Она жила в Тулузе, в маленькой квартирке с видом на аллею Сен-Мишель и розовые кирпичные дома Старого Квартала. На белых стенах квартиры висели терракотовые изображения Узиля и Тива, этрусских богов солнца и луны, а также крышка колодца с фигурой демона Харуна, появляющегося из подземного мира. Напротив этрусских божеств виднелось бронзовое изображение Голиша Розмерты, консорта исчезнувшего Меркурия.
Маленький балкончик был украшен кованым ограждением и полосатым парусиновым навесом. Рядом с балконной дверью купался в лучах солнца маленьких столик, покрытый красно-белой клетчатой скатертью: хрусталь, фарфор, корзинка с хлебом, бутылка вина. Из кухни приплывали вкусные запахи.
- Пахнет восхитительно, - сказал Даву.
"Выпьем?" - поднимая бутылку.
"Почему бы нет?"
Вино было разлито. Они устроились на диване, поболтали о погоде, толпах туристов, Яве. Воспоминания Даву о том путешествии, которое Безмолвный Даву и Кэтрин совершили на остров, были более свежими, чем у нее.
Светловолосая Кэтрин взяла его за руку.
"Я загрузила воспоминания Темноволосой Кэтрин, во всяком случае те, что дошли до меня, - сказала она. - Она любила тебя, ты знаешь, - абсолютно, глубоко. Правда". - Она облизнула губы.
- Это было что-то особенное.
"Правда", - ответил Даву. Он дотронулся губами до холодного хрусталя, осторожно отхлебнул каберне. Боль застучала в глубине сердца.
- Да, - сказал он. - Я знаю.
- Мне казалось, я должна была сказать тебе о ее чувствах. Особенно в свете того, что произошло между мной и Безмолвным.
Он посмотрел на нее. "Признаюсь, я этого так и не понял".
Она слегка поморщилась. "Мы сами, наша работа, наша ситуация - все стало раздражать. Подавлять. Ты можешь загрузить его воспоминания, если хочешь - вряд ли тебе удастся не заметить тех признаков, которые он так твердо вознамерился проигнорировать".
"Мне жаль".
На ее серые глаза набежали тучи. "Мне тоже жаль".
- Нет никаких шансов на примирение?
"Абсолютно никаких". Она сопроводила этот знак энергичным движением головой. "Все кончено. Кончено. Вообще, с моей точки зрения, Безмолвный Даву не тот человек, каким был".
"Да?"
- Он вошел в Лету. Это был единственный способ справиться с тем фактом, что я оставила его.
В душе Даву всколыхнулось искреннее изумление. Светловолосая Кэтрин удивленно посмотрела на него.
- Ты не знал?
Он заморгал. "Мне следовало догадаться. Но я думал, что он говорит обо мне, о том, как мне справиться с… - Саднящая боль сжала горло. - Справиться с тем, что Темноволосая Кэтрин оставила меня".
У Светловолосой Кэтрин от злости побелели ноздри. "В этом весь Безмолвный. У него не хватает духу рассказать тебе об этом прямо".
- Я не уверен, что это так. Он мог полагать, что говорит достаточно откровенно…
Ее пальцы сформировали знак, который давал выход особого рода презрению, невыразимому словами. "Он прекрасно знает, что делает, - сказала она. - Он пытался предложить тебе идею, не давая понять, что это его выбор для тебя, что он хочет, чтобы ты последовал за ним, за его теориями".
В ее голосе отчетливо звучал гнев. Он встала, в раздражении пересекла комнату, подойдя к бронзовому Розмерте, сдвинула висящую фигуру на миллиметр. Потом повернулась и помахала рукой.
"Прости, - обозначилось в воздухе. - Давай поедим. Меньше всего мне хотелось бы сейчас говорить о Безмолвном Даву".
