Степан встал из-за стола, достал со стеллажа свёрток, развернул.
- Любуйся!
Я всмотрелся в карту.
- А точна ли она?
Степан почесал затылок.
- Маненько неточности, конечно, есть - как без них, но все деревни и сёла нанесены точно.
- А реки?
- Вот уж не знаю, я же по землице работаю, тут все уделы и вотчины - вот, даже твоя деревня есть.
- Село нынче, Степан.
- Никак - церковь осилил, боярин? - удивился Степан. - Надо как-нибудь посмотреть.
Я намёк понял.
- Степан, поперва дело, потом и в село съездим, и церковь посетим, и колокол послушаем.
- На слове ловлю.
- Стёпа! - Я укоризненно покачал головой. - Разве я когда-нибудь бросал свои слова на ветер?
- Не было, боярин, и надеюсь - не будет.
Для пущей убедительности я сунул Степану в руку серебряный рубль.
- Ты мне вот что скажи, Стёпушка. А карты постарше у тебя есть?
- Это какого же году?
- Ну, скажем, лет сто назад.
- Помилуй Бог, боярин - откель? А погоди-ка, у меня тут писец старый есть, может - он чего припомнит?
Дьяк подошёл к столу, за которым скрипел пером по бумаге седой писец, переговорил с ним, вернулся.
- Сейчас.
Писец поднялся, вышел.
- Куда это он?
- В подвал - там все старые и ненужные бумаги лежат. Говорит - есть карта, только он не помнит, какого года. А почему нужда такая?
- Потом скажу, сам пока не знаю.
Писец вернулся через полчаса, одежда его была в пыли и паутине, глаза слезились. Под мышкой он нёс свёрток. Подойдя, писец положил свёрток на стол. От бумаги полетела пыль - писец, а за ним и мы дружно чихнули.
Я сунул в руку бумагомарателя медную полушку. Степан бросил на меня недовольный взгляд.
- Балуешь людей; он меня должон слушать, жалованье получает.
Я развернул карту. Конечно, она была не полуторасотлетней - вполовину моложе, но это всё же лучше, чем совсем ничего.
Я начал сравнивать старую карту с этой. Разночтения были. На карте из архива были деревни и сёла, которые на старой отсутствовали, и наоборот. Исчезали деревни и сёла, появлялись вновь - жизнь, никуда не денешься.
Я взял лист бумаги, по памяти набросал виденный мной в монастыре план.
- Стёпа, не упомнишь ли такого?
Стёпа повертел в руке нарисованный план.
- Ничего не измыслю. Эй, Фёдор, ступай сюда.
Старый писец подошёл к столу.
- Посмотри-ка на план. Где чего-нибудь похожее есть на старой карте?
Писец посмотрел на план, ткнул пальцем в карту:
- Вот это место.
Мы со Степаном уткнулись носами в карту. Похоже, очень похоже. Писец подал голос:
- Карта из подвала неточная - огрехов в ней много, а место точно это.
- На плане покажи.
Писец ткнул пальцем. Твою мать, час от часу не легче: он указывал пальцем недалеко от моей деревни - в пяти верстах, но на моей земле.
- Ты не ошибаешься, Фёдор? Это моя земля, деревня в другом месте.
- А посмотри на старой карте - там владение князя Лосевского раньше было, сказывают - князь в Литву съехал. Правда, лет тому минуло много, даже не упомню.
- Спасибо, Федя!
К неудовольствию Степана, я сунул писцу ещё одну полушку.
- Стёпа, а старую карту забрать можно? Степан потерзал бороду:
- А бери. Всё равно ею пользоваться нельзя, а без дела она в подвале сгниёт, или мыши поточат.
Я свернул карту в рулон, тепло попрощался со Степаном и вышел. Теперь я знал, откуда начать поиски.
Дома я развернул карту и стал её изучать. Да, изгиб реки похож, но это ещё не факт. За сто пятьдесят лет река могла постепенно изменить русло, или древний картограф - обычно из монахов - мог неточно нанести изгибы реки, ведь тогда не было системы координат, всё рисовалось приблизительно, от руки. Да собственно, большой точности и не требовалось - одна-две-три версты меньше или больше - какая разница?
