– Да?.. – заинтересованно произнёс Боря – Ладно, подходите в ординаторскую после отбоя… Сухов, говоришь… Посмотрим, что за Сухов! – процитировал он незабвенного Верещагина.
После отбоя в ординаторской негромко звучала гитара, попивался чаек с каменной твёрдости пряниками и малой толикой спирта, велась неторопливая беседа, и вообще было уютно, душевно и при некоторой доле воображения можно было представить, что ты не в армии, а где-нибудь в общаге медучилища. Правда, женский пол отсутствовал, но Боря, ужасно довольный этой посиделкой, пообещал к следующему своему дежурству договориться с вольнонаёмными медсестричками Наташей и Клавой и принести спирта.
– Ты завтра ко мне зайди. Покажешь некоторые вещи… И вообще я очень многого не слышал раньше, – признался мне Боря.
– А что я скажу, куда пошёл?
– Скажешь, на процедуры пошёл…
– К тебе на процедуры с другим диагнозом ходят! – заржал Андрей.
– Херня! Не дрейфь, Андрюха! Скажешь, я вызвал, если будут его искать. Для консультации!
– Ещё один херовый доктор? Консилиум, бля! Да что тебе, горит что ли? Успеешь. Не завтра его выписывают, недели две точно проваляется, – выпустил дым в форточку Олег.
Я сидел в продавленном кресле, перебирая струны. Инструмент, как ни странно, хоть и был дешёвым изделием Благовещенского комбината музыкальных инструментов, но имел очень красивый мягкий и глубокий звук. На пару сотен гитар одна хорошая попадается, и видимо, это она и была…
Финальный аккорд гулким эхом затих в глубине темно-янтарного корпуса.
– Олег, дай сигарету.
– Держи! – Олег протянул пачку.
– "БАМ"… Никогда таких не пробовал.
– Попробуй! – Олег хитро улыбнулся.
Я, прикурив, затянулся. Мятный холодок ментола проник в лёгкие.
– Нихера себе! Это что, наши сигареты с ментолом выпускать начали?! – удивился я и ещё раз затянулся – Ну, точно, ментол!
Андрюха довольно захохотал:
– Ага! Жди! Выпустят они, как же! Это Олежкино ноу-хау!
– Не понял…
– Сейчас поймёшь! – Олег вытащил из шкафа пузырёк с бесцветной жидкостью и непочатую пачку сигарет. Вскрыв её, он сковырнул пробку с пузырька, заткнул его большим пальцем, тряхнул, и мокрым пальцем провёл по фильтрам сигарет. – Всё! Получите!
– А что это за зелье?
– Жидкий валидол! Содержит девяносто процентов чистого ментола.
– Круто! Я возьму парочку?
– Да бери всю пачку, чего там! – расщедрился Олег
– Не, расстреляют всё сразу. Лучше пусть тогда у тебя лежит, будешь выдавать по одной…
***
– Слушай, мне кажется, это должно в другой тональности звучать. – Боря взял несколько аккордов – Так примерно.
– Правильно кажется, оно так и звучит. Просто у меня голос ниже, вот и поменял тональность под себя. Легче петь.
– А в оригинале как оно идёт?
Ответа Боря получить не успел.
– Кр-р-расин!!! Где этот человек и пароход!?. Кто его сегодня видел!? – раздался в глубине коридора голос начмеда.
– Левин! – запаниковал я. – Борь, щас нам вставят… Я ведь полдня тут у тебя сижу…
– Херня! – невозмутимо ответил Боря.
Дверь распахнулась, вошедший начмед недоуменно уставился на меня:
– А ты что тут делаешь?! Красин! Он, что, ещё и по твоей части лечится, что ли?! Я балдею с этого зоопарка!
– Да нет, товарищ майор, я его попросил мне на гитаре показать кое-чего.
– Бля!!! Это не санбат! Это ансамбль песни и пляски какой-то! Марш в палату! – рявкнул на меня Левин. – Музыканты, мать вашу!
