Немного удивленный, Даву оделся и уселся напротив сиба за небольшой стол из розового дерева. Безмолвный Даву долго смотрел на него спокойными, задумчивыми глазами, потом заговорил.
- Ты испытываешь чувства, крайне редкие в наше время, сказал он. - Утрата, гнев, фрустрация, ужас. Все эти эмоции можно определить одним словом - горе.
- Ты забыл печаль и сожаление, - сказал Даву. - Ты забыл воспоминания и то, как они прокручиваются снова и снова. Ты забыл воображение и то, что воображение единственное наделяет эти воспоминания смыслом, потому что позволяет тебе переписать финал.
Безмолвный Даву кивнул. "Люди моей профессии, - пальцы сформировали знак "ирония", - во всяком случае те, кто родился слишком поздно, чтобы помнить, насколько эти чувства были когда-то распространены, должны смотреть на тебя с определенным клиническим интересом. Я должен предупредить доктора Ли, чтобы он не слишком усердствовал. Помимо прочего, я уверен, что он очень внимательно наблюдает за тобой и делает записи каждый раз, как уходит от тебя".
- Я счастлив, что кому-то пригодился, - "ирония" обозначена руками, горечь застыла на языке. - Могу отдать этим людям свои воспоминания, если так нужно.
- Разумеется. Можешь, если хочешь. - Даву поднял голову с некоторым замешательством.
- Ты знаешь, что это возможно, - продолжал сиб. - Ты можешь загрузить свои воспоминания, законсервировать их, как янтарь, или просто передать кому-нибудь в качестве опытного образца. А можешь полностью стереть их из своего мозга, войти в новую жизнь, tabula rasa, свободным от боли.
Его глубокий голос был мягок. Это был тот самый голос, которым он, вне всякого сомнения, говорил со своими пациентами, с мягкой настойчивостью, без нажима. Голос, который делал предложения, рисовал альтернативы, но никогда, никогда не отдавал приказов.
- Я этого не хочу, - сказал Даву.
Пальцы Безмолвного Даву все еще были сложены в знак "разумеется".
- Ты не из того поколения, которое принимало подобные вещи как данность, - сказал он. - Но именно этот, модульный, подход к памяти, к существованию, составляет суть моей нынешней работы.
Даву внимательно посмотрел на него.
- Это все равно, что потерять кусок себя - отказаться от памяти. Воспоминания - это то, что составляет личность.
Лицо Безмолвного Даву оставалось бесстрастным, только глубокий голос плыл через разделявшую их пустоту. "Мы пришли к убеждению, что человеческую психику составляют не воспоминания, но образ мыслей. Когда наш сиб дублирует себя, он дублирует свой образ мыслей в нас; и когда мы создаем себе новое тело, чтобы жить в нем, этот образ мыслей не меняется. Разве ты чувствовал себя новой личностью, когда принимал новый облик?"
Даву провел рукой по голове, ощутил густые светлые волосы, покрывавшие череп. Вчера в это же время его голова была лысой и кожистой. Теперь он чувствовал легкие отличия в восприятии - зрение стало более острым, слух, наоборот, менее тонким, мышечная память была несколько дезориентирована. Он помнил, что прежде руки у него были короче и центр тяжести находился чуть ниже.
Но что касалось его самого, его сущности - нет, он чувствовал себя неизменным. Он был прежним Даву.
"Нет", - обозначил он.
- У людей теперь больший выбор, чем когда-либо прежде, - сказал Безмолвный Даву. - Они выбирают себе тела, выбирают воспоминания. Они могут загрузить новые знания, новые навыки. Если им не хватает уверенности в себе или они чувствуют, что их поведение слишком импульсивно, они могут варьировать химические реакции организма для достижения нужного эффекта. Если они осознают себя жертвами неприятных, разрушительных черт характера, эти черты могут быть стерты из их личности. Если же они не в силах изменить обстоятельства, то могут хотя бы заставить себя чувствовать счастливыми в этих обстоятельствах. Если уж невозможно прогнать нежелательные воспоминания, их можно просто стереть.
