– Это мы сейчас проверим, – пообещала старуха, скривив рот так, будто повело его заболеванием каким. И в тот же миг половицы разошлись под ногами кузнеца, и полетел он вниз, как мешок с навозом. Уцепиться успел за края люка, а ноги над самой водой повисли. Замер Никола на мгновение, осмотрелся, как мог – а под ним трясина. Другого, впрочем, и быть не могло. Но самое неприятное – тянулись к нему из воды чьи-то руки в количестве не меньше десятка, так что даже поверхность воды бурлила. И лица слуг Кикиморовых рассмотреть оказалось возможным. Страшные они – кто-то высох, кого-то, напротив, вширь раздало. И глаза мёртвые, невидящие…
Вой оттуда послышался жуткий, будто голодные звери добычу почуяли. Старуха даже не обернулась поначалу, прибирала на столе – то ли чашки ставила, то ли варенье в вазочку перекладывала.
Понял кузнец: это ещё не самое страшное, что его может сегодня ожидать. Напрягся, отпихнул ухватившиеся за пятку пальцы, и подтянулся на руках. Лёг грудью на пол, отдышался, потом ноги подтянул.
– Присаживайся, мил человек, – между тем спокойно произнесла старуха. – Наверно, проголодался с дороги. Сейчас чаёк пить будем. – А сама три чашки поставила, словно ещё гостя ждала.
Обратил внимание Никола на это, но промолчал, побоялся заново Кикимору сердить. Может, таких ловушек у неё в доме понаставлено множество. Другая, не ровен час, сработает удачнее.
– Я до людей некоторую слабость питаю, – пояснила хозяйка, направившись к кухонному серванту. – Особенно мастеровых уважаю. Они мне про все свои хитрости профессиональные рассказывают. А я страсть как люблю послушать да разобраться в этом. Вот ты, например, кузнец?
– Кузнец, – кивнул Никола.
– А кузнецов у меня ещё не было. Редко они нынче по болотам хаживают да заботу пытают.
– Если интересно что, спрашивай, я с тобой и так поделюсь. Для этого нет надобности человека в топь затаскивать.
– Не скажи, любезный! – хохотнула старуха. – Иные и после смерти секреты свои утаить стараются. Есть тут, к примеру, один физик-ядерщик. Почитай, три года отмалчивался, какой-то подпиской мне в лицо тыкал. Невыездной, говорит, я, поэтому и сказать ничего не имею права. Потом срок прошёл, разговорила я его. Много чего человек знает!
– Зачем тебе эти знания-то? – спросил Никола. Голос его помимо воли звучал угрюмо.
– А зачем они вообще нужны? Ты вот, помимо своего ремесла, имеешь желание что-то узнать?
– Имею. Затем и пришёл сюда.
– То-то и оно, что пришёл. А мне и ходить никуда не нужно – все сами являются. Любопытно, что в мире творится. Прежде вот никто и не слышал про ядерное оружие, калайдеры да генную инженерию.
– Вас, нечисть лесную, не в обиду будет сказано, тоже никто не видел отродясь, – ответил Никола. – Только из сказок и слышали. Хоронились надёжно. А теперь – поди ж ты! – на всех углах встречаемся.
– И то верно! – осклабилась старуха. – Каждому свои знания достаются… Так, говоришь, про яблочки наливные тебе интересно? – Она ни с того, ни с сего вернулась к прежней теме.
– Интересно.
– А многим ли за секрет заплатить готов? – Кикимора поставила на стол тарелку свежей выпечки.
– Что спросишь, говори!
– А если жизнь твою?
Кузнец покачал головой:
– На что мне такой секрет, если воспользоваться я им не смогу?
– Тоже верно, – кивнула она и предложила: – Ну, присаживайся. – И стала наливать чай из принесённого чайника – опять в три чашки.
– Кто же с нами за столом соседствовать будет? – не удержавшись, спросил Никола. – Или ещё ждёшь кого?
– Да все тут, просто ты не видишь, – отмахнулась карга. – Но уж коли жить тебе осталось не больше часа, просвещу… – Она будто водой на него с пальцев брызнула – и увидел кузнец рядом с собой ещё одну старуху. Одета та в серый плащ с капюшоном, и лица её было почти не разглядеть. Только костяная челюсть выступала. Да по косе, прислонённой рядом, догадался обо всём Никола.