Хорошо, предположим - условно, конечно, что река и участок земли рядом с ней - мои. Так ведь участок велик, весь не перероешь. Да и надо ли рыть? Ну, была когда-то здесь усадьба князя Лосевского, но сейчас-то на моих землях никакой усадьбы нет. И ещё вопрос - почему настоятель решил, что манускрипт зарыт в земле, а не увезён князем в Литву? Если он имел какую-нибудь ценность, зачем его было оставлять здесь - логичнее взять с собой. Или опасался, что порубежники наши отберут, или в дороге случится беда вроде нападения разбойников. Но и сейчас разбойников на дорогах хватает - ни один купеческий караван без охраны не ходит, а уж в те времена - и подавно. А чего им не злодействовать - дороги никем не охраняются, специальной службы, вроде полиции, не существует. На такой случай в Правде прописано - поймал разбойника за мерзким промыслом - повесь при дороге в назидание другим. Только татям никак не назидается, лёгким кажется разбойничий хлеб.
И вдруг мне вспомнился заброшенный колодец, куда я угодил прошлым летом. Хороший колодец, камнем выложен - не бревенчатый. Был бы сруб деревянный - сгнил бы за это время, запросто мог осыпаться, осесть, похоронив меня. А ведь это идея, надо завтра же проверить. А что я проверю? Ну, найду я фундамент дома. И где искать этот манускрипт?
А вдруг колодец - и не колодец вовсе? Что-то я не слышал, чтобы раньше на Руси колодцы каменные делали. И к тому же колодец был сухой. Понятно, что он давно заброшен, земли там полно, но всё равно в нём должно быть хотя бы сыро. Стенки на известковом растворе, прочные - я нож между камнями воткнуть не мог. И ещё - колодцы делают в низких местах, к водоносным горизонтам поближе, дабы глубоко не копать. А развалины и колодец, насколько я помню, на пригорке. Точно, там поискать надо.
Возьму завтра с собой Федьку, а то он от пьянки опух уже, пусть похмеляется с лопатой. Ещё верёвки нужны - спускаться, фонарь масляный. О, ещё мешок, чтобы землю из колодца вытаскивать. Пожалуй, всё. Если чего и не хватит, деревня моя рядом, там можно будет взять.
Решив так, я со спокойной совестью лёг спать.
Первым делом утром я кликнул Федьку. Глядя на его взлохмаченную шевелюру и заплывшие глаза, я подумал про себя, что три дня отдыха - многовато для холопов.
- Так, Фёдор, бери лопату, мешок попрочнее - наверное, конопляный, несколько верёвок и фонарь.
- Ты чего… ик… боярин… ик.
- Перестань икать, иди - пива выпей. Сейчас по делу поедем, а на тебя смотреть нельзя - вытошнит.
- Извини, боярин.
Федька ушёл. Заявился он через полчаса, походка была неустойчивой.
- Ты что, напился?
- Нет, боярин. - Федька перекрестился. - Ты же пива разрешил, вот на вчерашнее и легло.
Дух от Федьки шёл тяжёлый, выдохнет - муха на лету умрёт. Ну, ничего, сегодня поработает, пропотеет - поймёт, что пить тоже надо умеючи, меру знать.
Мы оседлали лошадей, выехали.
- Куда хоть путь держим, боярин?
- В деревню.
- Чего искать будем, вроде поздновато.
- С чего решил?
- А что ещё в деревне лопатой делать можно?
- Увидишь.
Федька обиженно замолчал, сопел только.
Доехали до моей земли. Вроде где-то справа пригорок небольшой должен быть. Я вертел головой, пытаясь вспомнить.
- Чего ищешь?
- Федь, ты помнишь - о прошлом годе в колодец старый я угодил?
- Как не помнить, как вчера было.
- А место запомнил?
- А то! Вон осины стоят - аккурат за ними. Мы повернули, проехали осины. Да, вроде
здесь со мной случился казус. Я уже перенёс ногу на левое стремя, собираясь спрыгнуть на землю, затем остановился и посмотрел вниз. Вот была бы умора, угоди я в тот же колодец ещё раз.
