Кое-что выяснилось, когда Мамми попросила меня надиктовать, как я вляпался в эту историю. Когда я закончил, она попросила надиктовать все, что я знаю о Земле, об истории, и как мы вообще живем. Это была задачка… я до сих пор не диктую, потому что вдруг обнаружил, что знаю-то я не так уж много. Взять древний Вавилон - кажется, он как-то связан с древним Египтом? О многом я имел лишь смутное представление.
Может, Чибис справилась бы лучше, она ведь помнит все слышанное или прочитанное - прямо как мой папа. Но им, наверное, не удавалось надолго удержать ее на одном месте, а я был прикован к постели. Задание это Мамми дала из тех же соображений, из которых мы изучаем австралийских аборигенов, и чтобы получить образец нашего языка. Была и еще одна причина.
Работа была нелегкой, но ко мне был приставлен веганец, который помогал мне, когда требовалось, и сразу останавливался, когда я уставал. Назовем его Профессор Джозеф Яйцеголовый; "Профессор" примерно соответствует его званию, а имя его не произнесешь. Я звал его Джо, а он высвистывал мелодию, которая означала "Клиффорд Расселл, обмороженный монстр". Талант понимания у Джо был почти как у Мамми. И все же как объяснить, что такое "тарифы" и "короли" существу, чей народ никогда не имел ни того ни другого? Английские слова звучали для него просто шумом.
Однако Джо знал историю народов множества планет и мог показывать цветные движущиеся стереокартины, среди которых я находил нужные аналогии. Дело двигалось, я диктовал серебристому шарику, плавающему у моего рта, а Джо, как кот, сворачивался клубочком на платформе вровень с моей кроватью, и диктовал конспект моих слов в другой микрофон. Микрофон был так устроен, что я не слышал ничего, пока Джо не обращался ко мне.
Потом мы спотыкались. Джо останавливался и показывал мне картинку с чем-то, как ему казалось, похожим на то, о чем я говорил. Картинки возникали в воздухе, я мог их рассматривать, как хотел: если я поворачивал голову, картинка смещалась. Это было цветное движущееся стереоизображение, живое и четкое - что ж, через каких-нибудь лет двадцать и мы этому научимся. Забавно, что картинки возникали прямо в воздухе, без видимого проектора, - но это лишь эффект стереооптики; и мы уже способны уместить реальный вид на Большой Каньон в аппаратик, умещающийся в ладони.
А вот что действительно впечатлило меня, так закулисная сторона всего этого. Я задал Джо вопрос. Он напел что-то своему микрофону, и мы промчались по их "Библиотеке Конгресса".
Папа утверждает, что библиотечное дело - основа всех наук, так же, как математика - ключ к ним, и что мы либо выживем, либо загнемся, в зависимости от того, насколько хорошо библиотекари справляются со своей работой. Профессия библиотекаря не казалась мне настолько сногсшибательной, но, возможно, папа говорил о не совсем очевидной истине.
В этой "библиотеке" сотни, а может, и тысячи веганцев просматривали изображения, слушали звукозаписи, и перед каждым находился серебристый шарик. Джо сказал, что они "записывают память". Это было что-то вроде заполнения карточек для библиотечного каталога, только в результате получалось что-то, больше напоминавшее нейронную цепочку памяти в мозгу - девять десятых этого здания занимал электронный мозг.
Я заметил треугольный знак, как у Мамми, но картинка быстро сменилась. Джо тоже носил такой знак (в отличие от других), но я не удосужился спросить, что он означает, потому что зрелище этой невероятной "библиотеки" увело нас к разговору о кибернетике. Позже я решил, что этот знак был чем-то вроде значка масонской ложи или ключика Фи-Бета-Каппа - Мамми была необыкновенно умна даже по веганским меркам, и Джо не намного от нее отставал.
Каждый раз, когда Джо был уверен, что понимает какое-нибудь английское слово, он потягивался от удовольствия, как щенок, которого почесали за ухом. Он полон достоинства, но такой жест не считается невоспитанностью у веганцев. Их тела такие струящиеся и подвижные, что они улыбаются и хмурятся всем телом. Если веганец совершенно неподвижен, он либо недоволен, либо чрезвычайно обеспокоен.
