- Все под Богом ходим, - недовольно промолвила Раззявина. - Над вами тоже могут посмеяться, Севастьян Алексеевич.
Тот энергично замахал руками:
- Пусть сделают одолжение, Клавдия Семеновна! Я только этого и хочу. А то все уж больно серьезно ко мне относятся.
- Между прочим, Севастьян Алексеевич, - вмешался Ватников, - зачем вы поставили бутылку в сейф?
Вопрос повис в воздухе, сопроводившись улыбкой Васильева, который оценил юмор и тонко показал, что оценил.
Голицын высмотрел себе что-то лакомое, подцепил вилкой.
- Он же прямо в ботинках спал, в пустой палате, - эндокринолог кивнул на дверь, вновь переводя разговор на несчастного начмеда. - Наш Кирилл Иваныч. Его видела вся больница. Хоть бы дверь заперли!
- А он не позволил запереть дверь, - отозвался Васильев. - Он скандалил и выступал: дескать, ему нужен приток свежего воздуха! А всем другим нужен отток несвежего воздуха из него…
- Жаль человека, - твердила свое Клавдия Семеновна. - Хирург от Бога.
- А бывает хирург от дьявола? - прищурился Голицын. - Но вы правы… Профессионализм пропивается последним. Помните, как все с утра пораньше явились его поздравлять и хвалить?
Та не помнила, пришлось напоминать.
- Ну как же. "Молодец, - говорят ему, - Кирилл Иванович! Так зашили ножевое ранение - ювелирная работа! Да еще ночью, когда спать да спать…" А он, очумелый, приподнимается с койки. А что, спрашивает, я делал ночью?
Александр Павлович, покамест не проронивший ни слова, внимательно смотрел на Ватникова. Тот вдруг застыл, неподвижно глядя в какую-то точку.
- Ботинки… - пробормотал Ватников и криво усмехнулся.
- Что - ботинки? - подтолкнул его Прятов.
- Эти ботинки… где-то я уже слышал о ботинках. Или вообще об обуви. Пустяки, - психиатр сделал небрежный жест и потянулся за раскрошенным печеньем. Одновременно он думал о Хомском: неплохо бы поделиться с ним своим расплывчатым беспокойством. В этом пункте размышлений Ватников естественным образом ужаснулся. Поделиться с Хомским? Как это - поделиться с Хомским? Он втягивается… Это был слишком поспешный вывод, но Ватников, опытный и многое повидавший, привык обращать внимание на мельчайшие симптомы, предвестники беды. Безумие на двоих, разделенное. Или на троих, что вообще случается сплошь и рядом.
- Вы будто привидение увидели, Иван Павлович, - заметил ему Васильев.
И психиатр немедленно испытал новый укол тревоги. Привидение? Привидение - от слова "привидеться". Кому и что привиделось?
Ватников старательно припоминал все, что знал о ботинках применительно к медицине. В голову постоянно лезло что-то не то, хотя и важное. Например, бригадам скорой помощи известен "симптом ботинок": представим, что состоялся дорожно-транспортный наезд. Приезжает бригада и первым делом высматривает: не стоят ли где пустые ботинки? Ибо если пешеход, соприкоснувшись с машиной, вылетел из ботинок, то это заведомый труп.
Но бывает, что ботинки остаются стоять зашнурованными.
Один такой субъект ухитрился выжить, упав на лобовое стекло в своих беззащитных носках и отделавшись разрывом селезенки, но это исключение, медицинский казус.
- Не выспался я, - пожаловался Ватников, так ничего и не придумав. - Глаза слипаются.
- Вы же не дежурите, - удивилась Клавдия Семеновна. Хотя сама она дежурила часто и всегда отлично высыпалась.
- Неважно, - сказал психиатр, вставая. - Телевизор смотрел допоздна. Благодарю за хлеб-соль. А с Кириллом Иванычем и в самом деле пора что-то делать. Вся больница видела, говорите?
- О нем легенды ходят, - сказал Голицын.
