- Это первобытная вода, - ответил Дуэйн, - ей по меньшей мере полмиллиарда лет, а то и все шестьсот миллионов. Изотопный анализ дает нам среднюю температуру тогдашнего океана - могу и подробнее объяснить, если хотите, - а зная температуру океана, мы можем вычислить и другие показатели древнего климата планеты. Во времена расцвета трилобитов океан покрывал почти всю Землю.
- Вот видите, мисс Феллоуз, Тому трилобиты ни к чему. Эта гадость только засоряет его драгоценную первобытную воду. Тем, кто изучает самих трилобитов, легче живется - знай вскрывай, всего-то и нужно, что скальпель и микроскоп. А бедняге Тому каждый раз приходится везти сюда масс-спектрограф
- Но почему? Разве нельзя...
- Нельзя. Ничего нельзя брать из стасисного пузыря, и это правило не обойдешь. Здесь все дело в балансе темпорального потенциала.
- Баланс темпорального потенциала, - повторила мисс Феллоуз, словно Хоскинс говорил по-латыни.
- Проблема сохранения энергии. Любой объект, путешествующий во времени, пересекает линии темпоральной энергии и накапливает потенциал. Внутри стасиса этот потенциал нейтрализуется - внутри стасиса мы и должны держать объект.
- Ага, - сказала мисс Феллоуз. Физика никогда не занимала большого места в ее образовании, она имела о ней самое смутное понятие. Возможно, так мисс Феллоуз отгораживалась от невеселых воспоминаний о своем замужестве. Бывший ее муж любил распространяться о поэзии, тайне, волшебстве и красоте, заключенных в физике. Возможно, в физике все это действительно есть - но мисс Феллоуз избегала задумываться над чем-либо, связанным с ее мужем.
- Ну что, пойдем дальше и оставим Тома с его трилобитами? - спросил Хоскинс.
В других опечатанных камерах содержались образцы первобытной флоры - чешуйчатые растеньица, причудливые и некрасивые, - а также лежали груды горной породы, на взгляд мисс Феллоуз ничем не отличавшейся от камней двадцать первого века. Это был ботанический и минеральный отдел коллекции. Фауна, флора и минералы, как и говорил Хоскинс, - здесь была впечатляюще представлена вся естественная история прошлого, причем у каждого экспоната имелся свой исследователь. Лаборатория напоминала музей - оживший музей, ставший центром активнейшей научной работы.
- И все это находится в вашем ведении, доктор Хоскинс?
- Непосредственно нет, мисс Феллоуз. У меня, благодарение небу, есть заместители. Мне и руководства корпорацией хватает выше головы.
- Но ведь вы не бизнесмен, - сказала она, вспомнив хвастливую табличку с "доктором физики". - Вы ученый, которого обстоятельства вынудили стать руководителем корпорации, ведь так?
- "Обстоятельства вынудили" - это вы верно сказали, - задумчиво кивнул он. - Начинал я как теоретик. Темой моей диссертации была природа времени, техника мезонного внутри-темпорального поиска и тому подобное. Когда мы создали эту компанию, у меня и в мыслях не было возглавлять что-либо, кроме теоретических разработок. Но потом у нас возникли проблемы. Не технические - просто к нам явились банкиры и высказали все, что они думают, о нашем способе вести дела. После этого в компании начались кадровые перестановки на высшем уровне. Одно к одному, приходят ко мне и говорят: "Будешь дирекгором-распорядителем, Джерри, один ты можешь навести тут порядок", - и я был таким дураком, что поверил, ну а потом, - усмехнулся он, - я оказался за красивым столом красного дерева. Роюсь в бумажках, подписываю докладные, провожу совещания, указываю всем, что им надо делать. Минут десять в день остается на то, чтобы подумать о собственной научной работе.
Мисс Феллоуз вдруг ощутила к нему глубокое сочувствие. Она поняла наконец, в чем смысл той таблички с "доктором физики". Это не хвастовство. Хоскинс держит ее там лишь для того, чтобы напоминать самому себе, кто он на самом деле.
