- Да и я то-же самое. Только чуть-чуть червяка заморилъ. Вѣдь съ утра не ѣли, а теперь седьмой часъ. Придется часа черезъ два переобѣдывать. Вотъ допьемъ вино да пойдемъ искать другой ресторанъ. Индѣйки какой спросимъ, что-ли, гуся поѣдимъ… Гарсонъ! Комбьянъ? - обратился Николай Ивановичъ къ лакею и полѣзъ въ карманъ за деньгами, чтобы заплатить за обѣдъ.
Лакей сунулъ ему тѣ карты, которыя были получены при входѣ, и указалъ на кассу.
Супруги поднялись съ мѣста и направились къ выходу.
XXXII
- Шестнадцать французскихъ четвертаковъ взяли за все про все, - говорилъ женѣ Николай Ивановичъ, когда они вышли изъ ресторана Дюваля. - Что-то больно дешево. Ты разсчитай, что вѣдь мы вина потребовали на восемь четвертаковъ. Бутылку краснаго въ четыре четвертака и бутылку бѣлаго въ четыре четвертака. Стало быть, за ѣду пришлось всего восемь четвертаковъ. А вѣдь мы десять порцій съѣли, шесть порцій одной лососины. Положимъ, порціи такія, что одинъ разъ въ ротъ положить, но все-таки… Нѣтъ, стало быть, за входъ въ ресторанъ съ насъ ничего не взяли. Ничего… Съ какой-же стати при входѣ два этихъ самыхъ билета-то намъ всунули? - разсуждалъ онъ про дювалевскія разсчетныя карты - addition. Нѣтъ, это недорогой ресторанъ, ежели такъ разсудить.
- Да ужъ брось… Ну, что тутъ считать. Все равно въ этотъ ресторанъ я больше никогда пойду, - отвѣчала Глафира Семеновна. - Помилуйте, улитокъ какихъ-то въ раковинахъ намъ сунули. Мы спрашиваемъ рыбу, явственно ужъ, кажется, говорю - пуасонъ сале, - а намъ суютъ улитокъ. Надо замѣтить этотъ ресторанъ, чтобы не попасть и него какъ-нибудь по ошибкѣ,- прибавила она, оглянулась и вдругъ увидала большую, освѣщенную газомъ вывѣску, гласящую по-французски: "Театр египтянъ и арабовъ". - Николай Иванычъ, вонъ тамъ арабскій театръ… арабскій и египетскій… Возьмемъ билеты и посмотримъ. Навѣрное что-нибудь забавное.
- Да вѣдь ни ты, ни я ни по-египетски, ни по-арабски не знаемъ, - далъ отвѣтъ мужъ.
- Да тутъ и не надо знать. Просто такъ посмотримъ. Вѣдь ужъ какъ по-французски представляютъ мы нынѣшнее лѣто и въ Петербургѣ въ "Аркадіи" видѣли, а тутъ по-арабски и по-египетски.
- Ну, что-жъ, зайдемъ.
- Да конечно-же зайдемъ, возьмемъ недорогія мѣста, а не понравится - и вонъ. Даже и лучше, если не долго просидимъ. Надо пораньше домой… Я ужасно устала, и мнѣ только-бы до постели. Поужинать-то и у себя въ гостинницѣ спросимъ. Вѣдь ужъ навѣрное въ гостинницѣ есть ресторанъ.
- Смотри-ка… Смотри-ка… Что это впереди-то?..
Супруги завернули за уголъ, и глазамъ ихъ представилась великолѣпная картина освѣщенныхъ разноцвѣтными огнями фонтановъ. Струи и столбы воды играли всѣми цвѣтами радуги и разсыпались брилліантовыми брызгами. Эйфелеву башню также освѣщали бѣлыми матовыми лампіонами по всѣмъ этажамъ, а съ фонаря башни въ темнотѣ ночи разстилалась по небу громадная полоса друммондова свѣта. Картина была поразительная, и супруги остановились.
- Вотъ это хорошо! - невольно вырвалось у Николая Ивановича.
- Да, да… Дѣйствительно превосходно, - отвѣчала Глафира Семеновна. - Смотри-ка, какъ съ башни электричество-то пущаютъ.
