XLIX
Двѣ дамы среднихъ лѣтъ, сильно набѣленныя и нарумяненныя, затянутыя въ корсетъ и облеченныя въ черныя шерстяныя платья съ цвѣтными бантами на груди и въ бѣлые чепцы, какъ-то особенно присѣдая, бросились на супруговъ, когда они вошли въ театральный корридоръ, и стали снимать съ нихъ верхнее платье. Одна дама забѣжала сзади Николая Ивановича и схватила его за воротникъ и за рукавъ пальто, другая принялась за Глафиру Семеновну. Сдѣлано это было такъ быстро и неожиданно, что Николай Ивановичъ воскликнулъ:
- Позвольте, позвольте, мадамы! Кескесе? Чего вамъ?
- Ваше верхнее платье, вашъ зонтикъ, - объяснили дамы по-французски.
Глафира Семеновна перевела мужу.
- Такъ зачѣмъ-же дамамъ-то отдавать? Лучше капельдинеру, - отвѣчалъ тотъ. - У капельдинеръ? - искалъ онъ глазами капельдинеровъ по корридору.
Дамы, разсыпаясь на французскомъ языкѣ, увѣряли, что вещи будутъ сохранны.
- Чортъ знаетъ, что бормочутъ! Глаша, спроси: кескесе онѣ сами-то? - говорилъ Николай Ивановичъ.
- Да должно быть взамѣсто капельдинеровъ и есть.
- Не можетъ быть! Гдѣ-же это видано, чтобы баба была капельдинеромъ. Спроси, кескесе.
- Ву зетъ ле капельдинеръ? Ву вуле каше нотръ аби? - спрашивала дамъ Глафира Семеновна.
- Oui, madame, oui… Laissez seulement… Tout spra bien gardé. Votre parapluie, monsieur?
- Капельдинерши, капельдинерши…
- Вотъ чудно-то! А вѣдь я думалъ, что они такая-же публика, какъ и мы. Даже удивился, что вдругъ меня совсѣмъ посторонняя дама за шиворотъ и за рукавъ хватаетъ. Ну, пренэ, мадамъ, пренэ. Вотъ и ле калошъ. Ахъ, чтобъ имъ пусто было! Капельдинерши вмѣсто капельдинеровъ. Комбьянъ за сохраненіе платья? - спросилъ Николай Ивановичъ, опуская руку въ карманъ за деньгами.
- Ce que vous voulez, monsieur… - жеманно отвѣчали дамы, присѣдая.
Николай Ивановичъ вынулъ полуфранковую монету и спросилъ:
- Ассэ?
- Oh, oui, monsieur, merci, monsieur…
Опять тѣ-же присѣданія и одна изъ дамъ стрѣльнула даже на Николая Ивановича подведенными глазами, какъ-то особенно улыбнувшись.
- Фу ты, чортъ возьми! Заигрываетъ крашеная-то! Скосила глаза… Ты видала?
- Ну, ужъ ты и наскажешь!
- Ей-ей, коварную улыбку сейчасъ подпустила. Нѣтъ, это не капельдинерши. Смотри, какъ-бы пальто-то наши не пропали.
- Да вѣдь подъ номеръ сдаемъ, - сказала Глафира Семеновна.
Глафира Семеновна, раздѣвшись, стала оправлять юбку своего шелковаго платья, и дама въ черномъ платьѣ присѣла на корточки и принялась помогать ей въ этомъ дѣлѣ. Увидавъ что-то отшпилившимся въ отдѣлкѣ юбки, она тотчасъ-же извлекла изъ своего лифа булавку и пришпилила ею.
- Капельдинерши, капельдинерши, это сейчасъ видно, - рѣшила Глафира Семеновна, когда дама, посмотрѣвъ на нумеръ билетовъ, повела супруговъ въ театръ на мѣста.
- Voilа, monsieur et madame… - указала капельдинерша на два кресла и прибавила:- Bien amuser.
Супруги начали разсматривать театръ. Зала театра Эденъ была великолѣпна. Отдѣланная въ мавританскомъ вкусѣ, она поражала своею особенностью. Красивое сочетаніе всевозможныхъ красокъ и позолоты ласкало зрѣніе; по стѣнамъ и у колоннъ высились гигантскія фигуры каріатидъ, такъ художественно раскрашенныхъ, что онѣ казались живыми.