9
Это могло показаться странным, но Ватников пошел не домой отсыпаться, а прямо в девятнадцатую палату. Там тоже доедали; у братьев Гавриловых тарелки стояли на груди, а Хомский, приютившийся в углу, держал свою на коленях и быстро-быстро работал ложкой. Рядом стоял компот; Ватников невольно принюхался - нет, от компота не пахло ничем недозволенным. Пахло от самого Хомского, но тут уже было не разобрать, остро или хронически.
Гавриловы посмотрели на психиатра и деликатно отвернулись. Ватников чуял, что занимается чем-то не тем, если даже Гавриловы стремятся проявить такт. Так ведут себя больные дамы среднего возраста, когда к ним приходит нетрезвый доктор.
У него неприятно вспотели ладони.
- Хомский, - сказал он громким и нарочито бесцветным голосом. - Вы мне нужны. Жду вас снаружи.
Он не сказал "в коридоре", потому что этим расписался бы в покорности воле Хомского. Надо было сохранить лицо, а коридор постепенно превращался в место для агентурных бесед.
Выйдя из палаты, Ватников привалился к стене и возвел глаза к потолку.
Молодые доктора, которых проводил мимо профессор Рауш-Дедушкин, бросали на него быстрые взгляды. Профессор, в свою очередь, взглядом по Ватникову только скользнул и занес его в число предметов инвентаря.
Когда появился Хомский, Ватников отлепился от стены.
- Пообедали? - спросил он отрывисто, неуклюже пряча растерянность за строгостью. - Новые идеи? Озарения? Как продвигается следствие?
Хомский захихикал:
- Следствие стоит на месте, доктор. Без вас я как без рук. А вы, я вижу, что-то узнали?
Психиатр мучительно вздохнул.
- Наверно, Хомский, у меня в вашем обществе едет крыша. Безумие заразно, вам это известно? Придешь, бывает, в коммуналку, а там и не поймешь, с кого началось…
- Взбодритесь, доктор! - Хомский стал серьезен. - Выпрямитесь и делайте вид, будто беседуете со мной по врачебному делу. Люди смотрят…
"Врачебное дело", - тоскливо подумал Ватников. Как это точно подмечено.
- Я вас разочарую, - медленно сказал он. - Я ничего не узнал. Но у меня в голове вертится что-то непонятное про обувь. Я никак не пойму, при чем тут она…
- Обувь? - быстро переспросил Хомский. - Прошу изложить подробно и ничего не пропускать. В нашем случае важна любая ерунда.
- Да это и к делу-то не относится, - слабо сопротивлялся Ватников. - Вы ведь наверняка знаете нашего начмеда… Кирилла Иваныча.
Хомский расплылся в понимающей, гнилой улыбке:
- Ну а как же! Кирилл Иванович!.. Золотой человек. Он мне направление сюда подписал…
- Не сомневаюсь. И не удивляюсь… Так вот: Кирилл Иванович действительно золотой человек… опытный доктор, хороший товарищ. Но у него, к сожалению, имеется большая проблема…
- Я знаю, - Хомский помог Ватникову, видя, что тому нелегко говорить. Хомский щелкнул себя по горлу и сокрушенно вздохнул.
- Да, - кивнул Ватников. - Водится за ним такой грех. Все обеспокоены, все понимают, что надо что-то делать…
- Мы все стараемся, - заметил Хомский. - Недавно они изволили за бутылочкой стоять в очереди, прямо за мной. И я взял последнюю - нарочно, чтобы ему не досталось, чтобы поберечь его…
Психиатр наморщил лоб.
- Это не ее, часом, у вас заведующий отобрал и запер в сейф?
Хомскому было неприятно вспоминать об этом, он сделал нетерпеливый жест:
- Доктор, замнем… Переходите к существу вопроса.
Ватников, который был выше Хомского на голову, сейчас казался ниже, тогда как Хомский странным образом налился силой и уверенностью. В этот момент он только нарядом своим напоминал помоечное отребье, которому повезло оказаться в больнице и немного отъесться.
