Разговоры мужчин среднего возраста - Квартет И 4 стр.

ГЛАВА ПЯТАЯ "Нашим женщинам, с любовью и ненавистью"

А вот интересно, если мужчине нравится женщина, то он дол­жен ее завоевать, то есть победить. А если женщине нравится мужчина, то она, чтобы его завоевать, должна ему сдаться, т.е., по сути, проиграть. Получается, что мы играем в обычные шаш­ки, а они в поддавки. Выигрывают, проигрывая... Кривая женская логика. Вот всё у них так!

САША. Смотрите, мы сейчас рассуждаем - четыре мужика. Та­кими нашими мужскими мыслями. А женщины - они, правда, от нас чем-то принципиально отличаются?

СЛАВА. Нет, вообще, они, конечно, ближе к нам, чем, напри­мер, пингвины. По крайней мере, говорят с нами на одном языке... хотя... Вот, пришла, задала вопрос. Очень настойчиво спрашивала, видно, что ей это важно. Я начал отвечать - и вдруг понимаю, что она ушла. Ей было важно задать вопрос, но совер­шенно не интересует ответ. Это что? И чем оно мне ближе, чем пингвин? Он хоть вопросов не задает...

САША. Ага, или почему, если я, зная, что она всегда опаздывает на час, просил, очень просил именно сегодня, только один раз не опаздывать, почему она опоздала на два часа?

КАМИЛЬ. А почему, когда она из другой комнаты начинает за­давать мне вопрос, и я слышу из него последние два слова, вот так "бл-бл-бл-бл-бл-бл-бл зеленые очки", я спрашиваю "что?", а она говорит "зеленые очки"? Почему она повторяет ровно то, что я слышал? Как ей это удается?

ЛЕША. А почему в ресторане ей всегда не нравится то, что она заказала, а мое нравится, и она ест из моей тарелки, а я говорю: "ну, закажи себе то же самое", а она говорит "да нет, зачем, я только попробовать" - и съедает половину. А я хотел именно это количество мяса и это количество картошки. И мне не жал­ко, просто я не люблю, когда у меня из тарелки едят, и к этому уже надо привыкнуть... да и жалко тоже!

САША. Или, вот, пришел с ней в компанию. И она стала что-то рассказывать, чего не должен слышать кто-то из присутствую­щих. Ну, например, про бывшую девушку одного из гостей, ко­торый сейчас пришел с новой девушкой. И ты ее так аккуратно толкаешь ногой под столом. А она смотрит на тебя, и говорит: "Что?" Ты так: "Что "что"?"... негромко, стараясь как-то свести на нет. А она как раз громко: "Что ты меня толкаешь ногой под столом? Что я такого рассказываю?" И все всё сразу понимают, включая ту девушку, а виноват во всем ты.

СЛАВА. А этот вопрос "Зачем?", ну, когда я говорю: "Поеха­ли ко мне", а она спрашивает: "Зачем?" Вот как отвечать? У меня же дома не боулинг, не кинотеатр. Что я должен ска­зать: "Поедем ко мне, один или два раза займемся любовью, мне точно будет хорошо, тебе - может быть, а потом можешь остаться, но лучше, если ты уедешь"? Если я это скажу, она же не поедет, хотя знает, что мы именно для этого и едем. И я го­ворю: "Поедем, у меня огромная коллекция дисков, возьмешь чего-нибудь послушать". И ее это устраивает. Почему я дол­жен врать?

КАМИЛЬ. А у меня у одной знакомой в молодости был неудач­ный роман, и она, видимо, считала себя виноватой... решила себя наказать... унизить. За две недели переспала с кучей вся­ких левых мужиков - шоферов, барменов... сделала себе боль­но. И я сначала сочувствовал... а потом подумал - а почему она себя именно так унизила? Она же могла себе глаз выбить... или палец отрезать. И было бы больно. А насчет унизить - посиди в переходе, попроси милостыню. Хочешь совместить - пожа­луйста, вокзал. Там тебя и менты трахнут, и бомжи унизят, а если повезет, то и глаз выбьют. А она-то, вроде, поунижалась... но как-то при этом и удовольствие получила.