12
Смерть это была его. Такую невозможно не узнать: при виде её внутри сердечко стынуть стало. Значит, не обманула Кикимора, действительно решила покончить с ним. Каким способом – уже не важно. В чужой монастырь со своими порядками не приходят. Скажут: полезай в печь – и полезешь, потому что волшебство здесь всё решает, а не человеческая воля.
Ощутил Никола мгновенное отчаяние, какое только в ступор может человека завести, а свет в конце тоннеля не обещает. Обида в душе всколыхнулась на долю свою горемычную да судьбу бестолковую. Умереть, не сделав главного в жизни – не выручив жены и детей. Того, в чём предназначение мужика состоит, природой заложенное.
Великое унижение почувствовал кузнец, только под глыбами разочарования и безнадёги шевельнулось ещё что-то в душе. Может, вера человека в разумность Сущего: не случается ничего в этом мире без определённого назначения, и хотя зачастую скрыто оно от понимания людского, всё равно имеется и верховодит над всем. Даже над нечистью, колдовством наделённою. А раз так, то в любой, самой трудной и нелепой ситуации, скрыт высший смысл. И ключ к его разгадке в том, чтобы надоедливое отчаяние из сердца отринуть. Принять всё, как есть, и попытаться сделать хотя бы то, что первое придёт в голову.
И стала набухать внутри кузнеца злость, только уже спортивная. Как говорят на Руси, помирать, так с музыкой. Переменилось что-то в нём после жуткого знакомства, будто на мир немного с другой точки зрения посмотрел. Случается такое даже со зверем, когда припрёшь его к стенке, и остаётся у него выбор – либо умереть в бою, либо сложить лапки и сгинуть бесславно. Мало-мальски уважающий себя хищник выбирает первое, и славную какофонию перед кончиной устраивает.
Расправились плечи у Николы, желваки на скулах заходили. Явный признак, что боевой дух в нём просыпается. И хотя выбор действий не сильно богат – в штыковую пойти, как матросы первой гражданской, или хитрость какую измыслить – уже заработала голова. Даже задышалось легче.
– Давно за мной ходишь, старая? – спросил вторую гостью.
– От самой берлоги лесной. – Скрипнула та, немного откинув с лица капюшон. Череп пустыми глазницами внимательно рассматривал собеседника.
– А ну, как не захочу я с тобой пойти? – Озорно сказал, а сам костяшками пальцев хрустнул, точно боксёр перед боем.
– Кто же тебя спросит? – ухмыльнулась Кикимора. Принял во внимание ответ кузнец, но продолжил разговор со Смертью:
– Наверно, косу-то затупила о людские ребра?
– Почитай, лет сто не отбивала, – согласилась она.
– А если отобью да заточу – отпустишь? – Никола тем временем уже примирялся взглядом к косе. Кто знает, может, сейчас только ловкость да быстрота позволят справиться с двумя старухами.
– Вопрос не ко мне. – Смерть кивнула на хозяйку дома.
– Для неё у меня подарок особый будет. – Никола глаза сузил, чтобы не разгадали его намерения.
– Это что ты, красавчик, удумал? – всплеснула руками Кикимора. – Драку, что ли, затеешь?
– Зачем драку? Зубы тебе намерен вышибить.
– О Господи!
– Да ты, хозяйка, не бойся, – пояснил кузнец. – Не со зла. Помочь тебе хочу с гнилью расстаться. Улыбка твоя страшна очень. Точно упыриная.
Старухи удивлённо переглянулись, и Кикимора уточнила:
– Дантистом, что ли, работал прежде?
– Нет, как был кузнецом, так и остался. Но опыт в этом деле кое-какой имею. Выкую тебе железные, чтобы можно бревна перепиливать.
– Что-то я в толк не возьму… А как же они держаться будут?
– На присосках! А вживить решишь – своим мастерством пользуйся, тут я тебе не советчик. Или обратись к брату Лешего, деду Васюку, он по части здоровья дока великий. Свои-то зубы у него точно у жеребёнка – ровные да белые.
