- Он не стал бы рассуждать о смерти, если бы собирался присутствовать на этих церемониях, - продолжает она. - Не оглядывался бы на прошлое. Смотрел бы в будущее. Будущее, которое мы могли построить.
Голос ее звучит уверенно, и все же они были просто любовниками, мимолетными любовниками на военном аванпосту. Насколько хорошо она знала его, в конце концов?
Но мой вопрос может оскорбить ее чувства.
Поэтому я пытаюсь затронуть другую тему.
- Вы говорили о паломничестве. Мол, только проклятые могут войти в Комнату.
Нола недоуменно хмурится.
- Разве вы никогда не слышали о Комнате?
- Почему же? - отвечаю я, осторожно выбирая слова. - Просто не знаю всех легенд.
А ведь мне следовало их знать. Я привыкла верить, что легенды более важны, чем "факты", которые можно проверить, ведь в легендах всегда есть доля правды.
- Проклятые идут, чтобы очиститься? - уточняю я.
Она поджимает губы. Потом вздыхает и в который раз слегка улыбается.
- Некоторые говорят, что Комната дарует прощение тем, кто этого заслуживает.
В глазах снова появляется это мечтательное выражение.
- А тем, кто не заслуживает? - настаиваю я.
Слезы льются рекой. Она не смахивает их. И похоже, даже не замечает.
- Они никогда не возвращаются, - поясняет она, но тут же вскидывает голову: - Вы думаете, он отправился за прощением? Не для того чтобы исчезнуть?
- Вопрос времени, - пожимаю я плечами. - Если бы он завершил свое паломничество в Комнату, вполне успел бы на церемонию подписания договора.
- С чистым сердцем, - шепчет она.
- Он был героем, - говорю я без малейшей иронии. - Разве его сердце уже не было чистым?
И Нола впервые за нашу встречу не находит ответа.
Но она указала мне совершенно новое направление. Я не ищу человеческие останки. Я ищу нечто необычное. Нечто особенное.
Человек творит историю и наконец становится легендой. Но сам по себе он редко бывает особым. Иногда он становится особым в особенное время. А иногда поднимается над собой - своим происхождением, воспитанием, - чтобы стать чем-то новым. Иногда он становится во главе движения или изменяет курс целой страны.
А иногда - что бывает редко - изменяет весь сектор.
Так Эвинг Треков, возможно, и поступил, вместе с друзьями разрабатывая планы войны.
Но это предполагает, что работал он не один. А если он умер до того, как явился на аванпост, то кто-то другой поднял его шпагу и продолжил дело. И, возможно, оказался лучше своего предшественника.
Но, как все люди, Треков вовсе не был уникален. Уникальна Комната затерянных душ.
Никто не знает в точности, что это такое и как устроено. Никто не знает, как она появилась, кто и зачем ее создал.
Места рождают мифы, потому что легенды в своем роде более могущественны, чем любое человеческое существо. Ведь за каждым человеком-легендой стоит напоминание: он всего лишь человек, и именно это делает его не похожим на других - способность подняться над своими человеческими качествами.
Не намного. Чуть-чуть.
Треков был человеком, имевшим больше детей, чем мог сосчитать, человеком, который занимался любовью с женщинами, очевидно, не любя их. Человеком, который уделял больше внимания работе, чем семье.
Таким, как многие.
Человеком, созданным для этой войны.
Но Комната… Комната существовала до того, как люди населили этот сектор. О Комнате упоминается в самых ранних документах первых космических путешественников.
И поскольку Комната безмерно стара и никто не знает ее природы и истории происхождения, она окружена мифами.
Люди отправляются в паломничество.
Умные люди, вроде Эвинга Трекова.
Люди верят, будто Комната что-то для них сделает. Что-то в них изменит. Что-то удовлетворит в их душах.
Легенды о Комнате пронизаны страхом. Космических путешественников предупреждают: держитесь подальше от нее. Это я помню.
Это я слышала.