- Это не электричество… Развѣ электричество такое бываетъ! Вонъ у насъ на Невскомъ электричество-то! А это, это… Какъ его? Это магнетизмъ… животный магнитизмъ, должно быть.
- Полно, полно. Животный магнитизмъ совсѣмъ другое. Животнымъ магнитизмомъ усыпляютъ. Я читала. То изъ человѣка выходитъ… изъ его живота… Это особенные такіе люди есть, которые изъ себя животный магнитизмъ испускаютъ, и называются они медіумы.
- Да нѣтъ-же, нѣтъ. Ну, что ты меня морочишь! Гдѣ медіумы, тамъ спиритизмъ.
- Сказалъ тоже! Спиритизмъ - духи… Тамъ покойниковъ вызываютъ. То-есть не настоящихъ покойниковъ, а ихъ тѣни, - вотъ онѣ и стучатъ въ столъ.
- Ну, такъ гипнотизмъ… Вотъ какъ: гипнотизмъ…
- Ахъ, какъ ты любишь спорить, Николай Иванычъ! Гипнотизмъ - это, когда человѣкъ деревенѣетъ и его булавками колютъ. А это электричество. Вѣдь электричества разныя бываютъ. Въ телефонѣ вонъ тоже электричество.
Супруги заспорили. Наконецъ Николай Ивановичъ махнулъ рукой и сказалъ:
- Ну, пусть будетъ по-твоему, пусть будетъ электричество. Плевать мнѣ на все это. Пойдемъ въ театръ арабовъ смотрѣть.
Они отправились по направленію къ освѣщенной газомъ театральной вывѣскѣ.
- Ты разсуди самъ: ну, кто-же можетъ съ башни животомъ такой большой магнитизмъ пускать, который даже полъ-неба обхватилъ? - все еще унималась Глафира Семеновна.
- Довольно, Глафира Семеновна, довольно… - останавливалъ ее Николай Ивановичъ. - Надоѣло.
- Нечего тутъ и надоѣдать. Я про все это даже въ книжкѣ читала.
- Пожалуйста, не хвастайся своимъ образованіемъ. И мы тоже кое-что читали.
- Ну, гдѣ тебѣ съ мое читать! Когда тебѣ?.. Вѣдь ты цѣлый день въ лавкѣ стоишь, а я дома и все за книгами…
- Знаю я твои книги! Про Гастона, про Берту, да про Жерома - про ихъ любовныя похожденія…
- Неправда, неправда. Я и ученыя книги читаю.
- Про ученость ужъ ты оставь. Хороша твоя ученость! Ученость свою ужъ ты доказала. Сейчасъ я просилъ тебя въ ресторанѣ селедку по-французски спросить, такъ ты и то не могла.
- Оттого, что насъ про селедку не учили. У насъ пансіонъ былъ для дѣвицъ… Ну, съ какой стати дѣвицу про селедку учить? Селедка - предметъ мужской, а не женскій, она принадлежитъ къ закускѣ, а закуска подается къ водкѣ, а водку развѣ дѣвицы пьютъ?
- Да вѣдь дѣвицы-то выходятъ замужъ, дѣлаются потомъ хозяйками, подаютъ мужу и его гостямъ селедку къ водкѣ, такъ какъ-же ихъ про селедку-то не учить?..
Въ это время надъ самымъ ухомъ супруговъ раздался ударъ въ ладоши и громкій сиплый выкрикъ:
- Nous commenèons! Dans un quart d'heure nous commenèons! Voyons, messieurs et mesdames… Faites attention… Voici la caisse… Prenez les billets Dépêchez-vous, dépêchez-vous. Seulement un franc. Супруги такъ и шарахнулись въ сторону. Кричалъ рослый человѣкъ въ усахъ, въ красной расшитой золотомъ курткѣ, въ синихъ шальварахъ и въ бѣломъ тюрбанѣ на головѣ, зазывая въ театръ публику.
- Фу, чортъ тебя возьми! Лѣшій проклятый! - выругался Николай Ивановичъ, и даже погрозилъ усатому человѣку кулакомъ, но тотъ нисколько не смутился и продолжалъ зазывать:
- Quelque chose de remarquable, monsieur. Quelque chose, que vous ne verrez pas partout… La danse de ventre, monsieur… Venez, madame, venez. Nous commenèons…
Тутъ-же было окошечко театральной кассы. Въ кассѣ сидѣла пожилая женщина въ красной наколкѣ, выглядывала оттуда и даже совала по направленію къ Глафирѣ Семеновнѣ вырванные изъ книжки билеты.
