* * *
Бабу Качу, в миру гражданку Качину Екатерину Владимировну, Громыко знал давно. Неприметная седенькая вахтерша из театра Советской, а ныне Российской армии числилась у майора в "золотом фонде" добровольно сотрудничающих. В "золотой фонд" Громыко входили сексоты, осведомители и просто сочувствующие делу охраны правопорядка люди, светить которых было нельзя ни в коем случае, настолько ценными и уникальными сведениями и связями они располагали. Но даже в этой когорте баба Кача стояла особняком.
Когда Громыко, столкнувшийся с ней по делу "сталинского мстителя" – восьмидесятилетнего полоумного бывшего смершевца, взявшегося в середине девяностых устанавливать социальную справедливость при помощи трофейного "вальтера", – попробовал надавить на старушку, в ответ он получил такой профессиональный "откат", что сразу понял: эта бабуля и ему, зубру и волку в одном флаконе, не по зубам.
Единственное, что ему, тогда еще старлею, удалось выяснить, – баба Кача имеет помимо прочих наград три ордена Красной Звезды, дающие право на владение именным оружием, а также что в НКВД она числилась еще до войны, причем в каком-то "нулевом отделе", занимавшемся, по слухам, диверсиями, ликвидациями и прочими чрезвычайно секретными делами.
Однако Громыко чем-то приглянулся отставной диверсантке, и баба Кача пошла на сотрудничество. Правда, повернула она все так, что в итоге было непонятно, кто кого завербовал. Да и "сталинского мстителя" взять не удалось, и Громыко до сих пор подозревал, что хитрая баба Кача предупредила ветерана СМЕРШа о засаде.
Жила баба Кача на Ленинградке, в неприметной пятиэтажной кирпичной "хрущобе", и что удивительно – не имела дома телефона. Громыко от метро позвонил в театр, выяснил, что сегодня Екатерина Владимировна – выходная, и они с Яной нырнули в подземку.
По дороге, мотыляясь в ревущем вагоне, Громыко вкратце изложил Яне все, что удалось узнать в "телевизоре" от Карася.
– План пока такой – взять Гуцула и потолковать с ним. Очень меня заинтересовали эти долбени… – подытожил майор, когда они с Яной выходили на станции "Сокол".
– И-к-ак-б-дем-б-р-р-ать? – поинтересовалась Яна.
– Дык все просто – стрелу забьем, – Громыко улыбнулся. – Я его прижму, а ты прикроешь.
– Аг-а-а-а… – задумчиво протянула Яна. – П-леметку-бы…
Баба Кача оказалась дома. Поизучав минуту визитеров в глазок, она открыла дверь, улыбнулась:
– Ну здравствуй, Николаша. Думала, уже и дорожку забыл, – и тут же огорошила Громыко. – А говорят, сняли тебя… Врут?
– Брешут… – уклончиво ответил майор, переступая порог, а про себя отметил – служба информации у бабули работает на высшем уровне.
– Вот знакомьтесь, Екатерина Владимировна, это – Яна, мой сотрудник.
Баба Кача оглядела Коваленкову, хмыкнула:
– На меня в молодости похожа. Если б я тебя, Николаша, плохо знала, решила бы, что ты ко мне с полюбовницей заявился. Проходите в залу, я сейчас чайку сделаю.
Пока хозяйка хлопотала на кухне, а Громыко звонил кому-то по мобильному, Яна разглядывала жилище пенсионерки-энкавэдэшницы. Жила баба Кача скромно, но не без изыска. Темная старинная мебель, два шкафа книг, упрятанных от посторонних глаз за волнистым стеклом, пальма в кадке, фиалки на окне. И фотографии, множество фотографий на стенах.
