В огромном помещении, освещенном рядами неоновых ламп, был построен из больших белых щитов как бы город с улицами и переулками. Ровные ряды уходили в перспективу, выглядывая друг из-за друга, как будто носы кораблей в гавани. Повсюду шевелились монтажники – большие деловитые насекомые в синих комбинезонах. Возведенный ими лабиринт, судя по всему, был хорошо известен Чикильдееву, который не сбавил шага; Забиженский следовал позади, продолжая говорить. Впрочем, его голос воспринимался как вполне естественное явление, вроде зудения какого-то агрегата. Внезапно в воздухе возникло неясное беспокойство, и Сева тут же догадался, в чем причина: привычный звук прекратился. Обернувшись, он обнаружил, что Геннадий Александрович больше не жужжит и не идет следом, а стоит в десяти шагах позади, разглядывая нечто у себя под ногами с такой скорбью и таким отчаянием на лице, что у Чикильдеева сердце два раза стукнуло не в такт. Пока Сева приближался, Забиженский наклонился и поднял нечто с таким трепетом, словно совершал языческий ритуал.
– -Вы меня подставляете!-сказал он внезапно треснувшим голосом.
– -Не может быть!-тут же привычно воскликнул Сева с такой нечеловеческой проникновенностью в голосе, какую, пожалуй, порой удается слышать лишь прокурорам.
– -Очень даже может быть!-сказал Забиженский, показывая Севе нечто мерзкое, вроде дохлой улитки, высовывающееся из его пальцев.
– -Что это?-спросил Чикильдеев.
– -Окурок!
Сева уже и сам понял, что это окурок, сплющенный в гармошку безжалостным каблуком.
– -Что скажет Спичкис, если узнает, что на монтаже курят?-сказал Забиженский тоном человека, который знает, кого благодарить за свою гибель.
Как всегда в такие моменты, в утробе у Чикильдеева неведомо откуда возник злобный карлик, который тут же стал бесноваться и кричать: "Ну и работенка! Да пошли вы все со своим Спичкисом – заете куда?!" Но Сева знал, что ничто так не к лицу мужчине, как профессионализм.
– -Я думаю, Спичкис не узнает,-успокаивающе сказал он.
– -А если ему уже донесли?
Сева Чикильдеев ощутил, как при этих словах карлик у него внутри радостно подпрыгнул: "Конечно донесли! Ты, дурак, еще сомневаешься?" Сам же Чикильдеев, не слушая этот мерзкий голос, философски заметил:
– -Будем надеяться на лучшее, Геннадий Александрович.
– -Знаете что,-сказал Забиженский с видом почуявшего опасность зверя,-пойду-ка я обойду на всякий случай весь зал.
– -Очень дельная мысль,-поддержал Сева.
Забиженский отошел, и карлик показал ему вслед язык, а в голове у Севы тут же снова проявились магические формулы Великого Списка Дел. Ярче всех сверкало и пульсировало слово "охрана". И еще одно слово вынырнуло из недр памяти: "Русские церберы" – имя охранного предприятия, которому "Экспошарм" решил доверить судьбу "Антик-шоу". Глава этого ведомства Иван Самсонович Сковородный должен был ожидать в зале "Б". Завертев во все стороны головой, Чикильдеев в конце концов обратил внимание на тусующегося среди монтажников коротышку с головой, напоминающей кривую подмосковную тыкву. Тыква с восхищением сжимал в руках электрический шуруповерт Black and Decker, щелкал всем, что нащупал, надевал и снимал все насадки подряд. Собственно говоря, уже по одной этой причине он выглядел вызывающе, поскольку никакой нормальный монтажник не будет так мазохистски любоваться символом своего закабаления. Кроме того, коротышка был в отвратительном двубортном пиджаке, которые носят исключительно маргиналы вроде бухгалтеров галантерейных магазинов. В нем тыква выглядел среди монтажников, как пингвин среди страусов.
Не успели все эти мысли пролететь в голове у Чикильдеева, как коротышка неожиданно резво повернулся к нему и сказал хорошо знакомым по предыдущим телефонным беседам голосом былинного богатыря:
– -Вот, осваиваю технику. Насадочки – видали какие?
