– -Да это значит, что можно будет найти всю библиотеку! Вы понимаете, что это значит? Пафосно говоря: мистикус фантастикус! Исчезнувшие книги… Некоторые были присланы еще константинопольским патриархом при крещении Руси! Может там лежит Евангелие от Петра, где говорится о детях Иосифа от первого брака? Представляете!.. Дерптский пастор Иоганн Веттерман своими глазами видел библиотеку и оставил список некоторых книг! По его утверждению, там есть арамейская версия Евангелия, которую упоминает Епифаний!..
– -Кто это – Епифаний?-спросил Чикильдеев, но профессор только замахал руками:
– -Неужели всё это не вызывает у вас благородной ностальгии?
– -Скорее ностальгическую отрыжку.
– -Ах вот как! А я, знаете ли, не могу принять вашу…-Аркадий Марксович Потапов сложил губы трубочкой и с отвращением гнусаво произнес:--культуру унисекс! Вы мне напоминаете тех египтян, которые использовали аристотелевы труды, чтобы заворачивать в них мумии священных крокодилов! А ведь когда эти листы нашли, то пришлось переписывать учебники истории!
– -Ну и дурят нашего брата! Слава богу, я историю с детства не любил. А может Аристотель ваш специально так написал. По злобе или от дурости.
– -Ученый не может написать по злобе или от дурости!-закричал профессор почти с визгом.
– -Да поймите, профессор, мне всё это по барабану: и ваш Аристотель, и крокодилы. Я понимаю: должны быть всякие заумные слова, поскольку, если их нет – нет науки, нет науки – нет ученых, нет ученых – нет степеней, нет степеней – нет квартиры в Москве. И прописки. И прочего всего.
Профессор издал писк раненного птеродактиля.
– -Вы!-закричал он так, будто хотел этим криком убить Чикильдеева, а потом вдруг шепотом сказал:--Вы – варвар!.. Александрийская библиотека…-снова заговорил он, и вдруг на кухонном столе, откуда ни возьмись, стали появляться книги. Оказалось, они лежат всюду: в кухонных тумбочках, под столом, на подоконнике и даже, к севиному ужасу, в хлебнице.-Великая Александрийская библиотека… Да за возможность работать в ней ученые заискивали перед правителями! Из одних Афин сколько туда навезли рукописей!.. (профессор громоздил книги одну на другую) При Каллимахе их было четыреста тысяч, а через двести лет – семьсот!..
Александрийская библиотека наступала на Чикильдеева, и он понемногу отодвигал пальцы.
– -…В "Таблицах" Каллимаха перечисление манускриптов великой библиотеки заняло сто двадцать томов!..
– -Так может быть и её поищем?-нагло предложил Сева.
– -Ее сожгли!-закричал профессор.-Такие варвары, как вы!
У него в руках возник спичечный коробок, чиркнуло – и над всей бумажной кучей появилось маленькое зловещее пламя.
– -Вам надо к врачу-психопату!-проговорил Сева, отшатнувшись.
– -Это вам надо!-загремел Потапов доселе не слышанным Севой стальным голосом.-Если уж на то пошло, именно ваш узкий и длинный череп свидетельствует о кретинизме и упрямстве! Это я говорю вам, как ученый! Триста двадцать один сундук с ценнейшими книгами лежит под ногами, а вы рассуждаете про какой-то барабан!
"Триста двадцать один миллион долларов!"-вспыхнуло в голове у Севы, и он сдался.
– -Подождите!..-выдавил он.-Вы там… хотели куда-то ехать. Ладно. В Москве сто рублей не деньги, час не время. Я готов вас отвезти.
11.
Институт истории цивилизации, как и положено подобного рода учреждениям, помещался в пятиэтажном железобетонном бараке, претендующем на гордое звание "здания".
Когда профессор с Чикильдеевым преодолели двойной ряд неуправляемых дверей и вошли в ненавидящий сам себя вестибюль, там не было ни души, кроме вахтерши с осанкой Наполеона.