Приглядевшись, Яна ахнула. На большинстве снимков присутствовала молодая девушка с лукавым выражением лица, а рядом… Яна себя в знатоки истории СССР зачислить не могла никак, но Сергея Мироновича Кирова, Климента Ефремовича Ворошилова и Отто Юльевича Шмидта в лицо знала. Остальные запечатленные на фотографиях персонажи были знакомы смутно. Архаичные самолеты, горящие оптимизмом глаза, парашюты и броневики. И еще – буденовки, кожанки, ордена, маузеры, шашки, знамена.
На другой стене висели снимки посуровее – сгоревшие деревни, бородатые мужики, костры, деревья. И все та же девушка с трофейным "шмайсером" на плече и обаятельной улыбкой из-под ушанки.
Наконец, третью стену занимали фотографии послевоенные. Импозантные мужчины в шляпах, длинных плащах и широких брюках, европейская архитектура, мальвы в вазах, балюстрады и колоннады вилл, стройные кипарисы и курчавые магнолии. Девушки на этих снимках уже не было, ее место заняла обворожительная женщина в изящной шляпке с вуалью. От прежней Кати Качиной остались лишь улыбка и глаза – острые, умные и чарующе красивые.
– Ск-лько-же-ей-ль-т? – спросила Яна у задумчивого Громыко.
– А? Не знаю. По документам, по нынешним, семьдесят восемь, а так… Мне Лукин, ну, пенсионер, он в кадрах у нас работал, говорил, что видел ее дело, старое, еще Абакумовского ведомства, так там у нее и имя другое, и возраст. Ты ж видишь – она с живым Кировым рядом, и не школьница на фотке. Она уже тогда была особо ценным агентом. Говорят, баба Кача с самим Блюмкиным поработать успела…
– Н-но-т-ак-не-б-вает, – Яна округлила глаза. – Ей-ч-то, с-с-то-ль-т?
– Может, и сто… – Громыко подошел к окну, отодвинул тюлевую задергашку, оглядел двор. – Одно скажу – помирать, слава богу, баба Кача не собирается. И потом: если годы не считать, оно и жить не так страшно…
Тут в комнату вошла сама Екатерина Владимировна, и разговор прервался.
Чай пили солидно, по-наркомовски, с Рижским бальзамом. Серебряные подстаканники, кружочки лимона, сушки и мятные прянички на столе, цветастая баба на чайнике, колотый синеватый сахар в фарфоровой немецкой сахарнице.
Беседовали в основном о жизни и о погоде. Баба Кача огорошила Яну, да и Громыко тоже, своим предположением, что в изменении климата повинны российские спецслужбы.
– А как же. Нам Запад в прямом бою нынче не одолеть никак. Так мы хитростью, исподволь. Льды все потают, Гольфстрим в сторону отвернет. В Европе морозы настанут, Америку торнады всякие и наводнения замучат. Все сосчитано, еще Отто Юльевич покойный этим занимался… – баба Кача кивнула на фотографии.
– А как же льды-то растопить? Каким методом? – улыбнулся Громыко и тут же получил уверенный ответ:
– Все просто, Николаша. Если опылять лед сажей, он и потает. Черное, оно ведь тепло, лучи солнечные притягивает, нагревается лучше, чем белое. Вот тебе и весь метод. Ну, а сажи-то у нас много, на всю Арктику хватит…
Яна и Громыко переглянулись, пожали плечами. Понять, шутит баба Кача или говорит серьезно, было трудно.
После третьего стакана чая хозяйка прихлопнула сухонькой ладонью по крахмальной скатерти:
– Извини, Николаша, и ты, Януша, но время, как говорят проклятые империалисты, – деньги. Дела у меня, так что выкладывайте, за чем пожаловали. Просто так в гости ко мне только те ходят, кого я сама зову…
Откашлявшись, Громыко поглядел улыбающейся старушке в глаза:
– Нам две швейные машинки, два молотка и шишек штук пять надо. И чтобы не залапанных.
– Уу-у-у! – рассмеялась баба Кача сухеньким старушечьим смешком. – Ну ты умеешь удивить, Николаша… Что, на большую охоту собрался?
