Он взял ее ладонь и поцеловал. Кончик языка тронул шершавую и горьковатую кожу. Слава был тут нежен и улыбался. Идеал еще не расплылся, он оставался чистой идеей и, даже теперь можно было гадать о цвете ее трусиков. Его большой палец погладил Оксанино запястье. Сердце билось неспокойно. И почему тебя так зовут?
Света прибавилось и он, щурясь, повернулся к Оксане. Она, как всегда, выглядела немного смущенной. Четко очерченные полноватые губы дрожали, выбирая приличествующее выражение - слегка виноватую улыбку или спокойную неподвижность. Глаза прислушивались к телу, прямые ресницы прикрывали их плотной циновкой. Высокая, она к тому же очень прямо сидела на стуле, упершись ладошками в никелевую окантовку. Вот оно, решил Слава. Неустойчивое равновесие между "да" и "нет". Мгновенное сомнение уже после того, как все решено, но еще может быть переиграно. Поэтому ты их так и любишь - они непредсказуемы и умеют играть по своим правилам.
- А тебе хотелось иначе? - удивилась Марина. Дождливый сумрак заливал столовую, словно неуловимый дым, искажая предметы и звуки.
Слава прикоснулся пальцем к кончику носа - холодный. Начинать разговор не стоило. В конечном счете, можно устроить вот так, как здесь, сейчас.
- Ты очень ошибаешься, Славка, - сказала Марина и до него впервые дошел смысл выражения - "ядовитый ответ". Вот теперь и думай - в чем ошибаешься и, к тому же, - очень. Версии лениво шевелились на дне мыслей, как водоросли в ручье - нечто определенно зеленое, спутанное и бесконечное. Лезть туда, в холодную воду, не стоило.
- Будешь что-нибудь? - вяло отмахнулся он.
Марина промолчала.
Оксана не ответила.
Слава осмотрелся и решил все-таки купить пожевать. Еда и успокаивает и позволяет безнаказанно выдерживать паузы. В кармане звенели монетки - не пфенинговая мелочь, а весомые десятимарковки, избежавшие пленения в катькиной копилке. Зажав их в руке, он пропустил перед собой изголодавших малышей, накупивших ворох сосалок и жвачек, попросил у Маши апельсиновый сок и взял кофе. В дверь дуло, знобкая непогода цеплялась за голую шею. Кто-то передумал заходить и там мелькнула почерневшая красная кирпичная стена.
Поколебавшись что кому дать, он кофе пододвинул Оксане. Марина, улыбнувшись, попробовала сок.
- Спасибо, Славик, - нежно улыбнулась Оксана. Очки ей очень шли. И еще ему нравилось, что она слегка переживает, немножко - с еле слышным цоканьем языка, с розоватыми пятнами на щеках. Оксана засмеялась:
- Это только румян! И пудра.
- Тебя смущает? - догадаться о предмете смущения он предоставил ей самой.
- Как-то странно, - призналась она. - Ничего необычного я не вижу, но в то же время кажется, что занимаю не свое место. Ну, вроде как с женатым мужчиной встречаюсь.
Слава хмыкнул. Получилось несколько противно. Хорошо, что сопли не разлетелись.
- Слушай, - как будто вспомнила Марина, - а зачем ты меня к Ольге отправил, а сам на лавочке сидел, мок как котенок?
К делу вопрос не относился, но он накренил плоскость разговора, и затеплившаяся беседа побежала каплей по дну стакана.
Тут было гораздо теплее. Родная школа согревала и Слава почти покаялся, что не устроил все наоборот - любовь и тепло, страсть и холод.
Он взял их за руки.
- Мне хочется вам сказать...
Марина терпеливо подождала, но фраза провисла ослабшей веревкой и она капризно спросила:
- Мы уже на "вы"?
Оксана промолчала.
Подобрать слова оказалось трудно. Общие, давно придуманные, написанные в тысячах книг, в здешних местах они не смотрелись. Вернее, их невозможно, оказалось, разорвать пополам. А потом он понял - почему. Нельзя одновременно смотреть в лица девушек, а снегу все было безразличным. Там пробежала мокрая кошка, оставив хвостом длинную царапину.