Супруги подошли къ кассѣ.
- Комбьянъ? - спросилъ Николай Ивановичъ и, получивъ отвѣтъ, что за входъ всего только одинъ франкъ, купилъ билеты и повелъ Глафиру Семеновну въ двери театра.
XXXIII
Театръ египтянъ и арабовъ, въ который вошли, Николай Ивановичъ и Глафира Семеновна, былъ маленькій театръ-балаганъ, выстроенный только на время выставки, съ потолкомъ, подбитымъ крашеной парусиной, съ занавѣсомъ изъ зеленой шерстяной матеріи. Размѣщенные передъ сценой стулья стояли около барьеровъ, составляющихъ изъ себя какъ-бы узенькіе столы, на которыхъ зритель могъ ставить бутылки, стаканы, чашки. Немногочисленная публика сидѣла, курила и пила, кто пиво, кто вино, кто кофе съ коньякомъ. Англійскій языкъ слышался во всѣхъ углахъ. Англичане пили, по большей части, хересъ, потягивая его черезъ соломинку и закусывая сандвичами. Представленіе еще не начиналось. По рядамъ шнырялъ мальчикъ въ блузѣ и продавалъ программы спектакля, безъ умолку треща и разсказывая содержаніе предстоящаго представленія. Бродили лакеи, подлетавшіе къ каждому изъ входящихъ зрителей, съ предложеніемъ чего-нибудь выпить. Одинъ изъ лакеевъ былъ для чего-то въ красныхъ туфляхъ безъ задниковъ и въ простомъ халатѣ изъ дешевой тармаламы, точь-въ-точь въ такомъ, какіе у насъ по дворамъ продаютъ татары. Голова его была обвита полотенцемъ съ красными концами, что изображало чалму.
- Батюшки! Да это не театръ. Здѣсь всѣ пьютъ и курятъ въ залѣ,- сказала Глафира Семеновна.
- Театръ, театръ, но только съ выпивкой. Ничего не значитъ… Это-то и хорошо. Сейчасъ мы и себѣ спросимъ чего-нибудь выпить, - заговорилъ Николай Ивановичъ, увидавъ халатника и воскликнулъ:- Глаша! смотри-ка, какой ряженый разгуливаетъ! Въ нашемъ русскомъ халатѣ и банномъ полотенцѣ на головѣ. - Почтенный. Ты изъ бани, что ли? Такъ кстати-бы ужъ вѣничекъ захватилъ.
- Plait-il, monsieur? - подскочилъ къ нему халатникъ, понявъ, что о немъ идетъ рѣчь, и взмахнулъ салфеткой, перекладывая ее изъ руки въ руку.- Que désirez-vous, monsieur? Un café, un bok?
Николай Ивановичъ посмотрѣлъ на него въ упоръ и расхохотался.
- Въ какой банѣ парился-то: въ Воронинской или въ Целибѣевской? - задалъ ему онъ вопросъ.
Лакей, думая, что его спрашиваютъ о костюмѣ, отвѣтилъ пс-французски:
- Это костюмъ одного изъ племенъ, живущихъ въ Египтѣ.
Супруги, разумѣется, не поняли его отвѣта. Николай Ивановичъ, однако, продолжалъ хохотать и спрашивать по-русски:
- Какъ паръ сегодня? Хорошо-ли насдавали? Ладно-ли вѣничкомъ похлестался? Ахъ, шутъ гороховый! Вѣдь вздумалъ-же вырядиться въ такой нарядъ.
- Да что ты съ нимъ по-русски-то разговариваешь? Вѣдь онъ все равно ничего не понимаетъ! - остановила мужа Глафира Семеновна.
- А ты переведи. Вѣдь про баню-то навѣрное должна знать по-французски. Да и про вѣникъ тоже.
- Ты спрашивай, спрашивай, что тебѣ надо выпить-то.
- Café, cognac, bok? Qu'est-ce que vous désirez, monsieur? - повторилъ свой вопросъ лакей.