Но не уверена - когда. Или где. Или от кого. И все же мне необходимо придерживаться собственного правила. Проверить факты, которые, по моему мнению, я знаю лучше всего.
Поговорить еще с одним человеком, который помнит все так же живо.
Поговорить с отцом.
Как бы неприятно мне это ни было.
Он живет почти в середине сектора, на маленькой планете, которую населяют исключительно те, кто считает себя побежденным в войнах Колоннад.
Он живет там почти двадцать лет, и - это свидетельствует о том, как далеки мы друг от друга, - мне пришлось разыскивать информацию о месте его пребывания.
Дом моего отца - лабиринт стекла, стали и лестниц. Снаружи он кажется беспорядочным нагромождением комнат, но внутри оказывается просторным, как круизный лайнер, предназначенный не для того, чтобы нести тебя к месту назначения, а для того, чтобы помочь наслаждаться путешествием.
Он выстроил дом посреди большого голубого озера, так что по ночам в воде отражалось небо. Если небо ясное, кажется, что дом парит в космосе, перелетая от одного порта к другому.
Отец, похоже, не удивлен моим появлением. Мало того, вроде бы облегченно вздыхает.
Я прибываю после полудня, и отец настаивает, чтобы я пожила у него. Я упорно отказываюсь, пока он не показывает мне гостевую комнату на самом верху, со стеклянными стенами и потолком. Кровать, кажется, свободно плавает между синевой неба и синевой озера.
Солнце, на мой вкус, слишком близко расположено к этой планете и посылает снопы света сквозь стекло, но приборы контроля окружающей среды сохраняют прохладную, приятную температуру. Отец показывает мне, где находятся эти приборы, чтобы я при желании смогла уменьшить гравитацию.
Я не сразу понимаю, что отцовский дом скопирован с той самой станции, где находится Комната затерянных душ. Мы встречаемся в центральной комнате, которая была бы Комнатой затерянных душ, будь мы на той станции.
Он предлагает мне пообедать.
Я отказываюсь. Слишком нервничаю в его присутствии, чтобы есть вдвоем.
Мой отец больше не тот человек, каким я его помню. Человек, который прижимал меня к себе, когда я выбралась из этой Комнаты. Тому человеку не было и сорока. Высокий, сильный, могучий… Он любил жену и дочь. Они были средоточием его жизни.
Он командовал кораблями, выстроенными империей богатства, и все же находил для нас время.
Он бросил все, чтобы придумать, как выручить мою мать из того места. Бросил свой бизнес, друзей.
Меня.
Поэтому так странно видеть его сейчас. Без дел и занятий. В этом месте простора и отраженного света.
Он все еще выглядит сильным, но явно отказывается от стимуляторов. Лицо изборождено скорбными морщинами, оттянувшими вниз уголки глаз и заложившими складки в уголках рта. Волосы и мохнатые брови совсем седые. Усы - то, что я считала такой же его неотъемлемой частью, как и руки, - давно исчезли.
Наша встреча получается неловкой: он пытается обнять меня, а я не позволяю.
Он ведет себя так, словно все еще питает ко мне отцовские чувства. И дает понять, что, насколько мог, следил за моей карьерой, пользуясь теми скудными сведениями, которые я сообщала о себе посторонним.
Но он уважал мои желания, те самые, которые я проорала ему в лицо, когда в последний раз сбежала от деда с бабкой, и с тех пор держался от меня подальше.
- Ты послал ко мне Райю Треков, - говорю я.
Не могу сидеть на стуле, который он мне предложил. Слишком нервничаю в его присутствии и поэтому меряю шагами большую комнату. Стеклянные двери открываются в другие комнаты. Через стеклянные стены я вижу все новые помещения, а в самом конце - озеро. Если рассматривать его сквозь стекло, оно кажется очень далеким и нереальным: чем-то вроде голографического снимка.
- Я решил, что если кто-то и может ей помочь, так это ты.