Как это грустно, подумала она.
- А если бы не ваши деловые обязанности, - спросила она, - чем бы вы тогда занялись?
- Темпоральными рейсами на короткие расстояния, точно знаю. Стал бы разрабатывать метод поиска объектов, которые находятся к нам ближе нынешнего предела в десять тысяч лет. Уже получены многообещающие предварительные результаты, но дальше мы пока не продвинулись. Не позволяют ресурсы - ни финансовые, ни технические, - задерживает график очередности, так что приходится пока ограничиваться достигнутым. Но если бы мы могли забросить наш ковш в историческую эпоху, мисс Феллоуз, - если бы могли проникнуть в фараоновский Египет, в Вавилон, в Древний Рим или Грецию...
Хоскинс не договорил. В одной из отдаленных секций поднялся шум, там звучал на повышенных тонах чей-то пронзительный голос. Хоскинс нахмурился, поспешно извинился и бросился туда.
Мисс Феллоуз, чуть ли не бегом, последовала за ним - ей не очень-то хотелось оставаться одной среди всего этого нагромождения ушедших веков.
Пожилой мужчина с седой бородкой, в обычном костюме, весь красный от гнева, спорил с молодым лаборантом в белом халате, украшенном красной с золотом монограммой "Стасис текнолоджиз".
- Мне нужно закончить исключительно важное исследование, - сердито говорил пожилой. - Понимаете вы или нет?
- Что тут происходит? - подоспел Хоскинс.
- Попытка выноса экспоната, доктор Хоскинс, - сказал лаборант.
- Из стасиса? - поднял брови Хоскинс. - Вы серьезно? Не могу поверить, доктор Адамевский.
Пожилой показал на ближайший стасисный пузырь. Мисс Феллоуз, проследив за его рукой, увидела там только небольшой лабораторный стол, на котором лежал ничем не примечательный камень, окруженный стеклянными бутылочками - очевидно, с реагентами.
- Мне еще многое нужно проделать, чтобы убедиться... - начал Адамевский.
- Доктор Хоскинс, - прервал его лаборант, - профессор Адамевский с самого начала знал, что этот образец медного колчедана пробудет здесь только две недели - и сегодня срок истекает.
- Две недели! - возмутился Адамевский. - Разве можно сказать заранее, сколько времени займут исследования? Что, Рентген открыл свои лучи за две недели? Или Резерфорд за две недели решил загадку атомного ядра?
- Но на этот экспонат выделялось только две недели, - настаивал лаборант. - И профессор это знал.
- Ну и что же? Я не мог тогда предугадать, что не сумею закончить свою работу в такой короткий срок. Я не предсказываю будущего, доктор Хоскинс. Две недели, три, четыре - главное, чтобы задача была решена, не так ли?
- Задача состоит в том, профессор, - сказал Хоскинс, - что наши возможности ограничены. Стасисных пузырей у нас не так много, а работы непочатый край. Так что экспонаты приходится постоянно менять. Ваш медный колчедан отправится туда, откуда был взят. На этот пузырь у нас записана целая очередь.
- Вот и пусть пользуются, - горячился Адамевский. - А я заберу свой экспонат и закончу работу у себя в университете. Затем сразу же верну вам образец.
- Вы же знаете, что это невозможно.
- Кусок медного колчедана! Камень весом три килограмма, не имеющий никакой ценности! Почему невозможно?
- Нельзя расходовать энергию! И вы это знаете. Ничего нового я вам не сказал, так что не надо, пожалуйста, притворяться.
- Все дело в том, доктор Хоскинс, - сказал лаборант, - что он хотел вынести образец тайком, а я чуть не проколол стасис, не зная, что профессор еще внутри.
Настало гробовое молчание.
Потом Хоскинс осведомился, холодно и официально:
- Это так, профессор?
- Не вижу ничего плохого... - смущенно начал Адамевский.
- Ах, ничего плохого? - Хоскинс потряс головой. Видно было, что он с трудом сдерживает гнев.