– -Здравствуйте, Мария Семеновна,-сказал профессор, явно стараясь, чтобы его голос звучал приятно.
– -Здрасьте,-отозвалась Мария Семеновна с профессиональным сарказмом.-А это ктой-то у нас?-спросила она, вцепляясь глазами в Чикильдеева.
– -Я сотрудник!-веско бросил тот.
В руке его тут же появился небрежно приоткрытый документ, и он раньше профессора проследовал на охраняемую территорию.
– -Позвольте, Вячеслав,-шепотом сказал Потапов, догнав его через десять шагов,-разве у вас есть наш пропуск?
– -У меня есть свой.
– -А как же вы… почему же она?..
Чикильдеев пожал плечами.
– -Обычный прием. Я его показал кверху ногами.
– -М-да…-протянул профессор.-Я думал, вы не такой.
– -Я обыкновенный.
– -Да не очень.
– -А вы хотите, чтобы я тут у вас топтался вроде колхозника в Третьяковской галерее?-язвительно спросил Чикильдеев.
В угрюмых коридорах института, как и в вестибюле, тоже не было ни души.
– -У вас что – эвакуация?-спросил Сева через пару десятков шагов, чтобы разбить гулкую тишину.
– -Неприсутственный день,-пояснил профессор.
– -Это как?
– -Ученые в этот день работают с источниками.
– -Надо же!-удивился Сева.-А вся страна имеет возможность приникать к источникам лишь в уикэнд!
– -Не старайтесь, вы всё равно не выведете меня из себя плебейскими шуточками,-сказал профессор.
Вслед за ним Чикильдеев зашел в большую комнату, заполненнную шкафами разных размеров и форм, поставленных в таком порядке, в котором не проглядывалось никакой идеи, кроме как максимально усилить путаницу. Чтобы еще более затруднить передвижение, кое-где между шкафами были втиснуты столы. На столах лежали книги; полчища книг молча толпились за стеклами шкафов.
– -Что это за свалка?-спросил потрясенный Чикильдеев.
– -Кабинет истории книги,-сдержанно ответил оскорбленный Потапов и тут же ушел за шкафы. Сева поплелся за ним, недоумевая:
– -И зачем я за вами сюда поперся?
– -У вас руки длиннее,-сказал профессор.-Подайте мне вон ту папку.
Чикильдеев подал ему отвратительного вида коленкоровую папку, напоминающую раздавленную рептилию с вылезшими внутренностями.
– -Что это за гадость?
– -Это мои записи по поводу библиотеки Ивана Грозного. Я как-то занимался вычислениями места…
– -У вас, я вижу, уже застарелая болезнь.
Профессор, очевидно, не расслышал; он вытащил свои бумажки и, просматривая их, запел на несуществующий мотив:
Была весна, цвели дрова и пели лошади,
Верблюд из Африки приехал на коньках,
Ему понравилась колхозная коровушка,
Купил ей туфли на высоких каблуках…
"Пора в нормальный мир",-подумал Сева.
Он уже намеревался выразить эту мысль вслух, как вдруг Потапов воскликнул:
– -О! Вот! Я правильно рассчитал!.. По свидетельству дерптского пастора Иоганна Веттермана и других лиц, видевших библиотеку, в ней было около восьмисот томов. Я расшифровал значение пяти сотен. Сегодня я еще раз убедился, что прав,-он схватил Чикильдеева за локоть.-Понимаете?
– -Тихо!-сказал Чикильдеев.-Вы слышали?
– -Что?
– -Там кто-то есть,-шепнул Чикильдеев, показывая пальцем в сторону входной двери, заслоненной дурацкими шкафами.-Слышите шаги?..
– -Кто там может быть?-громко удивился профессор.-Разве что Филипп Марленович зашел… Филипп Марленович, это вы?
Теперь уже отчетливо было слышно, как мяукнула, закрываясь, дверь.
