- Ты! - внезапно сказала она из-за вуали, увидя Каллиодороса из Порт-Коса, капитана "Таис". - Ты?
Каллиодорос казался удивленным. Он нагнулся вперед, как будто пытаясь разглядеть ее через вуаль.
- Ты Каллиодорос, - сказала она, - из Порт-Коса!
Я не говорил ей, конечно, что среди гостей на нашем ужине должен быть Каллиодорос.
- Ты! - внезапно воскликнул он. - Можешь ли это быть ты? Нет! Не может быть, чтобы это была ты! Не может быть! Через столько лет!
- Это я, - проговорила она, дрожа.
- Джентльмены, - хрипло сказал Каллиодорос, - это свободная женщина, Лола, из Порт-Коса.
Внезапно зарыдав, девушка рывком скинула вуаль и маскирующую мантию, обнаруживая, что она носит тунику рабыни и ошейник.
- Я не свободная женщина, - вскричала она, бросаясь к ногам Каллиодороса, - я - девушка-рабыня!
- И она - твоя! - воскликнул я.
Ошеломленный Каллиодорос смотрел на красавицу у своих ног. Я поднялся. Она оглянулась на меня в отчаянии.
- Господин! - закричала она.
- Ты теперь его, - сказал я, указывая на Каллиодороса.
- Спасибо, господин! - воскликнула она. - Спасибо, господин!
Она поднялась и побежала ко мне, упав на колени передо мной и склонив голову. С благодарностью она целовала мои ноги.
- Спасибо тебе, господин, - рыдала она.
Я был рад за нее. Она была великолепной рабыней, хорошо воспитанной, и мне она очень нравилась. Она хорошо служила мне. Я думал, что будет правильно вознаградить ее. И я отдал ее Каллиодоросу.
Она поднялась и бросилась на колени перед Каллиодоросом. Она смотрела на него со слезами на глазах, обняв его ноги.
- Ты примешь меня, господин? - спросила она.
- В Порт-Косе, - сказал он, - я ухаживал за тобой со всеми почестями и уважением, соответствующим свободной женщине. Мы близко познакомились и провели немало времени в длинных и откровенных разговорах. - Его глаза посуровели. - И в одной из наших бесед ты сделала чудовищное признание, сознавшись в своих потребностях рабыни.
- Мне было так стыдно, - сказала она, отворачивая лицо.
- Как мог я уложить с почестями в свою постель ту, которая осмелилась признаться в своих мечтах стать рабыней? Таких девушек я мог бы купить на рынке. Естественно, мы расстались. Но наши семьи, желая нашего содружества, требовали от нас объяснений. Чтобы защитить нашу честь и сохранить нашу тайну, мы молчали.
- Но, - продолжила она с повлажневшими глазами, - чтобы ухаживание не было напрасным и чтобы семьи не были опозорены, ты согласился пойти на содружество в соответствии с твоими представлениями о долге офицера и джентльмена.
Он смотрел на нее, ничего не говоря.
- Я не желала томиться, презираемая и заброшенная, в холодной постели, пока ты будешь удовлетворяться рыночными девушками. Я исчезла из города.
- Ты ошибаешься по крайней мере в одном, - сказал он. - Я решил продолжать содружество не из-за давления семьи. Я не настолько слаб. Также и мой долг офицера и джентльмена не имел отношения к этой проблеме.
- Тогда почему? - спросила она.
- Я хотел тебя.
- Но у меня потребности рабыни, - сказала она.
- Я долго думал после нашего разговора, - начал он. - Ты осмелилась признаться в своих потребностях рабыни, и это устыдило тебя и шокировало меня. Но почему, спросил я себя? Не лучше ли было бы стыдиться обмана, чем правды? Может ли быть на самом деле больше чести в лицемерии, чем в откровенности? Это не кажется правильным. Тогда я понял, как смело ты доверилась мне и открыла правду. Моя ярость уступила место благодарности и восхищению. Я также спрашивал себя, почему я был шокирован? Не было ли это связано с моими собственными страхами обнаружить дополнительные потребности у себя, потребности владеть и быть господином? Твое признание, такое выразительное и трогательное, стремилось размыть лживость свободных людей. Казалось, ты осмелилась сломать кодекс лицемерия. Осталась ли дверь в варварство приоткрытой? Я сожалел какое-то время о потере этой лжи. Мы постепенно начинаем любить наши мифы. И все же наши мифы похожи на стены из соломы. Они не могут защитить нас. Разумеется, они должны сгореть в огне правды.