- Вотъ театръ, такъ театръ! - невольно вырвалось у Николая Ивановича.
Но въ это время къ супругамъ подкралась третья капельдинерша съ живой розой на груди вмѣсто банта, нагнулась и стала что-то шарить у ихъ ногъ.
- Кескесе! Чего вамъ, мадамъ? - опять воскликнулъ Николай Ивановичъ.
Но дама уже держала маленькую подушку подпихивала ее подъ ноги Глафирѣ Семеновнѣ.
- Ça sera plus commode pour madame, - сказала она и, наклонясь къ его уху, прошептала:- Donnez moi quelque chose, monsieur… Ayez la bonté de me donner un peu.
- Подушку, подушку она мнѣ предлагаетъ и проситъ за это… - перевела Глафира Семеновна. - Дай ей что-нибудь.
- Фу, чортъ! Вотъ чѣмъ ухитряются денегъ наживать! - покачалъ головой Николай Ивановичъ и сунулъ капельдинершѣ полъ-франка. - Подушку она подавала, а я-то думалъ: что за шутъ, что баба меня за ноги хватаетъ! Хорошъ театръ, хорошъ… - продолжалъ онъ любоваться, но передъ нимъ уже стояла четвертая капельдинерша, то скашивая, то закатывая подведенные глаза и улыбаясь совала ему какую-то бумажку, говоря:
- Le programme de ballet, monsieur…
- Программъ? Вуй… А какъ она, а ля рюссъ написана или а ля франсе?
- Да, конечно-же, по-французски, - отвѣчала Глафира Семеновна.
- А по-французски, такъ на кой она намъ шутъ? Все равно я ничего не пойму. Алле, мадамъ, алле… Не надо. Не про насъ писано… - замахалъ Николаевичъ Ивановичъ руками, но капельдинерша не унималась. Она подкатила глаза совсѣмъ подъ лобъ, такъ что сверкнула бѣлками, улыбнулась еще шире и прошептала:
- Un peu, monsieur… Soyez aimable pour une Pauvre femme… Vingt centimes, dix centimes .
- Вотъ неотвязчивая-то? Да что это изъ французскихъ цыганокъ, что-ли! Мелкихъ нѣтъ, мадамъ. Вотъ только одинъ мѣдякъ трешникъ и остался, - показалъ Николай Ивановичъ десяти-сантимную монету.
- Merci, monsieur, merci… - заговорила капельдинерша и вырвала у него изъ рукъ монету.
- Ну, бабье здѣшнее! И мѣдяками не брезгуютъ, а смотри-ка, какъ одѣта!
Глафира Семеновна сидѣла съ принесеннымъ съ собой биноклемъ и осматривала въ него ярусы ложъ. Николай Ивановичъ также блуждалъ глазами по верхамъ. Это не уклонилось отъ взгляда капельдинершъ и передъ нимъ остановилась уже пятая раскрашенная капельдинерша и совала ему въ руки маленькій бинокль, приговаривая:
- Servez-vous, monsieur, et donnez moi quelque chose.
- Тьфу ты пропасть! - воскликнулъ Николай Ивановичъ. - Да не надо, ничего мнѣ больше не надо.
Раскрашенная капельдинерша не унималась и приставала къ нему.
- Цыганки, совсѣмъ цыганки… - пробормоталъ онъ, вытаскивая карманъ брюкъ и показывая, что онъ пустъ, и прибавилъ:- На, смотри… Видишь, что рьянъ…
- Ну, вотъ ей мѣдячекъ, а то вѣдь не отстанетъ, - сказала Глафира Семеновна, порылась въ карманѣ и вынула десять сантимовъ.
- Merci, madame, merci… - закивала ей капельдинерша, взявъ мѣдную монетку, отскочила и стала приставать къ другому мужчинѣ.
Театръ наполнялся публикой. Въ верхнемъ ярусѣ виднѣлись мужчины, сидящіе бокомъ на барьерѣ, что крайне удивляло супруговъ. Оркестръ строился и наконецъ грянулъ. Минута - и взвился занавѣсъ.
