Майор Гейнц повел свой батальон в бой, хорошо понимая, что это чудовищная ошибка. Настоящий враг наступал с востока, он нес гибель не только Третьей империи - она была уже обречена - он грозил уничтожить все жизненные принципы свободного мира, он посягал на самое святое - на собственность, на право сильного. Он хотел уравнять майора Гейнца с его ординарцем.
"Проклятые слепцы! - ругался Гейнц, выглядывая из окопа. - Завтра вы будете по крохам собирать то, что разбиваете сегодня".
На Эльбе он сделал свой первый тактический ход игры в "большую политику". Встретившись с передовыми русскими частями, он "не узнал" их, повел батальон в наступление.
Закончилось это плачевно: батальон был отброшен, потерял четверть состава, а Гейнц, чертыхаясь, был вынужден обратиться к русскому командованию с просьбой ликвидировать "трагическое недоразумение". Гейнц был отстранен от командования батальоном, разжалован в капитаны.
И все-таки он не просчитался. Гейнца заметили. Уже через полгода он работал в военном министерстве, занимая довольно крупный пост для своего невысокого чина. Вскоре это несоответствие было устранено: Гейнц стал подполковником.
В пору расцвета НАТО, когда осколки армий бывшего рейха под новым знаменем вошли в сообщество и стали полноправными союзниками (ага, что он говорил!), дальновидность Гейнца и его антикоммунистические убеждения были оценены. Гейнц стал полковником, занял видное место в НАТО. Так наверху наконец-то поняли главную способность Гейнца - умение видеть истинную сущность вещей и событий.
Над миром нависла тень атомной бомбы. В такой обстановке Гейнц чувствовал себя на месте. Он воевал в Корее и Вьетнаме, получил рану в плечо и два ордена на грудь. Годы "холодной войны" были расцветом карьеры Гейнца и самой горячей порой его жизни. Он побывал чуть не на всех материках, инспектируя ракетные базы, перевооружая многие армии Азии и Европы. Готовился к решительному часу, веря, что час этот близок.
Как большинство профессиональных военных своей страны, он с пренебрежением относился ко всякого рода пацифистским настроениям, движению сторонников мира, требованиям, петициям, воззваниям и походам. А между тем ситуация в мире изменилась. Людям надоели атомные призраки, постоянный страх, неуверенность в завтрашнем дне. Русские предложения о ядерном разоружении обсуждались не только дипломатами. И вот произошло неожиданное.
Партия "твердого курса" на очередных президентских выборах с треском провалилась. Новое правительство под давлением общественности вынуждено было стать на путь переговоров и в конце концов подписало Договор о запрещении атомного и водородного оружия. Начался демонтаж ракет дальнего и среднего радиуса действия. В будущем грозила перспектива частичного, а может, и полного разоружения.
На первых порах Гейнц растерялся. Но только на первых порах. Примкнув к оппозиции, он вскоре нашел общий язык с владельцами крупнейших военных концернов, а затем объединил вокруг себя самых деятельных сотрудников министерства, командиров войсковых соединений. Военный заговор против правительства должен был восстановить статус кво.
Все рухнуло в один час. Планы заговорщиков были выданы правительству одним из офицеров. Гейнца усадили в закрытую машину с несложным переплетением на окнах. Он был разжалован, лишен орденов, приговорен к двум годам тюрьмы. Впрочем, через несколько месяцев был помилован президентом, заявившим представителям печати, что не в его принципах преследовать своих политических противников.
Освобождение Гейнца не прошло незамеченным: сумрачная фигура генерала-заговорщика щекотала воображение журналистов. Но Гейнц не жаждал рекламы, и от него быстро отстали. Впрочем, один оказался более настойчивым. Это был болтливый человек, начиненный всевозможными, как правило, самыми фантастическими идеями. Звали его Серж Карповский. Он сразу же предложил Гейнцу написать в соавторстве сенсационную книгу "Как я свергал президента" с пикантными подробностями закулисной политики. Гейнц не согласился: он все-таки еще не потерял веры в свою звезду. Очень скоро ему помогли устроиться в "Миссию добра". Около года Гейнц провел в одной из африканских стран, занимаясь политическим шантажом. Наконец, вернувшись на родину, был подхвачен владельцем крупнейшего концерна мистером Колманом…
- Что с вами, Фред? - Полковник с удивлением смотрел на окаменевшего Гейнца. Тот провел рукой по глазам, словно отгоняя воспоминания.