- Глясь. Аве ку глясъ? Апорте глясъ. Компрене ву? - сказала Глафира Семеновна.
- Oh, oui, madame. Vous recevez tout de suite. Et vous, monsieur?
- Кафе нуаръ и коньякъ, - далъ отвѣтъ Николай Ивановичъ.
Лакей, шлепая туфлями, побѣжалъ исполнять требуемое.
Супруги сѣли. Вскорѣ раздвинулся занавѣсъ и стали выходить на сцену актеры. Вышли два усача, одѣтые во все бѣлое, поговорили на гортанномъ нарѣчіи и стали махать другъ на друга саблями. Помахали и ушли за кулисы. Вышли три музыканта въ халатахъ и босые. Одинъ былъ съ бубномъ, два другихъ съ тростниковыми флейтами. Они остановились передъ лампой и затянули что-то очень тоскливое съ мѣрнымъ пристукиваніемъ въ бубенъ и его деревянный обручъ.
- Игра-то изъ панихидной оперы, - замѣтилъ Николай Ивановичъ.
- Тоска - отвѣчала Глафира Семеновна и даже зѣвнула. - Ужъ выбрали тоже представленіе!
- Да вѣдь ты-же увидала театръ и указала.
- Нѣтъ, не я, а ты.
Они заспорили.
- Погоди, кофейку съ коньячкомъ выпьемъ, такъ, можетъ быть, будетъ и повеселѣе, - сказалъ Николай Ивановичъ, приступая къ поданной ему чашкѣ чернаго кофе и къ графинчику коньяку, отпилъ полчашки кофе и долилъ коньякомъ.
Лакей въ халатѣ покосился и улыбнулся, видя, что содержимое маленькаго графинчика исчезло почти на половину.
Представленіе шло. Музыканты продолжали тянуть заунывную пѣсню. Имъ откликнулись изъ-за кулисъ женскіе голоса, и вскорѣ вышли на сцену четыре женщины въ пестрыхъ юбкахъ, безъ корсажей, но съ особыми нагрудниками, прикрывающими грудь. Обѣ были босыя, шли обнявшись и пѣли.
- Какой-же это арабскій театръ! - воскликнулъ Николай Ивановичъ. - Всѣ люди бѣлые. И актрисы бѣлыя, и актеры бѣлые, и музыканты бѣлые. Вѣдь это-же надувательство! Хоть-бы черной краской хари вымазали, чтобы на арабовъ-то походить, а то и того нѣтъ.
- Да, да… А между тѣмъ у входа французъ въ красной курткѣ кричалъ, что замѣчательное что-то, ремаркабль, - отвѣчала Глафира Семеновна. - Развѣ то, что таліи-то у женщинъ голыя-Такъ вѣдь это только на мужской вкусъ.
- Только не на мой. Ужъ я считаю, ежели оголяться…
- Молчи, срамникъ! - строго крикнула на мужа супруга.
Продолжая пѣть, женщины сѣли въ глубинѣ сцены, поджавъ подъ себя ноги; опустились и музыканты около нихъ на полъ, вернулись два усача съ саблями и тоже помѣстились тутъ-же. Музыка и пѣніе продолжались. Два усача тоже пѣли и похлопывали въ тактъ въ ладоши. Выплыла негритянка, старая, губастая, толстая, также босая и съ голой таліей. Она именно выплыла изъ-за кулисъ, держась прямо, какъ палка, и, остановившись противъ рампы, начала въ тактъ подъ музыку дѣлать животомъ и бедрами движенія взадъ и впередъ. Животъ такъ и ходилъ у ней ходуномъ, между тѣмъ какъ голова, шея и руки находились безъ движенія, въ абсолютномъ спокойствіи. Опущенныя, какъ плечи, руки, впрочемъ, перебираля кастаньеты.
- Фу, какая мерзость. Что это она животомъ-то дѣлаетъ! - проговорила Глафира Семеновна и даже отвернулась.
- Да насчетъ живота-то песъ съ ней, а только все-таки ужъ это хоть настоящая черная арабка, такъ и то хорошо, - отвѣчалъ Николай Ивановичъ.