Рядом со стасисной камерой, где хранился колчедан профессора Адамевского, торчал красный рубильник. От него тянулся в камеру нейлоновый шнур. Хоскинс протянул руку и решительно дернул за рубильник.
У мисс Феллоуз захватило дух: вокруг камня вспыхнул яркий свет, на долю мгновения окружив его ослепительным краснозеленым ореолом. Не успела мисс Феллоуз зажмуриться, как свет погас - а вместе с ним исчез камень. Исчез, как не бывало. Стол опустел.
- Что вы сделали... - в ярости и разочаровании ахнул Адамевский.
- Можете очистить камеру, профессор, - прервал Хоскинс. - Ваше разрешение на работу в стасисе аннулируется.
- Подождите. Вы не можете...
- Извините, профессор, могу. И сделаю. Вы нарушили самый строгий наш запрет.
- Я обращусь в международную ассоциацию...
- Обращайтесь куда хотите. И увидите, что в подобном случае никто не заставит меня изменить свое решение. - Хоскинс, оставив профессора протестовать попусту, подчеркнуто повернулся к мисс Феллоуз. Она наблюдала за всей этой сценой с возрастающей неловкостью, надеясь, что ее сигналка сработает и даст ей предлог уйти.
Хоскинс весь побелел от гнева.
- Сожалею, что нам пришлось прервать экскурсию столь неприятным образом, мисс Феллоуз. Но иногда подобное случается. Если хотите посмотреть еще что-нибудь... если у вас есть вопросы...
- С вашего разрешения, доктор, - по-моему, я видела достаточно. Пора, пожалуй, вернуться к Тимми.
- Но вы ведь вышли всего...
- Наверное, мне все равно пора.
Хоскинс в нерешительности шевельнул губами и наконец сказал:
- Может быть, вы свяжетесь с мисс Стретфорд и спросите, как там Тимми? И если все в порядке, задержитесь еще ненадолго? Я хотел бы пригласить вас на ленч, мисс Феллоуз.
24
Они направились в столовую компании и прошли в нишу, предназначенную для руководящего состава. Хоскинс раскла-нивался на все стороны и непринужденно представлял всем мисс Феллоуз, она же чувствовала себя крайне неловко.
"Что они подумают, увидев нас вместе?" - беспокоилась она и отчаянно старалась придать себе самый деловой вид. Сейчас она жалела, что сняла сестринскую форму. Форма была ее броней, форма демонстрировала миру профессию, а не личность.
В меню столовой никаких деликатесов не предлагалось. Салаты, сандвичи, фрукты, рогалики - вот и все. Это и к лучшему - мисс Феллоуз не привыкла к изысканным обедам, да еще в середине дня. Много лет проработав в больнице, она предпочитала столовскую пищу всякой другой. И сейчас поставила на поднос самое простое: зеленый салат с клубникой и апельсинами, пару ломтиков ржаного хлеба, бутылочку пахты. Сев за столик, она спросила Хоскинса:
- И часто у вас бывают такие случаи? Как с профессором?
- Это было нечто новенькое. Нам, конечно, часто приходится доказывать людям, что нельзя уносить с собой экспонаты по истечении установленного срока, но впервые кто-то попытался сделать это на самом деле.
- Могло бы произойти что-то ужасное с... э-э... с балансом темпорального потенциала?
- Совершенно верно, - сказал Хоскинс, довольный тем, что она правильно запомнила термин. - Мы, разумеется, постарались предусмотреть подобные случайности, и у нас имеются аварийные источники энергии, чтобы возместить утечку в случае изъятия объекта из стасиса. Но нам вовсе не улыбается израсходовать годовой запас энергии за долю секунды. Мы не можем себе этого позволить: случись такое, и нам придется на много месяцев остановить всю работу, пока не возместим издержки. Да еще, в довершение всего, сам профессор находился в камере в момент прокола стасиса.
- Ас ним что могло произойти в таком случае?
- Мы проводили опыты с неодушевленными предметами - ну, и с мышами тоже. Все, что находится в пузыре в момент его прокола, исчезает.
- То есть возвращается обратно в прошлое?