- У тебя интересная манера говорить, - заметила спокойно Марина. - Вроде и слова русские и фразы понятные, а то, что тебе действительно нужно, остается тебя во рту.
Она отодвинула стакан:
- Есть хочется.
- Я схожу, принесу что-нибудь?
- Мне не надо, - пожала Оксана плечами.
- Очень любезно, - пожала Марина плечами.
На поднос уместились винегрет с куском проржавевшей селедки, плескавшееся через края пюре и хлебная котлетка. Слава вздохнул и поменял все это на картофель-фри, отбивную с зеленым горошком, столичный салат в квадратной вазочке. Было еще и мороженое - редкость в школьном буфете, но оно быстро закончилось - Славины пальцы только скользнули по росе, покрывшей его холодную фольгу с пингвином.
- Разрешишь? - лизнул брикетик успевший Вадим.
- А ничего девочка, - кивнул он назад. - С Мариной расплеваться решил?
- Пока не знаю, - расплачиваясь за обоих, сказал Слава. - Может, ты что-нибудь посоветуешь?
Они отковыляли от начавшей шуметь очереди и затаились среди шума. Вадим делал вид, что не смотрит в сторону Оксаны, по страшному кося глазами, откусывая пломбир большими кусками и после каждого укуса тыча им в Славино лицо. Слава, впрочем, угоститься не успевал - Вадим не терял контроль.
- А она - ничего, - одобрил он.
- Странный комплимент, - сделал очередную неудачную попытку угоститься Слава. - Ты, случаем, не буддист?
Вадим притопнул костылем.
- Везет людям. Я тебе завидую. Талант у тебя - ты умеешь из толпы девчонок выдергивать.
- Это как?
- Посмотри, - прицелился он в нее костылем, - сидит девочка. Коричневое платьице, черный передник, стриженные волосы. Заметь, сидит она на моем ряду, на траверзе моей спины. Видел ее, не спорю, улыбался, разговаривал, но не замечал. Пришел ты, посадил ее там и теперь половина школы на нее пялиться.
Оксана загадочно улыбалась в чашку. А полшколы на нее действительно пялилось. Не открыто, а, словно сговорившись и что-то о ней зная, не обидное, а замечательное, поглядывали на манер Вадима - искоса, украдкой, слегка улыбаясь, рассеяно лаская вроде случайными взглядами. Движение по подвалу к этому времени замерло - все сидели за столиками или стояли у стойки, перекусывая, запивая и чавкая. Особо никто не разговаривал, взывая к жизни уютную тишину ритуальным позвякиванием столовых приборов.
Одиноко стоящие Слава и Вадим дискомфорта не испытывали. Они пытались разгадать загадку.
Слава очнулся, встретившись с раздраженно-удивленным взглядом Марины. Она демонстративно барабанила по столику сложный мотив и качала головой. Ничего стоящего в голову пока не пришло. Но он не сомневался, что готовое решение у него уже есть. Оно глубоко зарылось под снегом памяти и вытащить его оттуда вряд ли сейчас удастся. А если все же и вытащишь, то ни за что не признаешь в этом уродливом зародыше единственный и вымученный поступок. Всему свое время и оно должно прорасти, с ним нужно смириться - постепенно, не торопясь и никого не обижая.
Пока лучше не знать, что можно от себя ожидать.
- Ты ошибаешься, - сказала Марина, перестав барабанить, - очень ошибаешься. Во всем. Тебе кажется, что так будет лучше. Ты даже видишь в этом определенные жертвы со своей стороны, - уголки ее губ обвисли, отчего лицо стало не печальным, а брезгливым.
Славе показалось, что она сдерживает слезы, но Марина, как-то это уловив, тряхнула головой:
- Не дождешься. Если кому и плакать, то только не мне. Я не просыпалась от потерь на зареванной подушке. И не кривься, пожалуйста, словно я тебя поймала за онанизмом. Можешь молчать, но скажи - неужели все действительно так? Кивни головой, подморгни.
Оксана допила кофе и спросила:
- Хочешь погадаю на кофейной гуще? Я умею, - она покачала чашку и с громким стуком бухнула об стол. Слава даже вздрогнул от неожиданности.