- Ты бы взял меня, - спросила она, - зная, что у меня потребности рабыни?
- Твои потребности рабыни, - ответил он, - делают тебя в тысячу раз желаннее. Какой мужчина не хочет рабыни?
Она, пораженная, смотрела на него.
- Соответственно, я хотел вступить с тобой в честное содружество, - объяснил он, - но, в уединении нашего жилища, вдали от глаз мира, надеть на тебя ошейник и содержать тебя как рабыню, даже используя кнут.
Она недоверчиво смотрела на него.
- Но, - сказал он, - теперь этот фарс будет не нужен.
- Я не понимаю, - проговорила она.
- Раздевайся, - приказал он.
- Здесь присутствуют другие, - возразила она.
Его кулак яростно и мощно свалил ее с ног. Она поднялась на четвереньки и, с окровавленным ртом, смотрела на него.
- Команда должна быть повторена? - поинтересовался он.
Она быстро сорвала тунику рабыни в изумлении. Он щелкнул пальцами и указал на место у своих ног. Лола поползла на животе к его ногам. Потом она посмотрела на него снизу.
- Я понимаю, что ты принимаешь подарок, - сказал я.
- Я действительно принимаю его, - ответил он, и благодарю тебя.
- Я звал ее Лолой, - сообщил я, - но ты можешь, конечно, звать ее как захочешь.
- Ты - Лола, - обратился он к рабыне.
- Спасибо, господин, - сказала она, получив имя.
Она опустила голову и нежно поцеловала его ногу.
- Лола, - сказал он.
- Да, господин, - отозвалась она.
- С первого момента, давно, когда я увидел тебя в Порт-Косе, я хотел владеть тобой.
- И с первого момента в Порт-Косе, давно, - призналась она, - я хотела быть твоей рабыней.
- Теперь ты - моя рабыня, - сказал он.
- Да, господин, - ответила она.
- Вот, - сказал я и бросил Каллиодоросу восемнадцатидюймовый ремень для связывания. Он был таким же, какой я дал раньше Амилиану.
- Спасибо, - ухмыльнулся Каллиодорос.
- Хорошенько свяжи ее, - посоветовал я.
- Не бойся, - засмеялся Каллиодорос, - она почувствует себя крепко связанной.
Раздались смех и горианские аплодисменты. Друзья поздравляли Каллиодороса с удачей и вознаграждали меня за щедрость. Затем мы снова сели. Подарок, обнаженная и одетая в ошейник рабыня, очаровательно свернулась возле Каллиодороса, трогая руками его колено.
- Пришло время, - рассмеялся Тасдрон, - и мне добавить кое-что в этот вечер.
Озадаченная Пегги посмотрела на него.
- На ноги, рабыня, - скомандовал он, - и ступай на изразцы.
Пегги послушно выполнила приказ. И вот она стояла, напуганная, в короткой белой тунике. Она не имела представления, что от нее потребуется. Она думала, что ее привели на ужин просто сопровождать Тасдрона, ее хозяина.
- Раздевайся, - приказал Тасдрон.
Быстро, не задавая вопросов, осознавая себя горианской девушкой-рабыней, Пегги развязала тунику и сдернула ее с плеч. Она стала пунцово-красной. Ее заставили обнажиться в присутствии других, перед мужчиной, которого она любила.
- Рабыня, - обратился к ней Тасдрон.
- Да, господин, - ответила она.
- В таверне, - сказал он, - ты видела различные танцы, не так ли?
- Да, мой господин, - проговорила она.
- Ты видела среди них, не правда ли, - продолжал он, - танец Са-иила?
- Да, господин, - прошептала она, бледнея.
- Танцуй его, - сказал он.
- Я не танцовщица!
