Ксеноногий бодро плавал в вонючих волнах, что-то гавкая на своем языке. Рядом с ним виднелась голова Терли, облепленная мокрым капюшоном. Когда пенящиеся отвратительные буруны захлестнули Вигалу с головой, он уже был облеплен сразу тремя телами. Хоть и обессиленные, узники инстинктивно хватались за то, что казалось им надежной опорой. Однако их судорожно сжатые конечности то и дело соскальзывали с него, так что эльфу приходилось отлавливать их за шиворот и снова цеплять на себя.
И при этом бить изо всех сил ногами, выталкивая наверх и себя, и своих пассажиров.
Он не видел, что Терли делала с крышкой, перекрывавшей им выход наверх, потому что его лицо большую часть времени находилось ниже уровня жижи.
В какой-то момент течение приподняло его, полузадохнувшегося и ничего не видящего, потому что едкая гадость, плескавшаяся в бассейне, залепила и больно жгла глаза, - и вышвырнуло на мостовую. Он проехался по камням щекой, а затем откашлялся и сел. Между его ног и мимо него текли вонючие ручьи, наполненные подозрительными кусками и комьями.
Эльф брезгливо отфыркался и стряхнул с ресниц гадость, залепившую глаза. А затем торопливо поискал глазами своих седоков.
Они валялись в потоке канализационного сброса небольшими холмиками.
Все трое были на месте.
* * *
- Тут, - сказал Тимофей. И наступил на угол, где крыша одного уровня переходила в крышу другого уровня. Гордо наступил, прямо как Петр на берега Невы. - Здесь крыша постарее.
Посредине крыши неподалеку от угла действительно красовался прогиб, подобных которому они не видели на других участках. Совсем рядом тянулась зубчатая городская стена, вплотную примыкавшая к зданию.
- Чем будем крышу ломать - ногой или уж сразу пятой точкой? - сварливо поинтересовался Лexa. - Суворов ты наш недобитый…
- Гортензия! - Тимофей прохромал к прогибу.
Драконша, выдыхая из ноздрей струйки подсвеченного изнутри пламенем дыма и стуча когтями по покрытию, подбежала изящной рысью гиппопотама.
Леха в темноте гулким басом съехидничал:
- Имя-то какое для паяльной лампы - Гортензия…
Гортензия оскорбления не заметила - или просто не поняла. И смотрела на Тимофея счастливыми глазами, влажно блестевшими даже в ночной тьме, как два круглых омута. Стремясь загладить неловкость - не столько для Гортензии, которая так ничего и не заподозрила, сколько для самого себя, потому что грубость по отношению к беззащитной животной его смущала, - Тимофей ласково попросил:
- Милая… - Леха рядом закашлялся. - Ты можешь жечь не так сильно?
- Прикрути, горелка, лампу, а то дам по фитильку!
Беспрестанные комментарии Лехи уже начинали донимать. Но сделать Тимофей ничего не мог и только бессильно погрозил в темноту кулаком. В ответ донеслись ехидные смешки.
"Конечно! - радостно курлыкнула Гортензия. - Скажи только мне, к какой цели стремишься ты, о пламя моего женского сердца?"
Слава богу, эти слова слышал только он.
- Э-э… мне нужно, чтобы ты подпалила крышу. Слетка, чтобы проделать отверстие внутрь.
Гортензия в ответ молча плюнула огнем в самый центр прогалины. В стороны полетели куски опаленного покрытия и искры. Резвых опустился на колени рядом с опаленной серединой, пощупал рукой край. Горячо. Но нельзя ждать, пока все остынет.
На другом краю тюрьмы нарастали крики. Он оглянулся. С той стороны здания сияли отсветы, освещавшие стены стоявших напротив домов и игравшие алыми сполохами в окнах, глядящих на тюрьму. То ли пожар разгорался с новой силой и его никак не могли потушить, то ли такое уж было здесь аварийное освещение. Что-нибудь вроде насквозь магических факелов, сияющих на всю улицу, аки огнь в ночи.
- Гортензия, э-э… пыхни-ка еще разок.
