С площадки открывался вид на побережье, округлое и серебристое, сбрызнутое сдержанно-разноцветными каплями валунов, заштрихованное могучими стволами сосен, но для полной живописности, нашла что покритиковать Юлька, все же плосковатое. Впрочем, не исключено, что за пару-тройку, ну ладно, десяток лет здесь организуют скалы и горы, совсем как настоящие. Для этой страны природа никогда не была чем-то незыблемым, данностью, под которую надо подстраиваться, как раз наоборот - до глобального потепления они вовсю осваивали тайгу, поднимали целину и поворачивали куда-нибудь реки. Другое дело, что бренд "Соловки", равно как и Северное Безледное побережье целиком, все-таки по определению опирается на климат и природные богатства, а потому его создатели вынуждены косить под первозданность. Уже на расстоянии пары километров человеческое присутствие переставало бросаться в глаза, отели и лагерные корпуса ненавязчивого дизайна мило вписывались в пейзаж, парки удачно притворялись автентичными лесами, а вся прозаическая инфраструктура была засекречена со сноровкой службы, которая в этой стране по жизни поставлена неплохо.
- Знаете, Юля, я давно пытаюсь понять эту страну, - говорил умное Густав. - Мое руководство предлагает мне на выбор различные командировки, но я уже в который раз приезжаю сюда. В этой стране загадка, тайна. Один мой здешний знакомый, известный человек, утвержает, к примеру, что здесь нет и никогда не будет счастья.
- Они все так говорят, - кивнула Юлька. Пока что она его щадила.
- Мне кажется, дело в истории. Соловки… вы же знаете, что такое на самом деле Соловки? Такие вещи в любой стране стараются покрыть… похоронить забвением?
- Забыть. Есть такое слово.
- Да, да, конечно. А эта страна из своего преступления, своего позора делает имидж и деньги. Такое не совсем нормально. Это невроз, извращение, оно напоминает эксгибиционизм, извините.
- Не извиняйтесь, есть такое слово.
- Более того, - Густав понизил голос, под каковым предлогом придвинулся к ней ближе, а напрасно, - в этой стране с тех пор мало изменилось. Тут по-прежнему все за всеми следят. Половина населения сотрудничает с органами; да, в демократических странах это тоже так, но не так, не совсем. Здесь все на всех пишут доносы. Иногда им дают ход, чаще нет, но всегда могут дать, удобно.
- А вы, оказывается, конспиролог. Есть такое слово.
- Это правда, Юля. Потому у них всегда страх в глазах. Когда я посмотрел в ваши глаза, то сразу увидел…
- Как интересно. Что именно?
- Что вы не из этой страны.
Юлька глубокомысленно покивала:
- Да-да, понимаю… Густав, а вы уверены, что не видели перед тем мой паспорт? Не обижайтесь, мне самой не хочется подозревать хорошего человека, но, знаете, в этой стране…
Тут она и сорвалась с цепи, пустившись мочить его по-взрослому. Не то что бы он был в чем-то виноват или это доставляло ей удовольствие. Просто никогда она не умела по-другому, даже в юности никто из таких вот случайных, изначально не имевших ни единого шанса густавов не назначал ей второго свидания: первого вполне хватало, чтобы раскатать несчастного лузера тонким слоем по асфальту. До встречи с первым мужем Юлька всерьез опасалась, что так и будет всю жизнь раскидывать направо и налево мужские трупы, безо всякой радости или пользы, не идти же по ним вперед - этого она тоже категорически не умела. И хоть бы кто-то из них попробовал оказать ей пускай не достойное - какое-никакое сопротивление! Ни разу. Офигевали от неожиданности, падали штабелями и по-быстрому отползали из-под огня. Все как один.
Принесли десерт, и вернувшаяся к столу Марьянка, поглощая суфле с разноцветными вишенками, восхищенно слушала и набиралась ума-разума. Вечно Юлька учила детей своим примером не тому, чему надо. Свекрови где-то правы, заявляя в один голос, что она никудышняя мать.