– Может, чистит чем? – спросила Смерть, и, открыв рот, залезла туда костяной пятерней. Похоже, у неё тоже имелись проблемы.
– Спросите потом. Ну, что, договорились? – С этими словами Никола подхватил косу, примерился, ладно ли лежит в руке, да принялся крутить ею, как хворостинкой, прямо перед собеседницами. Конечно, испугать их было трудно, но и это оказался маленький плюс в его сторону.
– Хорошо работаешь, – похвалила Смерть. – В помощники мне пойти не согласишься? – И хохотнула впервые за разговор. Похоже, тот налаживался.
– Пошёл бы, да своих дел невпроворот, – честно признался Никола.
– Ну, ладно, давайте чайку попьём, – спохватилась Кикимора. – Остынет.
Они хлебнули, взялись за баранки домашние.
– Давненько такой командировки не было, – откинувшись на спинку стула, произнесла Смерть. – Обычно всё впопыхах да второпях. Ни поговорить с человеком, ни посидеть с трубкой… Вжик поперёк грудины – и через плечо да на солнышко.
Оказалось, она ещё и курит.
– Ну, что, хозяйка, делать будем?
Кикимора, конечно, посомневалась чуток для приличия, но ведь невооружённым взглядом видно, как морщится, когда твёрдый кусок в дупло попадает. Махнула рукой – согласна.
– Посмотрим на твоё мастерство, кузнец.
Тот в ответ попросил:
– Давай молоток и зубило. Только договоримся – без подвоха. Не люблю я, когда в самый неподходящий момент пол под ногами моль съедает.
– Скажи, чего тебе надобно, а потом в сундучке вон том бери, – предложила старуха. – Не простой он, с изюминкой, как у вас говорят. Самобранка, только для мастеровой среды. Хочешь, напильник выправит, хочешь – стамеску.
Кивнул Никола и принялся перечислять необходимое. Когда половина комнаты оказалась завалена железом, Смерть почесала затылок и озадаченно проговорила:
– У меня работа проще…
Перетащил кузнец всё в чулан, кликнул Кикимору окна открыть, дров принести да зажёг огонь в горниле. Пока угли нагорали, установил наковальню и разобрал молоточки, щипцы и прочие вещицы. Потом попросил хозяйку открыть рот и внимательно его изучил.
– Тебе железные или золотые? – спросил лишь.
– Ты мастер, сам и думай, чтобы лучше вышло, – пожала плечами та, невольно скалясь, потому как чувствовала, что вскорости придётся со своим старческим достоянием расстаться.
– Если форсить будешь, то выбирай золото. А из соображений долговечности…
– Из них, милый, из соображений… – кивнула Кикимора. – Давненько я мозговых косточек не грызла, – повернувшись ко второй старухе, посетовала она. – Всё вырезка, да и та помягче. А душа-то просит иногда…
Расстарался кузнец, стучал вдохновенно, как только в ожидании смерти выходит, и получились у него чудные зубы – острые да прочные, клинок дамасской стали перекусят, не заметив. В масле калил индустриальном, ещё с советским знаком качества. Осмотрел он их – если и не шедевр, то всё равно работа неплохая. Самому нравится. Вышел с готовыми челюстями довольный, смахнул пот с лица и говорит:
– Ну, бабки, принимайте работу! – И прежде, чем те рот открыли от удивлёния, подхватил косу, заложил промеж челюстей да щелкнул ими от души. С печальным звоном коса приказала долго жить.
– Что же ты натворил, окаянный? – возмутилась тотчас Смерть, всплеснув костяшками рук, но Кикимора встала на защиту мужика:
– Как же, по-твоему, он товар лицом представит?
– Лучше бы сервант погрыз!
– Дерево кусать особой доблести нет, – резонно отозвался Никола. – Оно, как известно, ответить не может. А косу я тебя новую скую… Если договоримся, конечно.
– Вот она, современная молодёжь! – сокрушённо покачала головой Смерть. – Через тебя мне без работы остаться – раз плюнуть.