ЛЕША. Или - расстался ты с ней... ну, она тебя бросила. И ты ей пишешь: "Я больше никогда не буду тебе писать. Это мое последнее смс. Я понял, что ты мне чужая, непонятно, что я так переживал. Больше не переживаю, прощай". А она не отвечает. Тогда пишешь второе последнее: "Могла бы и ответить. Все-таки, нас с тобой что-то связывало..." Потом еще: "Хочу поде­литься радостью - я перестал о тебе думать. Вообще. Так что, не звони". А она и не звонит. Тогда уже совсем запрещенный при­ем: "Знаешь, а кроме тебя, оказывается, есть еще красивые жен­щины". И все равно - ничего. И так еще сто последних сообще­ний... А самое последнее - "Неужели нельзя быть нормальным человеком и хоть раз ответить?" И уже перестал писать, и еще месяца два прошло, и вдруг приходит от нее: "Снег идет. С пер­вым днем зимы!"... Ну, не суки?

СЛАВА. А самое ужасное, когда вчера все было замечательно, а сегодня пришла смс-ка "Прости, мы больше не будем вмес­те. Пожалуйста, не звони и не пиши. Я желаю тебе счастья". И ты не понимаешь - почему? Мало того, что тебя бросили, так дополнительный кошмар, что ты не можешь объяснить - почему? И, естественно, звонишь ей, пишешь, а она не отвечает. (Леше). Ну дальше... как ты сказал... Но я нашел ответ на вопрос "почему?". Знаете какой? "Потому что". Нет, я совершенно не иронизирую. Это абсолютно точное объяснение ее поступка. Просто "потому что". У женщин, вообще, многое объясняется этим.

САША. Да всё...

ЛЕША(сидит, задумавшись и вдруг меняет тему). А вы заме­чали, что гораздо больше любишь того, из-за кого мучаешься... Мне девушка как-то сказала: "Пожалуйста, не делай мне боль­но. Я тебя и так люблю, а если ты сделаешь мне больно, я тебя вообще никогда не забуду". Точная штука, да?

СЛАВА. Да. А вот признание тебя хорошим человеком в устах женщины почему-то звучит как оскорбление. Они же обычно как говорят: "Нет, ты очень хороший человек, но...". И сразу понятно, что она любит не тебя, а кого-то другого, и то, что ты хороший, должно служить тебе утешением... почему-то. Она меня не любит, зато я хороший человек. Она любит какого-то козла, урода... а я хороший. А меня же в детстве учили "будь хорошим - и тебя все будут любить". А это, оказывается, во­обще ни при чем.

САША. А представляете, если бы так было - она говорит "ты плохой, я тебя не люблю". А ты так: "Секундочку! Жди меня здесь, никуда не уходи". Идешь и исправляешься - начинаешь хорошо учиться, никуда не опаздываешь, бабушек толпами через дорогу переводишь, а в конце недели приходишь и - бац! ей на стол дневник, где все пятерки, и так: "Ну что?" И она та­кая: "Нет, ну, всё, конечно, люблю!" Припер ее к стенке.

ЛЕША. На самом деле, за то, что ты хороший, с тобой могут даже один раз переспать... с формулировкой "ну, надо же хоть что-то ему... в конце концов, он же такой хороший" - и спят с тобой, окончательно унизив тебя этим сексом из благодар­ности...

КАМИЛЬ. В общем, плохим надо родиться. А если уж ты хоро­ший, то неси свой крест... может, тебя когда-нибудь кто-нибудь и полюбит... бедненького...

САША. Так что, получается, любят только плохих?

КАМИЛЬ. Да это вообще неважно... тебя либо любят, либо не любят. Почему-то.