На бледного потного Густава жалко было смотреть - кому угодно, только не Юльке. А нечего подкатываться, подкупать ребенка, нести с умным видом дикую банальщину и бессмыслицу. Давай, быстренько плати по счету, вспоминай о чем-то срочном и архиважном, поджимай хвост и спасайся бегством. Чего-чего, а проблемы избавиться от надоедливого поклонника у Юльки не возникало ни разу в жизни. Честно говоря, таковая проблема вообще казалась ей несколько надуманной.
Он уже лихорадочно осматривался по сторонам в поисках спасения. И надо же - углядел, дуракам везет.
- Юля, - заторопился, воспряв, - во-он там, за тем столиком, видите?., мой хороший друг, я вам о нем говорил. Если хотите, могу познакомить. Вы наверняка слышали его имя…
- Слышала, слышала.
Оборачиваться она гордо не стала. Частично краем глаза, фрагментарно в зеркальных очках на массеновской тенниске наблюдала, как у самого парапета, за столом, по величине компании составленным из двух сдвинутых столиков, жестикулирует, вещает и блистает известный писатель, поэт и публицист, моральный авторитет нации и прочая-прочая, великолепный Дмитрий Ливанов.
Густав уже предупредительно вскочил на ноги, заняв позицию высокого старта. Мечтает поскорее познакомить с лучшим другом, блин.
Между прочим, почему бы и нет? Очень даже.
* * *
О том, чтобы пообедать вдвоем с Лилькой, разумеется, и речи не было. Ливанов и не стремился. Наоборот: естественное на отдыхе желание одиночества и покоя быстро, ненормально быстро сменилось лихорадочной жаждой компании, тусовки, притянутой центростремительной силой и кружащейся по орбите вокруг единой точки - тебя, подтверждая, что ты все еще в форме, востребован, до сих пор кому-то нужен. Да и здесь, на Соловках, у него и в самом деле имелась чертова прорва старых приятелей и друзей, увидеться с которыми после длительного перерыва всегда было здорово. Компания собралась не слишком большая: когда сдвинули по-студенчески два столика на открытой площадке (персонал респектабельного ресторана косился, но Ливанову тут все было можно), еще даже остались свободные места.
- Скажи какую-нибудь гадость про счастье, - подначивала его Оля. - Вот оглядись как следует по сторонам, потом посмотри на меня своими честными глазами - и скажи!
Оля работала сначала вожатой, а затем надзирательницей в Сандормохе уже лет десять, лет десять назад Ливанов с ней и спал, так что теперь можно было совершенно спокойно дружить, пикироваться, тискать ее при полном взаимопонимании, сажать к себе на колени и т. д. Правда, последние нескольких пунктов, включая и т. д., он при Лильке не проделывал ни с кем.
- Счастье есть, - кивнул Ливанов. - Здесь - сколько угодно.
- Оно не может не есть, - подхватил Боря, соловецкий функционер первой волны. - Кстати, где? Почему не несут?
Лилька ерзала и качалась на стуле, и без того шатком на обтесанной кое-как поверхности валуна-гиганта. Как только взрослые разговоры выходили за рамки интереса к солнышкиной личности, внешности и делам, отцовская компания тут же начинала ее напрягать: нет, занять себя самостоятельно чертенок умел прекрасно, однако игнора не терпел по определению, Ливанов прекрасно ее понимал. Проблема вставала во всей красе каждый раз, поскольку со внелагерными детьми Лилькиного возраста на Соловках всегда было безнадежно глухо.
- Папа, я пойду, - величественно бросила она, искоса зыркнув на Олю (актуальных возлюбленных ему всегда удавалось скрывать от семьи, но прошлые и будущие вечно вызывали на себя такие вот взгляды). - Поиграю вон с той девочкой.
- Ага, - кивнул Ливанов.