И голос у него остался прежним: глубоким, теплым и чуточку гнусавым.
Я качаю головой.
- Но ведь это ты проводил исследование Комнаты.
- Зато ты облазила самые опасные обломки кораблекрушений.
Только сейчас я поворачиваюсь к нему. Он сидит посреди комнаты в кресле из матового стекла. Подушки, защищающие его кожу от холода, такие же белые. Он выглядит так, словно вырос из пола: создание из стекла и солнечного света.
- Ты думаешь, это похоже на обломки? Обломки можно изучить, - говорю я. - Они наполнены космосом и пустотой. Да, у них есть углы, края и впадины, но они часть этой вселенной.
- А комната, по-твоему, нет?
Он складывает руки и упирается подбородком в сплетенные пальцы.
- Не знаю. Из нас двоих ты всю жизнь изучал чертову штуку, - вырывается у меня. Я уже не в силах скрывать всю горечь, что накопилась за годы разлуки.
Он морщится, но кивает, признавая, что моя обида имеет основания.
- Да, изучал. И бесчисленное множество раз летал на ту станцию. Посылал туда людей. Повторял те же эксперименты, которые проводились с тех пор, как эту комнату обнаружили. Ни один ничего не дал.
- В таком случае, почему же ты считаешь, что прибор Райи Треков сработает?
- Однажды я отправился туда с ней, - поясняет он. - Наблюдал. Люди, которым она платила, входили и выходили оттуда.
- Ни с чем, - добавляю я. Он кивает.
- И все же она считает, что кто-то сможет вызволить ее отца.
- Вполне возможно, она права.
- А если он сумеет выйти, значит, и мама тоже.
- Да, - тихо подтверждает он, поднимая подбородок со сцепленных рук. Костяшки пальцев побелели.
- Если ты веришь в это и в то, что я смогу вывести из Комнаты затерянную душу, почему же сам не попросил меня отправиться туда?
- Я просил, - возражает он. - Ты наотрез отказалась.
Я фыркаю и опускаюсь в ближайшее кресло. Отец прав: он действительно обращался ко мне. И не раз. Но я неизменно игнорировала его попытки связаться со мной. Но та была последней: долгое, похожее на мольбу объяснение, что он не только может войти в Комнату затерянных душ, но и выбраться оттуда.
- Но ты твердил, что не желаешь моего возвращения туда. И запрещал мне даже приближаться к тому месту, помнишь?
Тогда мне было пятнадцать. И я лопалась от самомнения. К тому времени я раз шесть сбегала от деда с бабкой. Они были в перманентном трауре по моей матери и считали, что я неравноценная ей замена. Было яснее ясного: они винили меня в этой потере.
Когда отец последний раз приехал за мной, я заявила, что могу вызволить мать. Я единственная, кто сумел живой выйти из Комнаты. Он обязан дать мне шанс попытаться.
Он отказался.
Я оставила его и деда с бабкой и полностью порвала с ними отношения. Хотя он пытался связаться со мной. Я просматривала его сообщения, но никогда на них не отвечала.
- Я не мог так рисковать, - оправдывается он. - В тот раз мы едва сумели тебя вытащить.
- И все же ты рекомендуешь мне выполнить задание Райи Треков. Почему? Потому что у нее есть способ выйти из Комнаты или тебе попросту все равно, что со мной будет?
Его лицо вспыхивает.
- Тебе необязательно было соглашаться!
Кресло оказывается мягче, чем я ожидала. Я постепенно расслабляюсь.
- Знаю, - снисходительно бросаю я. - Но ее история заинтересовала меня.
- Из-за твоего дайвинга, - догадывается он. Я качаю головой.
Из-за того, что у меня ничего не осталось. Но этого я ему не говорю.
- Я рекомендовал тебя, потому что теперь ты приобрела опыт, - говорит он. - Из всех, кого я знаю, у тебя единственной есть шанс, причем не только выбраться оттуда, но выбраться с кем-то. Ты стала поразительной женщиной.
