок: пусть его самого в аду будут терзать демоны, зато хоть дети выживут. Еще с утра Ешей тайком ушел из деревни к озеру Мон, что меньше по размерам и ближе к столице, детям наказал ждать. Смастерил наскоро бредни да и засел в прошлогодних тростниках. Холодно еще, к утру вода подергивается тонким, как слюда, ледком, но днем уже рыба плещется так, что слюнки текут!
Сидел долго, до темноты, пока не услышал, что в бредень набилась рыба, привлеченная приманкой. Рванулся, вытащил на сушу тяжелый бредень и, не веря своему счастью, ощупал добычу: целых три жирных тяжелых рыбины трепыхались, тускло взблескивая в лунном свете. Оглушил точным ударом, и трясущимися руками засунул в дырявый кожаный мешок, подавив острое желание вонзить в одну из рыбин зубы. Потом приладил мешок за спину на два ремня, чтобы не съехал, ежась от мокрой холодной воды, сочащейся сквозь дыры.
Он так увлекся, что сразу не заметил, как ветер стих. Луну закрыло облачко, а когда она снова выглянула, круглая и белая, как начищенное серебряное блюдо, Ешей закрыл себе рот руками, чтобы не закричать, и ничком упал наземь.
На тонком и хрупком льду, покрывавшем еще середину озера, расхаживали люди в длинных одеяниях. Расхаживали степенно и спокойно, будто по ровному полу дворца или храма. И разговаривали скучными высокими голосами, доносившимися как неразборчивое бормотание. Демоны! Это пришли за ним демоны! Сейчас увидят его – и конец! Взвыв от ужаса, Ешей не разбирая дороги кинулся прочь.
Настоятель школы Уззр проводил обезумевшего от страха Ешея долгим взглядом в спину, пожал плечами:
– Люди перестали уважать традиции, – негромко сказал он. Точнее, это сказал его ментальный двойник: все здесь присутствующие вполне владели этой техникой.
Цзонхав, новый глава секты Омман, пожал плечами, пытаясь толкнуть носком сапога проплывающую льдинку:
– Рыба гниет с головы.
– Истина, над которой следует поразмыслить, – Тхел, глава секты лекарей Бгота, несколько нетерпеливо переминался с ноги на ногу, – если так можно выразиться.
Дордже Ранг, – так звучало полное имя настоятеля школы Уззр,- быстро оглядел присутствующих. Все им приглашенные прибыли. Даже глава отвратительной секты Гхи Хух-Хото, и тот явился. Тоже нервничает, кстати.
– Зачем ты позвал нас? – то ли от своего отвратительного ремесла, то ли от природы, его лицо и голос тоже имели какое-то сходство со звериными, как и у чудовищ, создаваемых его сектой, – И кого ты с собой привел?
Взоры присутствующих уже неоднократно обращались на неподвижно стоящую немного поодаль закутанную фигуру. Дордже не без гордости отметил, что его маскирующее заклинание не смог пробить никто, хотя почти все пытались. Если создавать и передвигаться в облике двойника умели многие, то маскировать его, позволяя оставаться неузнанными, – почти никто. Это был секрет школы Уззр, весьма полезный.
– Уважаемые монламы, братья мои, – Дордже Ранг умиротворяюще поднял руки, – Я поступил так согласно обычаям наших предков. Ведь, во времена князя Ташилумпо, когда им была уничтожена секта Хумм, и после его смерти ее деятельность возобновилась, одобрение главы этой новой школы требовалось испросить у глав других важнейших школ, не только у Совета школы или секты, как это бывает при обычном назначении.