Мы походили по пригорку, наткнулись на фундамент стоявшего здесь когда-то здания. Начали описывать круги вокруг него, и тут Федька заорал:
- Нашёл!
Я подошёл к нему - и в самом деле, передо мной зияла дыра колодца. Это был именно он - стены были обложены камнем. Сомнительно, что где-то рядом может быть ещё один такой же.
- Так, Федя. Привязываем верёвку, ты спускаешься, начинаешь копать, а я вытаскиваю мешком землю.
- Боярин, я же больной!
- Сейчас и вылечишься.
- Не дело боевому холопу землю копать, на то смерды есть - вон, деревня рядом.
- Дело тайное, Федя. О том знать никто не должен - даже твои сотоварищи. Понял?
Федька привязал один конец верёвки к камням, другой конец сбросил в колодец, туда же кинул мешок и лопату.
- А может, я буду землю поднимать?
- Это значит - боярин землю копать будет, а ты на ветерке прохлаждаться?
- Тоже верно.
Федька, кряхтя и матерясь сквозь зубы, полез в колодец. Вскоре послышались удары лопаты о землю, потом верёвка дёрнулась:
- Поднимай!
Я потянул за верёвку. Ого, он что - полтонны туда нагрузил? Я еле вытянул почти полный мешок. Да в нём верных полцентнера будет, если не больше. Я с трудом оттащил его к развалинам, высыпал. У колодца высыпать не стал: вдруг интересно прохожим будет - чего это тут куча свежей земли лежит? Сбросил пустой мешок Фёдору:
- Сыпь поменьше - по половине мешка.
- Как скажешь, боярин.
Мы работали без перерыва часа два, потом я решил, что нам обоим необходим короткий отдых. Федька выбрался из колодца мокрым от пота:
- Дышать нечем, боярин, хоть воздуха свежего глотну.
Он повалился на траву, отдышался.
- А глубоко ли копать будем, боярин?
Я решил пошутить:
- Сажени четыре ещё.
Федька аж подскочил.
- Четыре сажени? Я же умру!
Я засмеялся.
- Пошутил я, Федь.
- А сколько?
- Сам не знаю, там видно будет.
Пока Федька лежал, я задумался. А и в самом деле - на какую глубину копать? И что будет сигналом о конце моих изыскательских работ? Ответа на этот вопрос я пока не знал.
Теперь опуститься в колодец решил я.
- Боярин, давай уж я копать буду. Мы люди привычные.
- Охолонись немного, Федя.
Я спустился по верёвке в колодец. Федька уже углубился на метр, всё-таки площадь колодца была велика - немногим менее двух метров. Но делать нечего: назвался груздем - полезай в кузов.
Я взялся за лопату. И в самом деле здесь душно, воздух спёртый.
Я копал и копал, загружая землю в мешок. Когда почувствовал, что силы на исходе, вылез наружу. Ветерок приятно овевал разгорячённое лицо. Какая благодать - вдохнуть свежего воздуха. Вот ведь - дышишь, и не чувствуешь, как это славно.
Мы передохнули, затем в колодец полез Фёдор. Работали в полную силу, и лишь когда солнце коснулось горизонта, я крикнул Феде:
- Всё, вылезай, прихвати фонарь и лопату.
Федька вылез взмыленный, мокрый от пота.
- Хорошую баню ты мне устроил, боярин.
Эх, чего не предусмотрел - так это не сказал холопам, чтобы баньку истопили. Мы оба были потные, в пыли. От стекающего по лицу пота на пыльной коже оставались полоски. Я посмотрел на Фёдора и засмеялся.
- Ты чего смеёшься, боярин? Думаешь - как боярин, так чище меня?
Мы оседлали отдохнувших коней и поехали домой. По дороге умылись во встреченном ручье тёплой, нагретой солнцем водой. А одежду теперь только стирать, столько пыли не выбьешь. Надо будет завтра сменную одежду, что похуже, взять.
С утра все мышцы ныли с непривычки. Одно дело - в седле сидеть и саблей махать, и совсем иное - копать с утра до вечера, как Стаханов.
Мы плотно поели, выехали.
У колодца я переоделся, а Федька остался в исподнем.
- Не могу в одёже, боярин, душно.