- Я слушаю вас, Спектер.
- Так вот. Я говорю: на базе неделю торчит комиссия ООН. Это вы учли?
Гейнц едва заметно усмехнулся.
- Наконец-то у нас начинается деловой разговор…
* * *
Деловой разговор закончился только к вечеру. А глубокой ночью все четырнадцать наблюдателей ООН, находившихся на военной базе АЕ-51, были взяты под стражу.
Операция, которой руководил сам полковник Спектер, заняла немногим более двадцати минут и завершилась к половине первого. Больших хлопот она не доставила: протестуя, грозя, возмущаясь, офицеры и технические эксперты ООН, тем не менее, отправились под конвоем на гарнизонную гауптвахту. Только с двумя - югославским майором Душаном Чоличем и инженером англичанином Арчи Гривсом пришлось повозиться.
Услышав от полковника обвинение в диверсиях, югослав выхватил пистолет и направил его на Спектера.
- Провокатор! - яростно крикнул он. - Немедленно соедините меня по радио…
Толстый лейтенант выстрелил. Пуля раздробила Чоличу кисть, пистолет выпал. Майора схватили, наскоро перевязали руку и поволокли за решетку.
Англичанин повел себя иначе. Он выпрыгнул в окно и бросился к радиостанции. У входа его задержали часовые.
В эту ночь на базе многие не ложились спать. Под мелким, поблескивающим в свете фонарей дождем взвод солдат копошился на погрузке транспортного самолета, на котором накануне прилетел Гейнц. Вокруг гауптвахты была поставлена усиленная охрана.
В начале третьего полковник Спектер вызвал на аэродром своего заместителя.
- Примите командование базой. Вылетаю для доклада в штаб. На рассвете свяжусь с вами по радио.
В два часа восемнадцать минут транспортный самолет вырулил на стартовую дорожку аэродрома.
Когда Спектер ощутил, что грузная машина наконец оторвалась от земли, он втянул голову в плечи и глухо замычал.
Гейнц равнодушно отвернулся.
* * *
В три часа ночи пустынное побережье содрогнулось от взрыва колоссальной силы. Ослепительная вспышка разорвала темноту на многие десятки миль. Светящееся облако зловеще поднялось над землей, ударная волна прокатилась над водой и сушей, сметая с одинаковой легкостью и мощные океанские валы, и гранитные скалы.
Ракетная база на побережье больше не существовала.
Глава II
КЛИЕНТЫ "ЦВЕТКА БИКИНИ"
В зале зажегся свет, соседи Карповского поднялись с кресел и заторопились к выходу, а он еще с минуту сидел, оцепенело уставившись на померкший экран. Наконец с усилием встал и медленно побрел к двери, глядя перед, собой пустыми глазами. Фильм "Агония планеты" подействовал на него ошеломляюще.
Выйдя из кинотеатра в хвосте толпы, Карповский бессознательно двинулся вслед за группой пестро одетых юнцов. Они тоже смотрели "Агонию" и сейчас на ходу обменивались впечатлениями, обходясь двумя-тремя междометиями. Пройдя через сквер, компания остановилась возле сигаретного автомата и, беззлобно переругиваясь, стала рыться в карманах в поисках мелочи. Карповский машинально замедлил шаг, потом опомнился, поискал взглядом скамейку. Быстро пересек аллею, сел. Ему надо было прийти в себя.
Странно, очень странно, что этот средний боевик, довольно типичный для "фильмов ужасов", мог так чувствительно резануть по нервам. За свои тридцать три Серж Карповский видел достаточно телеужасов и кинокошмаров, чтобы воспринимать их спокойно. Стыдно! Считать себя трезвым человеком - и вдруг чувствовать, что после дрянной кинодешевки у тебя пересыхает во рту. Нет, ужасы тут ни при чем. Его этим не проймешь. Шестирукие, безносые, безглазые - все это на обывателя. Скучища.
