Полоснет клинком, да не по лицу - по горлу метя.
Нет, страху Еська не испытывал - отбоялся свое, скорее уж девку было жаль. Навряд ли Божиня возьмет и переменит ее путь, как некогда переменила собственный Еськин.
- Пошли, чего встал? - Девка повернулась, вильнувши тощим задом. Одета она была срамно, в мужские порты, перетянутые на брюхе широким ремнем. Кафтан, явно шитый не по ней, болтался, что тряпье на пугале.
Светлой масти волосы перехвачены были грязною лентой.
- Чего выпялился? - Она попятилась, привычно скрываясь в тени.
И не просто скрываясь.
Тень расползлась, раскрылась, принимая ее в свои объятья. Надо же, а она с даром. И как не запечатали? Проглядели? Или не успели? Этакую на цепи не удержишь, или цепь перегрызет, или руку…
Еська шагнул за нею.
Туманная тропа легла под ноги. На ней пахло ветошью, старой спекшейся кровью, гноем и городскою сточною канавой. Кто и когда проложил эту тропу, Еська не знал, да и знать не хотел - иное знание вовсе лишнее. Он просто шел за тенью, угловатой, сплетенной из дыма отгоревших костров. И сам был таким же. Дунет ветер - и развеется тень, растянет пепел, смешает с грязью.
Но все одно не страшно.
Тропа вилась.
Не лента - след заячий, покорный воле Безликого. Пожелает он, царь столичного отребья, и распадется тропа, выкинет Еську… куда?
Хорошо, если в городе, а то, мнилось ныне, и за черту вынести способная. Слышал Еська истории про городских магиков, что заветную тропу открыть пытались, многие силы извели, да без толку. Одних вывела тропка прямиком в яму отхожую, других - за стену городскую… а про третьих и вовсе никто более ничего не слышал.
Но вот тропа вильнула, и под ногами захрустело. Знакомое место - узкий коридор, земляные стены. Да только землица плотная, спекшаяся будто бы, такую ни лопата, ни нож не возьмет. Пол укрывала смесь гнилой соломы и ореховой скорлупы, в которой что-то шуршало, шевелилось. Может, мыши, а может - и мелкая нечисть.
Девица остановилась перед дверью.
Эту дверь Еська тоже помнил.
Обманчиво хрупкая, сколоченная вроде бы из дрянных досок, покосившаяся. Такую, кажется, пинком отворить можно. Но дверь эта, лишенная ручки, на памяти Еськи выдерживала удар огневика третьего класса… нет, тогда он про классы не больно-то знал, просто поразился тому, как огненный шар, величиною с Еськину голову, вошел в дерево, его не опаливши.
И та лишь чавкнула.
А после и срыгнула сытно. Правда, уже не шар проглотивши, а глупца, которому вздумалось воевать с Безликим.
- Проходи. - Девка распахнула дверь и отвесила Еське дурашливый поклон. - Ваше боярство…
Посторониться не удосужилась.
А проходя мимо, Еська почуял, как тонкие пальцы подцепили кошель. Надо же, и заклятье обережное обошла… небось, будь он обыкновенным человеком, и не заметил бы.
Кошель Еська отпустил.
И издевательскую усмешечку девицы будто бы не заметил… у нее за поясом тоже много интересного нашлось. А особенно хорош оказался перстенек с черным камнем.
Нет, Еська вернет.
Быть может.
- Доброго дня почтенному собранию, - сказал он и шапку с головы стянул, поклонился. Чай, спина не переломится, а местное собрание этакую обходительность оценит.
Ничего-то не переменилось.
Грязный ковер на неметеном полу.
Сколоченный из досок стол. Пара табуретов.
Подстилка в углу.
И храпящий кривоносый мужичонка, обнявший огроменную флягу. Во сне он то ногою дергал, то бормотать принимался. И тогда нищий с драными ушами кидал в мужичонку камнем.
Безликий восседал на бочке, застланной алою попоной. В ногах его стояла скамеечка резная, с некогда золотыми накладками. На плечах возлежал кафтан бархатный. Подле бочки громоздились горы мягкое рухляди, которая служила местечковому царю постелью.
- Доброго, - раздался скрипучий голос.