Он затряс инструментом с таким азартом, словно имел проценты от продаж Black and Decker.
– -Господин Сковородный?-спросил Сева.
– -Точно,-подтвердил тыква.-А вы – Чикильдеев.
– -Поразительно!-воскликнул недремлющий администратор устами Севы.-Как вы меня узнали?
– -Ну так я всё ж детектив,-благодушно разъяснил тыква.
– -А где же ваши…
– -…орлы? Уже на подлете.
– -А…
– -…а договорчик вот тут, в кейсе (действительно, кейс Samsonite тут был). Где мы можем на минутку уединиться, чтобы обделать наше дельце?
– -А пройдемте в офисок,-сказал Чикильдеев, против воли поддаваясь магии суффиксов.
Они зашли в загончик, над которым значилось:
ЭКСПОШАРМ
организатор "Антик-шоу"
Устроившись, Сковородный открыл кейс, но в руке у него вместо листков договора появилась металлическая коробочка с отростками.
– -Вот, релюшка в "Мерседесе" полетела,-сообщил он, повертев деталь перед отпрянувшим чикильдеевским носом.-Релюшка-фигнюшка, а содрали восемьсот рублей… Новыми.
Лицо Чикильдеева перекосила странная гримаса, очевидно, отражающая негодование по поводу беспардонных бандитов из автосервиса. При этом он выдавил из себя, как из тюбика:
– -Н… надо же…
М-да… сидящему в Чикильдееве устроителю и утрясателю приходилось работать сегодня на разрыв.
Сковородный со всех сторон оглядел сгоревшую фигнюшку от "Мерседеса" и бережно убрал ее обратно в кейс. Сева болезненно напрягся, ему почудилось, что теперь эти пухлые руки непременно извлекут из Samsonite живого кролика. Поэтому он пережил несколько секунд тупого удивления, когда вместо кролика на свет появились привычные листки договора.
– -А!.. Ну да!..-сказал он ни к селу ни к городу, но тут же опомнился и вернул голосу деловой тон.-Ну-ка, взглянем.
Он побежал глазами по неприхотливой Helvetica.
– -Так… "с учетом особенностей объекта… пресекать… обеспечить… согласно описи…" Ну что ж, возражений не…
Свое собственное последнее слово (это было, конечно: "имеется") Чикильдеев не услышал, поскольку его, как и все прочие звуки внутри Дома, подмял прокатившийся волной по залам радиоголос Светы – секретарши Спичкиса:
– -Внимание! Представителя фирмы "Экспошарм" просят срочно зайти к главному администратору.
– -Извиняюсь, шампанское и апплодисменты отменяются,-сказал Сева.-Сами видите: обстановка близкая к боевой.
Из правого кармана пиджака он вынул печать, лизнул ее и два раза ударил по листкам.
– -Через полчаса ваши люди должны быть на месте. До встречи,-уже сорвавшись с места, он запихнул свой экземпляр договора куда-то глубоко за пиджачный борт и пошутил:--Вы теперь у нас в кармане.
– -С нами это уже не карман, а сейф!-гордо сказал ему вслед Сковородный.
3.
В кабинете главного администратора между стенами, обшитыми деревянными панелями, было тесно, как в утреннем автобусе, от множества людей с лицами нездорового цвета. На показательную экзекуцию были вызваны, как обычно, представители всех сословий Дома Искусств – одни для того, чтобы быть публично выпоротыми, другие – посмотреть еще раз на то, как это когда-нибудь случится с ними.
– -Пропустите его!
Голос Спичкиса раздвинул собравшуюся в кабинете толпу не хуже, чем воля Яхве воды Красного моря. По образовавшемуся коридору Чикильдеев прошел к столу, над которым парила знакомая голова с седым ежиком и номенклатурными бровями.
– -Садись!
Сидеть в подобном случае полагалось лишь самым главным участникам действа. Чикильдеев опустился на стул возле Забиженского, сидевшего напряженно, как на толчке; скулы Геннадия Александровича украшали неприличные розовые пятна.