- Команда должна быть повторена?
- Нет, мой господин, - вскрикнула она и грациозно подняла руки над головой.
- Отлично! - сказал Глико.
Какой красивой была Пегги и какой испуганной! Тасдрон поднял руку.
Са-иила является одним из самых трогательных, глубоко ритмичных и эротичных танцев рабыни на Горе. Он принадлежит, в общем, к типу танцев, обычно известных как "Соблазняющие танцы" страдающей без любви девушки-рабыни. Главной темой этого танца, безусловно, является попытка со стороны заброшенной рабыни привлечь к себе внимание господина.
Тасдрон дал знак музыкантам. И тогда Пегги начала танцевать.
Я помнил ее с давних пор, с Земли. Она работала гардеробщицей в ресторане. Тогда она носила черную ленту в светлых волосах, белую шелковую блузку с длинными рукавами, черные колготки в сеточку и черную мини-юбку. У нее были красивые длинные ноги. Она была очень привлекательная. Понятно, что она могла привлечь случайное внимание горианского работорговца.
- Я думал, она не танцовщица, - сказал Глико.
- Я никогда не воспринимал ее как танцовщицу, - сказал удивленный Тасдрон. - Я никогда не использовал ее как танцовщицу.
Теперь бывшая Пегги Бакстер с Земли, обнаженная и в стальном ошейнике ее хозяина, Тасдрона из Виктории, танцевала перед нами в качестве горианской девушки-рабыни.
Я отхлебнул турианского ликера. Я чувствовал очаровательную, маленькую, темноволосую рабыню, стоящую на коленях совсем близко от меня, слева за мной. Она положила ладонь на мою левую руку.
Я смаковал ликер и наблюдал танец рабыни. И я улыбался, ощущая учащенное дыхание маленькой рабыни рядом со мной.
- Такие движения, конечно, - говорил Глико, - инстинктивны в женщине.
- Да, - согласился Тасдрон.
- О, - выдохнула маленькая рабыня рядом со мной, - о!
Я улыбнулся. Я понял, что она еще не видела танец женщины-рабыни.
Са-иила, обычно исполняемая в обнаженном виде, как будто низкой рабыней, и девушкой, свободной от всех помех, кроме ее ошейника, считается одним из наиболее сильных танцев рабыни на Горе. Он исполняется по-разному, но вариации, практикуемые в приречных городах и, в общем, в бассейне реки Воск, по моему мнению, одни из красивейших. К лучшему или худшему, но в горианском танце рабыни нет или почти нет стандартов. Танцы могут различаться от города к городу, от поселения к поселению и даже от таверны к таверне, но они, вероятно, варьируются в зависимости от исполнительницы. Это происходит потому, что каждая девушка, в своей манере, привносит в танец природу собственного тела, свои манеры, собственную чувственность и потребности, индивидуальность. Для женщины танец рабыни уникально личностный и творческий вид искусства. К тому же, конечно, он дает ей удивительную возможность глубокого самовыражения.
"Все они носят ошейники", - такова первая часть неформального обмена мнениями, которое любят горианцы. Вторая и заключительная часть этого обмена такова: "Но все они в ошейнике разные". Это проясняет отношение горианца к девушке-рабыне. В одном смысле она - ничто, но в другом смысле она драгоценна и является всем.
Известный совет, данный смелыми горианскими врачами свободным женщинам, которые консультируются по поводу своей фригидности, звучит, к их стыду, так:
- Выучите танец рабыни.
Еще один совет, обычно даваемый свободной женщине, выпроваживаемой из кабинета врачом, раздраженным ее надуманными недомоганиями, таков:
- "Стань рабыней". Половая холодность, безусловно, неприемлема в рабынях. Если ничего не помогает, то она будет выбита из ее прекрасных тайников кнутами.
Я почувствовал, как очаровательная темноволосая рабыня крепко сжала мою руку.
- Она неплоха, - сказал Тасдрон, наблюдая за танцовщицей.
- Она великолепна! - выдохнул Глико.