Занятия с Джо позволили мне, не вставая с кровати, увидеть многое. Картинки показали, чем отличается "начальная школа" от "университета". В "детском саду" я увидел веганца, увешанного малышами; они барахтались, как щенки колли, пробирающиеся к миске с молоком по головам своих сестренок и братишек. А вот "университет" оказался местом, полным тихой прелести; странные деревья, травы и кустарники росли вокруг очаровательных зданий сюрреалистической архитектуры, ни на что не похожей; впрочем, я изумился бы, увидев нечто знакомое. Линии в большинстве плавные, а в "прямых" угадывалось, кажется, то неповторимое сочетание, которое греки называли "энтазис" - тонкая грация и сила.
Однажды Джо появился, сияя от удовольствия. Он принес еще один серебристый шар, крупнее прежних. Разместил его передо мной, и пропел своему шару:
"Послушай это, Кип!"
Тут же больший шар проговорил по-английски:
- Послушай это, Кип!
Извиваясь от восторга, Джо поменял шары и попросил меня сказать что-нибудь.
- Что же тебе сказать? - спросил я.
"Что же тебе сказать?" - повторил большой шар по-вегански.
Это был мой последний урок с Профессором Джо.
Несмотря на ненавязчивую помощь, несмотря на талант понимания Мамми, я был похож на доблестного ветерана в военной академии - принятого с почетом, но совершенно не подготовленного к усвоению курса. Я так и не разобрался в их правительстве. Да, у них было правительство, но не похожее ни на одну из известных мне систем. Джо имел представление о демократии, представительстве, голосовании и судопроизводстве; он мог выудить немало примеров с разных планет. Он считал, что демократия "хорошая система, для начала". Это звучало бы высокомерно, если бы им было свойственно высокомерие.
Я никогда не встречал их детей. Джо объяснил, что пока дети не научились пониманию и симпатии к незнакомцу, им не следует встречаться со "странными существами". Я мог бы обидеться на это, если бы сам уже не усвоил азы "симпатии и понимания". В самом деле, если бы десятилетний землянин увидел веганца, он бы либо убежал, либо принялся тыкать в него палкой.
Я попытался узнать у Мамми об их правительстве, о том, как они поддерживают гражданский порядок, о законах, преступлениях, наказаниях, правилах дорожного движения и прочем.
Это был, можно сказать, швах. Она долго размышляла, потом ответила: "Как же можно поступать во вред себе?"
Думаю, их величайшим недостатком было полное отсутствие недостатков. Это ведь может надоесть.
Медики заинтересовались лекарствами в шлеме Оскара - так мы интересуемся травами лекаря-колдуна. Правда это не совсем праздный интерес; вспомните о наперстянке и кураре.
Я рассказал им, каково действие каждого лекарства; в большинстве случаев наряду с коммерческим названием я знал его химический состав. Я знал, что кодеин получают из опиума, а опиум из мака. Я знал, что декседрин - сульфат чего-то, но на этом мои знания кончались. Органическая химия и биохимия сложны даже без языкового барьера.
Мы разобрались, что такое бензольное кольцо, когда Чибис нарисовала его и продемонстрировала свое двухдолларовое колечко; также мы договорились о понятиях "элемент", "изотоп", "период полураспада" и "периодическая система". Я хотел, руками Чибис, нарисовать формулы, - но никто из нас не имел ни малейшего представления о структурной формуле кодеина; мы не смогли сделать этого, даже когда нас снабдили детскими игрушками в виде "кубиков", которые соединялись друг с другом только в соответствии с валентностью элементов, которые они представляли.
Чибис отвела душу. Возможно, они от нее узнали немного; зато она много узнала от них.
В какой-то момент я понял, что Мамми не была или не совсем была, существом женского пола. Но это и не важно; быть мамой - это вопрос отношения, а не биологической принадлежности.
