- Садитесь жрать, - рявкнула она, подойдя к столу. - Похлебка давно готова. А я не собираюсь торчать тут с вами всю ночь.
* * *
- Нет, сто раз нет! - Мамуля, совсем по-женски подобрав полы своей расшитой хламиды, выскочил на сцену, схватил Леодана за руки, заглянул в глаза. - Я тебе не верю. И зритель не поверит. Ты просто декламируешь текст.
Леодан машинально заглянул в папирус. Он не перепутал ни единого слова, все прочитал так, как записал Залман. И что же он делает не так?
- Китис! - заорал Мамуля. - Китис, разорви тебя демоны, иди сюда!
- Он ушел, Эгон, - отозвался один из актеров, сидевших неподалеку от сцены и занятых починкой бутафорской колонны. - Зал отправил его за жратвой.
- Почему я всегда все узнаю последним? - Мамуля топнул ногой так, что облепившие перила на верхнем ярусе амфитеатра галки тучей взлетели в воздух. - Ладно, обойдемся без него. Представь себе, что я - это Китис. То есть Фаэн. Представил?
- Да, - Леодан снова заглянул в папирус.
- Хорошо, - Мамуля протянул к юноше унизанные браслетами руки, раскрыл ладони в зовущем жесте. - Он стоит под твоим балконом. Он влюблен. Он смотрит тебе в глаза. Прах тебя покрой, куда ты смотришь?
- Прости, я отвлекся, - Леодан смущенно потупил взгляд. - Что я должен делать?
- Жить! Не говорить слова, записанные на этом засратом папирусе, а жить, понял? Начинай!
Леодан кивнул, поднес папирус к глазам, пробежал еще раз надоевшие до тошноты строчки своего монолога:
Кто ты такой? Что делаешь ты здесь?
Зачем меня в сей час ты беспокоишь?
О, боги! Ты… Безумец! Как ты смеешь?
Немедля уходи - когда тебя
Под окнами моими кто увидит,
Не миновать беды…
- Плохо! - Мамуля схватился за голову. - Где страсть? Где страх? Ты любишь этого парня, понимаешь?
- Понимаю.
- А я не слышу! Ты говоришь с ним, как пристав с пьяным бродягой, шатающимся по ночной улице. Где трепет сердца, беспокойство за любимого, который подвергает свою жизнь опасности, пробравшись в сад враждебного семейства? Ты бы видел свое лицо. Каменная физиономия, как у статуи Аквина на площади. А жесты? Они поважнее слов будут. Дай сюда! - Мамуля вырвал у Леодана папирус. - Вот, слушай:
Еще лицо не видела твое,
Но поняла, что это ты, несчастный,
Пришел сюда, чтоб мой покой нарушить,
Заставить сердце леденеть от страха.
Неужто не поймешь - тебя убьют,
Коль здесь застанут, под моим балконом?
- Проклятье, Зал умудрился в слове "балконом" сделать две ошибки!
- Что? - не понял Леодан.
- Да так, ничего… Что скажешь?
Леодан пожал плечами. Сказать было нечего - Мамуля действительно мастерски проиграл прочитанный им маленький фрагмент. Голос актера звучал взволнованно, протяжно, с мольбой и страхом, лицо отражало все чувства, а движения руки, которую Мамуля то прикладывал к груди, то протягивал вперед в отстраняющем жесте, будто иллюстрировали слова роли.
- Вот что значит талант актера, - заявил Мамуля, промокнув лоб кружевным платком. - Смотри и учись.
- Мне обязательно жестикулировать? - спросил Леодан.
- Обязательно. Среди зрителей непременно найдутся три-четыре глухих пентюха, которые ничегошеньки не услышат из твоего щенячьего мяуканья на сцене. Ты должен продублировать свои слова жестами специально для всяких тугоухих ублюдков. Я уж не говорю о ценителях, которых в зале будет полно. И все они потом будут называть тебя бездарем, разбирая по косточкам твою дерьмовую игру. Приятно будет это слышать?
- Я не хочу играть, - Леодан развернулся и начал спускаться со сцены. Мамуля пару секунд в остолбенении смотрел юноше вслед, потом кинулся за ним, схватил за руку.