Я посмотрел через стол. Лола, на коленях, полулежа в руках Каллиодороса, держащего руку у нее в волосах, не могла отвести глаз от танцовщицы. Она глубоко дышала. Я посмотрел направо. Флоренс в короткой желтой тунике стояла на коленях позади Майлза из Вонда, вцепившись в него, ее пальцы схватились за его тунику, ее подбородок был на его правом плече. Она тоже глубоко дышала.
- Господин, - шептала она ему. - Господин.
Я отпил еще ликера. Он был вполне хорош.
Пегги теперь танцевала на коленях в конце стола, используя его в своем танце, опираясь на него животом, трогая его руками, и телом, и губами.
- О-о-о! - произнесла маленькая рабыня, держа мою руку.
Я улыбнулся. Са-иила, конечно, не тот тип танца, который может быть исполнен свободной женщиной.
Теперь Пегги отошла от стола на изразцы и на спине, на боку и коленях то простиралась ничком, то затихала распростертой, то извивалась, как будто в разочаровании и одиночестве.
Я внимательно наблюдал за танцовщицей, как она сжимает кулаки на изразцах, царапает ногтями их гладкую поверхность, поворачивается боком, прижимается бедром, поднимает колено, поворачивает голову, трясет волосами из стороны в сторону. Она лежала на спине, плача от отчаяния, причиняя боль ладоням, разбивая пятки. Она как будто находилась в клетке, запертая вдали от мужчин.
Затем она перекатилась на живот, поднялась на руки и на ноги, опустив голову, и замерла на мгновение в такой позе. Именно в этот миг музыка вступает в новую фазу, менее яростную, почти лирическую в своей трогательности. Девушка ползет несколько футов налево и поднимает голову. Она вытягивает вперед свои маленькие руки. Кажется, что здесь встречается какой-то барьер, какая-то стена. Затем она поднимается на ноги. Она быстро двигается вдоль нее, в грациозной, испуганной спешке танца, ее руки как бы ощупывают расположение твердых барьеров, те невидимые стены, которые, кажется, окружают ее. Девушка стояла и смотрела нам в лица, затем опустила голову на руки, нагнулась и распрямилась, откидывая голову и волосы назад. "Я?" - казалось, спрашивает она, как будто вглядываясь в грубого тюремщика, подошедшего к дверям ее темницы. Но там, конечно, никого нет, и из представления это совершенно понятно. Затем, представив себя внутри темницы, подчиняясь трогательной фантазии, она готовит себя для господина, кажется, выбирая шелка и драгоценности, нанося косметику и духи. Она окутывает себя игривым, воздушным великолепием рабыни. Затем она скрещивает запястья и двигает ими, как будто они связаны. Потом она вытягивает руки, как будто ремень, привязанный к ним, сильно натянут. Кажется, будто она, с поднятой головой, связанная рабыня, выводится на поводке из темницы. Но у ворот, конечно, она разводит руки, показывая нам, что она все еще в заключении. Она отступает в центр темницы, падает на колени, закрывает голову руками и рыдает.
Здесь начинается следующая музыкальная тема.
Рабыня смотрит вверх. В коридоре, за воротами, слышен звук. Она вскакивает на ноги и прижимается спиной к стене своей темницы. На этот раз, кажется, там действительно есть какие-то люди, они пришли за ней. Она поднимает голову; она отворачивается; она принимает презрительный вид. Затем кажется, что она, ошеломленная, оглядывается, в то время как они уходят. Тогда она бросается на пол своей темницы. Зовя их, подняв голову, жалобно протягивая к ним руки. Она умоляет, чтобы на нее обратили внимание.
Вот рабыня отпрянула назад, поднимаясь на ладонях, испуганная. Ворота ее темницы открыты. Она быстро становится на колени в позу угождающей рабыни. Очевидно, она боится грубых тюремщиков. Похоже, что она дважды получает удар кнутом. Затем она снова принимает позу угождающей рабыни и кивает головой. Она хорошо понимает, чего от нее ждут. Она должна хорошо проявить себя на изразцах праздничного зала. "Да, господа!" - кажется, говорит она. Но как мало ее тюремщики, возможно, простые и невоспитанные парни, понимают, что именно этого - угождать - она и желает так глубоко и отчаянно. Как долго она ждала, в жестоком разочаровании, неудовлетворенная и одинокая, в клетке, этого момента, этой драгоценной возможности, когда ей, простой рабыне, будет дозволено представить себя на обозрение своего господина. Как могут они понять мучительность и важность этого момента для нее? Ей дана возможность показать себя перед господином! Кто знает, сможет ли она когда-нибудь в этом большом доме, в котором есть такие клетки и тюремщики, снова получить такой шанс?
