- Это какая-то бессмыслица, - он постарался утешить Каштанова. - Вот увидите - ваша пропажа найдется.
Как ни странно, Ватников угадал: пропажа нашлась. Ботинок обнаружили к вечеру, обратив внимание на поведение охранника-казака, который стоял на свежем воздухе, под окнами, и забавлялся тем, что пинал какой-то предмет. Любопытству среднего медицинского персонала предела нет; Лена, случайно выглянувшая в окно, заинтересовалась действиями воина, не поленилась спуститься и вскоре вернулась с ботинком, весьма и весьма сырым - что было странно по причине сухой погоды.
- Ну вот, - сказал Иван Павлович, когда он об этом узнал - но сказал без удовольствия, так как по-прежнему было непонятно, каким вдруг образом ботинок очутился за пределами больницы.
Каштанова, застигнутого сном, заботливо обули и вышли из палаты на цыпочках, предвкушая утренние восторги по поводу сюрприза. Не нужно писать заявление, не нужно идти в собес!
И вообще этим вечером состоялось много хорошего: пришли Раззявина, Васильев и Голицын, пришел д'Арсонваль, пришли Вера Матвеевна и даже Величко (вызвавший, однако, неприятные подозрения), и даже Анастасия Анастасовна приползла - все прибыли навестить персонально Ватникова, принесли ему цветы, конфеты; принесли все это просто так, чтобы поддержать товарища, и Ватникову сделалось легко на душе, и даже Хомский не объявлялся, а ночь прошла безмятежно.
Утром же отделение огласилось диким и яростным воплем Каштанова, который снова проснулся обутым в один ботинок. На сей раз пропал второй; зная уже, где искать, кинулись на улицу, где и нашли очередную пропажу: казак стоял и увлеченно пинал ее, направляя по странной шахматной траектории.
- Какой-то абсурд, - Каштанов был так потрясен, что даже воспользовался непривычным для себя словом. Он недоверчиво ощупывал ботинок, мокрый насквозь.
- Понюхайте его, - предложил озабоченный Ватников. - Ничем особенным не пахнет?
- Понюхайте сами, - предложил ему Каштанов.
Еще в институте Ватникова учили, что врач не имеет права на брезгливость. Иван Павлович послушно склонился над ботинком, и у него сразу закружилась голова.
- Какой кошмар, - прошептал он, не умея удержаться от потрясения.
Тогда Каштанов понюхал сам и остался в недоумении: по его мнению, все было как прежде, как всегда.
Проходивший мимо Миша бросил ненавидящий взгляд на Каштанова и процедил:
- Сволочь такая.
16
Следующее утро принесло с собой новую неожиданность: явилась собачка ватниковской соседки, уже сильно беременная.
- Как так могло получиться? - Собрался целый консилиум: смешанный, из среднего персонала и пациентов.
От собачки ужасно несло помойкой, и старшая сестра Марта Марковна немедленно сообразила:
- Она же при пищеблоке крутилась, среди приблудных. У нее, небось, была течка, вот она и сбежала.
Хозяйка собачки тоскливо озиралась по сторонам. Ее состояние мало чем отличалось от названного Мартой Марковной - во всяком случае, психологически, однако бежать ей было некуда. Она не пользовалась популярностью среди больных, отличаясь предельной стервозностью, да и лицом не вышла, и оставалась с собачкой. В этом угадывалась своя логика - где же и быть даме с собачкой, как не в "Чеховке"?
- Но как же так? - вопрошала она, размазывая по лицу слезы, тени, румяна и помаду. От этого лицо приобретало цвет, характерный для свежих травм, и Васильев, пробегавший мимо, решил впопыхах, что пациентка либо упала, либо кто-то начистил ей рыло, и что неплохо было бы перевести ее в острое отделение, избавившись сразу и от нее, и от собачки. - Почему она на сносях? Так быстро? Я никогда не допускала, я никогда не позволяла…
- Они мутанты, - Марта Марковна говорила исключительно убедительно. - Вся эта псарня под окнами - сплошные мутанты. Все время на солнышке - чего же еще надо? Они даже градусники жрут, когда выбрасываем битые, даже гепатитные шприцы. У них ускоренный обмен веществ, и они размножаются, как микробы. Сегодня иду и гляжу, что там их уж вдвое больше против вчерашнего! Скоро сожрут всю больницу! Бедный, несчастный Дмитрий Дмитриевич!.. За что ему такая напасть?