Девочка с косичками, лазавшая по парапету, была вдвое младше, чем надо, но чертенок всем своим видом дал понять, что предпочитает даже такую подружку всей папиной сомнительной компании с Олей во главе. Впрочем, Лильке с ее жизненной потребностью доминировать, фокусировать на себе чужое внимание, на худой конец годились и младенцы: точно так же, как ему самому - ограниченные функционеры или глупенькие вожатые, а где прикажете брать других в этой стране?
И тут он увидел Юльку.
Юлька сидела за дальним столиком, яркая, неожиданно красивая в соломенной шляпке и коротеньком девичьем сарафанчике, загорелая, счастливая на вид. Та-ак, а это у нас кто? - с блеклым веснушчатым мужчинкой напротив нее Ливанову явно приходилось когда-то бухать, точнее он припомнить не мог, но, черт, до чего же банально тесен мир. Все банально, все предсказуемо, все было сотни тысяч раз, всю жизнь такие вот тараканы-альбиносы и возят чудесных смешных девчонок на Соловки. Муж, разумеется, мужей у нас в ассортименте. Вечно я бухаю с чужими мужьями и даже не догадываюсь об этом.
- Дим, ты чего? - Оля прицельно пнула его сандалией под столом. - С ума сойти, только что признал существование счастья, исторический момент!.. а сам сидишь такой смурной.
- В исторические моменты на душе всегда мерзко, - отозвался Ливанов. - В этой стране все устроено четко: либо история, либо нормальная человеческая жизнь. История у нас гораздо чаще.
Пользуясь Лилькиным отсутствием, ответно прижал под столом старую любовь (у нас же, кажется, была о-го-го какая любовь… или это не с ней?), Оля взвизгнула, Ливанов рефлекторно оглянулся на дочку: чертенок сидел на парапете в одиночестве, провожая глазами новую подружку, убежавшую к столу. К Юлькиному, между прочим; официантка как раз сгружала с подноса десерты. Похоже, будем дружить семьями, никуда не денемся.
- Историю надо приспосабливать к жизни, - сказал Боря. - В связи с чем у меня родился тост. За Соловки!
- За Соловки и Сандормох! - со значением подхватила Оля.
Все-таки бывших нельзя чересчур поощрять. Казалось бы, все давно проговорено, названо, инвентаризировано и отправлено на покой, а вот ведь рыпается еще, шевелится, готова в любой момент и далее по тексту. Ладно, я тут не один, я с ребенком: надеюсь, того, что у нее вместо ума, все-таки хватит это заметить.
За Соловки он, разумеется, выпил. Одна из немногих оставшихся в этой стране по-настоящему хороших вещей, стоящих того, чтобы за нее пить. До состояния, когда уже все равно, за что, Ливанов был твердо намерен не допускать ни в коем случае, ибо Лилька. Вообще, с этими случайными компаниями, старыми соловецкими связями, за которыми нет ничего, кроме общих воспоминаний, тоже чисто ситуативных, замешанных на иллюзорной ностальгии, восполняющей пустоту… короче, со всем этим надо завязывать. Я приехал с ребенком, я приехал работать: тоже малоосмысленные мантры, но если повторять их достаточно часто и в любом контексте, до всех потихоньку дойдет.
На Юльку он больше не смотрел.
- Соловки - лучшее месте на Земле, - сообщил великую новость, оценивающим прищуром озирая окрестности. - Нигде не работается так, как здесь. Я тут собираюсь дописывать эпическую трилогию в стихах, слышали, может?.. "Глобальное потепление".
С умным видом покивали все, даже функционер Боря, тоже мне, соловецкий эстет; ну, в интернет-то он лазит, наверное. Еще в столице, дорвавшись до сети, Ливанов обнаружил, что фрагмент из его мифической трилогии растаскали по нескольким тысячам ссылок, вынесли в топ самых обсуждаемых тем, прониклись, восхитились, препарировали, истолковали, обстебали, возмутились, ни хрена не поняли и т. д. В этой стране так и не научились как следует контролировать виртуальное пространство, хотя казалось бы.
- Почитай! - потребовала Оля.