Но Рацел!.. Каков Рацел! Предатель человечества, гениальный убийца… Надчеловек, сгусток ненависти и воли, безумия и хладнокровия. Конечно же, дело в нем: не будь в фильме Рацела, он вышел бы из кино позевывая. Но Рацел был, и в течение двух часов Карповский жил его жизнью, ненавидел его ненавистью, торжествовал и упивался. Он сливался с Рацелом, забыв о том, что существует в мире некое газетное ничтожество, промышляющее полицейской хроникой. И вот два часа могущества позади, и нужно снова цеплять на лицо осточертевшую улыбку простяги-весельчака, чтобы понравиться и угодить людям. Ничтожествам, над которыми только что глумился Карповский - Рацел, властелин мира…
Серж достал смятую сигарету, закурил. Ясно было, что работать сегодня он не сможет.
- К черту!
Решительно встал со скамейки и, сутулясь, пошел по чистенькой, безликой аллее. Только виски - и побольше. "Спиваюсь, - насмешливо думал он, мельком оглядывая проходивших мимо девушек, - начинает тянуть к стойке. Ну и пусть…"
- Алло! Как у вас насчет зрения? - раздался за спиной сердитый оклик.
Карповский оглянулся: опустившись на колено, черноволосая девушка в коротких брючках собирала рассыпанные на теплом асфальте свертки. Ее глаза округлились от злости: нахал, задел и не извинился, даже не взглянул.
Карповский оживился: девушка была недурна. Подбежав, он успел поднять последний сверток.
- Простите, - сказал Серж. - Я и вправду слепой. Пройти мимо вас, мисс, - преступление.
В темных глазах девушки мелькнуло недоверие. Но уже через секунду она рассмеялась - громко и непринужденно. Ей понравился этот широкоплечий парень.
Серж умел обращаться с девушками: вскоре он уже весело болтал с черноволосой и звал ее по имени. И даже успел узнать, что работает она продавщицей в универсальном магазине, на углу, за сквером. Перл была ему симпатична, и он уже решил отказаться от первоначального плана: напиться до галлюцинаций. Куда лучше поужинать с девочкой. Видно было, что она не откажется: Серж знал себе цену. Он совсем было собрался предложить ей встретиться вечером, как вдруг, случайно взглянув через улицу, замер: из длинной бело-синей машины вышел и направился к бару "Цветок Бикини" сухопарый человек с седым ежиком волос на крупной, надменно вскинутой голове. Торопливо кивнув удивленной девушке и крикнув ей: "До встречи", Карповский с опасностью для жизни, почти бегом пересек улицу и уже у самых дверей бара догнал худощавого. Услышав быстрые шаги за спиной, тот обернулся.
- Хэлло, это вы? Неужели? - произнес он с холодным удивлением.
Вместо ответа Карповский фамильярно схватил его за плечи.
- Давно, Гейнц, давно я вас не видел!.. Какой вид, какая машина! Не то что тогда, а?
Гейнц натянуто улыбнулся.
- Пошли в гору, не отпирайтесь, старина. И я уверен, что вы расскажете, как это вам повезло.
Серж не мог не заметить очевидного: Гейнца встреча радовала куда меньше, чем его самого. Но разговор "гуд дей - гуд бай" не устраивал Карповского, и он легко погасил ворохнувшееся самолюбие.
- Идемте, Фред, я угощу вас отличной бурдой… Не могут же, черт побери, старые знакомые расстаться просто так, не поболтав и не выпив. Так ведь, мистер Гейнц, или не так?..
Видимо, Гейнц все-таки понял, что Серж Карповский прилип к нему намертво. В конце концов, у него есть свободные полтора часа. Не все ли равно.
- Конечно, конечно, - вяло сказал он. - Как-никак прошло столько времени…
- Много, - радостно сказал Карповский, - чего там считать. - Кстати, одобряю ваш выбор: "Цветок Бикини" - вполне респектабельно. Даже для вас, Гейнц, даже для вас!..
И они оба рассмеялись: сдержанно - Гейнц и нарочито весело - Серж Карповский.