Нельзя ждать, пока здесь все остынет и он сможет
разломать крышу. К тому же Леха прав - чем ее разламывать? Разве что пресловутой пятой точкой…
Вновь шипение и веер горящих осколков. Пламя, которое теперь испускала Гортензия, было почти невидимым - и только свечение, ровное и голубоватое, разливавшееся от него, подтверждало, что оно действительно имело место.
Тимофей улегся на живот и осторожно подполз к краю образовавшегося провала. Больная нога отдавалась на каждое движение болезненными толчками. Силы держаться и двигаться ему придавала только мысль о том, что они найдут Вигалу. А там уж…
Мудрый эльф, хитрый эльф. Тимофей с насмешкой подумал, что его вера в то, что Вигала сможет все: и ногу ему залечить, и убежище им найти - сильно отдает детством и наивностью. А что, если эльф и сам - в состоянии полного нестояния?
Хватит раздумий, они только ослабляли его. Перед глазами торчали обугленные концы решетчатого внутреннего перекрытия крыши. За ними была темная пустота и тишина.
- Надо спускаться. - Он поднял голову, посмотрел на Гортензию. - Лебедушка ты моя, будешь ты у нас опять лебедкой.
Но тут рядом об оплавленную крышу бухнула мощная нога, и Леха, у которого Тимофею в полутьме были видны только ноги, пророкотал:
- Туда полезу я. Ты у нас не боец - с такой-то ногой.
"Действительно, пусть и он рискует своей жизнью, о мой нежный даритель любви! - согласно пророкотала Гортензия. - А ты полежи тут, рядом со мной. Уж я тебя охраню…" - И драконша с шумом развернула одно крыло над распростертым телом Тимофея.
Даже если он выберется из этой заварухи живым, все равно заработает стойкое раздвоение личности, решил Тимофей. Мысленные беседы с Гортензией и одновременные диалоги с Лехой разлагающе подействуют на любую психику.
Однако Лexa прав. С больной ногой от него толку будет чуть.
- Хорошо. - Тимофей с усилием, стараясь не напрягать больную ногу, отполз от края. - Гортензия, спусти его вниз. Леха, ты понял, что надо искать?
- Ясно солнышко эльфа… - буркнул тот и уцепился за подставленный Гортензией рог.
Браток исчез в проеме. Снизу донесся его голос:
- Посвети-ка мне, огнеметикмой самоходный… Только тихонько, чтоб чубчик на моей красивой головке не пострадал!
Однако Гортензия стояла как вкопанная, показывая, что всякие там Лехи ей не указ. Пришлось подкрепить просьбу Лехи личным приказом. Пламя кануло в проем голубоватым языком света.
- Здесь пусто! И только дырка какая-то в углу… И пахнет гадостно.
- Большая дырка?
- Крупная!
Мгновение на размышление - лезть Лехе в эту дыру или нет?
Как ему не хватало сейчас возможности самому залезть туда, вниз, и все осмотреть!
- А что насчет двери в камеру?
- Еще света! - крикнул браток.
Тимофей глянул на Гортензию и кивнул. Драконша дыхнула. Мгновение спустя Леха доложил:
- А здесь одни только стенки! И ни окошка, ни прочего…
"Придется спускаться", - подумал Тимофей. Он встал, сморщившись от боли.
- Гортензия, опусти меня вниз.
Рогатая голова с готовностью подставила рог, за который он ухватился и спланировал вниз.
В пустой камере действительно гадостно воняло- как в засорившемся сортире. Тимофей задрал голову и попросил:
- Гортензия, посвети. И не переставай светить.
Драконша шумно задышала. По камере разлился
неровный, вспышками льющийся свет. Тимофей огляделся. Люк в полу, ровные, однотонные серые стены. Может, сюда входят как раз через люк?
И в этот момент при неровном свете пламени, выдыхаемом Гортензией, Тимофей разглядел в углу смутный сверток. Он торопливо похромал туда и протянул руку.
На полу валялась тряпка зеленого цвета. И черт его побери, если тряпка не имела нежно-зеленого оттенка - первой весенней зелени. Просто при смутном освещении разглядеть это было невозможно. Он пальцем осторожно разворошил тряпку. Жилет Вигалы. В середине ткани лежала какая-то цепочка, к которой он на всякий случай не стал притрагиваться. Итак, эльф был здесь. Но куда он делся потом? И где сейчас?