– -Ну что?-сказал Спичкис.-Библию читал? Нет такого тайного, чтобы не стало явным.
– -Так сложилась судьба, Арнольд Карпович, что мне больше пришлось ленинские работы изучать. Полемику с товарищем Троцким, например.
Спичкис просиял. Чикильдеева он уважал за то, что тот всегда подыгрывал по правилам.
– -Вот видишь, Гена, какого достойного человека ты подставляешь. Который Ленина читал! Ох, ответишь ты мне за это. Половиной оклада ответишь!-загремел он на Забиженского, и тот зардел еще сильнее.-А тебя я всё-таки спрошу, товарищ Ленин (это относилось уже к Севе): почему на монтаже курят?
– -Курят, подлецы,-скорбно согласился Чикильдеев.-Хоть кол на голове теши!
– -Если не будете оба следить – всю выставку разгоню! Составлю акт, выставлю на мороз и двери запру!
По сценарию пьесы Чикильдеев должен был, прижав руку к сердцу, сказать что-нибудь вроде: "Будем следить" или "Прижмем чертовых курильщиков", но он не удержался:
– -Какой же мороз, весна на дворе.
– -Это я фигурально,-неожиданно мирно сказал Спичкис и снова загремел:--А почему начальника пожарной охраны нет? Ему сообщили, что я вызывал?!
Легкий бриз от зашевелившихся тел прошел по кабинету. Борьба перемещалась в высшие сферы. Начальник пожарной охраны, хотя и сидел в Доме, подчинялся совсем другому ведомству с грубым названием Госпожарнадзор и всячески старался это подчеркнуть. Спичкис, наоборот, всячески старался это зачеркнуть. Он стал нервно тыкать в клавиши селектора.
– -Света! Ты брандмейстера приглашала?
– -Разумеется!-оскорбилась в динамике секретарша.
– -Ну-ка соедини меня с ним!
По кабинету прошла еще одна еле ощутимая волна оживления. Забиженский перестал розоветь и даже довольно непринужденным жестом почесал себе за ухом.
– -Пожарная охрана слушает,-буркнуло в селекторе.
– -Момзяков, почему тебя у меня нет?
– -А почему я должен у тебя быть?-так же мрачно отозвался голос.
– -Потому что кончается на "у"! Мозги растопырь!-сказал Спичкис.- Тебе о совещании не сообщали?
Человек посторонний подумал бы сгоряча, что после этих слов начальник пожарной охраны моментально прервет связь и прибежит в кабинет с пожарным топором, но ах, как бы он ошибся! Голос Момзякова не только не исчез из селектора, но и заметно оживился. Очевидно обоим участникам беседа доставляла какое-то таинственное удовольствие.
– -А что я забыл на твоем совещании? С тобой разговаривать – всё равно, что музыку в ушанке слушать!
– -Напрасно, Момзяков! Я бы, к примеру, с удовольствием послушал: почему пожарная лестница номер восемь не заперта?
– -Не свисти! Прапорщик пожарной службы Гусакова утром делала обход – всё было в порядке.
– -Момзяков! Пусть твоя прапорщица очки оденет!
– -Она их носит, не снимая. А за замки на дверях я не отвечаю.
– -Ты у нас ни за что не отвечаешь!
Прокричав эти слова, Спичкис отрубил селектор, и все, кто был в кабинете (кроме экспошармовца Чикильдеева, разумеется), снова помертвели под его взглядом.
– -Где он? Где хозяйственник??
– -Я,-просочился несмелый голос.
– -Почему нет замка на восьмой лестнице?
– -Так ведь не мой же сектор…
– -Пиши увольнительную!.. Где производственный отдел?