Снова два часа каторжной работы, потом перерыв. Федька упал в траву, а я сидел рядом и думал - там ли мы копаем, не ошибся ли я? Не пустышку ли тяну? Столько труда может насмарку пойти.
После перерыва вниз спустился я. Колодец стал заметно глубже, и поднимать мешок с землёй стало труднее, впрочем, как и дышать.
Через час работы лопата стукнулась о камни. Кладка что ли неровная? Или конец колодца? Может, мы добрались до дна? Если это дно, то вся работа впустую.
Меня охватила такая злость, что я с силой ударил лопатой под камень. Земля провалилась, и из образовавшегося небольшого отверстия потянул сквознячок. Э, нет, работа не впустую. Не бывает сквозняков, если нет тяги, если нет второго выхода.
Я копал и копал, пока обеспокоенный Фёдор не крикнул сверху:
- Боярин, ты там живой?
- Живой, Федька.
Я вылез из колодца - сил копать уже не было. Да и солнце клонится к закату. Я и не заметил, как быстро пролетело время и я проработал в колодце почти две смены кряду.
- Всё, Федька, хватит на сегодня - сил нет, да и баня нас ждёт.
- Как скажешь, боярин.
Но по голосу чувствовалось - рад Федька. Да и то - долбим и копаем - трудно, тяжело, душно.
Пока я не стал говорить Фёдору, что пробился к небольшому отверстию. Велико ли оно и куда ведёт, я не знаю. Может, промоина от грунтовых вод? Завтра я должен докопаться до истины и решить, стоит ли продолжать рыть дальше в этом колодце.
Добравшись до дома, мы помылись в бане, поели и без сил свалились на постели. По-моему, я даже снов не видел.
ГЛАВА XI
А поутру мы уже снова были у колодца. Я полез первым и стал быстро копать, расширяя маленькое отверстие. По мере работы оно становилось всё больше и больше. Я уже видел, что это боковое ответвление, и оно тоже выложено камнем.
Наконец, ближе к полудню боковой ход был освобождён от земли. Сам ход невелик по размерам - идти можно было только согнувшись в три погибели. Осмотреть? Не рухнут ли древние стены, не обрушится ли кладка? Боязновато быть заживо погребённым под землёй.
Всё-таки я отважился - взял в руку масляный фонарь и полез по ходу. Через пару метров одумался, вспомнил о подземном ходе, что вёл в Нижегородский кремль. Нет ли и здесь ловушек для наивных и неосторожных?
Я попятился задом - развернуться не было никакой возможности.
- Эй, Федька! - Поднял я лицо кверху.
- Чего, боярин?
- Срежь мне палку длиной в сажень.
- Сей момент.
Федька исчез, и вскоре сбросил мне сучковатую, но прямую и прочную палку.
Я снова двинулся вперёд, палкой простукивая перед собой стены, пол и потолок подземного хода. Продвигался медленно. Не хотелось бы упасть на врытые колья в волчьей яме.
Ход был узок, невысок, но прямой, без поворотов. Никаких ловушек пока не было, и метров через десять я упёрся в небольшую дубовую дверь. Заперта? Не ждет ли за ней хитроумная ловушка?
Я палкой толкнул дверь, та скрипнула на петлях и едва приоткрылась. Я ткнул сильнее - дверь от удара распахнулась, громыхнуло железо, и в тусклом свете масляного фонаря блеснул меч. Волосы на голове от ужаса встали дыбом, я покрылся липким потом. Не зря я всё-таки палку взял.
Я вытянул руку с фонарём, подсветил. На полу валялись проржавевшие латы от полного рыцарского доспеха - панцирь, латная юбка, шлем с забралом, наручи, наплечники. В железных рукавицах - рукоять меча, а само лезвие от старости отскочило и лежало в стороне. Я с облегчением выдохнул - оказалось, всё это время я не дышал, вытер рукавом пот со лба, да только ещё больше вымазался грязью.
Я пролез через небольшую дверь в темное пространство, ногой отбросил рыцарские латы. Странно - как он сюда попал, этот рыцарь? И доспехи ведь не наши - явно немецкие, они такие носили. Русские витязи имели другую броню.
