- Хотелось бы знать, - сказал он, - ты не думала о том, чтобы загрузить мои воспоминания?
Она посмотрела на него с любопытством. "Боюсь, сейчас не время".
- Я чувствую потребность поделиться… кое-чем.
- Старый Даву загрузил их. Можешь поговорить с ним.
Это абсолютно разумное предложение лишь заставило его стиснуть зубы. Ему требовалось понять смысл вещей, привести мысли в порядок, а для этого сиб не годился. Старый Даву мог лишь подтвердить то, что он уже знал.
- Я поговорю с ним, - сказал он.
Но так и не поговорил.
Боль усиливалась ночью. Это было связано не с тем, что приходилось спать одному, не с отсутствием Кэтрин: источником боли было сознание того, что она будет отсутствовать всегда, что опустевшее место рядом с ним останется пустым навеки. И тогда его по-настоящему охватывал страх, и он часами лежал без сна, глядя в жуткую пустоту, которая окутывала его черной пеленой. По телу пробегали волны дрожи.
Я сойду с ума, иногда думал он. Казалось, что безумие может стать сознательным выбором, словно он был персонажем елизаветинской драмы, который поворачивается к публике и объявляет, что сейчас он потеряет рассудок, а затем, в следующей сцене, его увидят грызущим кости из семейной усыпальницы. Даву уже представлялся себе бегающим по улицам на четвереньках и лающим на звезды.
Когда же рассвет начинал вползать на подоконник, он выглядывал из окна и понимал, что, к сожалению, он еще не сошел с ума, что он осужден к еще одному дню в здравом уме, дню, полному боли и горя.
И вот однажды ночью он все-таки обезумел. Он осознал, что скорчился на полу в пижаме, а комната вокруг лежит в руинах, в осколках зеркал и обломках мебели. С рук капала кровь.
Дверь сорвалась с петель, когда Старый Даву выбил ее плечом. Даву осознал, что сиб уже довольно долго пытался проникнуть в комнату. В дверном проеме он увидел силуэт Рыжей Кэтрин, сверкающий нимб сиял вокруг ее медных волос, пока Старый Даву не зажег свет.
Кэтрин отняла у Даву обломки разбитых зеркал, промыла и продезинфицировала раны, пока его сиб пытался привести в относительный порядок зеленую комнату с ее антикварной мебелью.
Даву следил за тем, как его кровь окрашивает воду, как алые нити скручиваются в спирали Кориолиса.
- Простите, - сказал он. - Кажется, я схожу с ума.
- Сомневаюсь, - отозвалась Рыжая Кэтрин, хмуро рассматривая пинцет с зажатым осколком стекла.
- Я хочу знать.
Что-то в его голосе заставило ее поднять глаза. "Да?"
В ее глазах он мог разглядеть собственное отражение.
- Прочитай мои загрузки. Пожалуйста. Я хочу знать… нормально ли я реагирую на все это. Ясен ли мой рассудок или… - Он замолчал. Сделай это, подумал он. Сделай для меня только это.
- Я не загружаю других людей. Это может сделать Даву. Я имею в виду Старого Даву.
Нет, подумал Даву. Сиб слишком хорошо поймет, что он задумал.
- Но он - это я! - сказал он. - Он думает, что я нормальный!
- Тогда пусть это сделает Безмолвный Даву. Сумасшедшие - его специальность.
Даву коротко рассмеялся.
- Он скажет, что я должен войти в Лету. Все советы, которые он дает… сводятся к одному, - он сжал кулак и увидел, как капли крови выступают из порезов. - Я хочу знать, смогу ли я это выдержать, - сказал он. - Или… мне нужно что-то сильнодействующее.
Она кивнула и, последний раз взглянув на острое маленькое стеклянное копье в пинцете, осторожно положила его на край раковины. Ее глаза задумчиво сузились - Даву почувствовал, как его сердце сжалось от того взгляда, от привычных морщинок в уголке правого глаза Рыжей Кэтрин, каждая из которых была так знакома и любима.
Пожалуйста, сделай это, подумал он безнадежно.
- Если это так важно для тебя, - сказала она, - я согласна.
- Спасибо, - сказал он.
Он склонил голову над раковиной, взял ее руку и прижался губами к коже, покрытой каплями воды и разводами его крови.