Я больше не знаю этого человека. И не могу сказать, искренен он или просто пытается меня уговорить.
Но он по-прежнему одержим. Хотелось бы знать, что он сделает, если получит останки матери. Ее "душу", или ее память, или даже ее саму. Он жил без нее десятки лет. Если она все еще жива, значит, прожила в Комнате вдвое больше, чем было изначально ей предназначено.
Но я приехала сюда, чтобы кое-что узнать. Поэтому, вместо того чтобы обсуждать преимущества моего опыта или пунктик его одержимости, я требую:
- Расскажи, что произошло. Как мы оказались в этой Комнате? Как потеряли мать?
- Ты не помнишь? - спрашивает он.
Огни, голоса. Я помню. Только не в подробностях.
- Мои воспоминания - из далекого детства. Мне нужна истина. История глазами взрослого. Ошибки, и тому подобное.
У нас не было дома. Я не помню этого так же, как не помню переезда на корабль за шесть месяцев до происшествия. Мои родители продали дом и вложили все, что имели, в бизнес отца: флотилию торговых судов с маршрутами по всему сектору.
Бизнес начал процветать, когда отец напрочь забыл об этических принципах и стал соглашаться на перевозку любого груза. Иногда это были еда или удобрения, предназначенные для отдаленных аванпостов, иногда оружие для различных группировок, решивших восстать против очередного правительства.
Но ему на все было плевать. Главное - плати.
Наконец он сделал столько денег, что в содержании флота отпала всякая необходимость, но ему и этого казалось мало. Все же мать упросила его купить участок земли, и он согласился. Эта земля, километры и километры земли, представляет собой озеро и окружающий его ландшафт. Он обещал жене, что, уйдя на покой, они обоснуются в своих владениях.
Но тогда они были еще молоды, а отец любил путешествовать. Он командовал флагманом по праву владельца. Не потому что был хорошим пилотом или хотя бы талантливым руководителем.
Он рассказывал мне о поездках, о доставке грузов, о команде. Постоянная команда этого корабля насчитывала сорок человек, а при необходимости нанималось еще около дюжины. Иногда они переносили грузы, иногда помогали ремонтировать судно. И все беспрекословно подчинялись отцу, независимо от того, был он прав или нет.
Но не он послал их на станцию, где находилась Комната затерянных душ. Приказ отдала моя мать. Она слышала о Комнате. Изучала ее, думала о ней.
Хотела ее видеть.
Она не верила, что место, обустроенное первыми путешественниками, может существовать в этом дальнем уголке космоса.
- Она пыталась быть туристкой, - говорит отец теперь. - Пыталась превратить миссию в увеселительную прогулку.
Но я сомневаюсь. Так же, как сомневалась по поводу Трекова. Если мать проводила расследование, значит, планировала паломничество. Что подтолкнуло ее? Сомнительный бизнес отца или какие-то собственные проблемы?
Сидя здесь, я вдруг понимаю, что знаю о матери даже меньше, чем об отце. Сохранились обрывки каких-то воспоминаний, и то из уст ее убитых горем родителей. И вот теперь я решилась выслушать отца.
- Я отвез ее туда. Не задумываясь. Ничего не изучая заранее. Я считал это всего лишь древним реликтом, местом, которое мы осмотрим за полдня и спокойно уберемся оттуда.
- Полдня, - бормочу я.
Он смотрит на меня, явно растерянный тем, что я вдруг раскрыла рот.
- Значит, она собиралась войти в Комнату?
- Это было целью нашего визита, - уточняет отец.
- И хотела взять меня?
Поверить невозможно, что кто-то, взявшийся исследовать Комнату, способен повести туда ребенка.
- Ты вскочила и побежала за ней. Схватила ее за руку как раз в тот момент, когда она открыла эту дверь. Думаю, ты пыталась помешать ей войти.
Но это вовсе не так. Он ошибается. Я, как и мать, была заворожена огнями.