- Очевидно. Все это, так сказать, уносит с собой объект, который мгновенно выталкивается в свое естественное время. Такова, во всяком случае, теория, и у нас нет оснований в ней сомневаться: объект, который возвращается на свое место в пространственно-временной матрице, создает вокруг себя такое мощное силовое поле, что захватывает все находящиеся вблизи. Ограничение массы действует, похоже, только в одном направлении. Окажись в той камере с колчеданом слон - и его затянуло бы в прошлое вместе с камнем. Даже и думать не хочется, что сталось бы тогда с законом сохранения энергии.
- Но лабораторный стол остался на месте, - заметила мисс Феллоуз.
- Да, - усмехнулся Хоскинс-- И пол тоже, и окна. Некоторые ограничения все же существуют. Здание наши возвратные рейсы, как видите, не снесли. Поле не обладает достаточной силой для захвата того, что закреплено на месте. Оно уносит лишь то, что плохо лежит. Поэтому внутри стасиса у нас все к чему-то приделано, и это тоже стоит нам немалой возни.
- Но профессор ни к чему не был приделан.
- Вот именно. Этот идиот улетел бы со своим камнем прямо в плиоцен.
- Вот был бы ужас.
- Надо полагать. Я бы, впрочем, не стал его слишком оплакивать. Раз он такой дурак, что нарушает правила и в итоге оказывается в неподходящее время в неподходящем месте, то так ему и надо. Но в конечном счете пострадали бы мы. Представляете, какое дело раздули бы против нас?
- Но если бы он погиб из-за собственной неосмотрительности...
- Не будьте наивной, мисс Феллоуз. Десятки лет всевозможные идиоты в этой стране совершают неосмотрительные поступки, а их адвокаты всю ответственность вешают на других. Пьяный падает под поезд в метро, взломщик проваливается в люк на крыше и ломает шею, школьник цепляется сзади к автобусу и срывается - думаете, им не присуждают огромных сумм в возмещение ущерба? Наследники Адамевского заявили бы, что это мы допустили халатность, не убедившись перед проколом стасиса, что пузырь пуст. И суд согласился бы с ними, невзирая на то что профессору никак не следовало пробираться тайком в пузырь, чтобы украсть оттуда экспонат. Даже если бы мы выиграли процесс, мисс Феллоуз, - представляете, как бы эта история подействовала на общественное мнение, получи она только огласку? Симпатичный старый ученый погибает от несчастного случая в стасисе! Жуткие опасности, которыми грозит путешествие во времени! Неизвестно, чем еще оно чревато! А вдруг стасис можно использовать для создания смертоносных лучей? Что за ужасные эксперименты производятся за этой стеной? Запретить их! Запретить немедля! Понимаете? Нас бы моментально сделали монстрами в глазах публики, и все наши субсидии исчезли бы, как дым, - Хоскинс щелкнул пальцами и стал хмуро копаться вилкой в тарелке.
- А вернуть его нельзя было бы? - спросила мисс Феллоуз. - Тем же способом, каким сюда доставили камень?
- Нет. При возвращении объекта его координаты теряются, если не позаботиться о том, чтобы их сохранить. В данном случае этого не производилось - да мы, впрочем, вообще никогда не делаем этого. Нет необходимости. Чтобы найти профессора, пришлось бы вновь искать определенный объект в эпохе пятимиллионной давности - это все равно что закидывать удочку в бездну океана, надеясь выловить одну определенную рыбу. О Господи, просто взбеситься можно, как подумаешь, сколько предосторожностей приходится принимать во избежание подобных случаев. Каждый стасисный пузырь оборудован собственным устройством для прокола - это необходимо, поскольку каждый пузырь имеет определенную настройку и не должен зависеть от других. Так вот: прокол производится в самую последнюю минуту. Кроме того, мы намеренно устроили так, чтобы прокол нельзя было произвести иначе, чем опустив рубильник - вы видели, как я это сделал, да? - а рубильник предусмотрительно помещен за пределами стасиса. Его можно опустить, только приложив значительное физическое усилие - случайно этого не сделаешь.