Дверь в чайной снова хлопнула, Марина кивнула посетителю через голову Славы, сам он не обернулся. Поежился от холода. Было обидно. Будто бы Марина своими словами невзначай, походя разрушила нечто скрываемое в его душе - как взрослый наступает на песочный городок. А если уж честно себе признаваться, то обижался он на себя - слишком хвастал и гордился прекрасным замком. Даже близкий друг не выдержит искушения специально сесть на него.
- Странно, - сказала Оксана, затушив в блюдечке сигарету, - первый раз такое вижу. Смотри, - она наклонила чашку. Гуща застыла идеально ровной лужицей, без волн и просветов. - Наверное, кофе плохой. Нужно в город сходить. За вечным двигателем его хорошо готовят.
Слава смотрел на своих женщин и у него случился приступ целомудрия, как он это называл. Сквозь розовые очки он видел в этих глазах себя. Таким, каким он должен был быть, и даже был, но, увы, не был. Он ясно чувствовал то, чего от него ждали, и это ожидание, как обычно, не шло дальше формальных определений приличного человека - ум, мораль, отношение к женщине. Тут нет нужды даже соответствующее выражение на лицо вешать - кто запретит быть эксцентричным? - просто нужно слегка напрячься и иметь. Ритуал ухаживания, скучный, как и всякий инстинкт, но доставляющий минутное удовольствие от того, что кому-то угодил. Окажись они сейчас в соответствующих условиях, и он бы не решится пойти дальше поцелуев.
- Как мы с тобой давно, - горестно констатировала Марина. - Кажется, что в руках у тебя вечность, и она действительно у тебя, но вот сам ты, дружба, просто любовь...
Она пошевелила пальчиками:
- Изначально допущенная ошибка, воплощение теоремы Геделя в жизнь.
Оказалось, что Оксана с силой стискивает его руку. Косточки пальцев встали неудачно и в кисти нарастала острая боль. Слава изнутри грыз щеки и губы, не давая себе закричать. Она отпустила:
- Прости. Я никак не пойму где начало или, хотя бы, конец. Тебе никогда не казалось, что жизнь потеряла... не то, что смысл, его и нет... а какую-то привязку к внешнему миру. Просыпаешься и кажется, что нужно в школу, а на дворе август, впервые встречаешься с человеком, а он оказывается давним твоим однокашником. Спутанный котенком клубок событий, без смысла, просто так.
Интересно, что было, если бы они смогли поговорить. Вот сейчас (хм, где - сейчас?), вот здесь или там - тоже здесь. Жалость его уже давно отпустила. И почему у сожаления привкус горечи? А если - абрикоса? кофе? тысячи иных вещей, насильно привязываемых, связываемых с человеческим бытием - цвета, вкуса, смысла, цели не имеющих. И зачем он себе лжет? Вообще, что он ищет? Любви? Ерунда. Какая в эти годы любовь, даже если иных и не будет?
- Пойдем? - предложил он.
Они встали и пошли. На улице шел дождь, но в школе было тепло. Черные и фиолетовые тучи стекали с неба бурыми лохматыми потеками, все ходили притихшими и слегка ежились от противного дребезжанья окон. Ветер не уставал рваться внутрь, но его не пускали. В кабинет литературы тоже.
Сумки и портфели были свалены в кучу у самого входа. Для сохранности некто догадался сцепить их ремнями, пристегнуть карабинчиками. Только несколько дипломатов избежали этой участи - их использовали в качестве сетки для напольного пинг-понга. Жующие пончики зрители наблюдали, как сражаются Витя и Ольга. Витька делал слишком уж заумные и верченые подачи, шарик оставлял вмятины в коже дипломатов, а Ольга, вцепившись в ракетку обеими руками и напряженно наклонившись так, что открывался чудесный вид на ее панталончики, ждала своей очереди. Мужская половина болела за панталончики.
Слава держал Оксану за руку. Не хотелось ее отпускать. Но она высвободилась, поправила Ольгино платьице, в основном безуспешно, шлепнула ее по спине, заставив выпрямиться, вернулась к Славе и положила его руку себе на талию.
- А я и не пялюсь, - оправдался он.
- А я ничего и не говорю.