СЛАВА. Потому что.

ГЛАВА ШЕСТАЯ "Да, елки-палки, на тот же штырь!"

А вот почему "одна заблудшая овца, вернувшаяся в стадо", до­роже богу, чем целое стадо порядочных овец? Потому, что инте­реснее? Пошла по рукам, воровала, сквернословила... всякие там связи - с быком, с конем... с хряком хотела, не получилось, пья­ные были оба, убила кого-то в пьяной драке копытом, валялась в грязи... - и вдруг раскаялась. Пришла к богу и говорит: "Не могу больше, каюсь". Вот это сюжет. Есть за что деньги платить. Зрителям - за билеты. Овце - за съемочный день.

Стоят на лестничной площадке и курят - ну, разумеется, кроме Славы, который не курит.

САША. А помните, как клево было летом на даче в кинотеатре? Отстоял очередь, купил билетик синенький за 10 копеек и идешь наслаждаться. "Фантомас"! "Зорро"! Фильмы с Пьером Риша­ром. А американские фильмы - это же вообще... ничего лучше быть не могло... даже фруктовое мороженое за семь копеек.

КАМИЛЬ. А сейчас смотришь кино - и все не то. И я думаю - это во мне дело, или в них? Когда они начали штамповать это все из фильма в фильм? Или когда меня это начало напрягать?

ЛЕША. Вот, например, момент, который есть в каждом боеви­ке, когда главный плохой держит на мушке главного хорошего, но не убивает, а начинает рассказывать, почему он его сейчас убьет. Он же наверняка смотрел такие фильмы - пусть даже не со своим участием - и знает, что пока он говорит, главный хо­роший обязательно развяжется, дотянется до кнопки, и на него сверху упадет пятитонный грузовик, который туда подвесили продюсеры фильма.

САША. Или под ним откроется люк, и он рухнет на металличес­кий штырь. И будет удивленно смотреть: "Да елки-палки, на тот же штырь!"

ЛЕША. Знаете, почему он тянет? По-моему, он просто хочет вы­сказаться. У него же сейчас невероятная аудитория. А кто бы его слушал, если бы он не держал пистолет у виска Брюса Уиллиса?

САША. А я знаете, о чем мечтаю? Чтобы у них произошла какая-нибудь накладка. Ну, скажем, уже Брюс Уиллис держит главно­го плохого на мушке, и вдруг какая-то глупость, он чихнул, и у него поясницу заклинило, так: "стоять!.. а...а...апчхи!.. ой...ой". И уже плохой спрашивает: "мистер? с вами все в порядке?", а у Уиллиса еще из носа сопелька, и он такой: "в порядке... у вас не будет платочка?" И через боль: "вы, главное, никуда не ухо­дите, стойте здесь, я вас обязательно арестую или убью... только мне сначала в медпункт". И мир остается неспасенным!

СЛАВА. А может уже какая-то баба, наконец, отказать Майклу Дугласу? Как бы это потрясло зрителя - он только к ней, а она - "нет". Он такой: "Как, подожди? Я Майкл Дуглас", а она такая - "ну, нет". Осилил бы его актерский талант такую неожиданную для него ситуацию?

ЛЕША. Или даже не отказывает, а просто говорит - "хорошо, но в презервативе". А у него с собой нет. И у нее нет.

СЛАВА. И ни у кого из съемочной группы не оказалось...

ЛЕША. И он как дурак ходит по комнате - в трусах и носках, не знает, что делать. Не может двинуть вперед сюжет. А? Как вам поворот?

КАМИЛЬ. Нет, не дождемся, у них все по схеме. Вот в трилле­ре - там все либо маньяки, либо жертвы маньяков, либо по­лицейские, которые ловят маньяков. Нет обычных людей, которые просто живут, работают и ничего не знают про мань­яков. Если фильм не про прыщики, то ни у кого прыщиков нет. А если вдруг у героя на плече маленький прыщик, то че­рез 5 минут оттуда вылезет страшное чудовище.