- Прости. Я расстроил тебя. - На самом деле Даву не чувствовал никаких угрызений совести, наоборот, ему нравилось смотреть на рассерженную Кэтрин. Жесты, тембр голоса - все это было удивительно знакомо, все отдавалось в сердце привычным звуком; но вот стиль, то, как Светловолосая Кэтрин избегала говорить о неприятном, были совсем другими. Темноволосая Кэтрин никогда не уходила от проблемы: она сдвигала брови и бросалась в бой, который заканчивался либо полной победой Кэтрин, либо катастрофой. В любом случае она бы рассмеялась, тряхнула своими темными волосами и объявила, что теперь ей все ясно.
- Это крестьянская еда, - сказала Светловолосая Кэтрин, суетясь на кухне, - то есть самая здоровая пища.
Обед состоял из телячьего рагу в нежном соусе, бобов, незамысловато, но вкусно приготовленных в сливочном масле с чесноком, салата, хлеба. Даву подождал, пока тарелки наполовину опустеют, а в бутылке почти ничего не останется, прежде чем осмелился вновь заговорить о своем сибе.
- Ты упомянула Безмолвного Даву и его теории, - сказал он. - Я уже тридцать лет не загружал его воспоминания и не читал его последних работ - что это такое? О чем он теоретизирует?
Она вздохнула, пальцы начали отбивать нервный ритм на бокале. Некоторое время она молча смотрела в окно, потом сдалась. "Он упоминал о модульной теории психики?"
Даву попытался вспомнить. "Он что-то говорил о модульной памяти, насколько я припоминаю".
- Это составная часть. Довольно радикальная теория, которая утверждает, что людям следует редактировать свою личность и способности по собственной воле, в зависимости от обстоятельств. Например, однажды утром, если тебе надо работать, ты загружаешь соответствующие воспоминания и трудовые навыки вкупе с известной дозой амбициозности, а также соответствующие эмоции, такие, как удовлетворенность, или стремление решить проблему, или готовность к тяжелому труду, смотря что ты считаешь нужным.
Даву уставился в тарелку. "Это похоже на стряпню, - сказал он. - Как вот это блюдо - телятина, - морковка, лук, сельдерей, грибы, петрушка".
Светловолосая Кэтрин сделала знак, которого Даву не знал. "Прости", - обозначил он.
- О, извиняюсь. Этот знак означает приблизительно "хар-де-хар-хар". - Ее пальцы сложили знак "смех", потом "сарказм", потом соединили их вместе. - Понял?
"Понял". Он подлил вина в ее бокал.
Она наклонилась вперед.
- Рецепт хорош, когда кто-то хочет, чтобы его употребили, - сказала она. - Выживание - другой вопрос. Человеческое сознание - это больше, чем просто смесь ингредиентов. Атомистический взгляд на психику представляется мне упрощенным, опасным и неправильным. Нельзя просто захотеть и сделать психику целостной, независимо от того, сколько целостных модулей в нее загружено. Психика - это нечто большее, нежели сумма ее составных частей.
Вино и возбуждение зажгли румянец на ее щеках. Серые глаза осуждающе сверкали.
- Для того чтобы интегрировать новый опыт, новые способности, необходимо время. Модульные теоретики утверждают, что это можно сделать с помощью "проводника", искусственного интеллекта, который сможет принимать решения относительно изменений в личности и ее потребностей в новых способностях и загружать их по мере необходимости. Но это все такая чушь, что я… - Она внезапно заметила, что размахивает ножом и, смутившись, положила его на стол.
- Как далеко Безмолвный Даву и его приспешники зашли в реализации своих амбиций? - спросил Даву.
Она посмотрела на него.
- Разве я неясно выразилась? - спросила она. - Технология уже работает. Это стало реальностью. Люди сознательно расчленяют свою психику, доверяя советам своих "проводников". При этом они совершенно счастливы, потому что это единственная эмоция, которую они разрешают загружать из имеющегося стандартного набора. - Стиснув зубы, она рассерженно отвернулась к окну, за которым закат окрасил в огненные тона стены Старого Квартала. - Вся традиционная психология нацелена на интеграцию, на целостность. Теперь все это выброшено прочь… - Она махнула рукой, словно бросила что-то в окно. Даву невольно проследил взглядом за этим невидимым предметом, который должен был бы описать дугу от ее пальцев до мостовой.