Если бы Ной спускал свой ковчег на Веге Пять, каждой твари пришлось бы взять по дюжине. Жизнь это усложняет. Но Мамми - это существо, чье предназначение - забота. Возможно, Мамми бывают разного пола; возможно, это зависит от свойств характера.
Я познакомился с одним веганцем "отцовского типа". Его можно назвать "губернатором" или "мэром", но ближе будет "приходской священник" или "скаутмастер", вот только власть его распространялась на целый континент. Он вошел к нам с Джо во время занятия, поприсутствовал минут пять, призвал Джо хорошо выполнять свои обязанности, велел мне поправляться, быть хорошим мальчиком и степенно отбыл. Он вселил в меня чувство уверенности в себе - как папа, - и мне без объяснений стало ясно, что он "отцовский тип". Было что-то в его посещении от "визита в госпиталь августейшей особы", но без всякой снисходительности - и, ведь без сомнения, трудно было втиснуть в плотное расписание визит в мою палату.
Джо не проявлял ко мне ни материнских, ни отцовских чувств; он обучал меня и изучал меня. Он был "промежуточный тип".
Однажды Чибис прискакала ко мне, бурля. Встала в позу манекена.
- Как тебе мой новый весенний прикид?
На ней был облегающий серебристый комбинезон, на спине горбик, вроде рюкзачка. Выглядела она миленько, но не сногсшибательно, потому что сложена была как щепка, что этот наряд только подчеркивал.
- Очень неплохо, - сказал я. - Учишься на акробата?
- Глупый ты, Кип; это мой новый скафандр - на этот раз настоящий.
Я взглянул на Оскара, огромного и неуклюжего, во весь шкафчик, и тихонько сказал ему:
"Слышал, старик?"
"Да, брат, дела…"
- А как шлем пристегивается?
Она хихикнула:
- А я в шлеме.
- Да ну? Новый наряд короля?
- Почти угадал. Кип, отбрось свои предрассудки и слушай. Этот скафандр такой же, как у Мамми, только сделан специально для меня. Мой старый был не ахти - а тот жуткий холод совсем его прикончил. А этот - чудо! Вот, например, шлем. Он на мне, но его не видно. Силовое поле. Не пропускает газ ни внутрь, ни наружу. - Она подошла поближе. - Шлепни меня.
- Чем?
- Ой, я и забыла. Кип, скорее выздоравливай и выбирайся из этой кровати. Хочу повести тебя на прогулку.
- Я-то не против. Говорят, уже скоро.
- Хорошо, если так. Вот, смотри, - она шлепнула себя по щеке. В нескольких дюймах от лица ее рука с чем-то столкнулась.
- А теперь смотри, - продолжала она. Очень медленно она поднесла руку к лицу. Рука прошла сквозь незримый барьер. Чибис показала мне "нос" и захихикала.
Это впечатляло - скафандр, в который можно проникнуть! Я смог бы передать Чибис и воду, и декседрин, и глюкозу, когда ей было нужно.
- Черт побери! Как он устроен?
- На спине, под запасом воздуха, набор батарей. Воздуха хватает на неделю, не надо беспокоиться о шлангах, потому что их нет.
- Хм, а если поле отключится? Надышишься вакуумом.
- Мамми уверяет, что такого быть не может.
Хм-м… Мамми никогда не ошибалась, когда говорила с такой уверенностью.
- И это еще не все, - продолжала Чибис. - Он как вторая кожа, сочленения не мешают, тебе никогда не жарко и не холодно. Просто как верхняя одежда.
- Ну а если обгоришь? Это вредно, сама говорила. Даже на Луне вредно.
- Ну нет! Поле поляризует. Это такое поле, специальное. Кип, пусть тебе сделают такой же - погуляем!
Я взглянул на Оскара.
"Развлекайся, парень, - сказал он отстраненно. - Я не ревную".
- Понимаешь, Чибис, я придерживаюсь того, в чем разбираюсь. Конечно, интересно было бы опробовать этот твой мартышкин костюмчик…
- Сам ты мартышка!
Однажды утром я проснулся, перевернулся на другой бок и понял, что голоден.
Тогда я рывком сел. Я ведь перевернулся в кровати.