- Danse de veiitre… Illustre danse de ventre …- отрекомендовалъ супругамъ стоявшій около нихъ слуга въ халатѣ.
За негритянкой слѣдовала бѣлая женщина. Она продолжала тотъ-же танецъ, но пошла далѣе. Дабы показать, что у ней шевелятся только животъ а бедра, а верхнія части тѣла остаются въ полнѣйшей неподвижности, она взяла принесенныя ей три бутылки съ вставленными въ нихъ зажженными свѣчами, одну изъ этихъ бутылокъ поставила себѣ на голову, другія взяла въ руки и въ такомъ положенія, продолжая двигать взадъ и впередъ животомъ и бедрами, ходила по всей сценѣ, садилась на полъ, даже полуложилась, и ни разу не уронила свѣчей.
- C'est le chef-d'oeuvre… - отрекомендовалъ лакей.
Глафира Семеновна плюнула.
- Фу, какая гадость! Фу, какая пошлость! Домой! Домой! - воскликнула она, поднимаясь съ мѣста.
- Да дай, душенька, до конца-то… - началъ было Николай Ивановичъ.
- Довольно! Сейчасъ собирайтесъ.
- Позволь хоть коньякъ-то допить и разсчитаться…
Онъ ухнулъ въ пустую чашку все содержимое графина и выпилъ. Стоящій около него лакей въ халатѣ даже вздрогнулъ и невольно воскликнулъ:
- Monsieur…
Ему въ первый разъ пришлось видѣть, чтобы посѣтитель могъ выпить цѣлый графинчикъ коньяку, хотя графинчикъ былъ и очень маленькій.
- Комбьянъ? Получи за все! - воскликнулъ Николай Ивановичъ, выкидывая на столъ пятифранковую монету и, разсчитавшись, направился къ выходу съ Глафирой Семеновной, все еще продолжавшей плевать и говорить:
- И это называется театръ! Гадость, мерзость, пошлость! Тьфу!
XXXIV
- Домой теперь, домой! - говорила Глафира Семеновна, выходя съ Николаемъ Ивановичемъ за ограду выставки. - Меня и такъ еле ноги носятъ. Шутка-ли, цѣлую ночь въ вагонѣ не спали и сегодня весь день на ногахъ. Пріѣдемъ домой, спросимъ самоварчикъ, заваримъ чайку, напьемся съ булками… Чай у меня свой есть. Я вѣдь цѣлые полфунта привезла въ турнюрѣ.
- Найдемъ-ли только самоваръ-то въ гостинницѣ? - выразилъ сомнѣніе Николай Ивановичъ.
- У французовъ-то? Это, братъ, не нѣмцы. Какъ-же самовару-то не быть! Всемірная выставка… Центръ европейской цивилизаціи. Здѣсь, я думаю, только птичьяго молока нѣтъ, а то все есть. Ну, ѣдемъ, Николай Иванычъ.
- Нанимай извозчика. Вотъ извозчикъ стоитъ. Коше!
- Oui, monsieur… - откликнулся извозчикъ и спросилъ: - Quelle rue, monsieur?
Глафира Семеновна хотѣла что-то сказать, но взглянула на мужа испуганно и спросила:
- Николай Иванычъ, гдѣ мы остановились-то?
- Какъ гдѣ? въ гостинницѣ.
- Да, да… Но въ какой улицѣ?
- А мнѣ почемъ знать? Ты у меня француженка.
- Боже милостивый! я впопыхахъ-то и не справилась, въ какой мы улицѣ остановились!
- Да что ты! Какъ-же это такъ?.. - теряясь, проговорилъ Николай Ивановичъ. - Эдакая дура!
- А ты не дуракъ? Отчего-же ты не справился? Чего-жъ ты зѣвалъ?
- Да вѣдь ужъ ты взялась… Я на тебя и понадѣялся.
- Пентюхъ… Словно я нянька для него. Рохля, прости Господи! Какъ, по крайней мѣрѣ, гостинница-то называется, гдѣ мы остановились?
- Ахъ, душечка, да какъ-же мнѣ это знать… Я думалъ, что ты знаешь. Вѣдь ты по-французски…
- Что-же тутъ французскаго, узнать, какъ называется гостинница? Отчего-же ты на вывѣску надъ подъѣздомъ не взглянулъ? Вѣдь ужъ прочесть надпись-то могъ-бы.