– -Тут…
Видя, что самое интересное позади, Сева воспользовался всеобщим параличом и, скороговоркой сообщив, что не будет больше мешать своим присутствием, покинул кабинет. Он уже не видел, как Спичкису несли инструкции и подшивки распоряжений, как их листали самые разные пальцы, и как те же пальцы елозили по запутанным планам с непонятными обозначениями, вроде: "h мрам.колон.", "Л-К 9000", "А22 повесочн.". А между тем, если бы Сева задержался в кабинете у главного администратора, то он бы услышал кое-что весьма интересное для себя. А именно – содержащееся в следующих словах хозяина кабинета:
– -Завтра в десять утра объявляю совещание. А то некоторые хитромудрые, я гляжу, разучились писать увольнительные!.. Повестка дня: об укреплении общей дисциплины и ответственности за пожарную лестницу номер восемь, ведущую… хм… куда ведущую? Ага. В зал "Б" ведущую!
Но Сева, увы, этого уже не слышал.
4.
Меньше чем через час в зале "Б" произошли разительные перемены. Жужжащее и стучащее племя монтажников исчезло, а светильники, которые они развешивали на блестящих фермах, били ярким светом, куда им положено: в коробки стендов и в большие красивые вывески над ними, соблазняющие загадочными названиями: "Лавка чудес", "Изящный подарок", "Царский клад"… И, разумеется, были "Дары предков" и "Тьма веков". Последняя вывеска скромно смотрела из дальнего угла, где располагались задворки "Антик-шоу": здесь болталась на стене какая-то невыразительная занавеска, а дальше заманчиво вылезал бок буфетной стойки, к которой официанты подносили на тарелках пирамиды бутербродов и эклеров.
У всех входов и выходов, ведущих в зал "Б" и из него, к этому времени появились фигуры, одетые во что-то вроде черных спецовок и стриженные под воспитанников детского дома – орлы Сковородного из фирмы "Русские церберы". Напряженные, как члены, они следили за перемещением людей без вещей и людей с вещами. И с какими вещами!
…Люстра периода Директории, Франция, конец XVIII века, 25 тысяч долларов; часы каминные скульптора Томира золоченой бронзы, 35 тысяч долларов; ваза стеклянная, роспись золотом, XIX век, 45 тысяч долларов…
В проходах росли горы пустых коробок и мятой бумаги, обрывки веревок цеплялись за ноги. Среди всего этого великолепного безобразия там и тут мелькал Сева Чикильдеев, недаром заработавший у экспошармовцев ласковое прозвище "бешеный таракан".
Разумеется, появление владельца и директора "Тьмы веков" осталось в памяти отдельным эпизодом. Петр Кирсанович Шалтай объявился перед самым открытием "Антик-шоу", когда, благодаря стараниям тети Маши, проходы между стендами уже сияли чистотой, а по бокам всюду было тесно от обилия картин, мебели, ковров, витрин с фарфором и серебром. На сей раз Шалтай был, слава богу, не в лыжной куртке, а во вполне приличном костюме. В руках он нес средних размеров чемодан, с какими в свое время гвардейские офицеры возвращались после службы в окрестностях Вены или дружественной Праги. Непонятная сила подтащила Севу к обладателю десяти метров выставочной площади, хотя обычно таким скромным участникам доставалась соответствующая доля его администраторского рвения.
– - Добро пожаловать, Петр Кирсанович! Как вам наша выставка?
– -Ничего особенного. Они ещё белье с чердаков воровали, когда я уже антиквариатом занимался.
– - А где же ваша экспозиция? Может быть нужны рабочие? Повесчики?
– -Всё здесь,-лаконично ответил Шалтай.
На чемодан он даже не взглянул, но и без того было понятно, что он имел в виду именно содержание этого чудовища из фанеры, оклеенного синей тканью. Влекомый всё той же необъяснимой силой, Сева проводил Шалтая до его угла и ответил на несколько стандартных вопросов (это что? это зачем? почему эта лампочка светит вот сюда?). Он уже полагал, что его долг в отношении "Тьмы веков" исполнен, но антиквар вдруг схватил его за локоть и спросил, указывая чемоданом на рыжую занавеску:
– -А там что?
Сева отодвинул материю – за ней обнаружилась дверь из толстого стекла, полустертые буквы на которой силились сообщить:
П . ЖАР . . Й ВЫХ . .
Антиквар подергал за скобу, и с другой стороны ему радостно отозвался железный звон цепи.