Тимофей стряхнул цепочку на пол, свернул жилет в ком - тонкая шелковистая ткань была тугой и все время норовила развернуться. И засунул его за пазуху. Если эльфа удастся разыскать, то жилет вернется к хозяину. Если же нет… и если эльф снова очутится здесь, то для него это будет знаком. Который, как надеялся Тимофей, Вигала поймет.
Каким путем эльф покинул это место? Отверстие люка в углу щерилось безмолвным ответом. Тимофей кое-как добрался до дыры и наклонился над пустотой. Удушливая вонь шла именно отсюда, глаза у него защипало.
- Леха, хочешь попутешествовать по местным подземельям, а?
Леха, не говоря ни слова, пожал плечами. А затем вспомнил о взятой на себя роли няньки при болезном братэле Тимохе - и жестко сказал:
- Только чур я первый… и не спорь со мной, ты, доходяга!
Тимофей и не думал спорить. Жар, тошнота, головокружение и боль в ноге усиливались. А если в провале их поджидают новые опасности, то в таком состоянии действительно лучше быть вторым. Потому что Резвых сейчас опасен скорее для себя, чем для кого-то еще.
Браток сполз в проем, повиснув на руках. Снизу долетел звучный шлепок - как будто браток плюхнулся во что-то жидкое. И почти тут же раздались приглушенные матерки.
- Что там? - Тимофей вытянул шею, пытаясь разглядеть в темноте Леху.
- Что-что… - пробубнил браток.
И снова честно и откровенно охарактеризовал неизвестных строителей тюрьмы, а затем предрек им до ужаса печальное будущее на карачках в определенной позе. А также прочие прелести, кои их непременно постигнут, как только Леха их настигнет…
- Выгребная яма тут, вот что! Потому так и пахнет…
Тимофей попытался представить, как гордого эльфа вводят в камеру и выводят из нее по местам, предназначенным отнюдь не для живых существ, а для их отходов. И не смог. Зато на память пришел пресловутый жиган в их камере. Он и сам прикидывал возможность побега через него…
Может, эльф ничего не стал прикидывать, а попросту взял и сбежал?
Придя к такому выводу, Тимофей задрал голову и четко распорядился, превозмогая тошноту:
- Гортензия, перестань пыхать пламенем и сиди на крыше тихо, как мышка. Нам нужно прогуляться. Жди нас.
Провал над головой вернул ему долгий тяжкий вздох, больше похожий на стон. Однако пламя послушно погасло. Он плюхнулся вниз, подняв целый фонтан вонючих брызг. И взвыл, потому что от приземления по больной ноге словно стрельнуло электрическим разрядом.
Не помогла даже неуклюжая попытка Лехи поймать его.
Тимофей постоял еще какое-то время неподвижно, пытаясь отдышаться и натужно высвистывая от боли сквозь зубы долгую, шипящую букву "ф". Леха, невидимый в темноте, недоуменно спросил:
- Выругаться хочешь, что ли? Ну так и скажи все слово, чего на первой букве-то спотыкаться…
Почти на уровне его пояса плескалось что-то мокрое и теплое, гадостно воняющее - и к тому же стремительно пропитывающее его джинсы. От поверхности жидкости вверх поднимались слабые отсветы. Тимофей сумел разглядеть наклонные стены, убегающие в обе стороны. Следовало решить, куда идти дальше - направо или налево.
Но решение было принято за него. Неизвестно отчего жижа под ногами вдруг мощно запузырилась и начала вздыматься, как девятый вал на картине Айвазовского. Тимофей пытался удержаться на месте, но его мгновенно сбило с ног и поволокло влево по проходу. Он едва успел набрать в грудь воздуха, когда поток из жижи накрыл его с головой…
И стремительно повлек неизвестно куда. Сквозь рев волн Тимофей слышал яростные междометия- ими сыпал Леха, барахтаясь в вонючих волнах где-то неподалеку. Больная нога, которой он пытался работать наравне со здоровой, отзывалась на каждое движение горячей пронизывающей болью. Хуже всего было ощущение теплой жижи, заплывающей в приоткрытую рану.