Безликий был… безлик.
В маске ли дело? Сработанная грубо личина закрывала лицо. Но только лицо, однако же, как и прежде, Еська не способен был понять, каков из себя Безликий.
Высок он? Низок?
Толст?
Худ?
Вот вроде глядел, глядел, а не был способен выглядеть… знакомое состояние.
- Надо же, какие нонче гости у нас важные. - Голос его был неприятен. - Здоровьица вам, царевич…
- И вам. - Еська вновь склонил голову. - Только не царевич я…
Всхрапнул мужик.
Забормотал и стих, когда во флягу его со звоном камень ударился.
- От и я думаю, какой из тебя царевич? Отребье городское… ишь ты… а вырос-то, вытянулся… гляжу, и прям на душеньке теплеет. Ты ж, ирод хитрый, мне заместо сына был…
Безликий всхлипнул.
И пальцами корявыми по маске мазнул, будто слезу вытирая.
- Что ж ты меня не вытащил? - спросил Еська, стараясь улыбаться.
В душе поднялась злость.
Заместо сына?
Нет у них ни сыновей, ни дочерей. Любого продадут, коль цена будет подходящею. А то и за так, коль случай выпадет.
- Так сам же виноват. Решил, будто других умней? Кто ж тебя, ирод шалый, за руку-то тянул? Полез? Попался? Сам виноват…
В этом была своя правда.
Сам.
И винить некого. Еська и не винил, только… к чему родичем притворяться? Заботу выказывать? Иль скучно им тут сделалось?
- Но видишь, как оно вышло… тебе ль, хлюпарю охрызлому, на жизнь жалиться? Мы туточки в грязи колупаемся, а ты, глядишь, в цари выбьешье… - и вновь всхлипнул жалостливо.
Причитать Безликий умел не хуже нищих, с переливами, с перепевами. Небось при случае и слезу пустит, и приступ падучей покажет.
Скоморох.
Только… не стоит обманываться, пожелай он, и закончится Еськина недолгая жизнь.
- Ладно, буде… каждому свое, так жрецы бают. Не ведаю, сколько в том правды, но пущай… значится, тебе в люди, а нам вот туточки в грязюке… так вот антирес у меня, Рудый, возник немалый. С какой энтакой радости тебя в нашую грязюку потянуло? Соскучился?
А сесть не предложили.
Значится, уже не считают своим. Но и чужим он не стал бы, иначе не открылась бы призрачная тропа. Хотя… может, еще и не выведет.
- Дело у меня.
- У всех дело, Рудый… у всех… у Щучки вон цельная куча делов… что скалишься? Сядь ужо, не маячь. - И Безликий швырнул в девку куриною обглоданною костью.
Она увернулась и села.
На пол.
На колено положила Еськин кошель. Усмехнулась…
- И не лыбься, - велел Безликий. - Рудый у нас хоть и калечный, а руки, мнится, не потерял… покажь ей.
Еська покорно вытащил свою добычу.
И девка зашипела.
Выгнулась, что кошка драная дворовая… а Безликий захихикал.
- Видишь, дорогой, хорошо тебя учили… ой, хорошо… времечко тратили, силы… и что с того? Ушел. Забыл. Ни спасибо…
- Спасибо…
- Одним спасибом жив не будешь.
К этому Еська тоже готов был. Он вытащил из рукава кошель и кинул Безликому.
- Вот… откупное. Если не изменились правила.
- С чего б им меняться-то? - Безликий поймал кошель на лету, положил на колено, подцепил пальцем и вытряхнул содержимое.
Заблестело золото.
И нищий, который вроде бы придремал, встрепенулся, подался вперед…
- Сиди, - шикнул Безликий и, подобрав монетку, попробовал ее на зуб. - От… никакого понимания… пришел, денег кинул и, мнишь, свободным стал? Что ж… благодарствую тебя, царевич Рудый, за тое, что правила соблюл…
- Там с лишком будет. Компенсация…
- Ишь… выучился… слово-то какое мудреное… ком-пен-са-ция… язык свернешь, а то и розум. Вот ты, Щучка, этакие словеса знаешь?
Девка мотнула головой.
- Не знает… и я… а вот он - знает… поглянь, хорош?