Чикильдеев осторожно выглянул – сначала из-за шкафа, а потом – из двери в коридор. Он не увидел ничего, кроме пыльной тишины. Обратно он вернулся задумчивый.
– -Что это вы – весь в мыслях, прямо как Аристотель?-не отказал себе в удовольствии профессор.
– -Странно. Кому-то захотелось нас подслушать… то есть, скорее – вас.
– -Бросьте голливудщину разводить!-сказал Потапов, у которого чувство самосохранения явно было развито не больше, чем у муравья.-Просто сквозняк дверь закрыл,-он завязал тесемки и бросил мерзкую папку в ближайший раскрытый шкаф.-Два часа в Ленинке, часок в Исторической – и к вечеру все доказательства на руках!-сказал он с непререкаемостью Архимеда.
– -Профессор,-сказал Сева совершенно равнодушным голосом; из головы у него так и не выветрился разговор в машине, особенно старательно подпрыгивали слова: "не имеет цены".-Профессор, поскольку я, не в последнюю очередь благодаря вам, с завтрашнего дня являюсь уволенным с работы, могу оказать посильную помощь в ваших поисках.
– -М-м-м…-промямлил Потапов.-Мне, право, неудобно.
– -Хватит манежиться, профессор. Поехали. Только позвоню по важному делу.
В вестибюле института Чикильдеев отыскал телефон-автомат.
– -Позовите, пожалуйста, Катю.
– -Она вышла на десять минут. Позвоните часа через два.
– -Спасибо. Попробую,-пообещал Чикильдеев и пустился догонять ушедшего вперед Потапова.
12.
Когда Сева снова взялся за телефонную трубку, чтобы позвонить Кате, он чувствовал себя последним идиотом.
– -Я думала, ты уже совсем не позвонишь,-сказала Катя.
– -Извини, трудное детство, нехватка витаминов. Глупею быстрее, чем успеваю это осознать.
– -Что-нибудь случилось?-догадалась Катя.
– -В двух словах не расскажешь. Связался с сомнительной компанией: туманный призрак свободы и сумасшедший профессор.
– -Ничего не понимаю,-грустно сказала Катя.
– -Подробности при встрече,-пообещал Чикильдеев.
Правда, подробности плохо задержались в севиной голове. Он помнил только, что Александрийскую библиотеку сожгли после того, как туда навезли кучу рукописей. Но все равно после дня, проведенного с Потаповым, Чикильдееву уже нравилось сочно произносить: "Ориген", "Каллимах", хотя он не помнил, люди это или, скажем, города или поэмы. Кроме того, он сомневался, не правильнее ли будет: "Орегон", поскольку такое сочетание букв ему тоже смутно о чем-то напоминало. Подробности следовало при ближайшей возможности освежить у Потапова. Может быть даже записать самые идиотские названия.
– -Увидимся завтра,-пообещал Сева с небрежностью человека, уверенного в собственной судьбе.
13.
В дверь, не касаясь ногами земли, – словно Карлсон, только без пропеллера на загривке, – влетел Сковородный и стал приноравливаться к посадке на стул.
– -Я занят!-сказал Сева, нервничая.-У меня нет времени!
– -Да чего уж там!-застенчиво ответил Сковородный, опускаясь.
На стол, который оказался между ним и Севой, он тут же взгромоздил свой Samsonite и многозначительно сказал:
– -Я тут кое-что принес.
– -Нет!-крикнул Сева, но Сковородный уже щелкнул замками, сунул руку внутрь, извлек какую-то штуковину неестественной конфигурации и, вертя ее перед севиным лицом, запричитал:
– -Вот она, релюшка! И всего-то! А сколько из-за нее людей погубить пришлось!..
Сева нехорошо взвизгнул, выхватил штуковину из рук у Сковородного и, оттянув ему вниз челюсть, вставил в шевелящиеся губы, причем штуковина вошла туда как по маслу, поскольку во рту вдруг обнаружились специально сделанные для нее пазы.