Прошло около недели, и вот, Красин снова заступил дежурным. Ждал этого дня он сам. Ждали мы, ждали, я полагаю, и вольнонаёмные медсестрички Наташа и Клава, которых Боря пригласил составить нам компанию на вечер. Ещё он намекнул мне на возможность продолжения знакомства с Наташкой, которая была старше меня всего на пару-тройку лет, поведал, что ей нравятся песни Антонова, и порекомендовал мне наморщить ум и вспомнить что-нибудь из его репертуара. Воодушевлённый этой перспективой, я настолько был уверен в продолжении знакомства дома у Наташки, которая жила неподалёку от санбата в посёлке, что выклянчил у Борьки брюки, кроссовки и куртку, которые припрятал в процедурной за титаном. И вот, наступил вечер…
– Здорово! – Наташка мечтательно прищурилась и потянулась в кресле. – А сыграй эту… "Пове-е-есил свой сюртук на спинку сту-у-ула музыкант…" – знаешь?
– Знаю, только слова не все помню.
– Я помню, Олег помнит. Ты играй, мы споем… – Наташка одарила меня долгим взглядом и многозначительной улыбкой.
В ординаторской горела настольная лампа, создавая приятный полумрак, на столе стоял чайник, открытая банка сгущёнки, пакет печенья, ещё что-то, принесённое с собой боевыми подругами. Опасений, что нас кто-либо услышит, не было, так как ординаторская находилась в левом крыле здания, равно как и весь лечебный корпус, а палаты и столовая в правом. Левое крыло отделялось от правого дверью, ключ от которой находился в кармане у Бори. Второй ключ был у начмеда. Третий, запасной – в специальном шкафу в казарме санбата под печатью и охраной дневального. Для поднятия настроения Боря добавил в кружки с чаем по чуть-чуть спирта. Пьяными не были, но лёгкий хмель присутствовал. Как раз то, что нужно. Песни перемежались анекдотами, анекдоты рассказами и байками… Я, памятуя о том, что женщины любят ушами, старался изо всех сил, и все чаще и чаще ловил на себе откровенные взгляды Наташки. Девица была без комплексов, и думаю, наверняка уже принимала у себя и Красина и обоих фельдшеров. Клаве было лет двадцать пять-двадцать семь, она сидела на коленях у Бори и что-то, посмеиваясь, шептала ему на ухо. Тот довольно жмурился и напоминал большого сытого кота.
– А про медицину знаешь что-нибудь?.. Спой, а?.. – попросил меня Андрюха, взглядом намекая Боре плеснуть ещё немножко спирта. Красин, заглянув в кружку, аккуратно нацедил чуть-чуть, затем посмотрел остаток и спрятал плоскую стеклянную фляжку в карман:
– Хватит пока. Будем растягивать удовольствие! – Боря обнял за талию Клаву – Давай, про медицину действительно ! Знаешь эту? – он продекламировал пару строк, я отрицательно покачал головой. – Это у нас в меде любимая песня была.
– Ну, я-то не в меде учился! – парировал я, но вспомнил песню на медицинскую тему и, подстроив инструмент, ударил по струнам:
Жил я с матерью и батей на Арбате – здесь бы так!
А теперь я в медсанбате, на кровати весь в бинтах.
Что нам слава, что нам Клава – медсестра и белый свет?
Помер мой сосед, что справа, тот, что слева – ещё нет.
Наталья, хихикнув, посмотрела на Клаву, Олег, довольно улыбаясь, притопывал в такт ногой, Борька, закрыв глаза, внимательно слушал.
И однажды как в угаре, тот сосед, что слева, мне
Вдруг сказал: Послушай, парень, у тебя ноги-то нет!
Как же так, неправда, братцы! Он наверно пошутил!?
Мы отрежем только пальцы – так мне доктор говорил…
Внезапно под потолком вспыхнул яркий свет. Аккорд, оборвавшись, жалобно зазвенел в гробовой тишине. Щуря глаза, я посмотрел на открывшуюся дверь. На пороге возвышалась фигура начмеда. От него исходил запах коньяка и почему-то рыбы. Видимо, закусывал сёмгой.
– Та-а-а-ак!… – протянул Левин голосом, не предвещавшим ничего хорошего. Боевые подруги, испуганно ойкнув, вылетели из ординаторской, мы, вытянувшись, замерли.
– Красин, мать твою!!! Ты что тут развёл?! Что за сборище в час ночи?! Ты, бля, вообще охренел!
– Чай пили, товарищ майор! – пытался оправдаться Борька.