- Короче говоря, Кирилл Иваныч в тот проклятый день спал здесь, в отделении, в пустой палате. Пришел с инспекцией, но вдруг сомлел, прилег… И он лежал в ботинках. Вроде пустяк, но получается какой-то особенный позор. Вся больница ходила и смотрела. Я не представляю, почему это важно, однако эти ботинки не идут у меня из головы…
Хомский крепко задумался.
- Ботинки, - пробормотал он. В глазах его зажегся желтый огонь. - Вы говорите, вся больница ходила и смотрела?
- Ну, не специально… Вернее, специально, но под тем или иным предлогом…
- И наш подозреваемый, конечно, тоже видел?
- Кто, простите?
- Да Александр Павлович.
Ватникова передернуло. Вот опять! Надо вызывать сантранспорт, а не калякать с ним по душам…
- Александр Павлович, работающий здесь, не мог не видеть.
- Ага, - Хомский глубокомысленно поскреб щетинистый подбородок.
Теперь психиатр поймал себя на том, что подражает Хомскому и сосредоточенно жует губами.
- Не понимаю, зачем вам эти ботинки, - сказал он с легкомысленным раздражением. - Вы же не думаете, что Кирилл Иваныч имеет какое-то отношение… что он поссорился с больным в туалете и… - Ватникова передернуло. - Даже у пьяного дела есть границы. И к тому времени Кирилл Иваныч давно уже ушел домой, - добавил Ватников несколько неуверенно. С Кирилла Иваныча станется, он мог зацепиться где-нибудь ногой, лечь и остаться до утра. Или угоститься в наркологии, скажем, и заночевать на диване в родном кабинете.
- Ботинки? - переспросил Хомский, оставляя помощника в тревожном неведении касательно подозрений в адрес Кирилла Иваныча. - Ботинки - это элементарно… Вот что, дорогой доктор, мне нужно, чтобы вы побеседовали еще с одним человечком. Допросили его пожестче. Взяли в оборот.
10
Ватников против желания расхохотался. Пациенты, проходившие мимо, взглянули на него озадаченно: они никогда не видели, чтобы психиатр хохотал над чужим безумием. Ватников прикрыл рот ладонью.
- Еще кого-то допросить? Это мило, честное слово. У вас, любезный, умственная жвачка намечается.
Хомский непонимающе покрутил головой.
- Виноват? - осведомился он осторожно. - Что намечается?
Ватников закатил глаза.
- В психологии и психиатрии, да и в быту, - начал он терпеливо, - хорошо известно такое состояние: пережевывание мыслей. Ужасная напасть, помноженная на беспросветность.
- Масло гоняют, - дробно рассмеялся Хомский.
- ???
- Так в зоне выражаются, - пояснил тот. - Войдешь в хату - и сразу видишь, кто новенький. Он сидит и думает. Все думает и думает. В смысле - не обо всем думает, а все думает. Месяц, второй, третий. Только и вертится в голове: что делать, что делать. А что делать? Нечего! Про таких и говорят: масло гоняет. Сидел один дед и все-то курсовые писал по высшей математике, для всех. Там же учатся. Контрольные для охранниковых деток. Тоже масло гонял.
Ватников не к месту подумал, что Чернышевский, получается, неспроста написал "Что делать?". Ничего он делать не собирался, ни к чему не призывал, никаких идей не высказывал, никакого светлого будущего не прозревал. Просто гонял масло.
"При чем тут Чернышевский?" - одернул он себя на пике домыслов. И, желая поскорее покончить с мороком, спросил:
- Кого же мне нужно допросить?
- Да казачка нашего, - небрежно ответил сыщик, отсмеявшись над маслом. - Сдается мне, что весь цирк разыграли для него одного. Он был единственным зрителем. Свидетелем, - поправил себя Хомский. - Разве что Мишка еще подвернулся, очень кстати…
- Для него? Кто он такой? Кто его слушает? - Ватников сунул руки в карманы и нахохлился, усы встопорщились. Заныла старая афганская рана. - О чем же мне его спрашивать?