* * *
Это было похоже на любовную интрижку, все эти тайные встречи и перешептывания. Рыжая Кэтрин не хотела, чтобы Старый Даву знал о том, что она загружает воспоминания его сиба - "мне не хотелось бы нарываться на неодобрение с его стороны", - поэтому им с Даву пришлось подождать, пока он отлучится на несколько часов для записи передачи из серии Кейвора "Идеи и манеры".
Она устроилась на диване в гостиной, укрывшись своим любимым платком. Закрыла глаза. Пропустила через себя воспоминания Даву.
Он сидел в кресле рядом с пересохшим ртом. Хотя с момента смерти Темноволосой Кэтрин прошло почти тридцать лет, сам он прожил за это время всего несколько недель; Рыжая Кэтрин пробегала эти недели в ускоренном темпе, задерживаясь здесь и там, смакуя подробности и опуская моменты, которые считала несущественными…
Он пытался догадаться по ее лицу, в каком миге его жизни она сейчас находится. Выражение шока и ужаса вначале было достаточно отчетливым - это шаттл вспыхивал на ее глазах языками яркого пламени. По мере того, как потрясение проходило, он читал на ее лице дискомфорт, вызванный незнакомыми ощущениями: горе, злость, а порой изумление пробегали по лицу, сменяя друг друга; но постепенно их сменили растущая печаль и ресницы, влажные от слез. Он подошел к ней, опустился на колени рядом с диваном и взял за руку. Ее пальцы ответили на пожатие… Она судорожно вздохнула, откинула голову… Ему хотелось рыдать, но не от собственного горя, а от жалости к ней.
Зеленые глаза распахнулись. Она покачала головой.
- Мне пришлось прерваться, - сказала она. - Я не могла больше это выносить… - В ее широко распахнутых глазах он прочитал страх. - Мой Бог, какая тоска! И желание. Я не могла себе представить. Я никогда не испытывала такого желания. Хотелось бы мне, чтобы меня желали с такой силой.
Он поцеловал ее руку, мокрую щеку. Ее руки обвили его плечи. Он испытал приступ радости, ясности. Теперь желание принадлежало ей.
Даву отнес ее в спальню, которую она делила с его сибом, и они вместе отдали дань памяти Кэтрин.
* * *
- Я увезу тебя туда, - сказал Даву. Он указал пальцем на небо, сосчитал звезды, одна, две, три… - Планета называется Атуган. Она кипит от жара, там нет ничего, кроме скал и пустынь, серы и шлака. Но мы сможем сделать ее домом для себя и наших детей - детей всех видов, каких мы только пожелаем, от рыб до птиц. - Сердце наполнялось счастьем. - Хоть динозавров, - сказал он. - Хочешь стать мамой динозаврика?
Он почувствовал, что Кэтрин покидает убежище его объятий и отходит к окну, из которого лился лунный свет. Волны били в старый деревянный пирс.
- Я не обучена искусству землеобразования, - сказала она. - В таком путешествии я стану обузой.
- Я отстал в своей области на несколько десятилетий, - сказал Даву. - Ты могла бы подучиться, пока я буду наверстывать упущенное. Можешь загрузить опыт Темноволосой Кэтрин. Ведь это возможно.
Она повернулась к нему. Свет ночника бросал желтый отблеск на ее бледное лицо, на быстрые пальцы, которыми она сложила сигнал.
"Сожалею".
- Я прожила со Старым Даву почти два века, - сказала она.
На мгновение ему показалось, что его жизнь сошла с рельсов; он почувствовал себя подвешенным, словно замершим в высшей точке траектории перед падением.
Ее глаза блуждали по дому, где Старый Даву расхаживал по комнатам, пил кофе и размышлял над жизнью Максвелла.
- Я продолжу прежнюю жизнь, - сказала она. - Я не могу лететь с тобой, но другая я сможет это сделать.
Даву почувствовал, что жизнь возобновила свое течение.
- Да, - сказал он, потому что стоял в тени и не мог изобразить свое согласие пальцами. - Обязательно. - Он подошел к ней ближе. - Хотя я предпочел бы, чтобы это была ты, - прошептал он.