Меня предупреждали, что ждать осталось недолго. "Кровать" превратилась в кровать, а я снова стал хозяином своего тела. Более того, я хотел есть, а ведь я не чувствовал голода ни разу с тех пор, как попал на Вегу Пять. "Кровать" была так устроена, что каким-то хитроумным способом питала меня без еды.
Я не стал долго радоваться этой роскоши - ощущать себя голодным; так чудесно снова ощущать все тело, а не только голову. Я выбрался из кровати, почувствовал головокружение, переждал его и ухмыльнулся. Руки! Ноги!
Я исследовал мои замечательные конечности. Они оказались целыми и невредимыми.
Я присмотрелся повнимательнее. Кое-что все же изменилось.
Раньше на левой ноге у меня был шрам, который я заработал еще в детстве. Шрам исчез. Давным-давно, на карнавале, я сделал татуировку "Мама" на левом предплечье. Мама очень расстроилась, папа скривился от отвращения, но велел сохранить напоминание о моей глупости. Татуировка исчезла.
И с рук и с ног исчезли мозоли.
Я, бывало, обкусывал ногти. Ногти оказались чуть длинноваты, но безукоризненны. Уже давно я потерял ноготь на мизинце правой ноги, когда поскользнулся, опуская топор. Ноготь был на месте.
Я поспешно глянул на шрам от аппендицита - нашел его и вздохнул с облегчением. Если бы и его не оказалось, я бы, наверное, усомнился, что я - это я.
Зеркало над комодом отразило меня с такими патлами, что впору выступать на эстраде. Обычно я стригусь под бокс. Однако меня побрили.
На комоде лежали доллар и 67 центов, механический карандаш, листок бумаги, мои часы и носовой платок. Часы шли. Банкнота, бумажка и носовой платок были выстираны.
Моя одежда, безукоризненно чистая и незаметно заштопанная, лежала на столе. Носки были не мои; ткань на ощупь напоминала войлок, если есть войлок, который не толще салфетки, и не рвется при растягивании. На полу стояли кроссовки, точно такие же, как у Чибис, но моего размера, и тоже из войлока, потолще. Я оделся.
Я оглядывал себя в зеркале, когда Чибис пинком распахнула дверь.
- Кто-нибудь дома? - она вошла, неся поднос. - Хочешь завтракать?
- Чибис! Посмотри на меня!
Она посмотрела.
- Неплохо, - признала она, - за гуманоида сойдешь. Тебе надо постричься.
- Да, но разве это не чудо! Я целехонек!
- Ты никогда и не разваливался, - сказала она, - разве что местами; у меня есть ежедневные отчеты. Куда поставить?
Она поставила поднос на стол.
- Чибис, - сказал я, задетый за живое, - тебя совсем не волнует, что я поправился?
- Конечно, волнует. Стала бы я просить у них разрешения принести тебе завтрак? Да я еще вчера знала, что тебя собираются откупорить. Кто, думаешь, постриг тебе ногти и побрил тебя? С тебя доллар. Бритье дорожает.
Я достал несчастный доллар и протянул ей. Она не взяла:
- Ты что, шуток не понимаешь?
- "Ни кредитором будь, ни должником…"
- Полоний. Старый тупой зануда. Кип, чтобы я взяла у тебя последний доллар!
- Ну и кто не понимает шуток?
- Давай ешь свой завтрак, - сказала она. - Этот пурпурный сок на вкус, как апельсиновый - очень вкусно. Штука, похожая на яичницу - имитация, я попросила покрасить ее в желтый цвет - яйца здесь ужасные. Это неудивительно, если знать, откуда их берут. Вот эта маслянистая субстанция - растительный жир, тоже подкрашенный. Хлеб - он и есть хлеб, сама поджаривала. Соль тоже настоящая, только они удивились, что мы ее едим - для них она ядовита. Шуруй; все проверяли на мне. Кофе нет.
- Страдать не буду.
- Я его вообще не пью - хочу подрасти. Ешь. Тебе специально понизили уровень сахара в крови, чтобы ты проголодался.
Аромат был замечательный.