– На большую, Екатерина Владимировна. На очень большую…
– Да-а, задал ты мне задачку… – хозяйка поднялась, открыла книжный шкаф, задумчиво оглядела корешки книг. Яна приподнялась и через плечо бабы Качи увидела, что подбор литературы у бывшей диверсантки был более чем странен: на одной полке соседствовали "Красное и черное" и "Старик Хоттабыч", сочинения маркиза де Сада и "Малая Земля" державного бровеносца.
– Пожалуй, вот что я тебе могу предложить! – баба Кача стремительно повернулась, держа в руках томик Андре Жида. – Значит, пиши адресок, майор. Железо не новое, но чистое и в порядке.
Тебе в самый раз будет. Да, и оплата. Он деньгами не берет, рыжье в основном и камушки. Потянешь?
* * *
– Я-ни-ч-го-не-п-няла! – кипятилась Яна, когда они возвращались к метро. – П-чму-к-нги? П-чму-А-нри-Ж-ж-д?
– Почему именно эта книга, я не знаю. А вообще-то, это – никакие не книги. Ну, то есть, книги, конечно, только стоят они там не как книги. – Громыко усмехнулся, закурил. – Это – картотека ее, ясно? Ну, каждая книга обозначает что-то – человека или информацию какую-то. Баба Кача все хранит в памяти, а книги – ключики, понимаешь?
– Ни-чего-го-се-бе… – протянула Яна изумленно и замолчала, видимо переваривая услышанное.
Адресок, записанный Громыко, оказался более чем странным. "По норам ползти придется, – предупредила на прощание гостей баба Кача. – И еще: человек, к которому идете – чудной. Без нужды не пытайте, паролю скажите, возьмете, что надо – и аля-улю. Понял, Николаша?"
Николаша понял. И теперь, приехав на восточную окраину Москвы, про себя удивлялся, как много, оказывается, существует в этом вроде бы привычном и знакомом мире такого, о чем никто лишний, посторонний знать не знает и ведать не ведает.
Их с Яной путь "по норам" начался в неприметной бетонной будке неподалеку от кинотеатра "Киргизия". Стальная дверь в серой стене, ключ, хитро заныканный над дверью, возле забранной нечастой решеткой отдушины, так, чтобы и изнутри можно было достать или на место положить.
В будке обнаружился пыльный холодный трансформатор гигантских размеров, катушка с кабелем и люк в полу. Подняв ржавую тяжелую крышку, Громыко заглянул в дохнувшую стылым холодом темноту и выругался.
– Ф-нарик? – понимающе опечалилась Яна.
– И не говори, бляха-муха. Ну баба Кача… Удружила! – впрочем, злился Громыко больше на себя самого, ведь, если разобраться, старая диверсантка вполне ясно предупредила их, сказав про норы.
По осклизлым шатающимся скобам майор и Яна принялись спускаться вниз. Коваленкова захлопнула за собой люк, и вокруг сгустилась такая тьма, что хоть глаза закрывай.
– И сколько мы даем стране угля, мы чувствуем на собственных ладонях, – тихонько пропел Громыко, обдирая эти самые ладони о ржавый металл скоб, через плечо плюнул в колодец и по звуку понял, что глубина его – метров пятнадцать. Далее им предстояло двигаться по левому коридору, считая шаги. На тысяча триста сорок пятом шаге в стене по правую руку должна была обнаружиться узкая ниша, а в ней – люк, ведущий еще ниже…
Спуск прошел достаточно гладко, если не считать досадных мелочей вроде отсутствующих скоб, холода, затхлого воздуха и сочащейся по стенам воды.
Внизу майор зажег пижонскую "Zippo", подаренную женой на день рождения в прошлом году, и осмотрелся. Яна присела на корточки и в колеблющемся свете синеватого огонька зажигалки изучила пол.