Он увидел, как недоумение тронуло уголки ее губ. "Но это и буду я, - сказала она. Она поднялась на цыпочки, поцеловала его в щеку. - Теперь я вновь стала твоей сестрой, правда? - Ее глаза оказались на одном уровне с его глазами. - Будь терпелив, я все устрою".
- Я подчиняюсь вам во всех отношениях, мадам, - сказал он, чувствуя, что надежда начинает петь в сердце.
* * *
Даву присутствовал при ее пробуждении, ее рука была в его руке, когда она открыла свои фиолетовые глаза, глаза его Темноволосой Кэтрин. Она посмотрела на него с абсолютным пониманием, подняла руку и поправила черные волосы; затем ее глаза устремились на пару, стоявшую позади него, Старого Даву и Рыжую Кэтрин.
- Молодой человек, - церемонно сказал Старый Даву, положив руку на плечо Даву, - позвольте мне представить вас моей жене. - А затем (мудрейший из сибов) он наклонился и прошептал весьма многозначительно на ухо Даву: - Я надеюсь, когда-нибудь ты сделаешь то же самое для меня.
Удивленный Даву сделал вывод, что секрет брака, длящегося два столетия, состоит в том, чтобы вовремя закрыть глаза.
- Признаюсь, я немного завидую, - сказала Рыжая Кэтрин прежде, чем покинуть комнату вместе со Старым Даву. - Завидую новой жизни моего близнеца.
- Это также и твоя жизнь, - сказал он. - Она - это ты.
Но она посмотрела на него с тоской, и ее пальцы сложились в знак, которого он не разобрал.
Даву отвез жену на медовый месяц в Скалистые горы, истратив часть своей зарплаты за семьдесят восемь лет на аренду хижины в горной долине над истоком Рио-Гранде, где ветер шумел в соснах, в небе лениво кружили ястребы и солнце слепило глаза. Они совершали долгие прогулки по холмам, готовили простую еду на кухне-времянке, любили друг друга на хрустящих льняных простынях.
Он устроил в хижине кабинет, два стола спиной друг к другу. Кэтрин засела за изучение биологии, экологии, нанотехнологии и квантовой физики - у нее уже была солидная общая подготовка, не хватало лишь специальных знаний. Даву выступал в роли наставника и сам старался поскорее ознакомиться с последними достижениями в своей области. Она - ей еще не придумали имя, хотя Даву мысленно называл ее "Новая Кэтрин" - просматривала старые загрузки Темноволосой Кэтрин, концентрируясь на ее работе, на ее понимании проблемы.
Однажды, открыв глаза после загрузки, она посмотрела на Даву и покачала головой.
- Это странно, - сказала она. - Это я, я знаю, что это я, но ее стиль мышления… - "Я не понимаю, - показала она. Нам говорили, что нас делают не воспоминания, а образ мыслей. Мы - те, кто мы есть, потому что мыслим определенным образом… но мне кажется, я мыслю не так, как она".
- Это вопрос привычки, - сказал Даву. - Ты просто привыкла мыслить иначе.
"Возможно", - уступила она, сдвинув брови.
- Ты - Рыжая Кэтрин - раньше загружала воспоминания Темноволосой Кэтрин. Теперь тебе не составит труда понять ее.
- Я не сосредотачивалась на технических аспектах ее работы, на том, как она подходила к решению проблем. Их интерпретация лежала за границами моего опыта - я уделяла больше внимания другим моментам ее жизни. - Она подняла глаза на Даву. - Например, моменты ее близости с тобой. Которые были очень богаты, интенсивны и вызвали у меня нечто вроде ревности.
- Тебе нет нужды ревновать сейчас.
"Возможно", - показала она, но ее темные глаза остались задумчивыми.
После этого он стал физически ощущать молчание Кэтрин, ее отсутствие, которое наполняло хижину невидимым, но осязаемым облаком ее мрачных мыслей. Кэтрин проводила время, копаясь в себе или неутомимо сканируя загрузки Темноволосой Кэтрин. За едой и в постели она была тихой, задумчивой - предельно дружелюбной и, как ему казалось, не то чтобы несчастной, но слишком погруженной в свои мысли.
Она приспосабливается, подумал он. Человеку, прожившему двести лет, не так-то просто измениться.