Привычно утирая глаза платком, Марта Марковна затопотала прочь.
А Ватников, явившийся свидетелем всего разговора, переборол себя и отправился в гости к соседке, когда та осталась одна, в обществе любимицы.
Собачонка, живот которой был сильно раздут, лежала на коврике и смотрела посоловевшим взглядом. Иван Павлович решил, что Марта Марковна, пожалуй, права, но его интересовало другое.
- Лидия… - он запнулся, не зная отчества дамы.
- Лида просто, - прорыдала та, набрасывая на загипсованную ногу пеструю шаль.
- Я - Ваня, - глупо сказал Ватников. - Вы разрешите присесть?
Дама не возражала, но поглядела на Ватникова с несколько преувеличенной опаской.
- Вы психиатр? - спросила она. - Я знаю, вы психиатр. Вас попросили меня осмотреть, правильно?
Сама того не зная, она попала в самую точку. Правда, намерение Медовчина так и осталось невыполненным - и может быть, это было и к лучшему, ибо намерения выполняются далеко не всегда, а мир как стоял, так и продолжает стоять: не потому ли?
- Но я же на лечении, - развел руками Ватников. - Я и права-то не имею, да еще без вашего согласия.
- Я побаиваюсь психиатров, - призналась Лида. - Они так смотрят… - Она поежилась.
- Я могу отвернуться, - с готовностью предложил Иван Павлович.
- Нет-нет, - остановила его та, - не делайте этого. Окажите мне любезность.
Она соблазнительно улыбнулась, и Ватникова пробрала дрожь.
- Я, собственно, вот по какому вопросу, Лида, - вымученно молвил он. - Вы вот с собачкой тут. У меня тоже имеется собачка… дома, - соврал Иван Павлович. - Сейчас она у соседей, пока я лечусь. Мне бы тоже хотелось, чтобы меня рядом согревал… четвероногий друг, - при этих словах Ватников отчетливо ощутил, как противоестественная пятая нога стучит ему в сердце и требует скорректировать характеристику друга.
- Двуногий лучше, - изогнулась Лида, но тут Иван Павлович так посмотрел на шаль, прикрывавшую ногу гипсовую, что полностью обезоружил кокетку. - У вас-то какие могут быть сложности? - обиделась Лида. - Попросите, и вам разрешат. Вы же свой. Начмеда и попросите.
- Да-да, это верно, это мне надо обдумать… Мысли, знаете, собираются неважнецки. А вы у начмеда просили?
- Ну да, - кивнула дама с собачкой. - Мне, знаете ли, тоже нелегко отказать. Он разрешил охотно - не сразу, конечно, немного помялся, но я уже видела, что он мой… Я же знала, что верх одержит французская кровь… он галантен, он не может отказать даме. А у вас, часом, не было в роду французов?
- Нет-нет, - Ватников быстро поднялся.
- Ну, не французов - кавказцев? Итальянцев?
- Бабка была из финнов, - Иван Павлович уже стоял на пороге и прощально раскланивался.
17
Он вернулся к себе. Утро печально высвечивало остатки вчерашнего пиршества: тарелки с крошками, невымытые стаканы и чашки, жирные пятна. Ватников сдернул клеенку-скатерку, разрисованную грушами и яблоками, зашвырнул ее в угол.
Пиршество было дружеским, но строгим, безалкогольным; вчера Иван Павлович кое-как перетерпел; сегодня он испытывал острейшую потребность в выпивке.
Он вытащил истертый кошелечек, пересчитал мелкие мятые бумажки и мелочь - состояние было удовлетворительное. Овсянка и боярышник, мичуринская гибридизация с ошеломляющим эффектом. Иван Павлович выглянул в окно и сощурился на дождик: моросило всерьез, и он натянул плащ, надел шляпу.
- Куда вы, Иван Павлович? - с притворной почтительностью окликнул его медбрат Миша, высовываясь из процедурки.