– -Вот видите,-сказал Сева.-В нашей стране не бывает ничего более капитально запертого, чем дверь аварийного выхода.
Чикильдеев говорил со знанием дела, он немало повидал запущенных закоулков в Доме Искусства. Была ли его вина в том, что он не позволил себе такую роскошь, как досидеть до конца разборки у Спичкиса? Поэтому никакого значения не имеет, что Сева не обратил ни малейшего внимания на невразумительную казенную трафаретку, нанесенную прямо на стену возле несуразной двери: "Лестница № 8".
В этот момент где-то в глубине почти неразличимо звякнуло, словно ложечкой об стакан. Это каминные часы "Пробуждение фавна" (бронза, огневое золочение, Франция, XVIII век, 20 тысяч долларов) деликатно напомнили о скоротечности и невозвратности времени. Тут же ударило гулким викторианским боем совсем рядом, так что в животе словно затрепетала пружина. И почти сразу же весь зал "Б" наполнился звоном, скрипом и стоном. Ревматические механизмы старинных часов торопились отбить положенные четыре удара.
Сева засуетился, словно Золушка в полночь.
– -Петр Кирсанович, желаю всего… к сожалению, время… дела… Если будут вопросы, обращайтесь!
Последние слова донеслись до Шалтая от уже невидимого Чикильдеева, вбежавшего в проход между белыми стенами лучезарного города "Антик-шоу".
Наступал серьезный этап функционирования выставки, который можно условно назвать "чистилищем". Говоря яснее, среди многочисленной пестрой публики, готовящейся наводнить зал, надо было опознать и незаметно и мягко отправить обратно за дверь выставочных бомжей – особое племя, кочующее по открытиям, презентациям и премьерам. О! Это романтики захребетной профессии, предпочитающие стабильному доходу уличного попрошайки рискованный блеск вечного праздника. Они просачиваются сквозь все кордоны и заслоны, а некоторые способны своей внешностью и апломбом ввести в заблуждение даже самого опытного администратора. Непростая, скажу я вам, наука, тут нужно быть профессором гипнологии и психомании или как их там. Да и удивительно ли, если маргинальные слои в наше время так и кишат учеными, преподавателями, инженерами и даже отставными дипломатами. Возможно Сева Чикильдеев относился бы к выставочным бомжам достаточно снисходительно, если бы не их вороватость и не индюшиные повадки.
Утвердившись за стойкой "Информация", он велел "Церберам":
– -Запускаем!
Цепочка людей сразу протянулась из освобожденной двери к Чикильдееву. Каждый называл представляемый орган и получал специальную карточку с прищепкой и надписью "Пресса". Одна седеющая приплюснутая голова над бордовым пиджаком внушила Севе сомнение. И не потому, что пиджак был несколько потерт. Иной журналист похож на бомжа больше, чем бомж на журналиста. Человек в пиджаке выглядел вполне достоверно, но слишком развязным был его голос. Голос в первую очередь и выдает выставочного бомжа, очень уж от него разит любительским спектаклем.
– -Могу я попросить у вас визитку?
– -Сделайте одолжение!-грамотно, со сдержанным сарказмом отозвался пиджак.
газета "Спортивная мысль"
Николай Харч-Харчевский
– -Здесь не спартакиада,-с облегчением сказал Чикильдеев.
– -Замечательно!-отреагировал пиджак.-С каких пор у вас оскорбляют представителей прессы?
Сева быстрым оценивающим взглядом обежал всё, что возвышалось перед ним над стойкой. Не очень-то хорошо он был знаком с повадками спортивных журналистов. Это словечко: "спортивная" и обмануло его.
– -Прошу, проходите,-принял он политическое решение.
– -Мерси,-с достоинством отозвался пиджак, показав, что зла не держит.
Следом за журналистами начали впускать по пригласительным билетам гостей – всё под тем же пронзительным взглядом Чикильдеева.
Потом где-то в центре зала усиленный во много раз динамиками ноготь поскреб микрофон, и возбужденный женский голос сказал:
– -Дорогие друзья! Приглашаем вас на официальную церемонию открытия выставки "Антик-шоу"!