- А отчего ты не взглянула?
- Опять! Здравствуйте… Я на него, а онъ на меня…
- Однако, когда мы пріѣхали въ гостинницу, такъ вѣдь ты видѣла, куда мы пріѣхали.
- Что такое: видѣла! Вмѣстѣ съ тобой въ каретѣ ѣхала. Карета была набита подушками, чемоданами… Да и гдѣ тутъ разглядывать! Я рада-радешенька была, что мы хоть комнату-то какую-нибудь нашли. До того-ли тутъ было!
- Ну, вотъ видишь, видишь. А меня винишь.
- Такъ вѣдь ты мужчина, ты долженъ быть расторопнѣе!
- Такъ какъ-же намъ быть?!
- Ужасное положеніе! Надо нанимать извозчика къ себѣ домой, и не знаешь, гдѣ живешь.
- Постой… Я помню, что противъ нашей гостинницы красная желѣзная перчатка висѣла надъ магазиномъ.
- И я это-то помню, но нельзя-же нанимать извозчика въ гостинницу, противъ которой красная желѣзная перчатка виситъ.
- А можетъ быть, онъ знаетъ. Попробуй. Постой… Какъ по-французски красная перчатка?
- Ганъ ружъ. Да такъ нельзя…
- А вотъ я сейчасъ на счастье… Коше… Въ готель, гдѣ ганъ ружъ. Гранъ ганъ ружъ, - обратился Николай Ивановичъ къ извозчику.
- Je ne connnais pas un tel hôtel, monsieur, - отрицательно потрясъ головой извозчикъ.- Quelle rue?.. Quel numéro?
- Не знаетъ, чортъ его дери! Скажи ему, Глаша, что тамъ на углу была еще посудная лавка и старуха въ красномъ чепцѣ сидѣла.
- Энъ птитъ рю… О куапъ э ли бутикъ авекъ де веръ… Опре де готель энъ грандъ ганъ ружъ де феръ… Ну завонъ убліе ли рю…
- C'est impossible de chercher comme зa votre hôtel, madame, - улыбнулся извозчикъ - Avez-vous la carte de l'hôtel? Dormez-moi la carte seulement.
- Нонъ, нонъ… Въ томъ-то и дѣло, что нонъ. Ну завонъ убліе деманде ли картъ.
- Да вѣдь ты помнила тамъ какія-то улицы около. Сама-же мнѣ читала ихъ. Еще гдѣ Гастонъ тамъ какой-то или Жеромъ пырнулъ кого-то кинжаломъ, - замѣтилъ Николай Ивановичъ.
- Ахъ, да… - оживилась Глафира Семеновна. Рю - де Лафаетъ и рю Лафитъ. Коше, се не па луанъ де рю Лафаетъ е рю Лафитъ.
- Voyons, madame… Alors on peut partir…
- Ме се не па ли рю Лафаетъ е рю Лафигъ, ме энъ птитъ рю…
- Prenez seulement place, - указалъ извозчикъ на экипажъ.
- Садись, Николай Иванычъ… Мы доѣдемъ до улицы Лафаетъ, а тажъ будемъ искать. Я помню, что три или четыре переулка отъ улицы Лафаетъ.
- Два, а не четыре. Мнѣ помнится, что два.
- Гдѣ тебѣ знать, коли ты по сторонамъ зѣвалъ! Я улицы замѣчала, я и про Жерома вспомнила, и про угольщика Жака. Садись скорѣй.
- Ахъ, какая бѣда стряслась! - кряхтѣлъ Николай Ивановичъ, залѣзая въ экипажъ. - Ну, какъ мы теперь ночью будемъ разыскивать переулки!
Извозчикъ стегнулъ лошадь. Поѣхали.
- Помнится мнѣ также, что въ одномъ переулкѣ, черезъ который мы проходили изъ гостинницы въ рю Лафаетъ эту самую, была вырыта яма и въ ней копались около тротуара два блузника, - сказала Глафира Семеновна, припоминая мѣстность.
- А мнѣ помнится, что недалеко отъ гостинницы была рѣшеточка желѣзная съ шишечками, - прибавилъ Николай Ивановичъ.