- И ты теперь тратишь время на решение этих проблем? - спросил Даву.
- Это не проблемы, - мягко сказал сиб. - Это не синдромы или неврозы. Это обстоятельства. Они являются частью условий нашей жизни в эти дни. Это наша среда обитания. - Большие, бесстрастные глаза безотрывно смотрели на Даву. - Люди предпочитают счастье печали, достижение цели фрустрации. Разве можно винить их за это?
"Да", - просигналил Даву.
- Если они отрицают реальность собственных жизней, - сказал он. - Мы создаем свои сущности при помощи вызовов, которые преодолеваем или не преодолеваем. Даже наши трагедии создают нас.
Сиб кивнул.
- Это достойная восхищения философия - для Даву Завоевателя. Но не все люди завоеватели.
Даву сделал усилие, чтобы нетерпение не так явно звучало в голосе.
- Мы извлекаем уроки как из поражений, так и из успехов. Мы приобретаем опыт, применяем знания о жизни к последующим обстоятельствам. Если отрицать использование опыта, то что делает нас людьми?
Его сиб был терпелив.
- Иногда опыт бывает негативным, то же самое можно сказать и об уроках. Представь себе бесконечную жизнь под тенью великого чувства вины, скажем, из-за глупой ошибки, в результате которой кто-то другой умер или покалечился; заставил бы ты людей жить с последствиями душевных травм, вызванных социопатом или семейной жестокостью? Такого рода травмы могут изуродовать всю сущность человека. Почему бы не устранить их?
Даву тонко усмехнулся.
- Не станешь же ты меня убеждать, что эти методы используются только в случае глубоких травм, - сказал он. - Не станешь же говорить, что люди не применяют их и в случаях, которые можно назвать тривиальными. Например, стереть из памяти обидное замечание в свой адрес, услышанное на вечеринке, плохо проведенный отпуск или ссору с супругом.
Безмолвный Даву улыбнулся в ответ.
- Не буду оскорблять твой разум, уверяя, что такого не происходит.
- Так как же эти люди становятся зрелыми? Меняются? Становятся мудрее?
- Они не в состоянии отредактировать все. В обыденной жизни достаточно трений и конфликтов, чтобы обеспечить каждого разумной дозой мудрости. В наше время жизнь очень, очень длинна, и у нас достаточно времени для обучения, пусть и медленного. В конце концов, - он вновь улыбнулся, - еще никогда у обычной личности не было таких потенциальных возможностей обрести мудрость. Я думаю, ты согласишься, что у человечества как вида сейчас гораздо меньше поводов к безумию, чем прежде.
Даву мрачно посмотрел на сиба.
- Ты предлагаешь мне подвергнуться этой технологии?
- Это называется Лета.
- Чтобы я подвергся Лете? Забыл Кэтрин? Или забыл то, что я испытывал к ней?
Безмолвный Даву медленно покачал своей тяжелой головой.
- Такого я не предлагаю.
- Хорошо.
Младший Даву пристально посмотрел в глаза старшего близнеца.
- Тебе одному известно, что ты способен вынести. Я только сообщаю, что такое лекарство существует, на тот случай, если ты поймешь, что не в состоянии выносить свою муку.
- Кэтрин заслуживает оплакивания.
Еще один печальный кивок. "Да".
- Она заслуживает того, чтобы ее помнили. Кто будет помнить ее, если не я?
- Я понимаю, - сказал Безмолвный Даву. - Я понимаю твое желание испытывать эти чувства и их необходимость. Я заговорил о Лете потому, что слишком хорошо понимаю страдания, которые ты сейчас испытываешь. Потому что, - он облизнул губы, - я тоже потерял Кэтрин.
Даву уставился на него в изумлении.
- Ты… - выдавил он. - Она… ее убили?
- Нет. - Лицо сиба восстановило свою обычную безмятежность. - Она оставила меня несколько лет назад.