Девка встала.
Обошла Еську кругом, не спуская взгляду.
- Нет.
- Упрямишься, коза драная… дочка моя… единственная. Послала Божиня в старости утешение… чтоб не затух с тоски… сядь. Значит, не хорош? И чем же?
Девка плечиком дернула.
- А по мне, так самое оно… поглянь. Молод. Рожа лоснится. Пущай и не царевич, а все одно при боярах. И слышал я, что пожалуют титул ему, землицы… заживет он богато домом своим. Честным человеком станет.
Еська стиснул зубы. Ох и не нравился ему этот разговор… может, правы братья, не стоило сюда лезть? А он вновь не послушал. Сунулся. И если вдруг случится чего… сам влез, сам и выберется.
Как-нибудь.
- А ты не маячь… стоишь как неродной. Сядь куда-нибудь и давай, чеши языком, сказывай, что у тебя там за беда приключилась…
- Мне бы узнать, о чем городские крысы шепчутся. - Еська присел на колченогий табурет. - А еще не появлялся ли в городе человек, которому особый товар нужен был…
- Особый товар всем нужен, - растягивая слова, произнес Безликий. Он подхватил золотую монетку и кинул в храпящего мужика. - От же… пропащая душа… алхимиком был… и есть… мозгов не осталось, но зелья мутит такие… куда вашим магикам. Что за товар?
- Амулет огненный… первого уровня. Полной зарядки… и еще информация.
- О ком?
- Обо мне… братьях… о боярыне Гордане…
- Это которая с любови большой померла?
Девка фыркнула.
- А ты морду не криви… ишь, разбаловалась, совсем край потеряла. Думает, что коль мы одною кровью повязаны, то все ей спустится… шалая, от шалая… никакой управы на нее.
Безликий покачал головою. И послышалась в голосе укоризна.
И вправду беспокоится?
Или играет в беспокойствие? Но зато понятно, отчего зубы у девки целы. Небось и на каторге не посмеют дорогу Безликому перейти. А царским людям он - не указ, вот и подпалили лицо клеймом.
- …о том, кто на рынке шарфик покупал… он торг долго вел, чтоб наверняка запомнили. Под личиною был, но, может, повезет, и найдется кто, кто сумел под личину заглянуть?
- Может, - благосклонно согласился Безликий. - А то ты рынку не знаешь. Там люду всякого тьма… кто-то да всенепременно б узрел интересное…
И замолчал.
Маска деревянная.
Руки бледные, гладенькие, что у боярыни. Небось нисколько не утратили прежней прыти.
- Чего ты хочешь? - со вздохом произнес Еська.
Денег?
Безликий вовсе не беден. Ему кланяются десятиной и нищие, и шлюхи городские, и воры, и разбойники, и прочие, кому случилось просить о помощи.
Полны подземелья золота.
И каменья драгоценные есть. И сложно сказать, чего именно там нету… и пожелай Безликий, зажил бы он своим двором, ел бы на золоте, спал бы на шелках…
- От и разумный… - восхитился Безликий. - Видишь, Щучка… такого жениха поди поищи…
- Нет.
- Будешь кобенится, к шлюхам отдам. Пущай поучат тому, как с мужиком говорить надобно, а то выросла… баба сладкою быть должна. И покорною. А ты у нас, что полынь… тьфу, одна отрава. Значит, Рудый, припекло задницу-то?
Еська пожал плечами: припекло. Наверное, не настолько припекло, как могло бы быть, но… чем дальше, тем меньше нравилось ему происходящее.
- И мне бы еще знать, что люди говорят о… магиках, которые в Акадэмии. - Он осознал, что отступать ему некуда. Какую бы цену ни назвал Безликий, Еська примет.
И будет молиться Божине, чтоб цена эта посильною оказалась.
Впрочем, Безликий хоть и глумится, но знает, сколько и с кого взять. На жалость рассчитывать не стоит, но и безжалостным местного царя не назовут. Каждому по возможностям. А свой договор он исполнит честно. И значит, просить надо, пока слушают…
- Ишь, какой любопытный. - Безликий цокнул языком. - Иль наглый? Ты-то как думаешь?