L
Представленіе фантастическаго балета "Экзельсіоръ" началось. Декораціи были великолѣпныя, костюмы тоже, но танцовала только балерина, исполняющая главную роль, остальныя-же исполнительницы балета, хоть и были одѣты въ коротенькія балетныя юбочки, только позировали съ гирляндами цвѣтовъ въ рукахъ, съ тюлевыми шарфами, съ стрѣлами, съ флагами, но въ танцы не пускались. Онѣ откидывали то правыя ноги, то лѣвыя, то наклонялись корпусомъ впередъ, то откидывались назадъ - и только. Это не уклонилось отъ взоровъ супруговъ.
- Удивительное дѣло: только одна танцовщица и распинается въ танцахъ, а всѣ другія только на мѣстѣ толкутся да ноги задираютъ, - сказалъ Николай Ивановичъ, когда балерина чуть-ли не въ десятый разъ стала выдѣлывать замысловатое соло на пуантахъ. - У насъ ужъ ежели балетъ, то всѣ прыгаютъ, всѣ стараются, а здѣсь кордебалетъ какъ будто только на манеръ мебели. - Все-таки хорошо, все-таки интересно. Ты посмотри, какая роскошная обстановка, - отвѣчала Глафира Семеновна.
- Ей-ей, у насъ, въ Петербургѣ, балетъ лучше. Театра такого роскошнаго нѣтъ, а балетъ лучше. - Ну, какъ-же лучше-то! Смотри, смотри: принесли лѣстницы и забрались на ступеньки. Вонъ какъ высоко стоятъ и руками машутъ. Вѣдь это цѣлая гора изъ людей.
- Вѣрно. Но танцовальнаго-то дѣйствія все-таки нѣтъ. Ты посмотри: одна только танцовщица и надсажается, взмылилась, отъ нея ужъ паръ валитъ, a ей никто не помогаетъ. Балетъ долженъ состоять изъ танцевъ. Всѣ пляшутъ, всѣ подпрыгиваютъ, всѣ кружатся, - вотъ это я понимаю.
- Вѣрно, ужъ здѣсь такой обычай…. Перемѣнилось нѣсколько картинъ со скорой перемѣной и опустили занавѣсъ. Начался антрактъ. Супруги начали наблюдать публику.
- Удивительное дѣло, что и здѣсь въ театрѣ нѣтъ хорошихъ нарядовъ на публикѣ. Оказывается, что я лучше всѣхъ одѣта, - сказала Глафира Семеновна. - Даже обыкновенныхъ-то простыхъ модныхъ нарядовъ нѣтъ, a все рвань какая-то. Именно рвань. Гдѣ-же хваленые французскіе модные наряды-то?.. На выставкѣ ихъ нѣгь, въ театрѣ нѣтъ. Да вѣдь въ какомъ театрѣ-то! Въ балетѣ. У насъ въ балетъ являются разодѣтыми въ пухъ. Посмотри вонъ какая налѣво въ креслѣ сидитъ. Чуть не отъ корыта. Пальтишко на ней, я думаю, чуть не пять разъ перешивалось, на головѣ какая-то помятая шляпка. Ей-ей, я передъ отъѣздомъ заграницу нашей горничной Марфуткѣ въ сто разъ свѣжѣе этой шляпки свою шляпку подарила. Ну, Парижъ!..
- Не въ модѣ, должно быть, въ театръ рядиться, - отвѣчалъ Николай Ивановичъ.
- Такъ куда-же рядиться-то? На выставку не рядятся, въ театръ не рядятся, такъ куда-же рядятся-то? А между тѣмъ Парижъ считается самымъ первымъ городомъ по части нарядовъ.
Николай Ивановичъ улыбнулся.
- А ты знаешь правило: сапожникъ всегда безъ сапоговъ, а портной съ продранными рукавами и въ отрепанныхъ брюкахъ, - сказалъ онъ. - Для чужихъ Парижъ наряды приготовляетъ, а самъ не щеголяетъ. Да и вотъ я что еще замѣтилъ. - продолжалъ онъ:- вѣдь мы сидимъ въ балетѣ, а посмотри-ка - гдѣ военные? Какъ есть ни одного офицера въ театрѣ.
- Да что ты!