Даву мог только молча смотреть. Факт, о котором было сказано столь обыденными словами, казался непостижимым.
- Я… - начал было он, но пальцы опередили язык. "Что случилось?"
- Мы прожили вместе полтора века. Мы стали разными. Так получилось.
"Только не с нами! - протестовал разум Даву. - Только не с Даву и Кэтрин".
Только не с двумя людьми, которые вместе образуют нечто большее, чем по отдельности. Не с нами. Никогда.
Но, глядя в покорное меланхоличное лицо сиба, Даву понял, что это правда.
И тогда непостижимым образом к нему вернулась надежда.
- Потрясение? - переспросил Старый Даву. - Нет, только не для нас.
- Все было в их загрузках, - сказала Рыжая Кэтрин. - Светловолосая Кэтрин очень тщательно редактировала некоторые из своих чувств и суждений, прежде чем послать их мне на загрузку, но я все же могла почувствовать, что в ее отношении что-то изменилось. И зная ее, я могла догадаться, что она оставляла за кадром… Помню, как три года назад, еще до этого разрыва, я говорила Даву, что их отношения под угрозой.
- И все же Безмолвный был изумлен, когда это случилось, - сказал Старый Даву. - Каким бы искушенным он ни был в сфере человеческой природы, во всем, что касалось Кэтрин, он оставался слепцом. - Он обнял Рыжую Кэтрин за плечи и поцеловал в щеку. - Как, впрочем, и все мы, - добавил он.
Кэтрин приняла поцелуй, грациозно склонив голову, затем спросила Даву:
- Что ты выберешь - голубую комнату здесь или зеленую комнату наверху? В зеленой комнате удобное кресло у окна и прекрасный вид на залив, но она маленькая.
- Я выбираю зеленую комнату, - сказал Даву. Мне не нужно много места, подумал он, ведь я один.
Кэтрин проводила его вверх по скрипучим ступеням и показала комнату с узкой старинной кроватью. Из окна, выходившего на юг, был виден охваченный грозой Чезапикский залив, сине-серые тучи, яркие вспышки молний, косые солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь разрывы грозового фронта и дразняще игравшие на пенных гребешках. Он долго и завороженно смотрел на эту картину, когда вдруг с удивлением почувствовал руку Кэтрин на своем плече. Ее мягкий голос зазвучал совсем близко:
- В других мирах бывают такие виды?
- Грозы на Реа были обширнее, - сказал Даву, - ничего подобного не увидишь на Земле. Территория океана гораздо обширнее, чем на Земле, и расположена в основном в тропиках - из-за этого планету чуть было не назвали Океанусом. Ураганы зарождаются вблизи экваториального пояса и, не встречая на протяжении многих тысяч километров никаких препятствий, с ревом врываются в умеренные широты подобно многоруким демонам, следуя один за другим иной раз в течение многих месяцев подряд. В авангарде несутся водяные потоки и циклоны, захлестывая целые регионы наводнения размером с небольшой океан… Мы всерьез думали тогда, что грозы и ураганы сделают жизнь на планете невозможной.
Он продолжал разъяснять суть решения, которое они с Кэтрин выработали тогда для решения этой грандиозной проблемы: гигантские полосы высоких и скалистых барьерных рифов были с неистовой поспешностью возведены наномашинами, они же воздвигли стену, о которую разбивались ветры и ураганы, серебристые тропические растения опоясали широкую талию Реа, в результате чего разительно увеличилась характеристика альбедо и больше тепла стало отражаться в космос. Множество видов лианообразных растений с мощными корнями укрепили склоны и остановили эрозию, другие виды деревьев-насосов, разновидностей тополя и ивы, окаймили русла потоков и усмирили ярость наводнений.