Рабыня изображает, что она поднята на ноги, и ее запястья жестоко связаны у нее за спиной. Ее тело сильно сгибается, голова повернута набок. Кажется, что мужчина держит ее за волосы. Похоже, ее ждет не аристократический банкет, куда приводят разодетых в шелка рабынь, а пьяный праздник и битье кнутом. Она маленькими поспешными шагами, согнувшись, описывает широкий круг на изразцах. Затем, казалось, ее бросили на колени перед нами. Ее руки все еще были туго связаны за спиной. Она посмотрела на нас. Мы были, конечно, "хозяева", перед которыми она должна выступать. Она поднялась на ноги. Она изогнулась, как будто ей развязывают руки. Затем вытянула ноги и подняла руки над головой, как она сделала вначале.
Начались заключительные части танца Са-иила.
В этих частях девушка, во всей нескрываемой красоте, нагая, в ошейнике, свидетельстве рабства, пытается возбудить интерес своего господина.
Теперь я видел, как мало осталось в бывшей Пегги Бакстер с Земли воспоминаний о ее родной планете. Перед нами танцевала горианская девушка-рабыня.
Я оглянулся вокруг, посмотрев на маленькую темноволосую рабыню, вцепившуюся в мою руку, на Лолу в руках Каллиодороса, на Флоренс, стоящую на коленях позади Майлза из Вонда, на ту, которая была когда-то Ширли, в желтом наряде из газа, теперь рабыню Амилиана. Они глубоко дышали. Их глаза светились. Очарованные, возбужденные в страхе, они смотрели на красивую рабыню. На них тоже были ошейники.
Кожа Пегги блестела от пота. У нее были маленькие ноги с высоким подъемом. Ее тело было великолепно. Она сохранила при помощи диеты и упражнений свои размеры, те, что были у нее, когда она, после подготовки для продажи, была выставлена на рынок в группе рабынь. У хозяина обычно есть запись этих размеров, и многие хозяева, используя весы, пригодные для мелкого домашнего скота, и записи о рабыне, периодически проверяют свое очаровательное имущество, желая убедиться, что девушки сохраняют свои размеры. И горе той, чьи размеры обнаруживают сколько-нибудь значимые расхождения с размерами при продаже. Такое расхождение может быть причиной исправительного наказания, нередко довольно сурового. Иногда, когда видишь испуганную девушку, отказывающуюся от самого маленького кусочка сладкого и отчаянно делающую упражнения, с улыбкой понимаешь, что день, когда ее хозяин планирует проверить ее размеры, не за горами. Очаровательные фигуры девушек-рабынь не случайность. Только свободным женщинам разрешается быть неопрятными и тучными.
Пегги танцевала хорошо. У нее были красивые руки и очаровательные тонкие; запястья. Они бы чудесно смотрелись, связанные веревкой или зажатые в наручники для рабынь.
Сейчас она перешла к показательной части Са-иилы. В этой части танца девушка привлекает внимание к различным аспектам своей красоты, от волн блестящих ниспадающих волос до лодыжек, от маленьких ножек до крошечных красивых пальцев.
Женщины так невероятно красивы. Удивительно, почему мужчины не кричат от удовольствия, видя их. Ничего странного, что горианцы надевают на них ошейники и владеют ими.
- О! - воскликнула обнаженная маленькая красавица в ошейнике, стоящая на коленях рядом со мной.
Я улыбнулся. Я вспомнил, что она мало видела на Горе танцующих женщин-рабынь. Я взглянул на нее.
- Она такая чувственная и женственная! - прошептала моя брюнетка.
Я пожал плечами:
- Она - рабыня.