- Прогуляюсь я, Миша. На волю хочется, тесно мне здесь.
- Ну, привычка - дело времени, - туманно успокоил его Миша и отступил.
Постукивая палкой, Ватников спустил вниз, раскланялся с работниками приемного покоя и вышел на улицу. Никто не посмотрел ему вслед, отлично зная конечный пункт сосредоточенного массового паломничества: аптека. В больнице была и своя, но Ватников стеснялся стоять туда в общей с больными очереди. Это был барьер, который ему никак не удавалось преодолеть, и он корил себя за неуместную гордыню.
Дождь усилился, Ватников заспешил. Аптека пустовала, Ивана Павловича моментально узнали, но виду постарались не подать, отчего неловкость усугубилась до предела, ибо все знали, что все знают, и так далее. Ватников взял четыре боярышника и пару овсянок. Ему хотелось хорошенько подумать, и он приманивал внутреннего Хомского.
Вернувшись в палату, Иван Павлович начал сортировать и раскладывать по полочкам факты. Сортировка шла плохо - сплошной нестандарт, как бывает при сборе моркови; полочки, слабо привинченные, прогибались и норовили обрушиться; факты были разного достоинства и, следовательно, разного веса, что сказывалось на полочках, и вообще для всей этой картотеки не хватало места.
Собака. Живая она или придуманная?
Виновата ли она в гибели Зобова и Рауш-Дедушкина? Оба скончались естественной смертью, как доложил Ватникову Васильев.
Почему никто не жалуется на других собак, которых кто-то злонамеренно запускает гадить на этажах?
И запускают ли их вообще? Он как-то быстро согласился с этим поспешным предположением.
К чему им гадить на этажах, когда они свободно могут заниматься этим на улице? Следует ли отсюда, что пятиногую собаку содержат взаперти? Способна ли одна эта собака завалить всю больницу дерьмом так, что приходится докладывать в санэпидемстанцию?
Что и зачем подслушивала секретарша у двери Николаева?
Зачем Рауш-Дедушкин пошел в библиотеку? Здесь Иван Павлович опустошил третий пузырек боярышника. И вопрос разбух и распух до колоссальных размеров: ЗАЧЕМ РАУШ-ДЕДУШКИН ПОШЕЛ В БИБЛИОТЕКУ, ЕСЛИ ТА УЖЕ МЕСЯЦ КАК НА ЗАМКЕ? РАБОТАТЬ НЕКОМУ! Иван Павлович вдруг уверенно вспомнил, что это именно так!
Это открытие настолько обескуражило Ватникова, что он сразу же выпил и четвертый пузырек.
Ботинки Каштанова - они пропали и нашлись. Непонятный, дьявольский эпизод.
Собачка и дама - собачка разрешена начмедом. И что? Ничего.
Вороватая повариха и ее дьявольский братец - имеют ли они отношение к происходящему?
Медовчин - что это за сволочь, откуда он к ним свалился? Не от него ли все беды?
О бедах отдельно: какие беды, для кого? Прежде всего - для Дмитрия Дмитриевича. Он главный врач, он отвечает за все, а у него люди мрут в коридорах и на лестницах, а грязь такая, что больницу впору закрыть. Кому же выгодно копать под Николаева? Кому?
Ответ уже вертелся в голове Ватникова; он и сам не заметил, как отвинтил пробку и рассеянно высосал овсянку. Прошелестел вздох - сквозняк?
На соседней койке, где еще недавно почивал Зобов, с довольным видом сидел внутренний Хомский, который в мгновение ока сделался внешним Холмским, ибо исполнилось время. Иван Павлович задним умом полагал, что это истинная зрительная галлюцинация, но оставался совершенно спокоен по этому поводу. Впрочем, не совершенно - его внезапно охватила радость.
Хомский, с желтоватым и продолговатым черепом, в вытянутой кофте и больничных шлепанцах, сидел неподвижно и благодушно взирал на Ватникова.
- Вы здесь, Хомский! - не в силах сдержать себя, вскричал Иван Павлович.
- А я никуда и не исчезал, - улыбнулся Хомский. - Я всегда оставался неподалеку.