– Были сигналы – не чай он там пьёт! – выказал похвальное знакомство с классикой советской фантастики Левин, – Бля! Ведь как чувствовал, решил в часть завернуть, и что вижу?!! Дым коромыслом, бабы, фельдшера вместо того, чтобы делом заниматься, здесь торчат! Этот менестрель херов песни сочиняет, и все под чутким руководством лейтенанта Красина! Ты почему не в палате, рифмоплёт?! – рявкнул он, обращаясь ко мне.
– Это не я, это Высоцкого песня!
– Высоцкий?! Про медсестру Клаву, которая завтра своё огребёт, и про ногу, которую я тебе резал – это Высоцкий?!
– Ну, совпадение просто. Высоцкого это песня, тащ майор! – всеми силами старался я увести разговор в более безопасное для нас русло, и похоже, мне это начинало удаваться. Левин заинтересованно посмотрел на меня:
– Значит, говоришь, Высоцкого знаешь? И много знаешь?
– Много… – и это было правдой. Творчеством Владимира Семёновича я был увлечён не на шутку и переписывал на свой "Маяк-205" все, что попадалось, причём знал наизусть практически все, чем в тот момент располагал. А располагал, признаться, немалым количеством записей, немногочисленными пластинками, издававшимся "Мелодией", французским диском "Натянутый канат", за который, не раздумывая, выложил всю стипендию, и переписанным от руки, официально изданным мизерным тиражом, сборником "Нерв", каковой успел выучить от корки до корки.
– Ну-ка, иди за мной! – начмед шагнул к двери, затем обернулся и грозно посмотрел на Борьку и обоих фельдшеров:
– Все убрать, проветрить! И вазелин приготовьте. Завтра он вам пригодится! Красин! Тебе в особенности!
– Есть! – вытянулся Боря, но судя по реакции, угрозы начмеда не очень-то его и пугали. Не первый выговор и не последний. Да и отходил Левин быстро, ребятам это было известно. Если сразу не наказал, то обещанной завтрашней экзекуции вполне могло и не быть.
Я похромал за Левиным в направлении его кабинета. С третьего раза попав ключом в замочную скважину, он, наконец, открыл дверь:
– Садись! – кивнул он мне на стул, подошёл к стоящему в углу сейфу и извлёк оттуда початую бутылку "Белого аиста". Плеснув себе полстакана, выпил, шумно выдохнул, заткнул пробку и поставил обратно. Затем из сейфа был вытащен кассетник.
– Ну, если говоришь, что Высоцкого знаешь, давай-ка расшифруй. У меня пара кассет есть, но качество поганое. Половину слов не разобрать. – Левин нажал клавишу. Я вслушался. Песни были знакомые, я без труда различал слова сквозь шипение и провалы. Но не знающему человеку понять, что звучит, было весьма и весьма сложно. Запись действительно была отвратительного качества.
Левин, слушая расшифровку и прикладываясь к коньяку, расслабился.
– Ты знаешь, я к своему стыду, Высоцкого для себя совсем недавно открыл, – задумчиво произнёс он, перевернув кассету – Уже после того, как он умер. Фильмы смотрел – да, но песни всерьёз не воспринимал. Да и не слышал очень многого. Вот и эта про ногу. Думал, твоё сочинение! – хохотнул он.
В забытом Богом и цивилизацией посёлке достать записи в хорошем качестве было нереально. Да и вообще, культурная жизнь сводилась к просмотру кино в поселковом клубе и танцам под радиолу по субботам.
Сегодня трудно представить себе, что песни Высоцкого тогда несчётное количество раз переписывались друг у друга, что ни по телевидению, ни по радио они не звучали. Что редкие диски, выходившие на "Мелодии", были просвечены недремлющей цензурой от и до.. В 1981, опять же с многочисленными купюрами, был все-таки издан единственный сборник его стихов. Смехотворным тиражом в двадцать пять тысяч экземпляров на всю двухсотпятидесятимиллионную страну. Моим детям этого сейчас просто не понять… Для них это уже "Преданья старины глубокой…"
В процессе общения я поведал начмеду и о "Нерве" и о записях и о французской пластинке. У разгорячённого выпивкой Левина загорелись глаза:
– Слушай, а как бы переписать? Ты на дембель когда?
