Я пока не понимал, к чему она клонит, и предположил:
- Я начну видеть твоими глазами, а ты - моими?
- Нет, мы умрем, - сухо усмехнулась она. - Потому что тридевять по тридевять тонких канальчиков не совпадут. Но если бы совпали, ты оказался бы прав. Мы не можем пересадить мозг, чтобы он оживил тело, и сургири не могут. Что же делать?
Я пожал плечами, совершенно не представляя себе, что.
- Ты знаешь, почему твое тело слушается тебя? Что делает мозг, чтобы ты поднял ногу или пошевелил пальцем? - продолжала она.
Легкость вопроса слегка удивила меня:
- Мозг командует. Управляет.
- А как он это делает?
Я задумался. Действительно, как? Ведь не палкой же. И не током крови. Должно быть что-то быстрое, мгновенное…
- Молнии, - ошеломила меня Армир.
- Что?
- Молнии. Много маленьких незаметных молний постоянно бегают между кончиками тонких чувствительных усиков памяти, связывая их друг с другом то так, то иначе. Мозг отправляет такие молнии по каналам сети, подобной кровеносной, но течет в ней не кровь, а невидимый огонь, и команда летит мгновенно. Ты не узришь этого огня и не почувствуешь его, даже если рассечешь тело и попытаешься найти, настолько он слаб. Но его достаточно, чтобы передать приказ. Молния приходит в твои мышцы, они сжимаются или разжимаются. Так происходит движение.
Действительно, как просто. И… похоже на правду. Неужели святоши не знают об этом? Или обучают этому только на более поздних ступенях посвящения? Мне надо как можно дольше оставаться рядом с Армир, она - великий ученый, она сможет научить меня многому!
Видя, что я молчу, и решив, что понимаю, она перешла к следующему шагу:
- А как ты думаешь, почему мы помним? Почему что-то мы помним долго, что-то забываем сразу, что-то помним хорошо, что-то плохо? Но иногда бывает, что совсем забытое выскакивает из глубины со всей яркостью, как будто только что произошло? Ты знаешь, почему так?
Я отрицательно дернул плечом. Она продолжила:
- Это потому, что в мозгу есть свои золотые пластины, в которых вдавлен рассказ обо всем произошедшем. Только они не золотые, они маленькие и легкие. И они совсем не пластины. Это те самые усики, между которыми проскакивают молнии. В каждом хранится много-много всего, и совсем не в том порядке, как в наших стопках пластин. Но чтобы понять, достаточно представить хранилище пластин. Представляешь?
Увидев мой кивок, она в ответ удовлетворенно кивнула:
- Отлично. Но есть еще голос. Кто-то вошел в хранилище, крикнул что-то, и его слова слышны до тех пор, пока звучат. Если есть эхо, звучат дольше. Если кто-то пересказывает их, передавая по цепочке, звучат еще дольше, но могут исказиться. Чем отличается такая память от пластин?
- Ну… Если перестать повторять голосом, все сказанное потеряется… А с пластин разве только Владычица времени сотрет… Нескоро.
- Ты понимаешь быстро, - Армир снова удовлетворенно кивнула. - А теперь пойми главное. Наше сознание - вовсе не нечто загадочное и непознаваемое. Это вся общность маленьких молний, тридевять по тридевять по тридевять и еще больше, живущих в нашем мозгу. Они кажутся беспорядочными, но в них есть строгий порядок. Поэтому, если тебя спросить о твоем имени, твой мозг, получив сигнал-молнию из ушей, вбросит его в копошащиеся молнии твоего сознания, и оттуда придет один и тот же ответ, неизменно один и тот же, когда бы тебя ни спросили. Он побежит молнией к мышцам твоего языка и гортани, и ты произнесешь: "Ксената".
"Или Пол, - мелькнула во мне мысль, - пример не очень удачный, но я понял".
- А если спросят меня, я скажу, что меня зовут Армир. Как бы ни копошились молнии в моей голове, это всегда мои молнии, мое сознание, которое знает, что на этот вопрос надо ответить: "меня зовут Армир". Это очень подвижная, изменчивая, но, при том, постоянная картина. Понимаешь?