– Т-ут-ль-юди-х-дят. Ч-асто, – сообщила она шефу, поднимаясь.
– Люди-люди, хрен вам в груди… – пробормотал себе под нос Громыко и махнул рукой налево: – Потопали. Считать будем оба, чтобы не сбиться. И это… Ствол достань. Не нравится мне, когда по таким вот подземельям много людей ходит.
– Н-не-у-чи-у-чь-ную… – обиженной кошкой прошипела Яна. В тишине отчетливо щелкнул предохранитель…
Они шли по широкому коридору уже минуты две. Где-то в отдалении шумела вода – видимо, канализационный коллектор. Пахло соответственно – нечистотами, гнилью, тленом. Под ногами противно чавкало, дважды попадались довольно глубокие лужи. Яна ругалась сквозь зубы, майор вторил ей забористым матом.
Поглядывая на светящийся циферблат часов, Громыко считал про себя шаги и злился. В промокших ботинках хлюпала вода, постпохмельный психоз давил, рождая в замученном алкоголем мозгу мысли одна чернее другой.
Негатив Громыко гасил злостью. Неведомый "Кукловод" обязан получить свое. Они отомстят за ребят, они прикроют этот жуткий, противоестественный бизнес. Мертвые должны спать спокойно, недаром говорят: "пусть земля будет пухом". И если какая-то тварь решила, что можно изгаляться над самым святым, самым незыблемым, что только может быть на свете, этой твари осталось недолго…
– …Тысяча триста сорок пять! – вслух сказал Громыко, останавливаясь. Клацнула крышка зажигалки, вспыхнуло бензиновое пламя.
– Жуть какая, – неожиданно нормальным голосом выдохнула Яна, озираясь в поисках ниши. Зрелище, представшее перед оперативниками в тусклом свете зажигалки, и впрямь угнетало: низкие заплесневелые своды, кирпичные мокрые стены, серая слизь на полу.
– Ты что, Янка? Боишься? – удивился Громыко, отметив, что речь его напарницы замедлилась до нормальной, общечеловеческой.
– Да нет… Просто это все как во сне, – грустно отозвалась Яна. – Или как в сказке. Вышли мы на бой со злобным колдуном, который красных девок из могил поднимает и убивать живых людей заставляет. А Баба-Яга нам дорогу к мечу-кладенцу указала…
– Баба Кача – Баба-Яга? Хе-хе… Вот я ей скажу при случае! – пообещал Громыко и тут же перебил сам себя: – Вот она, ниша! Хм… А вот и люк.
Ниша, а точнее узкая, сантиметров сорок шириной, щель в стене обнаружилась метрах в пяти от того места, где они закончили считать. Люк представлял собой квадратную чугунную крышку с кольцом и имел совсем уж крохотные размеры – где-то тридцать на тридцать сантиметров.
– Хотел бы я знать, как в ЭТО нормальные люди пролезают… – задумчиво почесал затылок Громыко.
– Но-но! П-пршу-без-д-рацких-н-меков! – уже в своем обычном ритме пропулеметила Яна. Она скользнула в нишу, ухватилась за кольцо, с натугой отворила крышку: – О-пь-ть-к-лодец. Е-ще-ни-же-ль-зть…
– Давай, – Громыко кивнул. – Ты первая. Ч-черт!!
С жестяным звуком захлопнулась крышка зажигалки, и сразу мрак бросился в атаку, в мгновение ока затопив собой подземный коридор.
– Что? – Яна, это чувствовалось даже в темноте, напряглась.
– Да руку обжег, мать ее! И зажигалку посеял! Бляха, придется теперь такую же покупать, а то Галька меня… Ну все, харе лясы точить, – оборвал сам себя Громыко. – Лезь, Янчик, время-то идет.