– Через год.
– Долго… – грустно протянул начмед – А прислать почтой тебе не могут?
– Могут, но письмо туда недели две будет идти, посылка оттуда и того дольше… Да пока еще перепишут…
Вдруг лицо Левина просияло:
– У тебя там дома телефон есть?
– Нет. Но позвонить есть куда. А что?
– С домом поговорить хочешь? – он хитро посмотрел на меня.
– А что, можно ? – удивлённо спросил я.
– У нас можно всё! Но услуга за услугу! Я тебе обеспечиваю разговор, а ты заказываешь записи Высоцкого. Дашь мой адрес, наложенным платежом отправят. Как? По рукам?
– Да я не против, только мало ли, вдруг не дозвонимся. Может, там дома никого нет…
Левин задумался:
– Что, только один номер, что ли? Больше некуда?
– Да есть куда, вообще-то…
– Тогда сейчас будем звонить! – решительно потянулся он к телефону.
– Сделку обмывать положено… – негромко пробормотал я себе под нос, но Левин услышал и медленно повернулся ко мне:
– Ну ты нагле-е-е-ец !.. – протянул он с непонятным выражением, – что ты, что Красин! Немудрено, что снюхались… – он вновь потянулся к телефону.
– А что заказывать-то? У меня ведь много всего…
– Начмед, отложив трубку, задумался: – А давай все, что есть! – решительно рубанул он.
– Да там кассет двадцать, не меньше! Плюс пластинки ещё. Ну, кассеты три-четыре ещё купят, может быть, да перепишут, а двадцать – вряд ли. Не миллионеры все же!
– Ну, тогда пусть диски запишут и концерт полностью. И ещё что-нибудь, только в качестве хорошем. Давай, бери ручку, пиши номер!
Левин снял трубку и потребовал соединить его с центральным узлом полка правительственной связи. Судя по всему, там у него было все схвачено, ибо через минут десять после разговора с абонентом, которого, видимо, начмед тоже когда-то оперировал, он довольно откинулся на стуле:
– Сейчас подождём немного, соединят… Будешь потом хвастаться дома, что по правительственной линии разговаривал!
Затарахтел телефон. Левин снял трубку:
– Да! Ну? Не отвечают? Сейчас другой номер дам! – он взглядом указал мне на ручку, я торопливо черкнул номер, начмед продиктовал и, положив трубку, повернулся ко мне:
– Не отвечает номер…
– Так там уже утро. На работе, наверное.
Вновь ожил телефон.
– Ну? Есть? Сейчас, – он протянул мне трубку. После трёх-четырёх гудков раздался щелчок и сонный голос недовольно проворчал:
– Да, слушаю!
– Серёга! Привет!.. Не узнал?
– Кто это? – слышимость была великолепная, такое впечатление, что абонент находится в соседней комнате.
После того, как я представился, Серёга проснулся сразу и радостно завопил, чтобы я немедленно подъезжал к нему. Поверить в то, что я нахожусь на другом конце страны, он по причине качественной связи не мог, и был уверен, что я его разыгрываю, валяя дурака где-то поблизости. Однако же пришлось ему смириться с тем, что появлюсь я ещё не скоро, и пообещав сделать все, о чем я его попросил, он, пожелав удачи, отключился.
Начмед посмотрел на меня, перевёл взгляд на бутылку и после недолгого колебания все-таки плеснул в стакан грамм пятьдесят коньяку:
– Выпей! Заслужил! И марш спать, чтобы никаких хождений и песен! Через десять минут лично проверю!
Проверять он так и не пришёл, утром тоже никаких обещанных репрессивных мер не последовало. Олег и Андрюха, тем не менее, старались не попадаться на глаза Левину – мало ли что! Красин после дежурства отдыхал у себя в ДОСе, где у него имелась комнатушка в коммуналке. Мои же приключения на этом не закончились.
– Эй, ну-ка, поди сюда! – окликнул меня лейтенант Мартынов, начальник аптеки. – Пойдём на склад медикаменты получать. Сейчас ещё кого-нибудь найдём, одному тебе не унести.
Через пару минут он отловил ещё одного бойца, вручил ему порожнюю пятнадцатилитровую бутыль и мы пошли в закрома.