Я согласно кивнул.
- Тогда слушай дальше. Молнии в воздухе не возникают из ниоткуда. У них есть невидимые источники. Невидимые для нас. И молнии, вспыхнув, могут родить другие молнии, даже далеко от себя. Я показала бы тебе, но некогда. Представь. Если взять прут из металла, согнуть его в круг, но так, чтобы концы не касались друг друга, то в грозу там могут проскакивать искры. Маленькие молнии. Намного сильнее, чем в мозгу, но такие же по роду. Каждый раз, когда рядом ударит молния, между концами прута будет проскакивать искра. Это потому, что молния передает себя во все стороны, но только там, где ее готовы принять, она возрождается.
Это было уже куда труднее понять и представить, но я отложил разбор на потом. Сейчас нужно дождаться сути. Что-то подсказывало мне, что если я упущу шанс, другого может и не представиться.
- Наш мозг живет маленькими незаметными молниями. Но это молнии. Он их производит и готов принимать. Если подобрать похожие молнии, приложить в наш мозг другое сознание, даже просто поместить его рядом, это сознание начнет проявляться в нас. Сила наших молний настолько мала, и так трудно совпасть в устройстве мозга, во всех этих маленьких усиках, что обычно одно сознание на другое не влияет. Редко появляются люди, читающие мысли других, видящие образы от других, передающие свои мысли другим. Еще реже - люди, умеющие управлять другими, внушать им, пробивать сопротивление сознания или обманывать его, заставлять что-то делать, заставлять вспомнить ненастоящее или забыть настоящее. Такой человек может родиться раз в тридевять лет и так и не научиться использовать свою способность. Поэтому древние придумали механизм, машину. Эта машина создавала сложные молнии, она читала человека, как мы читаем пластины, и то, что происходило внутри головы одного, передавала в голову другого, а обратно читала и передавала то, что складывалось в голове второго после добавления первого.
Я слушал внимательно, не прерывая, но больше старался запомнить, чем понять. Арнир, кажется, заметила это, но прерываться не захотела:
- Они научились делать так, что один человек мог управлять вторым с помощью этой машины. Он мог видеть, что происходит внутри другого, влиять на него и наблюдать изменения, не меняясь сам. Если так делать долго, если иметь опыт, можно быстро прочитать прошлое человека и рассказать другим. Можно поместить свое отражение в голову человека и отбрасывать его собственное сознание, при этом постоянно читая его память как открытые пластины. И если вынуть человека из машины, он будет еще находиться под влиянием. Какое-то время. Недолго.
- Но как же им удалось… Ведь Трана несколько дней…
- Вспомни, что я говорила о пластинах, в которых выдавлены знаки памяти. В мозгу это усики, связанные молниями. Мозг растит новые усики и, если нужно, убивает старые. Он делает это медленно. Обычно, медленно. Если долго держать человека под машиной, под отражением другого человека, мозг начинает строить новую картину памяти, новую личность. Он как бы покрывается пленкой, отделяющей память старой личности от молний нового сознания, и старое сознание, смешанное с новым, постепенно вытесняется совсем, умирает.
- Так вот что случилось с Траной! - озарило меня.
- Да. Его разум умер. Айбис принесла тело. Если бы даже у меня была эта машина, и я попыталась бы вернуть ему волю, ничего бы не получилось. У меня было бы зеркало, но не было бы сознания Траны. А само оно не смогло прорасти обратно, чтобы занять пустоту после ухода Иного, после ухода отражения сургири, не смогло воскреснуть из старых засохших зерен, оставшихся в мозгу.
- А… Нарт? Как ей удалось? - я посмотрел на девушку новыми глазами, глазами, полными восхищения.
- Нарт сильная. И она дочь жрицы Весенницы. Бывшей жрицы, но… Ее не так просто сломить. И она не только отбилась, поддавшись для вида, но и сумела обмануть их, сбежать и вернуться ко мне с новостями.