- Ищи и укажи мнѣ. Даже въ первомъ ряду ни одного офицера нѣтъ, не говоря уже о генералахъ. Видишь первый рядъ… Только статскія плѣши и бороды.
Глафира Семеновна стала блуждать глазами по театру и отвѣчала:
- Дѣйствительно, вѣдь совсѣмъ нѣтъ военныхъ.
- Вотъ, вотъ… А у насъ-то въ балетѣ весь первый рядъ какъ на подборъ генералитетомъ да господами военными занятъ. Однако, что-же мы не сходимъ въ фойэ? Надо-бы съ землякомъ повидаться, съ которымъ мы давеча встрѣтились въ подъѣздѣ.
- Да, да… И очевидно, онъ человѣкъ знающій Парижъ, - подхватила Глафира Семеновна. - съ такимъ человѣкомъ пріятно…
Въ слѣдующемъ антрактѣ супруги гуляли по роскошному фойэ и отыскивали земляка, познакомившагося съ ними на подъѣздѣ театра.
LI
Землякъ вскорѣ былъ найденъ въ фойе театра. Онъ самъ искалъ супруговъ.
- Ну, какъ вамъ понравился балетъ? - спросилъ онъ Николая Ивановича.
- Ничего. Декораціи отличныя, костюмы тоже. Ну, а что насчетъ танцевъ - у насъ въ Петербургѣ куда лучше и шикарнѣе. Помилуйте, вѣдь здѣсь въ балетѣ всего только одинъ бабецъ и танцуетъ, а остальныя только съ боку на бокъ на мѣстѣ переваливаются, руками машутъ и улыбки строятъ.
- Здѣсь всегда только одна танцовщица, а остальное кордебалетъ.
- Да и кордебалета нѣтъ. Какой это къ чорту кордебалетъ! Вспомните, какъ у насъ въ балетѣ танцуютъ. Выскочатъ двѣ штучки, отмахаютъ на удивленье, а за ними ужъ, смотришь, выскочили четыре и откалываютъ еще лучше. Только эти кончили - третьяго цвѣта шесть штукъ выскакиваютъ и еще мудренѣе танецъ докладываютъ. А за этой шестеркой восьмерка летитъ, за восьмеркой-десять штукъ и только ужъ послѣ всѣхъ вылетаетъ госпожа балерина первый сортъ и начинаетъ балетныя штуки выдѣлывать. Вотъ это балетъ! Послушайте, позвольте вамъ предложить выпить чего-нибудь для перваго знакомства, - сказалъ Николай Ивановичъ земляку. - Гдѣ здѣсь буфетъ?
- Да здѣсь буфета пѣтъ.
- Какъ нѣтъ? Въ театрѣ, да нѣтъ буфета? Что вы!
- Въ очень немногихъ театрахъ въ Парижѣ есть буфетъ. А гдѣ и есть, то даже не въ театрѣ, а подъ театромъ - и входъ съ улицы.
- Ну, порядки парижскіе! Театры безъ буфетовъ, вмѣсто капельдинеровъ какія-то накрашенныя бабы-нахалки.
- А знаете-ли, что это за женщины, замѣняющій 3Дѣсь капельдинеровъ? - спросилъ землякъ и отвѣтилъ:- Большинство изъ нихъ, говорятъ, бывшія актрисы, фигуранточки, кордебалетныя. Устарѣла, пришла въ ветхость, растолстѣла, милый другъ сбѣжалъ, явились превратности судьбы - и вотъ онѣ изъ за кулисъ-то на капельдинерскую должность. Нѣкоторыя изъ нихъ, можетъ быть, когда-то даже здѣсь на сценѣ театра Эдена прыгали и тюлевыми шарфами потряхивали, а теперь, когда располнѣли и превратились въ шести-пудовыхъ бобеленъ, то ужъ какое тутъ прыганье! Вотъ антрепренеры во вниманіе прежнихъ заслугъ и позволяютъ имъ капельдинерствовать въ театрахъ собирать съ публики посильную дань.
- То-то онѣ бѣлки-то такъ подъ лобъ по старой актерской памяти закатываютъ! А только и нахалки-же!