- Гнать, - сквозь зубы выдавила Щучка, нисколько не устрашенная перспективою оказаться в дурном доме. То ли уже бывала, то ли знала, что тятька грозится, да дальше слов не пойдет.
- Слышь, Рудый, чего говорит? Никакого разумения… безголовая… в матушку… уж я-то ее учил, учил уму-разуму… не один кнут обломал. И что, думаешь, вышло? Нет… была дурою, такой и померла…
Левый глаз девки дернулся.
А губы растянулись в диковатой ухмылке.
- Эта тоже… ты с нею, Рудый, построже. Бей бабу молотом, будет баба золотом. Слыхал народную мудростю? Народ запросто так баить не станет.
Безликий стряхнул с колен золотые монеты, и они покатились, заставив нищего дернуться. Но встать без дозволения он не посмел.
Затих, уставившись жадным взглядом на солому.
А в ней уже шубуршало, шевелилось… точно не крысы. Крысам-то золотишко без надобности.
- Я не… - вскинулась было девка.
- Цыц, шалава… - велел Безликий, и она, сверкнув глазьями, заткнулась.
Разумно.
Ни к чему лишний раз злить того, кто и без причины зол постоянно.
- А ты, Рудый, слушай мою царскую волю, - и ногою стукнул.
Нога ж та - в сапоге дырявом, веревкою перетянутом. Пальцы черные торчат из раззявленной пасти, шевелятся. И воняет… Еська уже позабыл, как тут воняет.
Одежду потом только выкинуть.
- Исполню я твою просьбу, так уж и быть, - милостиво произнес Безликий. - Но и ты уважь старика, исполни мою…
По спине поползли мурашки.
Предчувствие было не то чтобы нехорошим… отвратительным.
- Видишь, Рудый, дочка у меня, хоть и без царя в голове, а все одно родная кровь… от родной крови грех великий отрекаться…
Щучка закатила очи, видать, речь этакую она слышала не в первый раз.
- А чего родителю для кровиночки хочется? Чтоб жила в покое и достатке…
- Я не хочу…
- А тебя, дура, не спрашивают. Пасть заткни и сиди тихо.
В Щучку полетела уже не куриная кость, но полновесная монета, которая ударила наглой девке аккурат в лоб. И единственное, о чем Еська пожалел, что удар этот был не настолько силен, чтобы лоб треснул.
Девка поморщилась.
- Так вот, Рудый… ты у нас парень холостой… с этою… как его там… пырсктивою…
- Перспективой, - поправила девка, лоб потирая.
- Во-во, с нею самою… мордой хорош, что кот на выгуле… в милости царское… чем не жених.
Сперва Еське подумалось, что Безликий шутит.
Конечно.
Шутит.
Не всерьез же о том…
- А у меня девка заневестилась. В самом соку… эй ты, шалава, скинь кафтанчик, покажи товар мордой.
Девка нехотя, но подчинилась. А от взгляда, которым она одарила Еську, ажно икнулось. Не прокляла бы… с этакой станется. Без кафтана она была еще более страшной, чем в нем. Из ворота драной рубахи выглядывали острые ключицы, полы расходились, и виднелся впалый, посеченый шрамами живот.
Еська закрыл глаза, чтоб не видеть этакого счастья.
- Что, не нравлюся? - шипящим голосом поинтересовалась девка. - Ты мне тоже…
- Ничего, - ответил Безликий со смешочком. - Стерпится - слюбится… ты, Рудый, не спеши морду кривить. Девка - огонь. Лупи почаще, чтоб знала хозяйскую руку, и будет тебе крепкое семейное счастие, как о том жрецы бают…
Он определенно сошел с ума.
Он…
В прорезях маски глаз не различить, да и темно.
- А заодно уж приглядывай, чтоб не прирезала ночью. С нее-то станется…
Девка потянулась за кафтаном.
- Вона, прежнего-то женишка живо на тот свет спровадила. Уж не знаю, чего там они не поделили…
Щучка губу закусила, крепко, до крови.
А ей происходящее нравится еще меньше, чем Еське. Если так, то… быть может, выйдет договориться? Безликому-то золото без надобности, а вот ей, глядишь, и пригодится.
Или не золото.