– О!.. Мартын пришёл! – приветствовал его начальник склада, прапорщик Бондарь по прозвищу Айболит (всех излечит, помелит добрый доктор Айболит). – Зачем пришёл? Спирт получать?
– И спирт тоже! – ответствовал Мартынов, аккуратно положив на стол накладную.
– Так… Так… Так… – нацепив очки, просматривал список Бондарь. – Ну, этого нет сейчас, не привезли ещё… Это тоже пока не поступало, на следующей неделе обещали… Это есть, это тоже есть… Спирт… Вы что, пьёте его, что ли?! – со смешком вопросил он – Вроде, совсем недавно получал, и опять бутыль пустая…
Затарив здоровенный брезентовый баул таблетками, бинтами и прочими медикаментами, мы подошли к стоящей в углу двухсотлитровой бочке.
– Шланг где? – спросил Мартынов.
– Нету – меланхолично проговорил Айболит.
– Как нету!? – возмутился начальник аптеки. – Прошлый раз был!
– Прошлый раз был, а сейчас нету.
– А как тогда наливать? Во! – увидел Мартынов большую эмалированную кастрюлю. – Давай, мы сейчас из бочки выльем в кастрюлю, а из кастрюли перельём в бутыль! Раза в три-четыре наполним. Так, бойцы, взяли бочку и аккуратно наклоняем!
С трудом удерживая наполовину пустую бочку, мы набулькали полкастрюли.
– Стоп! Теперь надо перелить в бутыль. Григорьич, у тебя воронка есть?
– Нету… – последовал уже знакомый ответ.
– Ну, тогда попробуем прямо так перелить! – с этими словами Мартынов наклонил к узкому горлышку кастрюлю, ценный продукт частью попадал в бутыль, частью проливался мимо. Григорьич, не в силах наблюдать такое безобразие, отобрал у него кастрюлю:
– Получишь меньше ровно настолько, сколько разлил! – сказал он, как отрезал.
– Так как перелить– то?!
– Не знаю… У тебя что, в аптеке воронки нет что ли?
– Есть. И шланг есть.
– А что не взял?
– Так я думал, – у тебя есть.
– Ну, так иди и принеси. Я подожду.
Топать обратно в аптеку Мартынову было очень неохота, но никому доверить ключи он не мог, и поэтому, матерясь, подался к выходу. Я присел на корточки около бочки, Григорьич, бдительно поглядывал на стоявшую рядом с бутылью злополучную кастрюлю, в которой ещё было на треть спирта. Запах щекотал ноздри, я усиленно думал, каким образом приложиться к этому Граалю. Вдруг зазвонил висевший на стене телефон. Бондарь снял трубку, на мгновение отведя взгляд от кастрюли. Этого оказалось достаточно. Присосаться к кастрюле я, конечно, не смог бы, но зачерпнуть спирта широкой крышкой, с надписью "Реахим", которой закрывалась бутыль, успел.
– Эй, ну-ка загороди меня! – шёпотом скомандовал я бойцу, пришедшему со мной. Тот, как бы невзначай, отвернув полу халата, встал так, что в поле зрения Григорьича оставалась лишь кастрюля, мирно стоящая в метре от меня.
Сколько вмещает крышка от бутыли? Думаю, грамм сто точно. Может, даже чуть побольше. Диаметр у нее был примерно сантиметров семь-восемь, высота столько же. Огненная вода обожгла пищевод, дыхание перехватило, на глаза навернулись слезы. Самое тяжёлое было не закашляться, но это мне удалось, и, придя в относительно нормальное состояние, я стал подумывать, как бы ещё исхитриться и повторить процедуру. Поговорив, Григорьич повернулся повесить трубку, вторая попытка не замедлила последовать и тоже завершилась успехом. Я, поймав умоляющий взгляд прикрывающего меня бойца, отхлебнул половину, отдышался и незаметно передал ему крышку. Тот, стоя спиной к Айболиту, мгновенно опрокинул в себя остатки спирта. Операция прошла быстро, но опыта питья спирта без закуски и запивки у бойца не было, и он громко и долго закашлялся. Григорьич мгновенно вскинулся и внимательно посмотрел на нас. Кастрюля стояла на прежнем месте, я сидел в прежней позе.
– Что это он? – бдительно вопросил Айболит.