Потом его стукнуло головой о какой-то свод - и перед глазами замелькали целые потоки искр…
Наверное, именно вонь и привела его в чувство. Он брезгливо сморщился, потом вытолкнул изо рта набравшуюся туда гадость. Потом кожа лица ощутила грубое прикосновение. Человеческая ладонь, и достаточно крепкая.
- Тимоха?!
- Да тут я, тут. - Пришлось мучительно долго набирать во рту слюну, чтобы сплюнуть в попытке избавиться от отвратительного вкуса. - Протри мне глаза.
- Да ты прямо как Вий! - радостно поразился Леха. - Сейчас еще веки попросишь поднять.
Резвых лежал на спине на чем-то твердом и чувствовал, что с, ил у него больше нет. Даже на то, чтобы поднять руку и самому протереть себе глаза.
- Где мы?
- На мостовой! - Леха повозил толстыми пальцами по векам, глаза защипало еще сильней. - Считай, что мы на свободе!
- А как же эльф…
Уже теряя сознание, Тимофей услышал рядом звучный гулкий голос:
- Ты обо мне беспокоишься, человечек? - В словах звучала почти привычная насмешка, но тон был на удивление теплым.
- Вигала… - Он выдохнул это, и все уплыло.
* * *
Непривычно было просыпаться, чувствуя вокруг себя не холодное покрытие тюремного пола, а мягкость постели и дремотное тепло от толстого пышного одеяла. Тимофей некоторое время ощущал только это, не отвлекаясь на чей-то разговор, звучавший в отдалении и регистрируемый одним из уголков сознания как приглушенное нервное бормотание.
Через какое-то время, подустав от ленивого сибаритства в теплом и уютном гнездышке постели, он наконец начал различать слова. Какая-то женщина резко выговаривала:
- Я прекрасно знаю границы твоей благодарности, эльф.
"А! Никак речь идет о нашем ражем, дюжем и добром молодце Вигале", - подумал Тимофей. Не то чтобы он питал к Вигале недобрые чувства… но было почти наслаждением слушать и слышать, как кто-то ставит на место эльфа, имевшего дурную привычку всегда и во всем оказываться правым. А у простого человека, как ни крути, такое может вызывать только тайную зависть и острое чувство неполноценности. Особенно в комплекте с вечным всезнайством и недюжинной телесной мощью.
Интересно, может, у него ксенофобия? Сиречь боязнь всяких чуждых существ. Или же прелести здешнего тюремного заключения так подействовали на него, что он готов завидовать всякому, кто лучше его орудует кулаками.
Женский голос продолжал:
- Поэтому я не собираюсь оставаться здесь и подставлять тебя под…
- Ну-ну, продолжай, - почти лениво обронил голос, который мог принадлежать только Вигале.
- Под преследование гоблинов! - выпалила женщина.
И Тимофей пожалел ее. Сказать Вигале, что он должен кого-то бояться - это все равно что выйти на поле для корриды с алым плакатом на могучей груди, поперек которого написано: "Все быки - козлы". Или что-то в этом роде.
Правда, быки не умеют читать, что с некоторым запозданием припомнил Тимофей. Зато красный цвет вроде бы различают очень даже хорошо. Мысли путались, скакали с быков на Вигалу и обратно. Эльф почему-то виделся рогатым, строящим огромную "козу" собственными рогами бедному, прижавшемуся к ограждению бычку…
- Приказывая тебе оставаться здесь, - с надменной невежливостью в тоне и словах обронил эльф, - я оберегаю сам себя. Ты - источник информации обо мне и этом месте. Так что будешь сидеть здесь. Вместе со всем этим своим…
Почему-то Тимофею представилось, как эльф пренебрежительно кривится из-под своих рогов.
- Зверинцем.
Женщина возмутилась:
- Это мыслящие существа! Непонятно, как вас, эльфов, пускают во все миры - ведь вы готовы плевать на каждого, кто на вас не похож!