- Обо всем. Пусть расскажет, как пришел сюда и что увидел. В мельчайших подробностях. Он тогда пришел, говорят, достаточно тверезый и должен все вспомнить.
Ватников покачал головой в отчаянии.
- Вы не имеете никакого представления об уровнях общения, Хомский. Я еще могу навести какие-то справки среди коллег. Но беседовать с охранником на отвлеченные темы!.. Как вы себе это представляете? Я с ним за все время, что он у нас торчит, и словом не перемолвился. А теперь вдруг приступлю и спрошу: а что там вы увидели, в отделении…
Хомский тонко улыбнулся:
- Так побеседуйте с ним как специалист! Какие проблемы?
- Почему - специалист? Он у меня не лечится!
- Вот именно. А ему давно пора. Напугайте его. Скажите, что пришли с серьезным разговором. Проверять память. Что поступили жалобы, что вы должны его… допустим, освидетельствовать. Выяснить, в состоянии ли такая пьянь работать дальше.
- Он откажется и будет прав! Он имеет право отказаться от освидетельствования…
- А он об этом знает? Вы что, права ему будете зачитывать?
- Знает он все! В приемник постоянно тягают пьяную шоферню, менты привозят. Там многие отказываются даже перед ментами. Не буду освидетельствоваться - и точка. Он в этом смысле наверняка опытный…
- Ни черта! - возбудился Хомский. - Мало ли, кого туда тягают! Только на себя он такое дело не мерил… Попробуйте - это же очень просто. А вдруг получится?
11
В приемном покое царило болезненное оживление.
Во-первых, только что запеленали Вертера.
Вертером был юный женственный человек с утонченными манерами. Его в "Чеховке" знали давно. Начинал он с того, что спускал штаны под окнами гинекологического отделения и оставлял записку с подписью: "Леопольд". Не помогали ни казак, ни милиция: беднягу хватали, вязали, волокли в участок, немножко били ногами - без толку, через пару дней все начиналось заново. Но около полугода тому назад страдания Вертера приобрели иную направленность. Он распрощался с гинекологией и стал регулярно захаживать в приемный покой. Входил и начинал монотонно умолять: "Запеленайте меня! Запеленайте меня!"
Его выгнали раз, выгнали другой, а потом запеленали. Вертер полежал и ушел совершенно удовлетворенный.
Так и повадился приходить. Сегодня пеленанием руководил лично Мозель.
Не успели спровадить Вертера, как приехал Кузовлев.
Доктор Кузовлев, врач скорой помощи, привез аппендицит, будучи одет в синий рабочий комбинезон на загорелое голое тело, где намертво отпечатались белые полосы от лямок.
Когда в приемник спустился Ватников, он как раз демонстрировал свой наряд во всех ракурсах.
- На руки встать? - задорно спросил Кузовлев.
- Встать!! - заревело приемное отделение.
Доктор степенно крякнул и сделал стойку. Штанины съехали, обнажая куриные голени. Дыхание доктора Кузовлева смертоносным языком вылизывало пол, подобно огнемету; микробы дохли, как от универсального моющего средства.
По коридору тем временем возбужденно бродил недавно принятый на работу дежурант, доктор, выходец из Средней Азии. Он очень плохо говорил по-русски и только без устали приговаривал, со счастливым урчанием: "Полный фарш! Полный фарш!"
Он не смотрел на Кузовлева и явно намекал на что-то другое.
Казак стоял чуть поодаль и покровительственно усмехался. Кнут угрожающе торчал из-за голенища; фуражка была лихо сбита набекрень, и пышный чуб нависал над бараньими выпуклыми глазами.
Ватников тоже остановился посмотреть на Кузовлева.
Он уже сталкивался с этим доктором в одной деликатной ситуации.
