* * *
"Чертов Марс!" - я очнулся, сплевывая несуществующий песок.
Кожа по всему телу зудела, будто натертая крупной каменной солью.
Ночь. За распахнутым окном собирается гроза. Тяжелые тучи, подсвеченные снизу городскими огнями, размашисто наползают с востока, закрывая черное звездное небо.
С востока, со стороны моря Гем…
Нет здесь моря Гем! Это - Земля, Земля!
И нигде больше нет этого треклятого моря. Оно осталось во снах, как и Крепость Костей, как и коричневые барханы пустыни, разрубленные кровавыми скалами. Обычный песчаник, а в песке преимущественно КПШ, ортоклаз какой-нибудь, кварц, ожелезнение, эка невидаль…
Но привычные слова не могли рассеять впечатления от очередного кошмара.
Сон дан человеку для отдыха, а не для мучений.
С оглушительным треском разорвался за окном воздух. Почти одновременно со вспышкой.
- По-ол… - зевая, протянул с кровати Катин голос. Она говорила что-то еще, но продолжение потонуло в шуме обрушившегося на дом дождя.
Я подошел к окну.
Яростные струи с огромной силой и скоростью неслись к земле, врезались в подоконник, брызгали во все стороны, мгновенно намочив меня с головы до пояса. Последний раз я видел ливень на Ганимеде. Никакого сравнения с этим. Там все происходит медленно… Пожалуй, чуть быстрее, чем зимой здесь падает снег. И в полете видна каждая капля, а не эти прозрачные стрелы, сверкающие во вспышках молний.
Снова затрещал гром, как нарочно целясь в уши. Задребезжал в шкафу древний хрусталь. "Прабабкино наследство" - назвала его Катя Старофф, хозяйка моего сердца. Зачем-то привезла этот хрусталь сюда, хотя не собирались задерживаться в съемном домике дольше чем на пару недель.
Она подошла сзади, обняла. Контраст сухого тепла ее живота с зябкой влагой, влетающей в комнату, оказался настолько сильным, что я вцепился в край подоконника пальцами, сведенными едва ли не судорогой. Или это что-то из сна пыталось вырваться наружу?
Катя властно развернула меня к себе, захлопнула окно и прижалась прямо к мокрой груди. Она взяла мое лицо в ладони и поцеловала в холодные губы, долго не отрываясь. Глаза ее оставались открытыми, как и мои.
- Кто такой этот Дсеба? - вопрос прозвучал настолько неожиданно, что одним ударом выбил меня из транса.
- Кто?
- Да, кто? Дсеба? Тот, кто учил Ксенату?
- Не знаю… - я растерялся. Откуда она знает… Причем тут… - А, так это был Ксената…
- Ты удивительно догадлив, - хмыкнула Катя и толчком повалила меня на кровать, быстро и ловко пристроившись на груди. - Скажи, дорогой, как такие, как ты, вообще защищают диссер?
- Ну-у-у… - протянул я.
- Не тяни, отвечай! - ее острый ноготок уколол меня в живот.
- Ты же сама все видела.
Катя моментально посерьезнела:
- Я вижу не все и не так же, как ты. Не все понимаю. Твоя связь с Ксенатой намного крепче. Напряги память, господин Джефферсон, вспоминай оттенки, вытягивай за ниточки. Он же знает, кто его учил, и ты знаешь…
Я прикрыл глаза. Волшебное ощущение Катиной головы на моей груди, ее горячего тела, плотно прилегающего к моему, щекотка от ее волос, их аромат… Порыв ветра снова распахнул окно, и в дом ворвался грохот дождя, никак не желавшего угомониться. На стенах и мебели плясали редкие далекие вспышки, эхом носились низкие громовые раскаты… Ксената… Марс… Нет, невозможно сосредоточиться, тем более, что я с такой радостью покинул кошмарный сон…
- Это не сон, Пол, ты же знаешь, - Катя отодвинулась, встала и подошла к окну - великолепная, решительная, само совершенство во всполохах небесного пламени… Она закрыла раму на фиксатор и активировала режим максимального шумогашения. Кантата грозы оборвалась, наступила тьма, и тишина обрушилась на меня. Вышла сразу изо всех углов, из каждой щели, где пряталась от разбушевавшейся стихии. Что-то творилось со мной: меня словно бросало из стороны в сторону внутри собственного черепа, из истерики - в радость, из смеха - в испуг… Весь день был сам не свой, и тут еще этот сон.