До них еще никто не предпринимал планетарного инжиниринга такого грандиозного масштаба и в такие короткие сроки. Кэтрин и Даву было нелегко продать свой проект менеджерам из "Чен Хо". Их начальство сначала предпочитало другой подход: гигантские противосолнечные завесы в районе экватора, выведенные на орбиту для отражения теплового излучения, эскадрильи орбитального лучевого оружия для обстрела и рассеивания штормов в зародыше, надежные подземные жилища для обитателей планеты, сложная система шлюзов и каналов для контроля наводнений… Кэтрин и Даву отстояли более изящный подход к решению проблемы Реа: вместо того, чтобы насиловать планету макротехникой и инжинирингом, они полагались главным образом на органическую систему планеты, которая должна была смягчить экстремальные климатические условия. В конце концов их подход завоевал одобрение большинства землеобразующей команды и имел результатом назначение их в качестве руководителей землеобразующего подразделения на "Бигле".
- Воспоминания Темноволосой Кэтрин, которые я загружала в тот период, были очень увлекательны, - сказала Рыжая Кэтрин. - Такой сумасшедший взрыв творческой активности! Окидывать взглядом весь шар планеты, лежащий под ногами! - Ее зеленые глаза смотрели на Даву снизу вверх. - Мы тогда завидовали вам. Все это созданное вами изобилие, ваш талант, преобразующий целый мир. А мы замкнули себя в чистой науке, которая казалась столь безжизненной по сравнению тем, что делали вы.
Он посмотрел на нее. "Ты жалеешь о том выборе, что сделала? Вы двое были старшими: вы могли выбрать для всех нас другой путь, если бы захотели. Вы и сейчас могли бы, идите и встаньте на наше место".
По ее губам промелькнула улыбка. "Ты искушаешь меня, серьезно. Но мы со Старым Даву счастливы делать то, что мы делаем… и кроме того, вам с Кэтрин нужны люди, которые должным образом записывают ваши приключения. - Она наклонила голову, и в ее глазах мелькнули озорные искорки. - Может, тебе стоит спросить об этом Светловолосую Кэтрин. Возможно, она согласится изменить свою жизнь".
Даву испытал чувство вины: она оказалась так близко, так быстро. "Ты думаешь? - спросил он. - Я не знаю даже, должен ли я с ней видеться".
- Она разочаровалась в Безмолвном Даву, а не в тебе.
- Что ж. - Он выдавил улыбку. - Возможно, я ей позвоню.
Даву позвонил Светловолосой Кэтрин и, получив приглашение на обед, принял его. Выйдя из своей комнаты, он пошел на запах кофе в кабинет и, зайдя туда, почувствовал, как в сердце разрастается комок горя: два письменных стола, спина к спине, два компьютерных терминала, стопки бумаг, книг и распечаток… Он так и видел себя и Кэтрин здесь, потягивающими кофе, работающими в приятной гармонии.
- Как продвигается работа? - спросил он.
Его сиб поднял голову.
- Только что послал главу к Шеолу, - сказал он. - Я смотрел на Максвелла свысока. - Он погладил свою маленькую бородку. - Всегда есть искушение рассматривать прошлое лишь как транспортное средство, которое привезло нас к нашему сегодняшнему величию. Единственной функцией этих людей было произвести нас, безупречно мудрых, благородных и во всех отношениях превосходящих своих предшественников. Помня об этом, я постоянно напоминаю себе, что эти люди жили среди невообразимой трагедии, болезней, невежества и суеверий, гнусных войн, больших и малых, чудовищной нищеты и смерти…
Он запнулся, внезапно поняв, что этого не следовало говорить, - Даву почувствовал, как страшное слово завибрировало у него в костях, словно он оказался внутри звенящего колокола. Но он сказал:
- Продолжай.
- Я напоминаю себе, - продолжил сиб, - что тот факт, что мы живем в современной культуре, не делает нас лучше, не свидетельствует о нашем превосходстве перед этими людьми - на самом деле, это возвеличивает их, потому что им приходилось преодолевать неизмеримо больше препятствий, чтобы реализовать себя, чтобы совершить все, что они совершили. - Застенчивая улыбка пробежала по лицу. - Вот поэтому-то слишком самодовольная глава была лишена права на дигатальное существование.