- Но это означает, что все мои труды и отчеты…
- …были тщательно изучены и проанализированы, они имеют огромную ценность, - серьезно ответил Хомский. - Ваш вклад в решение нашей маленькой проблемы неоценим, мой друг. Я видел вашими глазами, я слышал вашими ушами, я говорил вашим ртом, а вашими… да стоит ли теперь говорить?
- Но вы и раньше будто бы утверждали, что многое знаете, да уста на замке? Почему вы молчали? Вам что-то мешало, кто-то не позволял? Зачем вам понадобились мои уши - я был для вас медиумом, посредником - да?
- Не будем об этом, - поморщился Хомский. Тема была ему очевидным образом неприятна и причиняла малопонятные страдания потустороннего свойства. - Главное, что теперь мы снова вместе. Я и в самом деле многое знаю, и мы с вами засиделись, доктор. Пора переходить в наступление и остановить негодяя.
Часть вторая
1
Восторг, испытанный Иваном Павловичем при виде Хомского, усилился десятикратно.
Ватников не сумел удержаться и осторожно потрогал Хомского за кофту. Рука его прошла сквозь Хомского - вернее, исчезла в нем и ничего не почувствовала. Хомский скосил глаза:
- И что из того? - спросил он с откровенным непониманием.
- Абсолютно ничего, - согласился Ватников. - Но кто же он, Хомский, кто этот главный негодяй? У меня ничего не складывается, я теряюсь в догадках.
- А вам ничего не напоминает сюжет, по которому развиваются события? - осведомился Хомский.
- Немного напоминает, не скрою.
- Ну а как вам нравится старинная и благородная фамилия Баскервиль?
Иван Павлович пожал плечами.
- Она не вызывает во мне никаких эмоций.
- А вы попробуйте произнести ее медленно, по слогам.
Ватников повиновался.
- Бас-кер-виль, - проговорил он, старательно пробуя на вкус каждый слог. - Бас-кер-виль. Постойте, погодите… что же это…
Хомский скрестил на груди руки.
- Попробуйте с расширением: Собака Бас-кер-ви-лей. Собака Бас-кер-ви-ля… - Он вдруг заперхал и захаркал, с него слетел литературный слог, и он на мгновение сделался тем Хомским, каким был знаком Ватникову еще до всяких расследований: отвратительным, убогим созданием без определенных занятий и мыслей, склонным к подглядыванию, доносительству и мелкому бытовому сутяжничеству.
Но Ватникову было не до призрачных видений. На лбу Ивана Павловича выступил овсяный пот.
- Силы небесные, - прошептал он. - Д'Арсонваль! Собака Дар-сон-ва-ля…
- Он самый, - значительно кивнул Хомский. - Он видит аналогию, и она ему нравится, она его забавляет. Мне это давно известно. Он тоже из крупных начальников и метит в крупные начальники. Вам понятно место, куда вы нанесете ваш следующий визит?
- Признаться, не очень…
- Вы отправитесь в отдел кадров и постараетесь взглянуть на его учетные записи. Нам надо выяснить, откуда он к нам пришел.
- А вы разве не знаете? Вы можете проникать… - Ватников прикусил язык, ибо Хомского скрутило судорогой.
- Не все подвластно мне, повторяю, - Хомский заговорил натужным басом, как будто вытягивал слова, подобные цепким сорнякам, из плодородной почвы. Опять начиналось что-то непонятное, навязанное загадочными правилами загробного мира.
- Но я… мне…
- Я буду с вами, - заверил его Хомский, и силы вернулись к Ивану Павловичу.