- И как эта теория работает на практике? - спросил Даву. - Неужели улицы заполнены этими психологическими обломками?
Ее губы горько изогнулись.
"Скорее, психологическими дебилами. Выполняющими все приказы своих "проводников", послушными откормленными детьми, счастливыми, как моллюски. Они загружают всевозможные страсти - гнев, горе, утрату - в качестве искусственного опыта, полученного из вторых рук, своего рода секонд-хенд, обычно лишь для того, чтобы поручить своим проводникам в будущем избегать подобных загрузок. Они больше не люди, они…" - Она вновь повернулась к Даву.
- Ты видел Безмолвного, - сказала она. - Ты назвал бы его личностью?
- Я провел с ним всего один день, - сказал Даву. - Я заметил в нем… - "Подожди", - просигналил он, подыскивая слова.
- Нехватку аффекта? - подсказала она. - Поведение, отмеченное крайней умиротворенностью?
"Верно", - подтвердил он.
- Когда стало ясно, что не вернусь к нему, он послал мне свои воспоминания, - сказала Светловолосая Кэтрин. - Он подменил воспоминания фактами - он знает, что был женат на мне, знает, что мы ездили туда-то и туда-то, писали такие-то и такие-то статьи, - но больше там ничего не было. Никаких чувств, никаких настоящих воспоминаний, хороших или плохих, никакого понимания - в общем, ничего не осталось от двухсотлетней совместной жизни. - В ее глазах заблестели слезы. - Я бы предпочла, чтобы он испытывал хотя бы что-то - пусть лучше ненависть ко мне, чем эта апатия!
Даву наклонился через маленький столик и взял ее за руку.
- Это его решение, - сказал он, - и его потеря.
- Это потеря для всех нас, - сказала она. Отраженный свет заката окрасил ее слезы в цвет лепестков розы. - Человека, которого мы любили, больше нет. И миллионы исчезли вместе с ним - миллионы маленьких, полумертвых душ, запрограммированных на счастье и равнодушие.
Она опрокинула бутылку над своим бокалом, но оттуда вылилось лишь несколько капель.
- Давай достанем еще, - сказала она.
Через несколько часов, уходя, он обнял ее, поцеловал, позволив губам задержаться у ее губ чуть дольше, чем положено. Захмелевшая Кэтрин растерянно заморгала, и он быстро ушел.
- Как там моя сестра? - спросила Рыжая Кэтрин.
- Несчастна, - сказал Даву. - Растеряна. Одинока, я думаю. Живет в маленькой квартирке, как в келье, с иконами и воспоминаниями.
"Я знаю", - обозначила она и посмотрела на него проницательными зелеными глазами.
- Ты планируешь увезти ее от всего этого? Может быть, к звездам?
Даву быстро справился с удивлением. Он отвернулся и пробормотал:
- Не знал, что я так прозрачен.
Улыбка чуть коснулась ее губ. "Мои извинения, - просигналила она. - Я прожила со Старым Даву почти двести лет. Вы с ним не так уж далеко разошлись за это время. Моя светловолосая сестра заслуживает счастья, заслуживаешь его и ты… если у вас получится, тем лучше. Но я хотела бы знать, не слишком ли ты торопишься, хорошо ли все продумал".
Торопишься, удивленно повторил про себя Даву. Его жизнь сейчас казалась такой медленной, какой-то заторможенный агонизирующий танец, каждое движение длиною в жизнь.
Он посмотрел в окно на Чизапикский залив, где разгорался уже второй за последние несколько часов закат - солнце, которое садилось за окнами квартиры Светловолосой Кэтрин, успело доползти сюда и теперь источало свое алое великолепие по другую сторону Атлантики. Несколько серфингистов спешили к берегу на своих серебряных лезвиях. Они с Рыжей Кэтрин уселись на крыльце, глядя на длинный зеленый газон, сбегавший к заливу, старый деревянный пирс и сверкающую воду, отливающую той подлинной, глубокой голубизной, которая пела сердцу Даву о доме. Рыжая Кэтрин куталась от бриза в большой платок цвета осени. Отхлебнув кофе из фарфоровой чашки с золотым ободком, Даву поставил ее на блюдце.