- Да, ужъ онѣ каждаго посѣтителя облагаютъ здѣсь данью. Хочешь или не хочешь, а что-нибудь дай. У мертваго выпросятъ. Впрочемъ, и то сказать: вѣдь и десятью сантимами остаются довольны, а это на наши деньги всего только три копѣйки, - закончилъ землякъ.
- Поужинать-то все-таки послѣ театра куда-нибудь пойдемъ? - спросилъ онъ земляка.
- Да некуда. Все будетъ заперто. Здѣсь, въ Парижѣ, въ одиннадцать часовъ вечера уже всѣ рестораны закрыты.
- Да неужели всѣ?
- Есть два-три ресторана съ ночной торговлей, но тамъ по ночамъ берутъ за все двойную плату.
- Пустяки. Поѣдемте. Только-бы поужинать да съ хорошимъ землякомъ побесѣдовать. Столько времени русскаго человѣка въ глаза не видалъ, да стану я какія-нибудь цѣны разсчитывать…
- Неловко вамъ въ эти рестораны ночью съ женою ѣхать.
- Отчего?
- Оттого, что тамъ исключительно только однѣ кокотки по ночамъ бываютъ. Туда послѣ театровъ только съ кокотками ѣздятъ.
- Николай Иванычъ, поѣдемъ туда! - воскликнула вдругъ Глафира Семеновна. - Покажи мнѣ, какія такія парижскія кокотки.
- Да что ты, что ты, матушка! - замахалъ руками Николай Ивановичъ. - Развѣ это можно?
- Отчего-же? Ну, кто насъ здѣсь въ Парижѣ знаетъ? Рѣшительно никто не знаетъ.
- Но вѣдь и тебя самое могутъ за кокотку принять.
- А пускай принимаютъ. Что-жъ изъ этого? Вѣдь я буду съ мужемъ, съ тобой.
- Что ты говоришь. Боже мой, что ты говоришь!
- Пойдемъ, Николай Иванычъ. Съ мужемъ жена можетъ гдѣ угодно быть.
- Но вѣдь тебя какой-нибудь пьяный можетъ схватить, обнять, поцѣловать. Я не стерплю - и выйдетъ скандалъ, драка… Нѣтъ, нѣтъ…
- Неловко вамъ туда, сударыня, ѣхать, положительно неловко, - сказалъ землякъ.
- Экіе вы, господа, какіе! Ничего настоящаго парижскаго я не увижу. Вѣдь этими самыми кокотками Парижъ-то и славится, - пробормотала Глафира Семеновна.
- Полно, полно… Не мели вздору, - строго замѣтилъ ей Николай Ивановичъ и опять обратился къ земляку:- Но вѣдь есть-же здѣсь и семейные люди… Гдѣ-же они ужинаютъ?
- Въ большинствѣ случаевъ здѣсь совсѣмъ не ужинаютъ. Поздній обѣдъ - чуть не въ восемь часовъ вечера, такъ какой-же ужинъ! Но ежели семейные люди хотятъ по ночамъ ѣсть, то они заранѣе покупаютъ себѣ что-нибудь изъ холодныхъ закусокъ и ѣдятъ дома.
- Эхъ, жалко, что мы не можемъ съ вами поужинать! - досадливо пробормоталъ Николай Ивановичъ.
- Тогда завтра можемъ пообѣдать, - отвѣчалъ землякъ. - Вы завтра будете на выставкѣ? Вотъ назначимъ тамъ какой-нибудь пунктъ и встрѣтимся.
- Надоѣла ужъ выставка-то. Завтра мы думаемъ пошататься по магазинамъ. Она вонъ хочетъ себѣ что-нибудь въ магазинѣ де-Лувръ купить.
- И отлично. И я тамъ буду. Вотъ тамъ и встрѣтимся. Въ которомъ часу?
- Часовъ въ одиннадцать.
- Вѣрно, ужъ будете шелковыя матеріи для жены покупать? Такъ спросите шелковое отдѣленіе во второмъ этажѣ и будьте тамъ.
Въ это время въ фойэ раздался звонокъ, возвѣщающій, что сейчасъ поднимутъ занавѣсъ.
- Звонятъ. Сейчасъ начнется актъ. Пойдемте на мѣста… - сказалъ землякъ, пробираясь изъ фойэ въ корридоръ, и, раскланявшись съ супругами, сказалъ:- Такъ завтра въ магазинѣ Лувръ? До свиданія.