Стоявший поблизости Дима выкусил от сочного, в угольных пятнах, словно солнце в пик активности, пончика громадный кусок, в стороны полетели брызги горячего джема. Славину щеку обожгло и он от неожиданности вздрогнул. Любопытный палец вляпался в яблочную сладость. Пришлось его облизать.
- Осторожнее, чучело.
Поглощенный хлебом и зрелищем, Дима не ответил.
- Слава, - дернула его за рукав Алена, - ты что с Бубновым Вадиком сделал?
- Каким таким Бубновым? - от удивления с деланным грузинским акцентом спросил Слава. Руке, лежащей на упругой талии, было горячо и потно. Истома охватывала все тело. Пожар распространялся. Огонь прокладывал себе путь в груди, охваченное раскаленным обручем сердце билось редко, но настолько сильно и громко, что пиджак заметно колыхался, а в рекреации возникало слабое эхо. Волосы намокли, пот попадал в глаза и заставлял раздраженно жмуриться. Пришлось заставить себя отпустить Оксану, хлопнуть ее по попе и подойти к Алене. К счастью, она ничего не ела.
- Ну?
- Что - ну? - мстительно прошипела Алена.
Слава посмотрел на нее сверху вниз. Она была самой маленькой в классе и еще какой-то несформировавшейся - худой и голенастой, а лифчик носила исключительно из принципа. Ничего особенного, но общение с ней было приятно - редкий человек, о котором сразу забываешь.
- Бубнова в изолятор положили.
- Скоропостижно заболел?
- Зачем-то в обморок упал перед первым уроком. Ты его чем так напугал? Или он по телевизору рок-концерт пропустил?
Право подачи перешло к Ольге. Шарик мирно застукал по полу.
- А, - вспомнил Слава, - это не я, это - скелет.
- Неужели по коридору гулял?
- И еще курил.
Алена засмеялась и положила ладонь на лацкан его пиджака. Заставила наклониться к себе и щекотно сказала в ухо:
- Я все видела и все знаю. Тебе не отвертеться теперь. Ты сейчас слаб. Марину только жалко.
Почему-то внезапно стало холодно. Пропотевшая рубашка вцепилась в остывшую спину, кожа на лице казалась покрытой слоем пыли. Не выпрямляясь, он отыскал глазами загипсованного Вову и оскалился. Тот отвернулся.
- Аленушка, - по-доброму сказал Слава и погладил ее грудь (он был прав - гладить там было нечего), - Аленушка, не плюй ты в этот колодец, не советую. Кто кому что сказал - разве это важно? Не важно, совсем не важно.
Он успел отшатнуться - ему показалось, что привставшая на цыпочках и нырнувшая вперед Алена сейчас вцепиться зубами ему в нос. Подбородок ее устроился у него на последней верхней пуговице пиджака, руки упокоились на ватных плечах и, вообще, она мгновенно как-то выросла и, кажется, потяжелела. Слава все больше отклонялся назад, насколько позволяли позвоночник и чувство равновесия, размахивая руками и мелкими шажками отступал назад. Больше всего его пугала Аленкина молчаливая сосредоточенность - она готова была идти до конца.
Слава с изумлением увидел, как ноги девушки взлетели вверх, бесстыдно задирая платье, его сильно дернуло вперед, раздался звук рвущейся ткани, ему пришлось упасть на колени, чей-то рот тепло мазнул по щеке и Алена стала удаляться, как отстыковывающийся космический корабль. Глаза ее были закрыты, руки сжимались в маленькие кулачки и разжимались, и она истерично кричала:
- Дуракдуракдуракдуракурак!...
Это точно был пробел. Как в строчке - пустота между словами, репликами, действиями - шероховатая белизна тетрадки, ну, может, с бледно-синими полосками линеек или клеток. Полсантиметра или одна клетка. Мгновение не для раздумий, а для удобства чтения или места для клякс. Некая организующая фикция, в конечном счете съедающая очень существенную часть жизни. Сколько слов мы пишем и сколько оставляем пустого места? Пусть слова не прочтут, но пробелы не прочтут в любом случае!