- Но какой же он мерзавец! Выходит, он и собачку разрешил этой дуре держать, чтобы подвести под монастырь Дмитрия Дмитриевича… Он и со мной когда разговаривал, намекал на то прошлое дело… когда убили того блатного бандюка… говорил о каких-то взятках, будто бы полученных Николаевым… что дело нечисто, надо бы перепроверить…
- Ну, так дама с собачкой это как бы побочная ветвь основной линии его действий. Его попросили - он разрешил, так как любое ЧП с участием собаки могло сыграть ему на руку. Он уже помешался на своих собаках. Ну, не сыграло - и черт с ним… Он и писал анонимки в горздрав и санэпидемстанцию - хорошо бы на них взглянуть, но это уже не так и важно. А что до наших с вами прошлых дел, то ему важна любая компрометирующая информация, ибо курочка клюет по зернышку… Уж мы-то с вами отлично знаем, в чем там было дело…
- Я думал, он скормил несчастное животное своему чудовищу…
- Вы слишком буквально воспринимаете художественные тексты, - Хомский начал вещать совершенно несвойственным ему металлическим и строгим голосом. - И машинально проецируете их на живую действительность. Зачем же, скажите на милость, ему это делать? Если повариха ворует сумками, то уж начмед найдет, чем прокормить своего питомца. Откуда, кстати, ему было знать, что возле трупов отпечатались лапы именно пятиногой собаки? Он что, кинолог? Следопыт? Эксперт-криминалист? И зачем он хотел вызывать милицию? Он выдал себя этим опрометчивым, безмозглым предложением, сорвался! Он заведомо знал, что дело, выглядящее натуральным, внутрибольничным, является уголовным преступлением! И на старуху бывает проруха…
Ватников встал и заходил по палате, ударяя себя кулаками в лоб.
- Где были мои глаза? Но как же пятая нога? Что это? Откуда это? Неужели - мутация на солнышке? Старшая говорила, что эти зверюги питаются градусниками, как крысы…
- Потерпите, друг мой, - покачал головой Хомский. - Всему свое время. Для начала нам надо заняться отделом кадров и, пожалуй, секретаршей Дмитрия Дмитриевича. Потом сфера нашей деятельности немного расширится…
Иван Павлович безропотно кивал и преданно, с обожанием глядел на Хомского. Тот стянул шлепанец и начал ковыряться между пальцами сквозь вязкий носок.
- А ботинок? Ботинки Каштанова? - спохватился Ватников. - Их давали понюхать собаке? Зачем? Каштанов - следующая жертва?
- Ботинки Каштанова - отдельная история, не имеющая отношения к нашей, - Хомский презрительно махнул рукой. - Обычное совпадение. Любая собака, если дать ей понюхать его ботинок, навеки потеряет обоняние. Это я могу вам сказать, ибо будучи духом во многое проникал и многому был свидетелем. Это мне позволено разгласить. Во всем виноваты его приятели-братовья…
- Гавриловы? - уточнил Ватников.
- Они. Шутили над ним, глумились над соседом и старым другом - шутки-то незатейливые, еще с армейских, детдомовских и детсадовских времен… Поочередно мочились в ботинок… это конченые люди, что с них взять - нассали, развлеклись… потом испугались, выбросили. Потом обо всем, естественно, позабыли… Спроси их сейчас - навряд ли вспомнят.
- Что-то они помнят, подлецы, - рассерженно пробормотал Ватников, припоминая бурную поисковую активность братьев.
- Да черт с ними, дорогой доктор. Поет охотничий рожок! Нас ждут дела поважнее. Возьмите с собой вашу трость… В ней нет ли свинца? Жаль - ну, берите такую…
Иван Павлович хотел было стронуться с места, да не смог: лицо побагровело, кулаки сжались от переполнявших его ненависти к д'Арсонвалю и чувства обожания к Хомскому; обожание брало верх, ибо любовь неизменно побеждает и торжествует, так что и д'Арсонвалю доставалась ее толика - Иван Павлович любил всех, и это сделалось для него сильнейшим психофизическим испытанием.
Рабочий день между тем катился к закату, гремя на манер бесполезной консервной банки.
Они вышли, держась друг к другу вплотную - только не под руку.
- В отдел кадров? - уточнил на всякий случай Иван Павлович.
- Нет, - загадочно ответствовал Хомский, - сначала мы спустимся к апартаментам Дмитрия Дмитриевича… Там тоже неладно!
- С кем это вы беседуете, Иван Павлович? - подозрительно и обеспокоенно спросила Марта Марковна, на беду проходившая мимо.
Ватников кашлянул в кулак.
- Мысли одолевают, концептуальные образы. Так, ни с кем, - сказал он нагло и беззаботно. - Сам с собой.
Марта Марковна смотрела им вслед и качала головой.