– Говорю же – не переживай, дело поправимое! – повторил кузнец. – Посмотри на это старьё: точить уже нечего, металл весь вышел. А вернёшься с новой – авторитет промеж подруг завоюешь. И у меня заказов прибавится.
– А как же отчёт по сегодняшней заявке? – ворчливо спросила старуха, посмотрев на Кикимору. – Снимаешь её, стало быть?
Та, посмотрев ещё раз на новенькие блестящие зубы в руках Николы, вздохнула, будто тяжело ей это решение давалось, и махнула рукой:
– Снимаю, бес с ним живёт!
– Дело того стоит, – кивнула Смерть и обратилась к кузнецу: – А теперь, парень, мной займись. Зубы пока не прошу, а косу организуй.
Никола поднял с пола припасённую заранее заготовку – хитёр, оказывается, мужик, будто в воду глядел! – осмотрел её критически, одобрительно что-то пробормотал и на сундук покосился. Потом сказал без улыбки, на полном серьёзе:
– Вы тут пошушукайтесь пока. Вернусь – зубы рвать будем…
Ближе к полночи разбужен оказался лес нечеловеческими воплями, перемежающимися горестными всхлипами и продолжительными стенаниями. Закачались вековые сосны, будто их бурей к земле клонило. Подлесок – тот и вовсе местами повалило. Звери, после очередного дня забравшиеся в норы, в страхе прижимали хвосты и уши. Они-то догадались по голосу, кого бессонница мучает. Совы, вылетевшие на охоту, зажмурились и долго не могли открыть от ужаса глаза. Являлась Кикимора на болоте царицей, и когда становилось ей плохо, у всех, кто жил рядом с ней, дело тоже должно было обернуться лихом.
Не сказать, чтобы имелись у неё все зубы. Часть их давно выпала с жёстким мясом, часть обломалась и едва выглядывала из челюсти. Тем болезненнее оказалось вырывать их. Использовал для этой цели Никола и нить шёлковую, и пассатижи, и пальцы свои крепкие. А чтобы боль сделалась терпимою, уговорил Кикимору принять обезболивающие триста грамм. Старуха после них заметно повеселела, но и орала громче да охотнее. Впрочем, кто тут мог её в этом упрекнуть?
Смерть только головой качала от удивления да иногда длинными ногтями проводила по наточенной, как бритва, новой косе. Та в руках пела и просилась в дело. А потом старуха просто ушла, не попрощавшись и оставив недопитую чашку с чаем. На блюдце вывалила несколько порций выкуренного табака, и тот вонял в помещении, разбавляя запах гноя из дёсен хозяйки. После завершения операции продезинфицировала Кикимора рот самогоном, полезла в шкафчик, достала оттуда флакон какой-то особенный, фигурный, отхлебнула из него, и через четверть часа заявила:
– Я готова испробовать твоё изделие, кузнец.
Подивился тот, но вспомнил, что на нечисти все раны зарастают не в пример быстрее человечьих, и протянул ей новые челюсти.
Пришлись они точно впору, так что комар носа не подточит. Округлились глаза у хозяйки, зачмокала она, примеряясь, что бы куснуть, потом взяла метлу домашнюю – и одолела с первого раза. Черенок даже хрустнуть не успел, как оказался располовинен. Потом настала очередь корневища, лежащего возле входа. Он за несколько движений был превращён в горстку щепок.
Глаза старухи разгорелись, прямо помолодела вся.
– Ну, спасибо тебе, кузнец, за такой подарок. Проси, чего хочешь!
И тогда снова сделался Никола суровым и неулыбчивым. Тряхнул кудрями и произнёс:
– Пришёл я к тебе с просьбой, хозяйка. Скажи мне, как жену ото сна разбудить. Слыхал я, что это ты яблоко-то заговорённое передала чёрту.
Усмехнулась старуха, да радость её была такова, что удержу уже не стало:
– Так и быть, научу. Хитрости особой нет. Застрял в горле кусок. Положи Оксану к себе на колени, да не забудь лицом вниз повернуть. А потом промеж лопаток с силой и ударь! Поможет это.
Никола озадаченно почесал затылок. Уж больно лекарство простенькое.
– Не сомневайся. Не обманываю я напрасно. Если не поможет, покрой меня матом – явлюсь я, подсоблю самолично.