* * *
- Понимаете… А-а, да что вы понимаете, Гейнц!.. У вас немецкая фамилия, значит вы немец, немец. Хоть и прожили здесь жизнь. А у немцев фантазии - кот наплакал… Пардон, у вас тоже были. Гофман, например… Адольф Гитлер - фантасты… Вы извините меня, Гейнц, я уже пьян… Но фантазия вашего фюрера… Пардон, "вашего" - это я так, ненароком. Позвольте мне быть откровенным, Фред, но Гитлера я считал и считаю де-ге-не-ра-том! Возводить храм на трупах, залить землю кровью - не-ет, это не для меня… Хотя сегодня… Знаете, Гейнц, я видел сегодня в кино нечто вроде Гитлера - только там он Рацел. Продался венерианам… Я даже вошел в его шкуру, когда смотрел…
Карповский залпом выпил двойное виски. Его лицо побагровело и лоснилось от пота. Сунув в рот сигарету, он сделал попытку затянуться, не замечая, что забыл ее прикурить.
Гейнц щелкнул зажигалкой.
- Так к чему же вы клоните, Серж? - снисходительно произнес он.
Жадно вдыхая дым, Карповский начал было что-то говорить, но закашлялся и потянулся за бутылкой. Налил, отхлебнул, отдышался. Потом прищурился и, глядя Гейнцу в глаза:
- Куда клоню?.. А вот куда. Скажу. Вы, Гейнц, всегда отчетливо представляете свое место среди людей. В так называемом обществе. Вы органически приемлете общественную иерархию. Разве вам понять, что такое настоящее честолюбие. Оно… Оно жрет. Беспредельное могущество… Возможность перетряхивать мир… Вот так, как она…
Карповский кивком указал на смазливую барменшу, взбивавшую коктейли. Та заметила его движение и на всякий случай спросила:
- Виски?
Карповский показал через плечо два пальца и продолжал. Глаза его лихорадочно поблескивали, он возбуждался все больше.
- И поэтому я не завидую вам, Фред. Слышите, не за-ви-ду-ю, как не завидую самому президенту. Даже он не может чувствовать себя свободным и всемогущим. Как этот Рацел…
Он замолчал, невидяще глядя сквозь Гейнца. Тот коротко рассмеялся.
- По-моему, вы уже на полпути к всемогуществу.
Карповский лизнул сухие губы, недобро взглянул в глаза Гейнцу.
- Намекаете на сумасшествие, Фред? Знаю, все может кончиться и так.
Гейнц посмотрел на часы: этот болтун начал его раздражать. Но Серж, не обращая на него внимания, продолжал:
- Сколько планов у меня было, сколько планов! Я ставил себя на место Магомета, изобретал новую религию - такую, на которую должны были клюнуть все. И понимал, что людям теперь не до религии. Разве что на часок, после обеда, а верят они только в чековую книжку. Мне не давали покоя лавры Игнатия Лойолы, я преклоняюсь, Фред, перед иезуитами. Но ведь нынешним пигмеям нужны покой и дивиденды, на кой им тайная власть над другими. Как я их ненавижу, как презираю я их, Гейнц, - этих практичных, этих… Эх… Послушайте, Фред, - сказал Карповский неожиданно спокойно. - Вам никогда не приходило в голову, что все вокруг нас - ну, все-все: капитализм, коммунизм, войны, сами люди - все это до поры до времени…
Гейнц пожал плечами: что он имеет в виду?
Карповский закусил палец, помолчал, затем продолжил:
- Представьте, Фред, что будет, если они в самом деле прилетят? Те, что оттуда… Не с Венеры, а дальше… Понимаете, Гейнц? Наткнутся на нашу планетишку и решат прибрать к рукам. Захотят - и нет ни Гейнца, ни Сержа, никого вообще. И мы ничего не сможем сделать. Ха, весело, правда? Вот уж засуетимся - все мы - и капиталисты и коммунисты. А они рраз! - и все. Только вдруг им понравятся, предположим, Советы? Их оставят, а нас - тю-тю. Вот и решится спор, какой строй лучше. Без нас обойдутся…
Кельнер давно положил счет, но Гейнц не торопился расплачиваться. Сквозь полузакрытые веки он с брезгливостью разглядывал бесцеремонную парочку за столиком напротив, давно переступившую всякие правила приличия. Отвлекшись, он уже не слушал, что говорил его собеседник. Очнулся лишь после того, как его слуха вновь коснулось слово "коммунизм".