- Брось, - отозвался Ливанов. - Ты же знаешь, не люблю цитировать из недописанного.
На самом деле он очень даже любил, и все об этом знали, и Оля тоже, но было не время и не место. Во-первых, с помощью стихов укладывают новых женщин, а не возвращают в исходное положение старых; старые ложатся сами, к тому же это всегда не те, кого хотелось бы. Во-вторых, в собравшейся тут компании никто категорически не мог оценить стихи хотя бы чуть-чуть иначе, нежели на наличие-отсутствие рифмы - честное слово, впору затосковать за Герштейном. А в-третьих, он все же не мог вот так, сразу. При всей своей не утраченной с годами техничности, врожденной способности к импровизациям и прочим буриме, для приличной, на уровне, версификации, в первом приближении похожей на стихи, требовалось-таки посидеть и подумать, покрутить, посочинять, дать толчок - прежде чем оно начнет вертеться и литься само. Озарений, когда рождалось, выстреливало и взлетало само сразу, вертикально, без разгона по полосе, с ним давно уже не случалось.
Но вообще надо, надо, решил Ливанов. Набросать несколько заготовок на разные случаи жизни и выучить наизусть. Да и бледного юношу Виталика Мальцева пора подкормить свежей кровью.
- Глобальное потепление - штука актуальная, - заговорил Боря, а может, и не Боря, мало ли их тут таких. - Вот нам недавно спустили из Госметео раскладку по солнечным дням на следующий месяц, так вы не поверите…
- А ну расскажи, - заинтересовался Ливанов.
Боря - не Боря замялся, не стоило его так откровенно стимулировать, все-таки Госметео являлось одной из самых засекреченных государственных структур, все документы оттуда, насколько Ливанову было известно, спускались под несколькими впечатляющими грифами, и ходили слухи, будто там не изучают и не предсказывают погоду, а планируют и делают ее с помощью разнообразных технологий, положив на все международные конвенции по климату. География у нас сакральное знание, привет Герштейну, метеорология в авангарде оного, синоптики - жрецы, вполне реально вызывающие дождь или более востребованное нашей экономикой солнце. Лично Ливанов верил, почему бы и нет, в этой стране и не такое возможно, однако хотелось подробностей.
- Запланировано двадцать четыре солнечных дня, - заговорщически понизил голос таки Боря. - И семь дождливых.
- Ни фига себе! - возмутилась Оля. - А куда я детей дену?
- Говорят, они там у себя провели какое-то социологическое исследование среди отдыхающих. Оказывается, восемьдесят с чем-то процентов желают дождя, как минимум раз в неделю. Непонятка, но они реагируют.
- Чего ж тут непонятного, - Ливанов потянулся за бутылкой, мельком глянув на дальний столик: Юлька о чем-то увлеченно болтала, оживленная и победительная. - Солнышко, тебе налить? Мы слишком много говорим о глобальном потеплении, у нас все на нем держится, а это не есть хорошо. Откровенная зависимость плохо сочетается со стабильностью и процветанием. Поэтому народу хотелось бы периодически убеждаться в том, будто никакого глобального потепления и нет вовсе. Смотрите, мол, весь август на Соловках то и дело шли дожди, а вы мне будете рассказывать.
- Это что касается своих, - резонно заметил Боря.
- А подавляющему большинству иностранных гостей, знаете ли, и дома хватает солнца. Им тоже хочется думать: вот страна, которой вообще не коснулось. Это гораздо приятнее, чем признать, что нам просто чуть больше повезло, зато мы сумели выжать всю возможную пользу. Так у них получается не завидовать нам по-черному, а чисто и бескорыстно нас любить.
- Как ты все всегда здорово объясняешь, - отхлебнув, присвистнула Оля. - Димка, а можно, я встречи с тобой по этапам запланирую? На эти, ну, дождливые дни.
- Ты своего не упустишь, - кивнул он. - За это я тебя и люблю.
- Интересные мысли, - оценил кто-то еще, новый, свеженький: компании на ливановской орбите обладали свойством постоянно нарастать, изредка они проявляли компромисс ротации, но практически никогда не таяли сами по себе. - Здравствуйте, Дима.