- Я поняла, - сказала она десять дней спустя за завтраком, - что мой сиб - Рыжая Кэтрин - трус. Что меня создали - и других сибов тоже, чтобы мы делали то, для чего у нее не хватает духу. - Фиолетовые глаза спокойно смотрели на Даву. - Она хотела полететь с тобой на Атуган - хотела испытать силу твоего желания - но что-то удержало ее. И она создала меня, чтобы я сделала это за нее. Таково мое предназначение… выполнять ее предназначение.
- Что ж, значит, это ее потеря, - сказал Даву.
"Увы!" - показали ее пальцы, и Даву почувствовал холодок, пробегающий по спине.
- Но я тоже трус! - крикнула Кэтрин. - Я не твоя храбрая Темноволосая Кэтрин и не смогу ею стать!
- Кэтрин, - сказал он, - ты ведь тот же самый человек - вы все одно и то же!
Она покачала головой.
- Я думаю не так, как твоя Кэтрин. Не обладаю ее мужеством. Не знаю, что освободило ее от страха, но это нечто, чем я не располагаю. И… - Она потянулась через стол и сжала его руку. - У меня нет того чувства к тебе, которым обладала она. Я просто не… я пыталась, я читала эту всепоглощающую страсть в своем сознании, сравнивала ее с тем, что чувствую сама, и… то, чем обладаю, - это ничто по сравнению с ее чувством. Я хотела чувствовать то же самое. Правда, хотела бы. Но если я кого и люблю, так это Старого Даву. И… - она выпустила его руку и встала из-за стола. - Я трус, и я нашла трусливый выход из положения. Я должна уйти.
"Нет, - с мольбой показали его пальцы, и еще: - Пожалуйста".
- Ты можешь это изменить, - сказал он. Он пошел вслед за ней в спальню. - В твоем мозгу есть такой рычажок, Безмолвный Даву может отыскать его, и мы будем любить друг друга вечно…
Она ничего не ответила. Когда она начала укладывать вещи, горе сдавило ему горло, и слова застряли в нем. Он ушел на маленькую кухню, сел за стол и схватился руками за голову. Когда она остановилась в дверях, он посмотрел на нее и замер, словно олень, в фиолетовом свете ее глаз.
- Светловолосая Кэтрин была права, - сказала она. - Наши старшие сибы - негодяи. Они используют нас, причем довольно жестоко.
Через несколько секунд он услышал звук мотора, затем удаляющееся шуршание шин. "Увы!" - невольно затрепетали пальцы. "Увы!"
Целый день он провел, не выходя из хижины, не в состоянии работать, содрогаясь от ужаса. Когда стемнело, сознание того, что ему предстоит спать на простынях, еще не утративших аромата Кэтрин, выгнало его за дверь. Он бродил по холмам, залитым лунным светом, пересохшая земля хрустела под его сапогами, и, когда ноги начали побаливать от усталости, он опустился в пыль.
Было лето, но здесь, высоко в горах, ночи стояли холодные, под стать глубокому холоду, сковывавшему мысли. Соблазнительное слово "Лета" всплывало в мозгу. Кто откажется быть счастливым, спрашивал он себя. В мозгу есть рычажок, и кто-нибудь отыщет его для тебя.
Он почувствовал, как медленные, жгучие капли горя сочатся из сердца, одна за другой, и подивился, насколько его хватит, как долго сможет он выносить эти бесконечные мгновения, каждое из которых, словно острый молоточек, болезненно стучало в висках…
Дерни за рычаг, подумал он, и стук молоточков прекратится. "Я измучен собственным стоном…"
"Кэтрин заслуживает оплакивания", - сказал он когда-то Безмолвному Даву, а теперь у него так много Кэтрин, чтобы оплакивать: Темноволосая Кэтрин и Светловолосая Кэтрин, Новая Кэтрин и Старая Кэтрин. Все эти Кэтрин, пойманные в сети судьбы, живые или мертвые или просто существующие. И ему предстоит, в силу необходимости, существовать… Так долго жить и жить давать другим.
Он лег на спину на холодную землю и устремил свой взор в мир звезд, пытаясь найти средь сверкающих слезинок ночного неба те миры, где они с Кэтрин пролили с небес миллионы своих детей.