- Не сон, милый, не совсем сон, - невидимая, она села на край кровати и взяла мою руку в свою. - Все, ничто больше не мешает, вспоминай. Ты лежишь под землей…
- Песок…
- Хорошо, под песком… Лежишь долго… Думаешь о чем-то? Вспоминаешь? Что видится?
Я попытался вспомнить. Неподвижность. Расслабляются мышцы, замедляется ток крови, останавливается дыхание…
- По-ол! - ее голос встревожен. - Не входи в роль, не до такой степени!
Обе щеки горят. Рефлекторно притрагиваюсь к ним…
- Да-да, малыш расчувствовался, пришлось врезать. Не падай в обморок, не дама на балу. Знаешь, их затягивали в такие тугие корсеты, что они не могли вздохнуть и лишались чувств? Расслабь корсет, Пол, надо только вспомнить, умирать не надо. Начни с того, как ты очнулся. То есть как он очнулся. Ксената.
Хорошо. Я попробую с этой стороны. Очнулся, как зацементированный жук в янтаре. Паники не было. Постепенно расшевелился, вылез, побрел… Нет, ничего не помню, словно никаких мыслей не было, пока валялся под рукотворным барханом, а ведь провалялся целых тридцать три дня.
- Ты знала, что они меряют время тройками? - мой голос хриплый, но одновременно высокий, дрожит. Занятно, я ведь уже ни капли не волнуюсь.
- Не только время. И, заметь, тридевять у них означает "девять в третьей степени", аналог нашей тысячи, но на девятеричной базе. А тринадевять - трижды по девять, аналог нашего числа "тридцать". Тройки тоже любят использовать, небось, священное число. Охотников он считал тройками и девятками. А число смерти у них - одиннадцать. Обернули его благой тройкой, умники, защитились. Поэтому тридцать три дня. Числа "десять" вообще нет, это у них "девять и один".
- Да, тридцать три дня в земле… Я бы не протянул.
- Возможно, ты бы и не протянул, - Катя слегка сжала мою руку, - но ты сильнее, чем думаешь, Пол Джефферсон. И, все же, мне интересно, кто такой Дсеба. Нам надо понять, как помочь.
- Помочь? А как мы можем помочь? - я скривился. Во сне казалось, что все происходит со мной, но я не имел никакой возможности влиять на события, вклиниться в них.
- Ты уверен, что не имел никакой возможности влиять на события? - несмотря на темноту, кажется, вижу, как одна из бровей Ее Совершенства слегка изгибается. - А если подумать? Ищи мелочи, ищи не там, где шел твердой походкой, а где оступался. Ищи, пожалуйста…
Она замолчала, и я вновь попытался вернуться в сон. В памяти, конечно, только в памяти. Вот пустыня, тьма, огоньки звезд, выплывает на небо Фобос… Вестник… Фобос… Клянусь, во сне кто-то назвал его Фобосом! Я еще отметил, что похоже на ругательство. То есть, Ксената отметил… Тьфу, я запутался.
- Да? - Катя почувствовала, что я нашел.
- Фобос. Голос во сне называл спутник Фобосом. Ксената это отметил. Думаю, это мой голос. И еще, он спал там, ему тоже снятся кошмары. Был какой-то бред… Там человек в скафандре на замерзшей безвоздушной планете орудовал направо и налево плазменным резаком, отбивался от кого-то… От каких-то существ… Они как шакрат, многие в одном, один во многих… Я думаю, это старый кошмар, помнишь, мне снились на Ганимеде?
Катя снова сжала мою руку.
- Я включу свет? - мягко спросила она.
- Подожди! - мне показалось, я уловил что-то еще, что-то важное. Краем глаза, перед самым концом. Птица. Или то, что они там называют птицами, на своем древнем Марсе. Мы таких еще не находили, возможно, слишком тонкие кости плохо сохраняются, прошли же миллионы лет, или просто не везло. Вместо перьев у нее какой-то пух, что ли… такой тонкий, что можно принять за скомканную паутину. Когда она расправляет крылья, или, скорее, мантию, еще более становится похожей на паука, парящего на своей сети: темное тельце в центре полупрозрачного плаща. Одновременно она, пожалуй, напоминает ската или медузу, потому что держится в воздухе с помощью волнообразных движений, и благодаря таким же, только более резким движениям, летит. Летать, кстати, может довольно быстро.