- Случай "Лавуазье", - прокомментировала Рыжая Кэтрин из-за своего компьютера.
- Похоже, - согласился Старый Даву. Его "Лавуазье и его время" удостоился премии МакЭлдоуни и проходил по многим другим номинациям. Даву представил, во что выльется оттачивание "Максвелла" до стандартов "Лавуазье".
Откинувшись на стуле, Рыжая Кэтрин пальцами зачесала волосы назад.
- Я набросала несколько заметок о проекте "Бигля", - сказала она. - Но у меня есть некоторые обязательства, которыми я должна заняться в первую очередь.
Они со Старым Даву избегали любых столкновений интересов и интерпретаций, удобно поделив между собой всю историю: она писала о "современном" мире, тогда как он нашел убежище в прошлом. Даву подумал, что его сиб имел преимущества в таком разделении труда, поскольку ее сюжеты с течение времени постепенно переходили в его область и оказывались подвластными его интерпретации.
Даву отодвинул несколько распечаток и присел на край стола Рыжей Кэтрин.
- Одна мысль не оставляет меня в покое, - сказал он. - В нашей цивилизации мы все записываем. Но последние секунды команды "Бигля" остались незарегистрированными. Означает ли это, что их не существовало? Никогда не существовало вообще? Что смерть всегда была их состоянием, и они просто вернулись в нее, подобно тому, как виртуальные явления растворяются в вакууме, из которого вышли?
Озабоченность затуманила глаза Рыжей Кэтрин.
- Их будут помнить, - сказала она. - Я позабочусь об этом.
- Кэтрин ведь не загрузила свои последние месяцы?
- Нет. Последние восемь месяцев так и не были отправлены. Она была очень занята и…
- Значит, это были виртуальные месяцы. Они вернулись в фантомную зону.
- Но записи существуют. Другие члены команды посылали загрузки домой, и я ознакомлюсь с ними, если получу доступ либо к самим загрузкам, либо к друзьям и родственникам, которые получили и пережили их. Существуют ведь и твои воспоминания, твои загрузки.
Он посмотрел на нее.
- Значит, ты загрузишь и мои воспоминания, да? У моего сиба, я думаю, имеются все файлы, - сказал он, взглянув на Старого Даву.
Она сжала губы.
- Это будет трудно для меня - мне наблюдать, как ты наблюдаешь за ней… - она покачала головой. - Я не осмелюсь. Во всяком случае, не сейчас. Не сейчас, когда мы все в таком шоке.
Разочарование вонзило в сердце Даву острые крысиные зубы. Ему не хотелось оставаться одному со своим горем; он не желал в одиночку лелеять свою печаль.
Он хотел разделить ее с Кэтрин, с человеком, с которым делил все. Кэтрин помогала отыскать во всем этом смысл, она объясняла ему весь мир. Кэтрин поняла бы, что он сейчас чувствовал.
"Я понял", - просигналил он. Рыжая Кэтрин, должно быть, почувствовала его фрустрацию, потому что она взяла его за руку и подняла на него свои зеленые глаза.
- Я сделаю это, - сказала она. - Но не сейчас. Я не готова.
- Мне не нужно сразу двух несчастий в доме, - сказал Старый Даву из-за его плеча.
Назойливый старый мошенник, подумал Даву. Но свободной рукой просигналил вновь "я понимаю".
Светловолосая Кэтрин поцеловала Даву в щеку и сделала шаг назад, не выпуская его рук из своих и прищурив серые глаза. "Не уверена, что мне нравится это твое юное тело, - сказала она. - Ты так не выглядел уже… наверное, не меньше века?"
- Возможно, мне хочется вспомнить счастливые времена, - сказал Даву.
Печаль коснулась уголков ее губ. "Это всегда опасно, - предостерегла она. - Но я желаю тебе преуспеть в этом". Она отошла от двери и сделала приглашающий жест рукой.
"Пожалуйста, входи".