- Не смей меня трогать! - Леодан ударил актера по руке. - Катитесь к демонам с вашим театром. Не больно и хотелось.
- Постой, милый, не сердись, - Мамуля всплеснул руками. - Прости, если я тебя обидел. Ты талантливый, очень талантливый. Но актерское ремесло очень и очень непростое. Надо учиться. Я ведь в юности тоже учился. Мой импресарио меня палкой бил, если я путал слова роли. Так бил, что мой задний фасад стал в конце концов смахивать на задницу павиана. Я неделями на животе спал. Зато потом я не раз вспоминал его и его палку добрым словом, потому что они научили меня работать. Веришь?
- Верю. Но играть не хочу. Я ухожу.
- Тебя что-то гнетет, олененочек. Ты сегодня сам не свой. Что-то случилось?
- Ничего. Солнце уже садится. Мне надо в порт.
- Ах, понятно! - Мамуля рассмеялся мелким манерным смехом. - Тоскуешь по госпоже? Или по господину?
- Не твое дело, - Леодан почувствовал, что начинает злиться на Мамулю по-настоящему.
- Ты влюблен, верно?
- И это не твое дело. Оставь меня в покое.
- Как хочешь. - Мамуля сделал примирительный жест ладонями. - Но я ничего не решаю, тебя Зал приглашал. Вот ему все и скажешь. Он очень обрадуется. Я прям таки вижу его сияющее от радости лицо! До премьеры пьесы осталось два дня, а исполнитель главной роли сматывает удочки. Очень по-дружески.
- Ты же сам видишь, что у меня нет таланта, - сказал Леодан, пытаясь смягчить ситуацию. - Почему бы тебе самому не сыграть эту роль?
- Почему? - Мамуля упер руку в бок. - Ах да, почему? Зритель придет смотреть на молодую красавицу - то есть на тебя. Зал уже по всей Фанаре раззвонил, что у него появился новый великолепный лицедей. А вместо новенького свеженького и миленького красавчика, юного и грациозного, выползу я - старый, толстый, страдающий отдышкой, с физиономией старого гиппопотама и походкой, как у пьяного матроса на берегу. Выпрусь на сцену, чтобы сыграть юную красавицу. Ха! Славное будет зрелище, клянусь маской Пантара! Ты не можешь уйти, миленький. Даже твои мысли тебя не извиняют.
- Какие мысли? Причем тут мои мысли?
- Притом. Я знаю, о чем ты думаешь, - Мамуля сложил накрашенные губы бантиком, смачно почмокал ими. - Ты ведь из-за ревности бесишься. Ты любишь этого парня - как его бишь там, Вислав? И я тебя понимаю: ооочень привлекательный мужчина!
- Что ты несешь? - Леодан почти с суеверным ужасом уставился на актера. - Ты не смеешь так говорить!
- Но я ведь правду сказал. Ты думаешь, что Вислав влюблен в твою хозяйку, не отрицай. Ведь думаешь, так? И тебя это о-очень огорчает. Очень-очень. Боишься, что они бросили тебя, забыли, и ты больше не увидишь его.
- Заткнись!
- О, зачем же так грубо! - Мамуля подмигнул юноше. - Уж я то знаю, что такое любовь. Это, можно сказать, моя стихия. И ты ошибаешься. Твоя госпожа не любит Вислава. Она никого не любит.
- Откуда ты можешь это знать, ты, старый…
- Тссс! - Мамуля приложил к губам палец, подхватил Леодана под локоть и отвел в сторону, в глубь сцены. - Я знаю. Чувствую. Я видел твою госпожу. Уж поверь мне, она никогда не полюбит ни одного мужчину. И твой сердечный друг ей совсем не нужен.
- Каста любит мужчин. На сабейском корабле она спала с их капитаном.
- Ну и что? Зов плоти - это одно, а любовь - совсем другое, мальчик. Любовь это единение душ. Душа твоей хозяйки выжжена ее прошлым. Она совсем не та, за кого ты ее принимаешь. Она берет мужчин тогда, когда ее тело требует плотского сближения. Выбирает самцов, сильных, глупых и самоуверенных - таких, которыми может вертеть, как захочет. Вислав совсем другой человек. Каста видит это и потому никогда не отдастся Виславу, даже если твой возлюбленный останется последним мужчиной на этом свете.