Полный чувств, которые не посчитал нужным рассеивать, я пал на колени и поцеловал полы их одежды. Рука, ведущая по жизни, оказывается, не просто швыряла меня из потока в поток, из огня в огонь, но вела к этой встрече с двумя величайшими женщинами, открывшими мне то, до чего я шел бы еще девятки лет в пропитанном спесью и лицемерием, жадностью и глупостью учебном зале храма Звездного огня.
- Встань, Ксената, - голос Нарт журчал как ручеек. А я ведь еще так недавно думал, что она немая и слабоумная… - Нам пора лететь. Забирайся назад.
Я взобрался по короткому крылу в самый конец кабины и втиснулся в узкое кресло. Рядом со мной разместилась худенькая вдова Траны; я и не заметил, как она подошла. Две владелицы Нагорной, мать и дочь, уселись впереди, и крышка кабины захлопнулась над нами. Оказалось, она прозрачна изнутри.
Стена зала отъехала в сторону. Вирмана задрожал, загрохотал и чуть приподнялся, опираясь на воздух. Мелкие предметы, в спешке разбросанные вокруг, закрутило в вихревых потоках и отшвырнуло прочь. Машина медленно поползла к черному провалу уже распахнутых ворот, вдруг взревела стадом перепуганных валаборов, и со стремительностью, отнюдь валабору не свойственной, вылетела наружу.
Чуть-чуть провалившись на выходе, мы быстро набрали высоту и ушли в звездное небо. Краем глаза я успел заметить, что ворота закрылись, слившись с каменной стеной, и ущелье погрузилось во мрак.
Вирмана трясся и гудел, грохотал и скрипел; даже при большом желании невозможно было бы расслышать крик рядом. Хорошо, что перед началом пути в уши вставили затычки, а то бы я оглох. За машиной вырос короткий огненный хвост, а крылья расширились, подавшись в стороны. Мы перестали подниматься и летели, оглашая окрестности страшным воем, рассказавшим всему этому краю, что сегодня в темной трети суток какое-то небесное чудовище отправилось на юг.
Пролетев не так уж и долго, мы оставили землю за спиной. Теперь под нами, поблескивая в свете Вестника и звезд, играло белым металлом море. И тогда вирмана повернул на северо-восток, а я, кажется, понял план. Они заметают следы. Даже в воздухе. Если опросить всех жителей страны, над которой мы прошумели, они ответят: "Да-да, небесный зверь несся на юг, как угорелый". А море ничего не скажет. Парящие же ночью… Едва ли.
Теперь время текло неспешно. Ныли и дрожали зубы и кости. Грохот, казалось, выламывает уши изнутри. Но не успела полоска рассвета украсить горизонт, как шум нашей машины изменился. Я глянул сквозь прозрачную кабину - снижаемся. Рев перешел в низкий гул, вирмана медленно опустился, слегка покачиваясь, завис над камнями. Затем он прокрался совсем низко над землей прочь от моря, втиснулся между какими-то скалами, слегка тюкнулся носом, сел на днище и умолк.
Тишина.
Она ворвалась так стремительно, что я подумал, будто оглох.
И вытащил затычки из ушей.
Все равно тихо. Как тогда, под песком.
Но нет. С глухим скрипом раскрылась кабина, запах смазки и прочей дряни покинул ее, вытесняясь морским соленым ветром и еще таким знакомым, почти родным… Да, это он. Запах пустыни.
- Сели, - хрипло сообщила Арнир.
- Где мы? - так же хрипло осведомился я. Видимо, что-то в воздухе кабины действовало на голос.
- Восточный берег моря Гем. Здесь нас не будут искать.
- Кто? Иные?
- Сургири? И они. Никто. Но пока спрячемся. До следующей ночи. Мало ли, шальной парящий…
Три женщины сдвинули заднюю крышку кабины и достали оттуда здоровенный сверток, оказавшийся чем-то средним между сеткой и тканью. Молча сунув мне в руки один угол, Нарт взялась за второй, и мы натянули эту штуку поверх вирманы. Арнир с помощью служанки, вдовы Траны, закидала края сетки песком и набросала немного поверх.
- Ветром не занесет? Барханы движутся… - предупредил я.