Глаза у Сковородного полезли наружу, вспыхнули и завращались, озаряя всё вокруг тревожным сине-красным милицейским светом. Завыла сирена; уши начали захлопываться и снова открываться, а на лысом темени откинулся маленький люк, и оттуда быстро поехала антенна…
Чикильдеев в ужасе проснулся.
– -Хочу купаться в море или лететь на ковре-самолете!-заказал он, повернулся на другой бок и снова заснул.
Сначала он услышал шум, действительно похожий на бессмысленное лопотание волн. Но скоро обнаружил, что никакого моря нет, и что он находится в зале, заполненном рядами кресел, которые, в свою очередь, занимали люди – в основном непрестижно одетые мужчины. Один такой находился на сцене, значительную его часть скрывала трибуна из хмурого дерева с лаковыми проблесками.
"Собрание какое-то",-догадался Чикильдеев.
– -…как лицо, в течение долгих лет подвергающееся издевательствам, я требую наконец оградить меня от бесчеловечного отношения!- говорил тот, что на трибуне, и Сева вдруг обнаружил, что он поразительно похож на Забиженского, только голос был не так богемно-полуразвязен, а непривычно категоричен. Интересно, чего Геннадий Александрович такого требует?
– -Я требую, чтобы мой мозг оградили от общения с текстами, оказывающими разрушающее действие на человеческую психику!-продолжал человек, похожий на Забиженского, а затем, развернув листок, срывающимся голосом зачитал:-"Жест художника как конечный акт трансформации внутренних поисков в визуальную констатацию"…
Ветер возмущения пролетел по залу.
– -"…Емкость выразительной силы жеста"!.. "Отсчет драматической тональности"!..
Шум перешел в гневный ропот.
– -"Прицельно оформленное пространство духовной высказываемости"!..
Свист. Крики "Позор!"
Где-то сбоку от Севы послышался сдавленный стон.
– -Воды!.. Врача!.. Человеку плохо!..-загомонили возбужденные голоса.-Где?.. Во-он, позеленел весь!..
– -Информационный космос перегружен! Долой ассоциативных метафористов!-оглушительно крикнул голос у Чикильдеева над ухом.
Сева повернул голову и увидел, что его сосед справа как две капли воды похож на профессора Потапова.
– -Доктор прикладного милосердия Гуго Хендрикович Бумбанович-Задувайский,-тут же представился тот, уловив взгляд Чикильдеева.-Из Академии модернизации восприятия. А вы, простите, откуда?
"Прежде всего объясните, где я, и что, собственно говоря, здесь происходит?"-хотел спросить Сева, но вместо этого к своему ужасу вдруг произнес:
– -Всеволод Чикильдеев из Института глобальной грамматики, отдел демократической морфологии.
– -Очень приятно,-отозвался Бумбанович-Задувайский, похожий на Потапова.
На них зашикали.
– -Извините,-сказал севин сосед, снова принимая позу внимательного слушателя.
– -Слово предоставляется председателю Управления по изучению совершенствования систем управления,-донеслось со сцены.
"Нет, не собрание, – догадался Сева. – Скорее научный симпозиум".
– -Господа!-заговорил появившийся на трибуне человек.-Разрешите мне прежде всего спросить вас: что такое информация?
– -Браво! Хороший вопрос!-возник из зала уже знакомый голос двойника Забиженского.-Я бы даже сказал: неожиданный вопрос!
– -Информация – великая и опасная составляющая человеческого существования, и любые неточности в этой области дорого обходятся. Позволю себе напомнить случай, когда Иосиф Сталин передавал Вячеславу Молотову списки арестованных, а тот ставил на полях свои инициалы: "ВМ" – в знак того, что ознакомился. Неправильно расшифрованные исполнителями как "высшая мера", они приводили к трагическим последствиям!..
Шум, возмущенные крики, отдельные хлопки.