- Я не могу понять, почему ты говоришь это с такой уверенностью.
- Потому что я… ясновидящий. Все актеры немного чокнутые и немного пророки. Мы так часто играем вымышленных людей, что для нас в сердцах людей настоящих не остается тайн. Мы можем манипулировать людьми как захотим. Заставляем их плакать, смеяться, сердиться, переживать, радоваться. И читаем то, что скрыто в их глазах. Я видел Касту в таверне в тот вечер, когда вы прибыли в Фанару. Мне не понадобилось много времени, чтобы увидеть ее душу. И я заметил, какими глазами ты смотрел на Вислава. Как ловил каждое его слово. Когда успел втюриться, дружочек?
- Пошел прочь! - Леодан сбросил с локтя руку Мамули, спрыгнул со сцены и пошел к выходу, не оглядываясь. Актеры, возившиеся с колонной, оторвались от своего занятия, удивленно следили за молодым человеком. Мамуля, скрестив руки на груди, смотрел юноше в спину, насупив брови.
Леодан дошел до самого выхода и остановился. Глянул на смятый папирус, который продолжал сжимать в кулаке. Острая тоска сжала сердце - и отступила. Он вспомнил открытое улыбчивое лицо Залмана. В самом деле, этот жирный трансвестит прав: Залман надеется на него. Надо было отказаться с самого начала, а сейчас получается очень некрасиво. Тем более, что по всей Фанаре на стенах уже написаны объявления о предстоящей премьере…
- Я знал, что ты не уйдешь, - сказал ему Мамуля, когда он вернулся. - Ты слишком хорош для того, чтобы быть гадом.
- Давай репетировать. Мне еще надо успеть в порт.
- Хорошо. И попрошу тебя сделать одну вещь. Сейчас, когда мы начнем работать, представь, что твоим партнером будет не Китис. Не я. Представь, что ты говоришь с Виславом. И все пойдет, как по маслу. - Мамуля потрепал Леодана за плечо. - Ну что, начнем?
- Начнем. - Леодан посмотрел на старого актера и засмеялся. - Мне будет трудно представить, что ты - это мой Вислав. Но я попробую. Для пользы дела.
* * *
Еще до захода солнца амфитеатр был забит народом. Залман то и дело выбегал из сарая, который теперь стараниями Мамули был превращен в гримерку, и, возвращаясь, повторял с восторженным замиранием в голосе:
- Полный зал! Полный зал!
Леодан чувствовал сильное волнение. Он уже успел облачиться в одежды героини. Потом Мамуля усадил его к обшарпанному бронзовому зеркалу и начал наводить на молодого человека грим. Для начала тщательно побрил юношу. Развел краски в плошках. Уложил длинные волнистые волосы Леодана в высокую прическу - "трагическую", как он выразился. Припудрил прическу блестящим порошком. Умело наложил на лицо Леодана тон, оттенил брови, подкрасил глаза и губы. Леодан наблюдал в зеркале, как благодаря искусству Мамули меняется его лицо. Эта метаморфоза нравилась ему: он и впрямь ощутил себя молодой женщиной. Впервые с того дня, как он покинул дом Узмая, он был удовлетворен своей внешностью.
- Красавец, просто красавец! - приговаривал Мамуля, орудуя гримерными кисточками. - Нет, красавица! Кто теперь скажет, глядя на тебя, что ты не женщина?
- Эгон, заканчивай! - велел вернувшийся в очередной раз со входа Залман. - Театр полон, все маются ожиданием. Пора начинать.
- Ты видишь, я творю, - раздраженно заявил Мамуля, поправляя Леодану контур правого глаза. - Твои плебеи подождут. Мне нужно еще немного времени.
- Плевать на твое творчество! Мы начинаем. Кайс, Афранис, на сцену! Где Пролог? Проклятье, куда делся этот кретин?
- Я здесь, Зал, - Пролог выглянул из-за двери, ведущей на сцену. - Выходить?
- Выходи и начинай! - Залман остановился рядом с Леоданом, осмотрел юношу и улыбнулся. - Именно такой я и представлял себе Натиссу. Ты великолепен.