- Не в эту сторону, - ответила мне Нарт. - Мы знаем ветра, живущие здесь.
Материала, которым мы укрыли машину, хватило и на то, чтобы соорудить небольшой тент, слившийся с камнем. Под прямые лучи солнца он мог попасть только в первой половине дня, а потом скала скрыла бы его.
Смертельно уставшие, мы забрались туда, сделали несколько глотков из большой металлической фляги и заснули чуть ли не вповалку на брошенных кое-как циновках.
* * *
Жара разбудила меня. Маскировочный тент нагрелся, и задолго до полудня под ним стало совершенно невыносимо. Неподвижный воздух с неохотой наполнял грудь, каждый выдох словно бы добавлял духоты.
Вокруг никого не оказалось, я был один. Вареный, кое-как выполз из-под приподнятого уже кем-то полога и сощурился от яркого света. К жаре добавилась сковорода солнечного огня, а дышалось снаружи не легче, чем внутри. Незащищенную кожу словно облепили кусачие медузы, и я поспешил спрятаться обратно в тень, радуясь, что смугл от природы, а иначе получить бы мне ожог.
Горло пересохло, но знакомой металлической фляги рядом не обнаружилось, как и какой-нибудь другой емкости с водой. Придется, все-таки, вылезать и искать женщин, не могли же они уйти далеко от вирманы.
Руководствуясь этим предположением, я успокоил сердце и дыхание, ввел себя в медлительный ритм зноя, стараясь следовать внешней силе. Неторопливыми движениями снял нижнюю одежду и обмотал голову так, чтобы защитить ее от перегрева и ожога, а, заодно, прикрыть шею и, по возможности, лицо.
В культурном образе жизни есть свои недостатки. Только попав в дикие земли, столкнувшись с суровой реальностью природы, начинаешь осознавать, почему местные жители не изводят волосы и не гнушаются носить на затылках плетеные шляпы.
Местные жители… О, нет. В те края, куда занесло нас, "местные жители" даже в своих шляпах ходить избегают. Горцы вообще не спускаются с отрогов, сомневаюсь, что за последние двунадевять лет кому-нибудь, кроме Траны, взбредало в голову добраться хотя бы до Крепости Костей. А кочевники пустыни… Их редко кто встречает. Говорят, какие-то дикари все еще селятся в малых оазисах или бродят по окраинам песков, нападая на чужие стада, но сам я ни разу их не видел, и не видел никого, кто бы видел. Возможно, это просто выдумки.
Вторая попытка вылезти из укрытия далась мне несравненно легче первой. Сказалась предварительная подготовка сознания и тела, да и обмотка на голове, конечно, помогла - раскаленный молот солнца лупил теперь не прямо по черепу, поджаривая мозг, а смягчался тканью и, главное, воздушной прослойкой между материалом и головой. Этот способ предохранения себя от перегрева или переохлаждения дали мне не жрецы Звездного огня, а личный опыт. Если разобраться, святоши, со всей их сокровищницей Тайных Знаний, научили меня за двунадесять оборотов меньшему, чем я познал сам или получил за девятину дня от Армир. За девятину дня! Вот так вот. Зато священных гимнов зазубрить пришлось немеряно. Они превратили обучение в подражание, мудрость - в умствование, науку - в схоластику. Они выродились, и если теперь вдруг древнее знание действительно попадется им в руки, они не способны будут его ни понять, ни даже удержать. Так может произойти настоящая катастрофа.
Оглядевшись, и никого не обнаружив в поле видимости, я присел в тень скалы. Мне вспомнились сургири. Здесь их, конечно, быть не может, ведь пещер в окрестностях нет. Но само появление Иных в мире людей - тревожный знак. Я отметил, с какой легкостью они пользовались выжигателями, как их одежда, которую Пол назвал "скафандры", выдерживала удар огнелуча. Я вновь увидел огромные глаза и прижатые к головам уши - если верить Полу, они тоже были не естественными органами чувств, а устройствами, чем-то вроде нашего дальнозора, только позволяющими не приблизить далекое, а видеть без света и слышать едва различимые звуки в тишине. Что если целые армии сургири стоят на границе земли и ждут только сигнала к началу вторжения? Что им противопоставят наши жалкие святоши? Девятку вирманов? Обленившихся от сытой жизни наследников? Городскую стражу? Или обратят свои мольбы к Вестнику, чтобы тот явил нам сокрытое на нем? Что там может быть? Огненные стрелы, переносящие людей с одного берега небесной пустоты на другой? Семена ядовитых грибов, что вырастают выше самых высоких гор и сжигают невидимыми спорами все, что оказалось рядом? Режущие лучи-невидимки, способные рассечь вирману на лету? Они будут рассказывать атакующим Иным эти сказки, предназначенные для дремучего народа?