СЛАВА. А эротические фильмы? Там вообще нет случайных людей - все озабоченные, все трахаются. А если вдруг и идут на работу, то только чтобы трахнуть секретаршу.

КАМИЛЬ. Почему только секретаршу? Практикантку из другого отдела, зашедшую по ошибке, потом клиентку, которая пришла чуть раньше, все видела в неплотно закрытую дверь, завелась и сама набросилась. А за всем этим в щелку наблюдает бухгалтер и тайком мастурбирует.

ЛЕША. Никто не занимается домашними делами, например, не пылесосит, а если и пылесосит, то обязательно в короткой юбке, в туфлях на высоком каблуке и с накрашенными губами - и то только для того, чтобы проходящий мимо сантехник не дай бог не пошел на кухню чинить кран. Не за этим его приглашали в этот фильм.

СЛАВА. Причем сантехник приходит холеный, чистый, с вот та­кими (показывает) плечами. Обязательно в джинсовом комби­незоне на голое тело.

ЛЕША. Непонятно, почему он до сих пор работает сантехником, а не идет сниматься в порнофильмах.

САША. А в триллере в душе моются только женщины, и только для того, чтобы на них там напали. Причем, если это главная ге­роиня, то ее спасут, а если нет - зверски убьют. Скрипнет дверь, чья-то рука отдернет занавеску, крик, и на кафель брызнет кровь.

СЛАВА. А в эротическом фильме она в душе мастурбирует и даже не подозревает, насколько же ей повезло, что она мастур­бирует не в триллере.

КАМИЛЬ. А вот типичный герой боевика. Обязательно в отстав­ке - либо он бывший спецназовец и отказался истреблять стадо мирных камбоджийцев, либо бывший полицейский, давший в морду коррумпированному начальнику. Но, когда происходит что-то по-настоящему страшное, спасти всех может, почему-то, только он.

САША. А он отказывается, потому что он жене обещал больше ни в чем не участвовать.

СЛАВА. И тут, слава богу, плохие убивают его лучшего друга.

ЛЕША. Да-а!.. Как он теперь в одиночку расправится с арми­ей негодяев, зависит только от отсутствия чувства меры у сце­наристов.

КАМИЛЬ. Он говорит жене, что идет в супермаркет, а сам хва­тает базуку и предупреждает: "У нас есть три часа. Потом Мэри начнет волноваться".

ЛЕША. А это для него самое страшное.

КАМИЛЬ. Поэтому, когда она ему звонит - а тут бой, все взры­вается - он тут же берет трубку. Она спрашивает: "Что у тебя там?" А он ей - "представляешь, бутылку пива уронил. Такой шум подняли". Она ему: "купи хлопья, молоко и, обязательно, черничный джем".

САША. И вот он всех победил, возвращается домой на машине, которую несколько раз переехал танк, и достает из багажника пакет с продуктами. Она такая: "Что с машиной?!" А он: "Да, тут всякие... ездить не умеют..." Она смотрит в пакет: "А где джем? Ну, почему тебе ничего нельзя поручить?"

КАМИЛЬ. А он обнимает ее и незаметно ставит на стол баночку черничного джема...

ЛЕША. ...и тут открывается дверь и входит президент Америки. И говорит: "Госпожа Холден, ваш муж только что совершил ге­роический поступок..."

КАМИЛЬ. А он делает президенту всякие знаки, мол, только не при Джессике... но поздно.

САША. Она поворачивается к нему: "Ты же обещал!"

СЛАВА. Тут входят журналисты, и телекамеры снимают, как он бегает от нее вокруг президента, и президент получает тапочком по голове.

ЛЕША. И, главное, это такая глупость, и еще штамп, и сто раз было - а ты сидишь, и у тебя слезы. Ты думаешь: "что происхо­дит? прекрати немедленно, это ж полное говно!" - и рыдаешь.