- Уф! - вздохнул Мамуля, опуская руку с кисточкой. - Готово!
- Не готово, - сердито бросил Залман. - Ты сам не готов. Второй акт ваш с Леоданом, а ты все еще не надел костюм. Быстрее, покрой тебя проказа!
Леодан встал с бочки, на которой сидел, сделал несколько шагов. Высокие котурны затрудняли ходьбу, но в остальном сценический костюм смотрелся прекрасно.
- Ты должен был родиться женщиной, - глубоко вздохнув, промолвил Мамуля, меняя светлый парик на темный. - Боги, как ты прекрасен!
- Эгон, перестань смущать парня, - сказал Залман, однако еще раз одобрительно хмыкнул, глянув на Леодана. - Готовься, друг мой, скоро твой выход.
- Я… волнуюсь, - шепнул драматургу Леодан. Он чувствовал себя очень неважно: лицо горело, ноги вдруг стали слабыми, а волосы на голове, казалось, шевелятся, будто живые. - Вдруг у меня не получится?
- Я тоже волнуюсь. Эта пьеса - лучшее из того, что я написал за свою жизнь. Ты должен делать свое дело. И все время смотри на Мамулю. И на меня. Я буду за сценой и подскажу тебе слова, если ты забудешь роль.
- Идем, котеночек! - позвал Мамуля, делая Леодану призывающий знак ладонью. - Добрый засранец-зритель просто умирает от нетерпения.
Следуя за Мамулей, Леодан вышел в короткий коридор, ведущий к сцене. Здесь уже стояли Хрис-Святоша, исполнявший роль правителя города, Китис и актер, игравший Пролог. На сцене шла сцена поединка между сторонниками двух враждующих семейств. Двое актеров распластались на полу, изображая убитых, прочие азартно обменивались ударами деревянных раскрашенных мечей и палиц под одобрительные выкрики из зала. Это напоминало танец - два шага вперед, оружие скрестить, потом шаг назад, снова скрестить мечи. Леодан внезапно подумал, что Каста сейчас посмеялась бы от души, глядя на этот балет. Он осторожно выглянул из-за колонны в зал - и обомлел. Амфитеатр и в самом деле был полон. Люди толпились у самой сцены, и галерки по периметру амфитеатра были заполнены зрителями. Леодан почувствовал, как внутренности, было притихшие, вновь зашевелились у него в утробе.
- Великие боги! - шепнул он. - Они же разорвут меня на части.
Хрис-Святоша по-дружески хлопнул юношу по спине и прошел на сцену. Леодан слушал монолог Хриса и внезапно понял, что старый актер бессовестно перевирает роль. На репетициях Хрис говорил совсем другие слова - это Леодан помнил твердо. В полумраке кулис на противоположной стороне сцены появилось бледное лицо Залмана. Драматург был в ярости, размахивал руками, призывая на голову Хриса все мыслимые проклятия, но Леодан не мог слышать его слов. Хрис между тем закончил свой монолог и величественной походкой ушел за кулисы, сопровождаемый жидкими аплодисментами зрителей. Со сцены уволокли "убитых", и пришло время второго акта.
- Иди! - Мамуля легонько подтолкнул Леодана. - Твой выход…
Леодан и сам не помнил, как вышел на сцену. У него появилось жуткое ощущение стыда и одиночества, словно он стоял на сцене совершенно голый, и все эти люди бесстыдно его разглядывали. Переборов сильнейшее желание убежать прочь, Леодан поискал глазами Залмана. Драматург стоял там же, где и раньше - он смотрел на Леодана с одобрением, губы его шевелились, раз за разом повторяя слова, с которых начинался текст роли:
Кто звал меня? Кормилица, ты где?
Леодан покосился в зал. На него смотрели сотни глаз - напряженно, внимательно, выжидающе. А юноша с ужасом понял, что ни слова не помнит из своей роли. Залман отчаянно жестикулировал за кулисами, на его лице блестел пот. Леодан молчал.
В зале начали смеяться. Леодан втянул голову в плечи, решив, что это над ним насмехаются, но он ошибся - по сцене, старательно раскачивая бедрами, продефилировал Мамуля. Подтолкнул себя кулаками под огромную накладную грудь, вызвав новый взрыв смеха в зале. Остановился возле Леодана. Залился мелким фальшивым переливчатым смехом, схватил руку юноши и поцеловал.