Матушка на многое способна и в малой просьбе не откажет.
И если так…
- Хорошо, - произнес Еська, хотя простое это слово далось ему с трудом.
- От! - Безликий хлопнул по колену. - Знал я, что Рудый наш - хлопец мозговитый… скоренько разберется в выгоде своей. И упорствовать не станет. Упорствовать тут глупо…
Мелькнуло что-то перед самым носом да и вошло в дверь заклятую ножом острым. По самую рукоять вошло. Еська лишь сглотнул.
А ведь всего-то предупреждение.
Не всерьез даже, забавы ради… если б всерьез, то не в дверь полетел бы ножичек, но в плечо. Аль в ногу. Аль еще куда, чтоб с болью, но не досмерти.
- И не обманет старика… это ж совсем совести не иметь надо, чтоб пожилого человека в заблуждение ввесть…
По спине холодок побежал.
Только отвечать Еська не стал - себе дороже… как-нибудь да сладится потом.
- Но раз согласный, то и тянуть нечего… эй ты, сходи за нашим… от Рудый, прям в слезу вгоняешь. Была у меня дочка, а тепериче и сынок появится… чтоб вам обоим… чего сидишь? Пшел, сказано… - Безликий шикнул на нищего, и тот кубарем скатился с табурету. Поскакал на одной ноге, вместо второй была деревяшка, которая о пол стучала как-то очень уж громко.
Еська не разглядел, когда и где нищий сгинул. Оно и понятно, пусть и надежна туманная тропа, пусть и хранит много секретов зачарованная дверь, а все одно не в крысиной натуре одним ходом жить. Иные найдутся.
- Ты не думай, Рудый, не шалава она вовсе. Это так, красного словца заради и бабьей подлючее натуры… а так… никто б не посмел. Все ж знают… а ты, дурища, глазами не зыркай. Чего тебя тут ждет? Отойду я, и ты не удержишься… небось, первым делом туточки на столе и разложат. А чего останется, крысам спустят.
Девка молчала.
Зло. Нервически. А ведь и вправду с нее станется ножом и по горлу.
- У нее дар имеется. - Еська отвел взгляд. Все ж жениться, тем паче на этаком сокровище, он готов не был. - Отправь в Акадэмию…
- Клейменую?
- За что?
Он имеет право знать, раз уж ввязался.
Связался.
- Да… за женишка свово… был тут один… боярского роду… скотина, не чета тебе, Рудый. Я-то всею душенькою своею веры преисполнен, что ты у нас парень с розумом и пониманием. - Безликий мазнул по маске кулаком.
И снял.
Этакого на памяти Еськиной не случалось.
Да что этакого… и разговоров, слухов малых, которыми кишит дно городское, что постель нишего вшами, и то не долетало. Маска, коль уж случалось счастливчику добыть ее, прирастала к лицу намертво.
Так говорили.
И добавляли, что с нею и удача приходила.
Силы.
Злость. Такая злость, которая розум дурманила, оттого и боялись Безликого, оттого и не спешили дознаваться, кто ж ныне маску заветную примерил.
Оттого…
- Игрался он… проигрывал… много проигрывал. Другого небось за долги к стеночке прижали. - Безликий поскреб шершавую красную щеку, мелкими язвочками покрытую. - Свербит, паскуда этакая…
Он был знаком.
Странно как.
Зато и понятно, что дело отнюдь не в волшебной силе, которая с маскою достается, не в том, что ей благодаря Безликий знает каждого из подданных своих, что нищего скаженного, что распоследнего мальчишку, взятого в ученики.
- …я велел ко мне вести. И сказал, что, мол, или заплатит он, как должно, или худо ему сделается… сперва-то не поверил. Кричать стал, дескать, боярин он. И закона такого нетути, чтоб ему ущербу чинить. Не знаю, я человек простой…
…ой, лукавит.
Прежде-то Еська иначе на него глядел. С восторгом. С завистью. И всею сутью своею желал подобным стать.
А то и больше.
Везуч был он, еще не царь, но точно воровской царевич, легок на руку. И стало быть, не подвела удача, подфартило ему… когда?
Уж не тогда ли, когда сам Еська под плетку лег?
…и как добрался?