Я поднял светильник над головой, осмотрелся. Узкая камера с невысоким потолком, больше похожая на склеп. Кроме двери, через которую я прошёл, виднелись ещё три. Похоже, я попал в подземную "прихожую".
Наугад выбрав среднюю дверь, я потянул потускневшую бронзовую ручку на себя и отскочил в сторону. Не дай Бог - ещё сюрприз. Второго рыцаря в латах я не переживу - этот напугал до смерти, чучело огородное.
Ничего не произошло, за дверью был ещё один ход, оттуда тянуло могильным холодом. Нет, пока не полезу - посмотрю, что за другими дверьми.
Я потянул ещё одну ручку. Дверь легко открылась, как будто её вчера смазали - даже не скрипнула. Я посветил. В центре небольшого отсека, также выложенного камнем, стоял стол, а на стуле перед ним сидел скелет в ветхой одежде. Череп с клоками седых волос лежал на столе, на скрещенных руках. Из спины торчал стилет. Явно не сам умер - помогли.
Становилось всё занятнее - рыцарь в латах, стилет в спине у мертвеца… Не применяют стилеты у нас, заморское это оружие. Стилет имеет узкое, клинообразное лезвие о трёх или четырёх гранях. Им невозможно нарезать хлеб, срубить сучок - это оружие убийц. Пользоваться им любили в Испании и Франции.
Я решил осветить углы и увидел в одном из них сундук. Массивный, окованный полосами меди, с огромным навесным замком. Я ногой ударил по замку, и проржавевшая за долгие десятилетия железяка отвалилась.
Я поставил масляный фонарь на стол, откинул крышку сундука. Сундук был полон свитками пергамента. Я осторожно взял один из них, поднёс к огню, развернул. Буквы поблекли от времени, однако прочитать можно - но только тем, кто знает латынь. Вот незадача!
Пергамент старый, с краёв осыпаются частички телячьей кожи. Надо очень бережно вытащить на свет Божий все манускрипты, не повредить. Сундук неподъёмный - в нём, даже пустом, веса явно больше центнера.
В мешке нельзя - повредить пергамент можно. Остаётся одно - делать небольшие ящики, перекладывать манускрипты туда и так поднимать. И ящичков таких придётся сделать не один и не два - много. Зато все рукописи целы будут.
Я прикрыл крышку сундука, вышел из комнаты и толкнул третью - последнюю дверь. Вот откуда тянуло сквозняком. Тут была самая большая камера - углы её терялись в темноте, но воздух в ней не был застоявшимся - наверняка где-то имелась труба вентиляции. Вдоль стен камеры располагались стеллажи, а на них рядами стояли книги. Я снял одну, открыл. Не печать - рукописная вещь. А тяжёлый фолиант - килограмма на четыре потянет. Я прикинул - да тут не одна тонна книг, чтобы их вывезти, целый обоз нужен.
Делать нечего: я прихватил с собой одну из книг - посмотрю дома, сунул её за пазуху и тем же путём выбрался обратно.
- Ну чего там, боярин?
- Мертвецы.
Федька шарахнулся от меня, как от прокажённого, и перекрестился.
- Смелый ты, боярин.
- Это почему?
- Где мертвые в подземелье, там духи могут быть али ещё хуже - демоны. Сроду в подземелье не полезу, человек - создание Божие, и жить должен на земле, а не аки червь - в земле, солнца не видя.
- Так ведь по делу я, не по своему хотению.
- Всё равно страшно.
- Знал бы ты, как я испугался, когда на меня мёртвый рыцарь в латах напал.
- Ужасть какая, а ты говоришь - демонов нету. В церковь тебе сходить надо, от скверны да нечистого духа очиститься.
- После, Федька. Вот выполню тяготу, тогда и в церковь можно, а сейчас к плотнику едем.
Мы поскакали в мою деревню, благо - путь недалёкий. Заказал я плотнику сделать ящики, пусть даже и берёзовые. Указал размеры - рукой, на глаз. А ещё крышку дощатую, квадратную, со стороной в две сажени - надобно колодец закрывать. Не дай Бог - человек оступится, или зверь попадёт. Сроку плотнику для исполнения заказа дал три дня.
Мы же с Федькой вернулись в город, и я на торгу заказал ещё с десяток ящиков.