В таком пробеле Слава и оказался. Завели его сюда умело - хватило одной девчонки. И время не остановилось, как образно врут в книжках, и люди не замерли, и, даже, мячик все мирно скакал от Ольги к Вите. Все были заняты. Голоса, шум движений, скрип ботинок. А он стоял на четвереньках, надолго сморщившись от мгновенного ощущения грязного пола под ладонями, безвольно свесив голову и напрягая икры. Аут. Выпадение. Пробел. Острый приступ дежа-вю вкупе. Паркет между руками, мелкие соринки, скрепка, затаившиеся в щелях мохнатые комки пыли. Уборщицы, называется. Где ты...?
Круглые коленки были как спасение. Он заставил себя ткнуться в них, словно изголодавшийся по ласке и хозяину щенок. Ручка принялась выводить очередное слово, ладонью поглаживая Славу по затылку. Затем Оксана сама опустилась на колени, положила его голову к себе на плечо. Он вытер руки о ее передник.
- Спасибо, Марина, - сказал он, глядя ей в глаза.
- Оксана, - громко поправила она.
Слава прикусил губу. И правда - что это он ее вспомнил? Выскочила как чертик из табакерки. Инерция памяти или закон сохранения чувств? Сколько времени прошло, а вот надо же... Он огляделся. Инцендент прошел незамеченным или все делали вид, что ничего не произошло. Шарик скакал по полу, Ольга демонстрировала штанишки, Бока тщетно пытался отцепить свой портфель от остальной кучи, Алена закрывала ладонями рот и какими-то безумными глазами смотрела на Славу, Оксана задумчиво отряхивала передник, Вадим улыбался, Вова расписывал ручку прямо на своем гипсе. Остальные погрузились в сладостное перелистывание учебника литературы, а Криницкий вдобавок тщился читать еще и "Биологию".
Хотелось нечто. Взбеситься. Обидеться. Унизить. Испортить настроение. Устроить ад на земле. Получить пятерку по литературе. Укусить - для начала самого себя. Закричать.
Оксана вцепилась ему в рот. Он вновь оказался в невыгодной позиции - стоя на коленях, девушка оказалась выше его. Первыми сдали губы - в основном от боли, потом язык - он был вял и не смог вытолкать чужака. Его насиловали на глазах у всех и это становилось приятным. Руки, пытавшиеся оттолкнуть Оксану, ослабли, сползли с ее груди и обхватили за талию. Он судорожно пытался теснее прижать девушку к себе, вдавить, сомкнуть пальцы, но в спине возникала боль от неудобного положения.
Слава ощутил себя хлипким мостиком, протянувшимся над нечистой паркетной рекой, от надежных опор к непредсказуемому, осыпающемуся крутому берегу. По телу гулял томительный ветерок, заставляя дрожать перекладины ребер. Потом эпицентр телотрясения переместился к пупку, слился по ногам и скрутил икры жесточайшей судорогой. Слава завалился на бок (Оксана не смогла его удержать), подтянул ноги к животу и ухватился руками за носки ботинок, безуспешно пытаясь выправить растрепавшиеся пальцы. Жесткая кожа не поддавалась, снять ботинки вряд ли сейчас было возможно, но боль если не утихла, то как-то пристроилась более менее уютно. Потом растеклась равномерно по телу и высохла, оставив лишь слабый налет одеревенелости в мышцах ног.
Когда его подняли, то стало еще легче - под тяжестью тела скрученные ступни разгладились, распрямились. Держась за стенку, Слава прошелся по периметру рекреации, морщась от взрывающихся в глазах фейерверков. От расцветающих пышными шапками огней он почти ничего не видел, кроме смутных теней и отблесков на стенах.
Как он догадался по запаху его сопровождала Оксана, но попыток помочь не делала.
- Все нормально, - поморщился он в очередной раз. Хорошо хоть салют беззвучен.
- Извини, - сказала в затылок ему девушка.
Ольга ткнула ракеткой в живот:
- В следующий раз будешь знать, как девушек обижать!
Отмахнувшись от взрыва и немилосердно щуря глаза, стараясь хоть что-нибудь различить в темноте, Слава жалобно ответил силуэту в штанишках:
- Олечка, ну что ты, не я же первый начал.
- Вина доказана и обсуждению не подлежит, - встрял Дима.