- Значит, профессору Адамевскому пришлось бы остаться в этом, как его? В плиоцене?
- Иного выбора бы не было.
- А плиоцен был пять миллионов лет назад?
- Начался-то он почти за десять миллионов лет до нас. И продолжался миллионов восемь. Но тот камень был взят пять миллионов лет назад.
- Как вы думаете, долго бы профессор протянул там?
Хоскинс беспомощно воздел руки.
- Ну, климат там был не столь суров, как позднее, в ледниковый период, откуда явился ваш Тимми, и атмосфера, пожалуй, схожа с той, которой мы дышим сегодня - если исключить, разумеется, всю ту дрянь, что мы напустили в воздух за последние двести лет. Так что если Адамевский понимает что-нибудь в охоте и в сборе съедобных растений, что весьма сомнительно, то он какое-то время продержался бы. Я бы сказал - от двух недель до двух месяцев.
- А если бы он встретил там какую-нибудь плиоценовую женщину, и приглянулся бы ей, и она научила бы его добывать себе еду? - Потом у мисс Феллоуз зародилась еще более фантастическая мысль: - Он мог бы даже сойтись с ней, и у них появились бы дети - совершенно новая генетическая линия, в которой гены современного мужчины соединились бы с генами доисторической женщины? Разве это не повлияло бы на весь ход истории? Мы подверглись бы большому риску, окажись профессор в прошлом, не так ли?
Хоскинс с трудом удержался, чтобы не прыснуть. Мисс Феллоуз вспыхнула.
- Я сказала что-то очень глупое, доктор?
- Глупое? - еле выговорил он. - Ну, это слишком грубо. Наивное, скорее. Мисс Феллоуз, ни одна женщина не поджидала в плиоцене нашего доктора Адамевского, чтобы зажить с ним своим домком. Для него бы там вообще не нашлось подходящей партии.
- Понятно.
- Я подзабыл уже подробности истории первобытного человека, которую раньше знал хорошо, но могу вам сказать точно: Адамевский не нашел бы там ничего похожего на гомо сапиенс. Лучшее, на что он мог бы надеяться, - это австралопитеки четырех футов ростом, поросшие шерстью с ног до головы. Человек в нашем понятии просто не появился еще в то время. И сомневаюсь, что даже столь страстный мужчина, как профессор Адамевский, - Хоскинс снова подавил взрыв смеха, - сумел бы настолько влюбиться в самку плиоценового гомини-да, чтобы вступить с ней в сексуальные отношения. Разве что встретил бы плиоценовую Елену Троянскую - так сказать, обезьяну, ради которой снарядили тысячу кораблей...
- Да-да, я поняла, - чопорно сказала мисс Феллоуз, жалея, что завела этот разговор. - Но я и раньше, когда вы показывали мне динозавра, спрашивала вас, почему все эти перемещения во времени не влияют на ход истории. Я понимаю теперь, что профессор не смог бы создать семью в плиоцене, но если бы кто-то попал в такое время, когда люди уже существовали - ну, скажем, за двадцать тысяч лет назад...
- Ну что ж, тогда бы временная линия несколько нарушилась, - признал Хоскинс. - Но не думаю, чтобы слишком.
- Значит, стасис не может изменить историю?
- Теоретически, наверное, может. Практически нет - разве что случится нечто из ряда вон выходящее. Из стасиса постоянно что-то уходит - молекулы воздуха, пыль, бактерии. Десять процентов всей потребляемой нами энергии расходуется только на покрытие таких микропотерь. Перемещение крупных объектов во времени компенсируется аналогичным образом. Возьмем плиоценовый колчедан Адамевского. За те две недели, что камень лежал тут у нас, какая-нибудь, к примеру, букашка, которая могла бы под ним приютиться, не нашла себе приюта и погибла. Это действительно могло бы вызвать целую серию перемен вдоль временной линии. Но согласно математическим законам стасиса подобные серии стремятся к пределу. Разница со временем сглаживается, и все возвращается в прежнее русло.