САША. А это на уровне рефлексов: сунул два пальца в рот -тошнит, ударил себя молотком по голове - больно. Вот, по­жалуйста, те же два пальца - взяли девочку из детдома, она весь фильм такой волчонок, не принимает никого, а в конце женщина, которая ее удочерила, забирает у нее со стола та­релку, девочка говорит "спасибо..." и через небольшую паузу "...мама". И сразу у женщины плечи затряслись, и крупно - та­релка, и в остатки борща падают две слезинки. И все в зале гарантированно рыдают.

СЛАВА. А вот - еще сопливее; двое влюбленных, и вдруг, ко­нечно, оказывается, что она смертельно больна и вот-вот ум­рет. И они решают провести эти дни, не думая ни о чем - пьют глинтвейн, катаются в машине с открытым верхом, танцуют босиком под дождем...

ЛЕША. И вот они лежат на песке, смотрят в рассветное небо, и он ей говорит: "я найду доктора, он тебя вылечит, и мы бу­дем жить в доме на берегу моря, у тебя будет трое внуков...", говорит, говорит, и камера отъезжает, и мы видим, что она уже умерла - тихо, чтобы его не напугать, а нас еще больше рас­трогать.

САША. И финальный кадр - он 80-летний кладет букетик на ее могилу, и сразу ясно, что он всю жизнь хранил верность этим трем дням. И опять все рыдают.

КАМИЛЬ. И, кстати, из этого даже можно сделать очень хоро­ший фильм. А можно - плохой. Но в этом месте рыдать будут и там, и там. Это - как снег под красивую музыку.

ЛЕША. А вот как отличить слезы от этого, допустим, плохого фильма от слез, которыми ты плачешь на фильме "Летят жу­равли"?

СЛАВА. Ну, как? Это великое кино! Там все искренне, по-настоящему.

КАМИЛЬ. А тебе скажут, что то - тоже великое кино, очень жиз­ненное.

СЛАВА. Нет, подожди, там актеры какие! а операторская работа!

КАМИЛЬ. И здесь - какой-нибудь Том Круз.

СЛАВА. Какой Круз? Да пошел он в жопу!

ЛЕША. Вот. И это единственный аргумент.

КАМИЛЬ. А потому что нет критериев.

Темнота, потом луч света - Саша сидит на краю ванной.

САША. А вот тоже... сюжет для фильма. Мужчина. Женат срав­нительно давно... и довольно удачно. И вдруг - роман, лето, три месяца безумных... короче, решился уйти. Рассказал все жене, забрал вещи - и вот он у нее. И сначала все чудесно, а потом он приходит с работы, а она смотрит "Мою прекрасную няню". И ей нравится. А они с женой всегда смеялись над теми, кто эту фигню смотрит. Пошли ужинать... нет, все хорошо, но как-то... не по-домашнему... а, вот, она картошку не так пожарила, поло­винками, а он любит кружочками тоненькими, чтоб аж просве­чивали... И сразу мысль: "А когда уже домой?" И понял, что, а вот - это же он дома. Но потом собрался, сказал себе: "ты давай, не это, ты посмотри на нее - красавица, ноги длинные, глаза..." Поцеловал ее, и прямо на кухне занялись любовью ... невероят­но. Пошел в душ и засобирался... а куда? Сел на ванну, подумал: "а как бы сейчас было приятно стоять в дверях минут двадцать, целоваться, говорить "нет, ну, я не могу уйти... прогони меня". А она чтоб говорила "я тоже не могу..." И вдруг понимает, что она и нужна-то была только для этого. Чтоб от нее хотелось до­мой. И что ему никогда не было интересно, что она, например, делает, когда он ушел. Как она спать ложится... где у нее чулки лежат... не надо было это ему. И чего теперь делать?

Темнота.