Из типичного обращения, удивительно, что не на ты, следовало со всей очевидностью: вновь прибывший уже имел когда-то счастье с Ливановым бухать - как и половина Беломорского побережья, черт бы их побрал. Ничего, с завтрашнего дня начинаем посылать, и первой по списку будет Оля. Довольный принятым решением, Ливанов повернул голову на голос. И стало по-настоящему интересно.
- Густав Массен, - напомнил себя веснушчатый, он, оказывается, был реалистом, допускал, что его могут и не опознать на глаз. - Я был у вас в гостях в прошлом месяце. Юля, позвольте представить интереснейшего человека, известного писа…
Она смеялась.
По-индейски беззвучно, но заразительно и ярко, словно крутилось, разбрасывая искры, колесо фейерверка. Чужая, неожиданная, смешная. Ливанов улыбнулся тоже:
- Привет, Юлька.
- Вы знакомы? - удивился командировочный Массен, теперь Ливанов его вспомнил, гостя из сопредельного государства, развелось их, в смысле, гостей. Странно, а он был уверен, что они оба у нее банановые. Ну-ну. Катастрофа, а не муж. Хотя казалось бы.
- Кто ж не знает старика Ливанова?
Юлька со смехом топталась у столика, присесть она явно была не прочь, но не знала куда. Ливанов оценил диспозицию: по левую руку от него размещалась Оля, это глухо, зато по правую валялся на сидении Лилькин рюкзак, в то время как сам чертенок, вновь обретя малолетнюю подружку, синхронно с ней болтал ногами верхом на парапете; годится. Ливанов сдернул рюкзак со стула и пригласительно отодвинул спинку.
- За старика ответишь, - предупредил он. - Кстати, сколько тебе, забыл - тридцать три?
- Тридцать один, - сказала Юлька, и лицо у нее стало такое, что захотелось немедленно ее заграбастать, прижать, расцеловать, увести, уложить и обчитать наповал новыми фрагментами "Глобального потепления". Вместо всего этого Ливанов наклонился к ее ушку и спросил:
- Это который по счету?
- Чего?
- Первый или второй, спрашиваю?
Командировочный Массен тем временем притулился на свободном стуле, нашедшемся на противоположной стороне стола, и это было особенно приятно.
- Да ты что? - шепотом возмутилась Юлька, доперев, наконец. - Это так, пристал тут один.
- То есть времени ты не теряешь, - одобрил Ливанов; и вправду отлегло и стало совсем весело. - Умница. Ну и как тебе Соловки? Ты с детьми?
- Ага, - кивнула она. - Мальчишек вчера сдала в Сандормох, а Марьянка маленькая еще, таких в лагеря не берут.
Заслышав пару знакомых слов, по левую руку активизировалась Оля; вынесенная за скобки, в игнор, она давно уже ерзала на месте в поисках лазейки обратно. Подалась вперед и вклинилась между, словно забросила абордажный крюк:
- Сандормох? А какой этап? Я работаю в Сандормохе, отличный лагерь, это вон Димка никак не поймет, не видит как будто, что ребенку с ним тут скучно одному.
Насчет "с ним скучно" Ливанов бы высказался; однако Юлька сыграла на опережение, тоже нырнула вперед, локтями на стол, и он моргнуть не успел, не говоря о прожевать, как бывшая и будущая уже мило щебетали о своем и животрепещущем, его самого - Дмитрия Ливанова! - оттеснив назад, в обидное пространство игнора. Надо было что-то делать, и он не придумал ничего лучшего, чем обнять обеих за спины, ненавязчиво просовывая пальцы по бокам в проймы сарафанчика и широкой лагерной футболки. Футболка молчаливо одобрила, продолжая чирикать что-то о режиме, а вот со стороны сарафанчика Ливанов получил короткий удар локтем в знакомой стилистике. Ну это мы, пожалуй, рефлекторно.