Кивнул кузнец, обдумывая, что дальше сказать. Щекотливая ситуация. С одной стороны, пошла хозяйка болот ему навстречу, лицом повернулась, а с другой – надолго ли её расположения хватит? Но решился-таки, через минуту спросил снова:
– А не подскажешь, как ворота в ад открыть? Надобно мне детишек своих оттуда выручить.
– Извини, чего не знаю, того не знаю, – развела руками старуха. Слава Богу, восприняла его просьбу спокойно, хоть и не помогла. – Не по моей это части. Одно скажу: на болоте нет таких ворот, о которых бы я не знала. Стало быть, здесь тебе искать бесполезно.
Пригорюнился Никола, а хозяйка, вдруг снова крутанувшись на месте, обернулась прежней красавицей и заулыбалась приветливо так, радушно. И печаль его развеять попыталась:
– Ты молодой ещё, найдёшь другую женщину, родит она тебе детей. Эка беда!
Не стал ей ничего объяснять кузнец, только головой покачал и попросил отправить его обратно к Лешему.
– Или, если не трудно, то прямо в село. Страсть как душа по Оксане болит.
– Удивляюсь я на вас, людей, – пожала плечами Кикимора. – Чем я хуже? Она, небось, после родов-то располнела да обрюзгла, а у меня кожа – кровь с молоком.
– Не понять тебе, хозяйка, – ответил Никола, – души русской. Мы ведь однолюбы.
– Кто же тебе мешает любить сегодня одну, и завтра одну… только другую?
Но, видя непоколебимость гостя, сдалась, наконец.
– Приготовься, – говорит. – Сейчас отправлять буду. Кстати, и инструменты можешь с собой взять. Сгодятся ведь они тебе, верно?
– Сгодятся, если подаришь, – согласился Никола. – Кое-чего у меня не хватает для тонких работ. Сундук твой – редкостное чудо.
– Сама знаю, – кивнула девушка. – Но скажи в конце, не робей: нравлюсь я тебе в этом обличье?
Никола задумался на секунду, потом бросил, будто украдкой, взгляд на собеседницу, окинув её при этом с головы до ног, и откровенно ответил:
– Хороша ты, спору нет. Только грудь нужно подтянуть немного, потому как на кормящую мать похожа. Висит она у тебя. Мужика нормального это отрезвляет.
Она помолчала, оценивая его слова, кивнула с улыбкой и произнесла:
– Тогда откровенность за откровенность. Из уважения к твоей матери хотела я сегодня тебя съесть. Слышала в детстве, что, поедая печень, перенимаешь чужие опыт и умения. Сама для себя никак не могу ни доказать это, ни опровергнуть. Но на всякий случай всех мастеровых людей пропускаю через котёл.
– Дикий это обычай, варварский, – отозвался Никола. – Папуасы тоже врагов ели, чтобы их храбрость к ним перешла. Лучше бы учились чему-нибудь, чтобы умом разжиться.
Девушка хихикнула, но, похоже, осталась в хорошем расположении духа.
– Прощай, кузнец. Потешил ты меня сегодня. Не припомню случая, чтобы кто-то ушёл отсюда живым в последние сто лет. Но мнения моего о людях ты не изменил.
– Не старался.
– Передавай привет матери. Умная она у тебя. Пусть заглянет как-нибудь, потолкуем. Думаю, найдётся, о чем…
– Спасибо, передам. Позволь ещё, хозяйка, совет дать, покуда ты в таком обличье юном. С прежнем-то на откровенности не тянет.
– Говори, раз начал.
– Заведи себе мужика хорошего, постоянного да делового. Будешь только бабьи вопросы решать, а остальные на его плечи переложишь. Не потребуется тебе чужую печень-то поедать. Да и то сказать, зверья в округе не хватает, что ли?
Она задумалась на секунду, потом кивнула – мол, принимаю к сведению, но обещать ничего не стану, потом показала в один из углов комнаты:
– Иди туда. Домой попадёшь…
– Без обмана? – спросил на всякий случай Никола.
– А то! – И она звонко да заливисто расхохоталась, потешаясь над его осторожностью…