- Я все думал, изменил ли я моей Кэтрин, - сказал он. - Но они ведь - одна и та же личность, разве нет? Если бы я стал добиваться какой-нибудь другой женщины, я бы знал, что совершаю предательство. Но как я могу изменить Кэтрин с ней самой?
Выражение неуверенности проступило на лице Рыжей Кэтрин.
- Я загружала их обеих, - сказала она с сомнением, - и не уверена, что Темноволосая и Светловолосая Кэтрин - одна и та же личность. Или когда-то были таковыми.
Не одна и та же личность - конечно, он это знал. Светловолосая Кэтрин не была точной копией своего старшего сиба - совершенно очевидно, что у нее имелись дефекты. Она была травмирована. Но дефекты можно исправить, последствия травмы устранить. Впереди бесконечность. Он еще успеет увидеть результаты.
- И чем же отличаются твои сибы? - спросил он. - Если не считать очевидных различий в условиях жизни и профессиях?
Она поджала ноги и положила подбородок на колени. Зеленые глаза задумчиво смотрели в пространство.
- Это вопрос любви, - сказала она, - и счастья.
Больше она ничего не сказала.
Даву повез Светловолосую Кэтрин в Танжер, отдохнуть и погулять по стене старого дворца. Под ними выбеленный солнцем изогнутый мол, построенный Карлом II, вторгался далеко в море, словно тонкий полумесяц на безупречной сверкающей лазури. (Дома! Дома! - кричала вода.) Морской бриз играл ее светлыми волосами, хлестал ими по лицу.
- Я попробовал загрузить кое-что из того, что прислал мне Безмолвный, - сказал Даву. - Мне хотелось понять природу его неестественного спокойствия, в которое он погрузился.
Светловолосая Кэтрин передернулась от отвращения, изобразив пальцами "сортир".
- Это было… интересно, - сказал Даву. - Там было странное, какое-то незавершенное чувство, намек на счастье. Помню, я испытал ощущения сидящего мастера дзадзен и даже принял на себя удар.
- Это могло быть лишь подобие ощущения, - язвительно сказала Кэтрин. - Он мог просто скопировать опыт мастера дзен и заложить его себе в мозг. Именно так поступают большинство вампиров - они вознаграждают себя радостью, которую не заслужили.
- Это кальвинистская точка зрения, - предположил Даву. - Что счастье не приходит само по себе, его нужно заработать.
Она нахмурилась, глядя на море.
- Есть разница между реальным опытом и искусственным. Если это кальвинизм, пусть будет так.
- Да, - согласился Даву. - Пусть скажут, что я симпатизирую кальвинистам. Я побывал во многих местах, сделал много вещей, и для меня важно, что я действительно был там, а не прожил запрограммированный сон о жизни в других мирах. Я испытал загрузки моих сибов - прожил значительную часть их жизней, миг за мигом - но это совсем не то, что моя жизнь, не то, что быть мною. Я, - сказал он, облокотившись на парапет, - сам по себе, я - сумма того, что случилось с мной, я стою на этой стене, смотрю на море, смотрю на него вместе с тобой, и ни у кого другого не было такого опыта и никогда не будет, это только наше, это принадлежит нам…
Она смотрела на него, из-за спутанных ветром волос, закрывавших лицо, было трудно понять, о чем она думает.
- Даву Завоеватель, - сказала она.
"Нет", - показал он.
- Я завоевывал не один, - сказал Даву.
Она кивнула, на секунду их взгляды пересеклись.
- Да, - сказала она. - Я знаю.
Он обнял Светловолосую Кэтрин и поцеловал ее. На мгновение она онемела, а затем разразилась безудержным хохотом. Удивленный ее реакцией, он еще несколько секунд держал ее в объятиях, затем она вырвалась. Чуть пошатываясь, Кэтрин отошла и прислонилась к стене. Даву последовал за ней, бормоча:
- Прости, я не хотел…
Слова истерически вырывались из ее губ, перемежаемые отчаянным смехом.