- …Да, Фред, именно коммунизм, не вздрагивайте. Только не такой коммунизм, какой русские строят, - это не по мне. Представьте себе, Фред, что мы с вами - миллиардеры и к тому же честолюбцы, пожелавшие войти в историю. Покупаем с вами маленькую территорию, примерно с Сальвадор, или еще лучше - большой остров, отбираем несколько десятков тысяч людей - таких, каких надо, - везем их на остров и, рассчитав все кибернетически-теоретически, строим идеальное общество - эдакую республику "Джой", республику радости и счастья. Понимаете, сами строим нужное общество, сами делаем историю, сами! Мы сами властелины и программисты Нового Мира…
Карповский говорил не останавливаясь, его воображение разгоралось все ярче. Но Гейнц не слушал его. Он уже думал о чем-то своем, машинально поглаживая ладонью чисто выбритый подбородок. Казалось, его узкое, сухое лицо еще более заострилось…
Глава III
НЕОТПРАВЛЕННОЕ ПИСЬМО
Гейнц вошел в приемную так неожиданно, что секретарь не успел задвинуть ящик стола с раскрытым романом Оруэлла.
- Работаете, Тед? - Гейнц подбородком указал на книгу.
Секретарь виновато улыбнулся.
- Сегодня мало работы, господин Гейнц. Корреспонденция отправлена. Заказал Аргентину, но генеральный директор будет не раньше шестнадцати. Сообщил о переносе заседания всем, кому вы…
- Считайте, что оправдались, - прервал его Гейнц. - Что важного?
Секретарь распахнул объемистую папку.
- Ничего особенного, господин Гейнц. Счета от "Нэйшн билдинг компани". Обязательства по фрахту. Анализы грунта… Это письма. Одно личное… - Он подал небольшой желтоватый конверт.
Гейнц взглянул на крупный стремительный почерк, поморщился. Повертел конверт и, не вскрывая, бросил на стол.
- Ответьте господину Карповскому. Все что угодно.
- Слушаю. В кабинете ждет господин Вальтер.
Политический эмигрант доктор Эрих Вальтер занимал в жизни Гейнца особое место. Их отношения нельзя было назвать дружбой в привычном значении этого слова. Они виделись нечасто и еще реже думали друг о друге. Зато при встречах были вполне откровенны. Когда-то, очень давно, Гейнц с удивлением обнаружил, что никто не понимает его лучше, чем этот вкрадчивый молодящийся субъект. В разговоре с ним достаточно было чуть обозначить мысль - и собеседник мгновенно подхватывал ее.
Сначала Гейнца коробило подобное "родство душ". В его глазах Вальтер не был полноценным человеком - бывший нацистский преступник, агент гестапо, шпионивший за немецкими учеными, вызывал в нем брезгливое чувство. В свое время Гейнц помог ему избежать ареста и суда, сделав это только по политическим соображениям, а вовсе не из личных симпатий. Время погасило неприязнь. Они сблизились.
Став доверенным лицом Тура Колмана, Гейнц привлек к работе Вальтера.
Занятые делами, они не виделись давно. Тем не менее, встретились сдержанно, даже, пожалуй, суховато - так у них было принято.
…В нескольких словах рассказав о результатах своей поездки в Панаму, Вальтер придавил ладонью стопку газет, лежавшую на коленях.
- Поговорим лучше об этом, Фред. Никогда я их не читал с таким удовольствием. Как пишут! Стилисты!
Выдернул наугад номер "Экспресса", приблизил к глазам и стал насмешливо читать, бросая фразы на полдороге:
"Первые жертвы разоружения… подобно змее, жалящей умирая… нет оснований видеть здесь преступный умысел, ибо ракеты, которые подлежали уничтожению… трагический урок специалистам должен…"
Он бегло скользнул взглядом по странице.
- Ага, вот. Самое важное.