Я поднял глаза и посмотрел в сторону моря в тщетной надежде увидеть его. Отсюда далековато, не разглядеть: две трети от девятины дня пешего пути или около того. Сначала начнется соль, потом ее станет больше, потом пойдешь по голой соли, пока, наконец, не ступишь в теплое мелководье.
Море…
Когда-то я жил на его берегу и любил поплавать. Правда, не на западном. На восточном.
Западное побережье моря Гем - то, где сидел я этим жарким полднем - мертво. Его убила пустыня: иссушила ветром, занесла песком. Ни растений, ни животных, ни людей. Кроме нас.
Вспомнив о спутницах, я раскрыл успевшие смежиться веки и обнаружил стоящую прямо перед собой Нарт. Она улыбалась.
- Думала, еще спишь…
Я хмыкнул:
- Довольно непросто спать в печи, прекрасная Нарт.
- С каких пор я стала для тебя прекрасной, мудрый Ксената? - она чуть склонила голову на бок.
- Почти сразу, - честно признался я.
- Тебе нравятся мычащие, глупые, грязные, неуклюжие женщины, обладающие силой мужчины, к тому же, с неудаленными волосами?
- Нет. Мне понравились твои глаза. И как ты пыталась быть осторожной, хотя руки тебя не слушались. А волосы… Может быть, они даже красивы?
- Да ну?! - звонко рассмеялась Нарт. - Варварские обычаи начали проникать под эту священную кожу, украшенную Тонким Узором?
Она кивком указала на мою гладкую голову.
- Главное, что у человека внутри, - серьезно ответил я, не поддерживая ее веселости.
- Внутреннее проступает наружу, - словно испытывая меня, возразила она.
- Придает оттенок наружному, - уточнил я. - Грязь можно отмыть, но нельзя изменить черт лица, с которыми родился, если только не изуродовать их. Однако, если человек красив изнутри, это проступит через внешнее уродство и может быть обнаружено. Так же и наоборот, красавец будет отталкивать тем, что поднимается из его сознания и отражается на лице, если сознание уродливо.
- Ты хочешь сказать, что я уродлива, Ксената? - она играла со мной, расставляя ловушки. Как давно я не участвовал в подобных играх…
- Я не хотел сказать, но теперь скажу, что ты красива и внешне, и внутренне, хоть и дикарка. И ты об этом знаешь. А вот что я действительно хотел, так это поблагодарить тебя. Если бы ты не одолела сургири, вторгшегося в твой мозг…
Она быстро накрыла мой рот ладонью. Черные глаза смотрели прямо в мои, в упор.
- Не говори лишних слов. И не думай лишнего. Знай, нам предстоит расстаться. И мы больше не увидимся. Никогда. Не позволяй чувству, которое не сможешь прокормить, вырасти внутри себя. Иначе оно выгрызет тебя изнутри безнадежностью, поломает твою суть и подчинит ложным целям.
Я взял ее за запястье двумя пальцами и мягко снял руку со своего рта.
- Ты не можешь знать будущего, мудрая Нарт.
- Ты не знаешь, чего я не могу, прекрасный Ксената, - смешком завершила она этот странных разговор. - Пойдем, я пришла за тобой, нас ждут.
- Куда?
- В убежище. Заранее подготовили его, еще давно.
- А вирмана?
- Потом перегоним поближе. Или не будем. Пока не решили. Вот, обмотай ноги, твоя обувь не годится для пустыни. Сумеешь?