Тимофей с готовностью согласился. Хотя плевать - это слишком сильно сказано. Эльф скорее склонен смотреть на всех с пренебрежением.
- Ты останешься здесь! - отрубил эльф. - Хватит мне хлопот и с этим доходягой!
Это уже про него, осознал Тимофей. Но ему сейчас было не до возмущений - как бы его не называли. Он плавал исключительно в ощущениях собственного тела. О чудо, боли нигде не было. Даже нога была сейчас не горящим от боли бревном, по недоразумению приделанным к телу, а просто онемелой конечностью. Тимофей подвигал больной голенью, наслаждаясь полным отсутствием в ней каких-либо ощущений. Затем зевнул, повернулся на бок и провалился в блаженный сон.
На следующий день Тимофей сидел в постели, растолканный Лехой, - и дрожащей рукой поднимал с подноса тончайшую тарелку из цветного стекла с позолотой и синими цветами по краю. Тарелка, глубокая, как хорошая российская салатница, была доверху наполнена чьими-то жареными ножками, которые при ближайшем рассмотрении напоминали цыплячьи. Правда, говорят, что лягушачьи лапки тоже очень похожи на благородную куру, но ему сейчас было не до родословной пищи, лежавшей перед ним на тарелке. Скудость тюремного рациона в последние дни вызывала у него бредовые видения о том, как он питается живыми змеями. Ловит их и хрустит, перемалывая на зубах восхитительную упругость живого мяса.
Или таковы были последствия жара и интоксикации организма?
Вигала сидел напротив кровати в глубоком кресле - ни дать ни взять король Артур, со скорбью глядящий на пошалившего в его супружеской постели сэра Ланселота. Дескать, милорд мне друг, но его отрубленная голова для моей чести куда дороже. Интересно, такой взгляд был последствием всего случившегося с Вигалой или эльф и в самом деле испытывал недовольство в его адрес? Скажем, за неправильный способ побега…
Одет эльф был не в прежние изысканные нежно-зеленые шмотки, а в коричневый пышный жилет с атласными аппликациями и бахромой, едва доходивший ему до талии. Под жилетом виднелась рубашка, длинные рукава которой спускались у эльфа чуть ниже локтей. Вигала заправил рубашку в черные брюки, но она все равно была слишком узка, чтобы запахнуться на груди.
Одежда была явно с чужого (и не такого объемистого!) плеча. Тимофей решил, что совсем не хочет заглядывать вниз - хотя до ужаса интересно было бы посмотреть, во что превратили громилу эльфа чужие маленькие штанишки.
На нем самом красовалась чья-то ночная рубашка, длинная и с пышными рукавами. Тимофей надеялся, что рубашка не женская. Впрочем, кружева по краю ворота не оставляли сомнений.
На братке, стоявшем рядом с постелью, было надето примерно то же, что и на эльфе, - только в аляповатой желто-голубой гамме. Размеры у братка были поменьше, поэтому он не выглядел так смешно, как эльф.
"Веселенькая мы команда, - с насмешкой подумал Тимофей. - Один в кружевной ночной сорочке, двое других в чужих обносках…" - Резвых хрюкнул, пытаясь усмехнуться. Но тут же подавился собственной насмешкой.
Леха услужливо склонился сбоку и придвинул по подносу поближе к его левой руке высокий бокал. Объемом, наверное, не меньше литра. В бокале плескалась налитая до самых краев темно-красная жидкость, на просвет и по плещущейся поверхности
сиявшая глубокими вишневыми и рубиновыми тонами.
Когда трапеза закончилась и он сидел на кровати, неспешно попивая из бокала невыносимо терпкое, хотя и сладковатое вино, Вигала погладил прядь волос, лежащую на груди, и начал подробно рассказывать:
- Итак, вы выбрались сверху, я выбрался снизу, - Этой фразой Вигала завершил свой рассказ. И критически посмотрел на Тимофея. - Не следовало бегать по крыше, разыскивая меня. Это вы были поручены моему попечению, а не я вашему.
- И как я этого не понял, сидя в камере? - буркнул Тимофей.
Вигала изобразил вымученную улыбку, показав кончики длинных клыков.