- А твой завтрак где, Чибис?
- Я уже поела. Буду смотреть на тебя и глотать слюнки.
На вкус еда казалась странной, но пришлась, как доктор прописал - в данном случае, наверное, буквально. Никогда не получал такого удовольствия от пищи.
Наконец я перевел дыхание:
- Надо же, нож, вилка! Ложки!
- Единственные на всей… - она пропела название планеты. - Мне надоело есть руками, а с их приспособлениями это не еда, а сплошная игра в серсо. Пришлось нарисовать картинки. Это мой набор, но мы еще закажем.
Была даже салфетка, тоже волокнистая. Вода на вкус казалась дистиллированной, но это неважно.
- Чибис, как ты меня побрила? Нигде ни царапинки.
- Маленькой такой штуковиной, дает бритве сто очков вперед. Не знаю, для чего она здесь, но если запатентуешь, станешь миллионером. Будешь доедать этот гренок?
- Уф-ф… - мне казалось поначалу, что съем все вместе с подносом. - Нет, я наелся.
- Тогда я доем, - она макнула гренок в "масло", и объявила: - Я ухожу!
- Куда?
- Одеваться. Буду тебя выгуливать. - Она ушла.
Настоящей была лишь часть коридора, видимая с кровати, зато дверь слева вела в ванную, как и положено. Никто не удосужился сделать ее похожей на земную, свет и вода включались по-вегански, но удобно.
Чибис вернулась, когда я проверял Оскара. Если они его с меня срезали, то починили изумительно; я не заметил даже мною поставленных заплаток. Его вычистили так тщательно, что внутри вообще ничем не пахло. Он содержал трехчасовой запас воздуха и был абсолютно исправен.
"Ты в хорошей форме, напарник".
"В самый раз! Тут шикарный сервис".
"Это я заметил".
Я поднял глаза и увидел Чибис; она уже надела своей "весенний прикид".
- Чибис, а просто погулять, без скафандра, можно?
- Можно обойтись респиратором, темными очками и солнечным зонтиком.
- Ты меня убедила. Слушай, а где Мадам Помпадур? Как ты прячешь ее под этим скафандром?
- Очень просто; только она чуть-чуть выпирает. Сейчас я оставила ее в моей комнате и велела вести себя хорошо.
- Послушается?
- Наверное, нет. Она вся в меня.
- А где твоя комната?
- Рядом. Это единственная часть здания, где созданы земные условия.
Я начал облачаться в скафандр.
- Слушай, а в этом твоем крутом костюмчике есть рация?
- Все, что в твоем и сверх того. Не заметил ничего нового в Оскаре?
- Нового? Его починили и почистили. Что ж еще?
- Самая малость. Лишний раз переключи антенны и сможешь говорить с людьми, лишенными рации, не повышая голоса.
- Я не заметил репродуктора.
- Здесь не считают, что аппарат обязан быть громоздким.
Когда мы проходили мимо комнаты Чибис, я заглянул в открытую дверь. Она была обставлена не в веганском стиле; веганские интерьеры я видел на стерео. Не повторяла и ее земную комнату - надо думать, ее родители - люди в здравом уме. Не знаю, как назвать этот стиль… какой-то "мавританский гарем" в грезах Безумного Людовика, пополам с Диснейлендом.
Я промолчал. Похоже, Мамми хотела и меня, и Чибис устроить "точно, как дома", - но Чибис с ее фантазиями чересчур занесло…
Сомневаюсь, что ей удалось обвести Мамми вокруг пальца хоть на долю секунды. Она, наверное, снисходительно пропела что-нибудь, и Чибис развернулась от души.
Дом Мамми был чуть поменьше, чем здание правительства нашего штата; родственников в ее семье насчитывалось несколько десятков, а то и сотен, - при их сложных родственных связях понятие "семья" здесь весьма растяжимое. На нашем этаже дети не попадались, я знал, что их держат подальше от "монстров".
Все взрослые приветствовали меня, справлялись о здоровье, поздравляли с выздоровлением; я то и дело повторял: "Хорошо, спасибо! Лучше не бывает".