– -При фараонах Нового Царства,-продолжал тот, что на сцене, возвысив голос,-объем информации удваивался за тысячу лет, в средние века – за сто двадцать лет, а сейчас в Интернете каждый месяц появляется пятьдесят миллионов новых файлов! Давайте же начнем структуризацию с самого главного: с информации. Для этого нужно сделать очень простую вещь: убрать лишнее. Вот список информации, которую надо уничтожить (он показал список). Начнем по традиции с книг…
Над рядами опять вспорхнул шум, нашпигованный возмущенными возгласами, но оратор продолжал:
– -Современные технологические области и наш быт стремительно обрастают новой лексикой, и от всех этих хакеров и хоббитов даже не очень старые тексты быстро обретают архаичный облик и выглядят устаревшими…
– -Как "Илиада",-подсказали из зала.
– -Вот именно,-подтвердил выступающий.
– -Протестую!!-завопил одинокий голос; над рядами сидящих пружиной взвилась трагически растопыренная фигура и тут же начала с завыванием читать:
"…Мегес Фелид на него устремился, копейщик могучий,
В голову около тыла копьем поразил изощренным.
Медь, меж зубов пролетевши, язык подсекла у Педея:
Грянулся в прах он и медь холодную стиснул зубами!.."
Вскочившего насильно усадили, после чего главный оратор продолжил:
– -Наша информационная революция…
– -Сексуально-информационная,-добавили из зала.
– -…привела к тому, что каждый человек оказывается способен за свою жизнь усвоить лишь крошечную часть общемировой информации – каждый разную. Поэтому у всякого индивидуума создается своя собственная картина мира. Искаженная, разумеется…
– -Не согласен!-снова вскочил один из присутствующих.-Нас всех объединяет Микки Маус!
Шум, свист, улюлюканье взвились до самого потолка; сосед сзади возбужденно колотил свернутой газетой по спинке севиного кресла.
Пробравшись сквозь заслон из чужих коленей, в проход между рядами выбрался человек с решительными чертами лица. Очутившись в центре зала, он поднял нервную руку и провозгласил:
– -Уважаемые коллеги! Мы, как всегда, пытаемся овладеть проблемой не с того конца! Плясать надо не от печки, а от корней! Вот, скажем, буква Д – родилась когда-то как единый для всех треугольник, а сегодня пишется по-разному на западе и востоке. Наши предки удлиннили нижнюю грань, а запад закруглил правую. Давайте начнем с малого – с буквы Д, и через нее придем к глобальному решению…
Севе показалось, что голову ему сдавило невидимыми тисками – такой страшный шум поднялся вокруг. Из рядов тут же выбросили плакат: "Защитим букву Д – наше национальное достояние!" – и на сцену выскочили люди с повязками на лбах с изображением всё той же буквы Д.
Зал сорвался с мест, в воздухе угрожающе замелькали руки, и уже раздался зловещий треск ломаемых с воинственной целью кресел.
– -Да здравствует однообразие!-неслось из одного конца.
– -Долой профанаторов!-отвечали из другого.
Сосед сзади совсем развинтился, безобразно орал Севе в самое ухо:
– -Долой Пиноккио!.. К черту Фауста!.. Дюк Нукем, дави их всех! Ты не должен умереть!..-а потом тоже не выдержал и полез в общую бучу.
Сева на всякий случай сполз пониже, исчезнув из поля зрения участников научной схватки. Внезапно шум, которого вокруг было в избытке, пропал. Заинтригованный Сева осторожно высунул голову из своего убежища. Драка остановилась, глаза присутствующих были устремлены на двери, отделяющие зал от остального мира. Сева тоже насторожился и услышал: в щекочущей душу тишине за дверьми раздалось: "шшш… шшш…" – осторожное шуршание шагов. Пискнула половица.
"Смотри-ка, совсем как у меня в прихожей!"-подумал Чикильдеев.
Шаги приблизились к дверям и исчезли.
Сева понял, что сон кончился.