И Яна полезла…
* * *
Узкий лаз, в который Громыко еле-еле протиснулся, окончился небольшой комнаткой с запертой стальной дверью. Нашарив справа от косяка небольшое углубление в стене, Громыко сунул в него заранее припасенную по совету бабы Качи веточку, нашарил отверстие и скрытую в нем кнопку. В обволакивающей тишине где-то далеко пропищал звонок. Вскоре послышались шаги – это шел хозяин подземелья.
Яна на всякий случай встала сбоку от двери, достала свой ненадежный, переделанный из газового пистолет, доставшийся ей в качестве трофея во время одной из операций.
– Кто ищет черную кошку в темной комнате? – глухо раздался из-за двери скрипучий голос.
– Тот, кто знает, что она там есть, – ответил Громыко условной фразой и добавил, как научила баба Кача: – Выпь кланяться велела и передавала: "Три звезды".
– Ну-ну… – за дверью послышались металлические звуки, в невидимый замок с шелестом вошел ключ.
Дверь распахнулась. Вопреки ожиданиям за ней оказалась почти такое же темное помещение, очень скупо подсвеченное откуда-то сбоку синеватым искусственным светом.
В густых сумерках, царивших за дверью, Громыко с трудом разглядел высокий темный силуэт.
– Заходите, – проскрипел хозяин. Майор шагнул в дверной проем, следом проскользнула Яна. Дверь захлопнулась, и подземный житель повел своих гостей низким коридором с закругленным потолком. Тут было уже намного светлее – вполне современные точечные лампы, упрятанные в ниши, давали рассеянный свет.
Вскоре они очутились в длинной комнате, все стены которой закрывали деревянные щиты. Холодный сухой воздух щипал горло, пахло железом, смазкой и какой-то кислятиной. Каменный пол, каменный потолок, в углу – высокие ящики, что-то, накрытое брезентом, на потолке – плафоны дневного света. Громыко про себя отметил, что подземное убежище неведомого знакомца бабы Качи отличается изрядной основательностью.
"Пожалуй, тут и ядерную войну можно пересидеть", – подумал майор, приглядываясь к хозяину катакомб. Больше всего Громыко поразило, что тот все время, пока встречал гостей и вел их темными переходами, оставался в темных очках, которые явно не собирался снимать. Широкополая черная шляпа, плащ, сапоги – подземный житель был одет как на маскарад. Впрочем, баба Кача предупреждала, что он – чудной…
– К сожалению, могу предложить вам только довольно архаичное оружие. Но зато все в идеальном состоянии, все пристреляно и смазано. Что вас интересует конкретно? – скрипучий голос не выражал никаких эмоций, и у Громыко начали зарождаться нехорошие подозрения.
– Нам два пистолета, ТТ-шники или что-то похожее по классу. Пару пистолетов-пулеметов, "Узи" или наших "Кедров". И гранат, лучше Ф-1, штук пять-шесть.
Хозяин наклонил шляпу в знак согласия, подошел к стене, щелкнул выключателем. Взвыли невидимые электромоторы, один из деревянных щитов отполз в сторону, открывая глубокую нишу, в которой оперативники увидели развешенное на крюках оружие.
Яна громко присвистнула. Громыко разочарованно матюгнулся.
Баба Кача удружила по полной программе. Есть такое понятие – "неадекватное возмещение". Это когда вместо коньяка вам дают водку – объем и градусы те же, а вот все остальное…
Так и здесь. В нише гордо поблескивали лаком прикладов несколько автоматов ППШ, ниже разместились самозарядки СВТ, еще ниже хищно растопырил сошки ручной пулемет Дегтярева.
Все оружие, опытный глаз Громыко определил это сразу, оказалось новым, ухоженным, в смазке. Но – безнадежно неподходящим, устаревшим в нынешних условиях.
Владелец оружейного склада тем временем опускал другие щиты, за которыми скрывались пистолеты. Громыко подошел к нему, тронул за плечо:
– Уважаемый, а хотя бы "шмайсеров" у вас нет?