- Я видел, как вы вошли, - продолжает он, - и окликнул вас, но дверь уже закрылась.
- А потом?
- А потом я не смог вытащить вас.
Минуты превратились в часы. Часы перетекли в дни. Он делал все, разве что только сам не бросался туда. Пытался разбить иллюминаторы, разобрать стены, посылал робота с руками-захватами, чтобы вытащить нас. Ничего не получалось.
- Но однажды дверь открылась, - продолжает он, испытывая нечто сродни благоговению перед случившимся чудом. - И на пороге стояла ты, зажав руками уши. Я вцепился в тебя, выдернул оттуда и прижал к себе. Дверь захлопнулась, прежде чем я успел войти. Прежде чем сумел дотянуться…
Его голос постепенно стихает, но эту часть я помню. Помню, как льнула к нему, а он держал меня крепко-крепко, так, что остались синяки. Он просто не спускал меня с рук.
- Ты ничего не могла рассказать. И была уверена, что прошло не больше нескольких минут. Но ты устала, капризничала и была очень взволнованна. Мы провели там месяц, но так и не вызволили ее.
Потом он дал команду к старту, поскольку сознавал, что нельзя провести остаток жизни, сражаясь с ветряными мельницами. А у него на руках был ребенок. Ребенок, спасшийся чудом.
- Я оставил тебя у деда с бабкой и вернулся. Пытался сделать это еще и еще раз. Но так и не смог. Не знаю, кто еще сумел выбраться, кроме тебя.
- Именно поэтому ты хочешь, чтобы я снова туда вошла, - констатирую я.
Он качает головой.
- Я нанимал людей, готовых войти в Комнату. Ни один не вышел.
- Мне показалось, что ты был в экспедиции с Райей Треков. И что она сумела найти способ выбраться оттуда.
- Так и есть. Люди входят в Комнату и покидают ее. Но им не удается никого вывести.
- Но что ты будешь делать, если мать вернется? - спрашиваю я в упор. - Она уже не будет прежней. Да и ты изменился.
- Знаю, - роняет он, и на секунду мне кажется, что это его последняя реплика. Но он добавляет: - Как и все мы.
Мы проговорили допоздна. Вернее, говорил он. Я слушала.
Он рассказывает мне все, что знает о Комнате. Он досконально изучил это место, не говоря уже о теориях, мифах и легендах, собранных им за десятилетия.
Но все сводится к одному: никто понятия не имеет, кто выстроил комнату или станцию, на которой она находится. Никто не знает, когда она была выстроена. Известно только, что она существовала еще до колонизации этого сектора людьми. Никто не ведает, каково было ее назначение и почему ее покинули.
Никто ничего не знает, если не считать того факта, что людей, оказавшихся там, больше никогда не видели.
Если только они не защищены прибором Райи Треков.
Прибор, как объяснил отец, - это нечто вроде индивидуального щита, разработанного компанией, связанной с бизнесом моего отца, и основанного на технологии настолько древней, что лишь немногие ее понимают.
Иногда мне кажется, что вся история человечества зиждется на утерянной нами технологии. Мы постоянно изобретаем или восстанавливаем что-то заново.
Очевидно, этот прибор из тех, что изобретены вторично.
Принцип действия весьма прост: это своеобразный скафандр, создающий вокруг владельца воздушный пузырь, обладающий гравитацией и всем тем, что потребуется пользователю.
Но он имеет тот же недостаток, что и скафандр: позволяет человеку попасть в определенную среду, но не взаимодействует с ней… по крайней мере, сколько-нибудь значительным образом.
Однако щит отличается от скафандра. С самого обнаружения Комнаты люди пытались войти туда в скафандрах, но это не срабатывало.
Значит, прибор Райи Треков защищает от чего-то такого, против чего скафандр бессилен. Каким-то образом прибор, вернее, пузырь, им созданный, служит идеальной защитой в Комнате затерянных душ.
По крайней мере, так утверждал отец.