Доктор Кузовлев прославился многим и в частности - розыгрышем водителя скорой. Тот, грешник, взялся бездоказательно утверждать, что посадить человека в дурдом не так-то просто. Кузовлев возражал ему, говоря, что это можно проделать с любым человеком и без особых трудов. Водитель только посмеивался и с видом знатока отмахивался. Доктор замолчал и на какое-то время затаился. А потом, когда водитель и думать забыл про спор, наловил тараканов, которых на подстанции было пруд пруди. На пару с фельдшером доктор выкрасил тараканов в ослепительно-изумрудный цвет. И выпустил прямо в салон машины. Водитель разволновался: тараканы зеленые бегают! Что делать? "Ну, не знаю, - солидно басил Кузовлев. - Это не к нам. Вон психиатры стоят, спроси у них…"
Психиатром, который там стоял, как раз и был Ватников.
Сейчас из нагрудного кармана кузовлевского комбинезона вывалилась закуска: маленькая морковка с чахлым хвостиком. Пожав плечами, психиатр поймал взгляд казака и поманил охранника пальцем.
Тот лениво направился к доктору, имея вид уверенный и услужливый.
- Отойдем в сторонку, любезный, - обратился к нему Ватников. - Пойдемте лучше в смотровую, у меня к вам серьезный и неприятный разговор.
На лице казака появилось обиженное выражение. Разве так можно? Только что было весело, как ребенку - и вот уже какие-то неприятные разговоры.
- А в чем дело-то? - глухо спросил казак на пороге пустующей смотровой.
Ватников указал ему на кушетку.
- Присаживайтесь. Вы сами-то не догадываетесь, о чем пойдет речь? Что, совсем никаких мыслей?
Казак был честен и откровенен:
- Нет. Никаких.
- Привычное состояние, - пробормотал Ватников сквозь зубы.
- Что, извиняюсь?
- Так, пустяки. Вот что я вам скажу, дорогой мой человек. Ваше отношение к своим должностным обязанностям желает лучшего. Меня попросили провести с вами предварительную беседу. Профилактическую. Пока мы с вами говорим неофициально, по-хорошему. Пока. Вы понимаете, о чем я?
Казак сглотнул слюну.
- Не очень, - признался он хрипло.
- Если вы не видите за собой никаких грехов - тем хуже для вас. В психиатрии это называется снижением критики. Это очень показательный симптом.
- Могу дохнуть, - осторожно предложил казак, из чего следовало, что все он понял.
- Увольте, - Ватников отгородился руками. - Я вам и так верю, как самому себе… Но разговора это не отменяет. Понимаете, по больнице гуляют слухи о вашем поведении. Проигнорировать их становится все труднее. Вы сами подогреваете ажиотаж своим видом… - Двумя пальцами он пощупал казака за гимнастерку, покосился на шаровары и сапоги.
Охранник сильно обиделся.
- Моего деда в Сибири…
- Знаю-знаю, не надо так волноваться. Его вещички, небось?
- Зачем же его? У нас договор с фабрикой…
- И отлично. - Ватников на секунду отвлекся, услышав крики: "Убирайся! Чтобы духу твоего здесь не было!" Заведующая приемным отделением, похожая на классную даму женщина в сверкающих очках, выталкивала за дверь хохочущего Кузовлева и совала ему вдогонку растоптанную морковку. - Наряжайтесь, кем хотите, - вернулся он к казаку. - Но прекратите приводить себя в состояние, мешающее адекватному восприятию действительности. Вы даже не можете вспомнить, как мне докладывали, о вещах, которые были накануне.
Казак сильно задумался.
- Вчера, - уточнил Ватников, понимая, что литературное "накануне" не числится в обыденном казачьем словаре.
Казак просветлел.
- Помню! - воскликнул он гордо.
- Допустим. А позавчера? А позапозавчера? А в ночь, когда человека убили? Вы вели себя странно - явились в отделение, куда вас не звали…
Лицо охранника побагровело.
- Меня уже на это дело крутили! Что, опять? Чего ко мне-то прицепились? Дурак какой-то подшутил, я и пошел…
Ватников тонко улыбнулся:
- Может быть, вас позвали какие-нибудь голоса?