Супруги также направились въ театральную залу.
LII
Еще и одиннадцати часовъ не было, а спектакль въ театрѣ Эденъ кончился. Супруги отправились домой. Они хотѣли ѣхать, но у подъѣзда, къ немалому ихъ удивленію, не оказалось извозчиковъ, и вслѣдствіе этого пришлось отправиться пѣшкомъ. Разстояніе отъ театра до ихъ квартиры было, впрочемъ, не велико. На этотъ разъ Глафира Семеновна вела уже своего мужа домой съ увѣренностью въ дорогѣ. Вчерашнее ночное отыскиваніе гостинницы ознакомило ее съ улицами, ведущими къ этой гостинницѣ. Площадь Большой Оперы была знакома, прилегающая къ ней улица Лафаетъ была знакома, переулки, выводящіе изъ улицы Лафаетъ къ гостинницѣ, были также узнаны ею. Вотъ и посудная лавка на углу переулка. Она не была еще закрыта. Супруги вспомнили, что они хотѣли купить себѣ спиртовой таганъ и жестяные чайники для заварки чая, зашли въ лавку и купили. Зашли также въ съѣстную лавку и купили себѣ колбасы и сыру. Въ съѣстной лавкѣ оказался и хлѣбъ, который также былъ пріобрѣтенъ ими. Домой они возвращались съ ужиномъ, но вотъ бѣда: у нихъ не было спирту для тагана, на которомъ-бы они могли заварить чай. Гдѣ купить спиртъ - они не знали, не знали даже, какъ онъ называется по-французски, чтобы спросить его.
- Дѣлать нечего, придется опять безъ чаю спать ложиться, - сказалъ Николай Ивановичъ и, тяжело вздохнувъ, прибавилъ: - эхъ, жизнь парижская! А говорятъ еще, цивилизованная.
Подъѣздъ гостинницы, какъ и вчера, былъ уже запертъ. Они позвонили. Отворилъ имъ опять самъ хозяинъ безъ сюртука, въ одномъ жилетѣ и въ туфляхъ. На площадкѣ около лѣстницы стояли двѣ складныя кровати и на каждой изъ нихъ изъ-подъ одѣяла торчало по головѣ въ бѣлыхъ спальныхъ колпакахъ. Въ одной изъ головъ супруги, при свѣтѣ привернутаго, еле мерцающаго рожка газа, узнали голову слуги, прислуживавшаго имъ въ номерѣ.
- А что, венъ ружъ можно а презанъ получить? Онъ пе? - спросилъ Николай Ивановичъ хозяина.
Тотъ поморщился, но все-таки отвѣтилъ, что можно. Очевидно, всякая жизнь въ этой маленькой гостинницѣ совсѣмъ уже кончалась къ одиннадцати часамъ вечера, и постояльцы и прислуга послѣ этого времени спали.
Когда они проходили мимо кровати слуги, тотъ поднялъ на своемъ ложѣ голову подобно сфинксу и произнесъ:
- La bougie et les allumettes sont près de la porte.
- Что онъ такое бормочетъ намъ? - спросилъ жену Николай Ивановичъ.
- Что-то про свѣчку и про спички, - отвѣчала та.
Поднявшись по слабо освѣщенной лѣстницѣ къ себѣ наверхъ, они дѣйствительно нашли на полу около двери мѣдный подсвѣчникъ съ огаркомъ и грудку спичекъ, зажгли свѣчку и вошли въ свою комнату. Вскорѣ явилось и вино. Его принесъ самъ хозяинъ, поставилъ на столъ и наставительно произнесъ:
- Je dois vous dire, monsieur, qu'à onze heures nous finissons déjà notre travail. Il faut se reposer, bonsoir, monsieur et madame ,- раскланялся онъ и ушелъ.
- Что онъ сказалъ? - опять обратился къ женѣ Николай Ивановичъ.
- Рѣшительно ничего не поняла, - отвѣчала та.
- Ахъ, француженка, француженка! Чему только васъ въ пансіонѣ учили!
- Учили, но не этимъ словамъ. И наконецъ, въ пансіонѣ, когда мы переводили что-нибудь съ французскаго, то всегда со словаремъ.