- Так вот чего тебе было надо! Боже мой! Можно подумать, я не сыта всеми вами по горло после стольких лет!
- Я прошу прощения, - сказал Даву. - Давай забудем то, что случилось. Я отвезу тебя домой.
Теперь вместо смеха она источала испепеляющую ярость.
- Безмолвный и я, мы были бы счастливы, если бы не вы - если бы не наши сибы! - Она вонзала слова, словно кинжалы, ее голос срывался от ненависти. - Ваша участь быть старшими, вы уже поделили мир между собой. Психология вас интересовала лишь постольку, поскольку моей проклятой Рыжей сестре и твоему Старому сибу нужно было проникать во внутренний мир своих исторических персонажей, и потому что тебе и твоей темноволосой сучке требовались психологические теории, чтобы создавать общества на других планетах. Вы создали нас только потому, что вы были чертовски ленивы, чтобы делать свои собственные исследования!
Даву стоял, совершенно ошарашенный. "Нет, - обозначил он. - Это не…"
- Мы были третьими, - кричала она. - Мы родились, чтобы быть на третьем месте. Нам досталась работа, которой вы меньше всего хотели заниматься, и, пока твои старшие сибы приобретали известность и славу, мы были привязаны к работе, которая никому не подходила, которую выбросили прочь, которой наградили нас, как нищим раздают благотворительные подачки… - Она шагнула вперед, и Даву с изумлением обнаружил ее кулак с побелевшими костяшками у себя перед носом. - Моего мужа назвали Безмолвным, потому что его сибы уже использовали все слова! Он был третьеразрядным и знал это. Это разрушило его! И вот теперь он подключается к искусственному удовлетворению, потому что это единственный шанс испытать его.
- Если тебе не нравится твоя жизнь, - сказал Даву, - ты могла бы изменить ее. Люди все время начинают заново - мы бы помогли. - Он протянул ей руку. - Я могу отвезти тебя к звездам, если ты захочешь.
Она отпрянула назад. "Единственная помощь, которая нам была нужна, - это избавиться от вас!". Знак "хар-де-хар-хар" эхом отозвался в саркастическом смехе, вырвавшемся из губ Светловолосой Кэтрин.
- А теперь, когда в твоей жизни образовался провал, ты хочешь заполнить его мной - не выйдет.
"Никогда, - повторили ее пальцы. - Никогда". Смех вновь с бульканьем вырвался из горла.
Она убежала, оставив его одинокого, ошеломленного на стене дворца, и налетевший ветер развеял его слабый протест.
- Мне правда очень жаль, - сказала Рыжая Кэтрин. Они сидели на качающемся диванчике на веранде. Она придвинулась к нему поближе и прикоснулась сухими губами к его щеке. - Даже несмотря на то, что она редактировала свои загрузки, я чувствовала, что она обижена на нас… но, честно, я не думала, что реакция будет такой.
Даву был в смятении. Он чувствовал, что он все больше и больше теряет Кэтрин, словно она висела над пропастью, и ее пальцы неумолимо выскальзывают из его руки, сжимающей их.
- Это правда, то, что она сказала? - спросил он. - Неужели мы в самом деле эксплуатировали их все эти годы? Использовали их, как она утверждает?
- Возможно, когда-то у нее и было такое оправдание, - сказала Рыжая Кэтрин. - Я не помню никаких подобных эмоций, когда мы были молоды и я загружала Светловолосую Кэтрин почти каждый день. Но сейчас, - выражение ее лица сделалось суровым, - мы все зрелые люди, не обделенные собственными резервами и интеллектом. Знаешь, я не могу не думать о том, что если человеку за сто лет, то во всех проблемах, которые его мучают, виноват он сам.
Медленно покачиваясь на качелях, он ощутил приступ тупого отчаяния. Боже мой, подумал он, меня ждет одиночество.
Краткие дни надежды миновали. Он молча смотрел на залив - волнующаяся вода была слишком коварна, лишь самые оголтелые серфингисты мелькали на волнах - и чувствовал, как в мозгу разрастается давящая боль, словно пальцы опытного садиста углубляются в основание черепа.