Леодан не слышал, что говорил Мамуля. Наверняка не те слова, что дал ему Залман. Наверное, что-то очень забавное, потому что зал время от времени разражался дружным смехом, от которого по спине Леодана ползли мурашки. Несмотря на всю свою растерянность он сообразил, что Мамуля проигрывает сцену едва ли не с середины. Он смотрел на ярко накрашенное лицо старого актера, слушал его слова - и внезапно почувствовал, что к нему возвращается самообладание. И когда Мамуля закончил очередную тираду и замолчал, ожидая, когда начнет говорить Леодан, юноша почти совершенно пришел в себя. Он заговорил и сам поразился тому, как же звонко и отчетливо звучит на сцене его голос:
Кормилица, скажи - знаком тебе
Тот юноша, что этим утром в храме
Стоял от нас направо и так странно
Разглядывал меня? Казалось мне,
Что взгляд его насквозь меня пронзал,
Как острый меч. Похож был на безумца
Тот юноша, но почему-то я
Вдруг ощутила странное томленье…
Он не мог разглядеть в полутьме сцены глаз Мамули, однако ощутил, что актер смотрит на него с одобрением. Он будто слышал голос Мамули: "Валяй, дружочек, ты все делаешь как надо!" Смешки в зале затихли, и Леодан чувствовал, что сотни пар глаз следят за каждым его движением, что зрители вслушиваются в его слова. Никогда прежде он не испытывал подобного чувства. Голова стала ясной, волнение ушло. Теперь он понимал, что все идет так, как должно.
Когда они с Мамулей покинули сцену, старый актер схватил его за руку и замирающим от восторга голосом прошептал:
- Божественно! Пррросто божественно!
- Не хвали меня, - ответил Леодан. - Все еще впереди. И я еще опозорюсь, вот увидишь.
- Ты справился, козленочек. Все получилось! Клянусь Пантаром, быть тебе достойной заменой старому Эгону…
Потом была сцена с Китисом, и Леодан, помня наставления Мамули, внушал себе, что перед ним не какой-то там Фаэн, и не Китис, а Вислав - человек, отнесшийся к нему с такой заботой и ставший ему бесконечно дорогим. Он едва не назвал Фаэна Виславом, забывшись, но, к счастью, вовремя сделал паузу. Зрители громко аплодировали, когда они с Китисом, взявшись за руки, покинули сцену. За кулисами Леодан жадно выпил чашу разведенного водой вина - во рту у него пересохло, язык словно распух.
Происходившее дальше Леодан запомнил смутно. Он еще несколько раз выходил на сцену, что-то говорил, жестикулировал, стараясь все делать так, как говорил Мамуля. Он и сам поразился тому, как быстро пришло время его финальной сцены - той, в которой по пьесе Натисса закалывала себя кинжалом над телом Фаэна.
Он видел, как Фаэн произнес свой последний страстный монолог и ударил себя кинжалом в грудь. Кинжал был особенный - деревянное лезвие при нажатии на острие уходило в полую ручку, а потом выбрасывалось обратно мягкой пружиной. Со стороны и впрямь казалось, что кинжал по рукоятку ушел в грудь Фаэна. Самоубийство героя зал встретил гробовым молчанием. Леодан вытер потные ладони об одежду и медленно вышел на сцену, направляясь к распростертому на ней Китису.
Вислав, сказал он себе. Это лежит мой Вислав - окровавленный, мертвый, так и не узнавший о той любви, которую к нему питает тот, кто сейчас стоит на коленях у его тела. Он навсегда останется на проклятом острове, куда потащила его эта селтонская потаскуха Каста. Они больше не встретятся, никогда. Никогда - страшное слово. Неумолимое, как сама смерть. Надо было открыться раньше, пока Вислав еще не поднялся на борт "Стрижа". А я не смог этого сделать. Испугался, что Вислав неправильно меня поймет, плохо обо мне подумает и отвернется от меня. Не использовал единственную возможность признаться в своей любви. Боги, что я натворил?!