Лап у нее четыре. И морда с четырьмя глазами, вечно словно бы полузажмуренными. И крепкий увесистый клюв или, скорее, загнутый книзу рог, под которым скрывается маленький ротик с острыми зубами.
Славная "птичка" разглядывала Ксенату перед тем, как он потерял сознание на старой дороге. Разглядывала, с интересом склонив голову. Знать бы, какие в ней роятся мысли. Не об ужине ли…
- Молодец! - Катя забралась на кровать и, поцеловав меня в щеку, улеглась на плече. - Она не голодная. Она наблюдает. Это чья-та птица, кого-то из местных. Как парящие на службе у координаторов, только она не их. Хорошо, что она там есть.
- С чего ты взяла?
- Хорошо! - она положила мне палец на губы. - И раз уж ты, господин Джефферсон, отказался включать свет, то будешь теперь баиньки до утра.
- Я не смогу заснуть… - прошептал я и слегка куснул ее за палец.
- А мы попробуем тебя усыпить - горячо и хрипло пробормотала она прямо мне в ухо, и по моему телу дрессированно побежала дрожь. - Нас тут три на одного, как-нибудь управимся… Открыть окно. Отключить шумозащиту.
Последние слова, понятно, адресовались климатконтролю. Окно распахнулось, в комнату хлынул мокрый воздух и шорох затяжного дождя, очень похожий на ганимедийский. В бледных предутренних сумерках сквозь прикрытые ресницы я не мог однозначно определить, кто из них сейчас со мной. Наверное, действительно, все три.
"Господи, какая же каша должна быть в Катиной голове…" - последняя внятная мысль.
Но каша или нет, а вскоре я, действительно, заснул, усталый и довольный, забывший обо всех кошмарах, и продрых без сновидений аж до самого полудня.
* * *
Боль в слипшихся губах. Все-таки, я не умер…
- Дай сюда, бестолочь! Ты ему весь рот разворотишь!
Боль прекратилась.
Вода! Я потянулся за ней, делая большие глотки.
- Но-но, полегче. Захлебнешься.
Воду отобрали. Я сделал вид, что снова потерял сознание.
- Отрубился опять. Давай-ка его на волокушу. Спереди бери, говорю, что ж за тупица такая!
Послышалось неразборчивое мычание.
Уже знакомый скрипучий голос отрезал:
- Глупости. Давай, тащи. Не спорь, тащи сюда, говорю. Вот, разверни. Бери за плечи…
Чьи-то руки грубо схватили меня и перевернули на спину.
- Привяжи, свалится. Ноги, пояс, плечи, или тебе память отшибло?
В ответ снова пробухтели что-то невнятное.
Мои ноги прихватили широким кушаком или ремнем, та же участь ждала живот и грудь. Притянули. Дернули.
- Полегче, полегче! Он чуть дышит. Угробишь - отдам тебя заурам на съедение. Что ты ржешь, тащи!
Булькающие звуки, донесшиеся сверху, видимо, означали смех.
Похоже, их двое. Тех, кто нашли меня. Старик и кто-то, неспособный нормально говорить. Более сильный.
Оклематься, подождать, пока отвяжут, и убежать. Простой и гармоничный план. Они недооценивают, сколько сил я могу вложить в короткий рывок даже в таком плачевном состоянии. Тем более, после того, как они опрометчиво напоили меня.
- За угол не задень! Ты хуже валабора, чудище неуклюжее… Пошире, пошире заходи! Вот так… Погоди-ка, я пособлю с хвоста… Да не дергай же ты!
Судя по частым поворотам, меня тащили не старой дорогой, а какими-то неведомыми тропами. Не думал, что в заброшенных плоскоголовых горах на границе с пустыней все еще кто-то живет.
Волокуша, вроде, сплетена из лиан, я незаметно ощупал их пальцами. Твердые, одеревенелые, прочно соединенные внахлест лозы. Не могу даже представить себе, какое растение использовали местные умельцы, но оно отлично скрадывало, смягчало неровности тропинки - камни не оббивали мне ребра и не протыкали спину. Или это такая гладкая тропинка? Но откуда…
Наконец, я решился. Осторожно, сквозь ресницы, как когда-то в детстве, принялся подглядывать. Прямо надо мной - безоблачное голубое небо. Иногда мелькнет нависшая скала или ветка колючего кустарника. Ага, значит, мы уже в почти жилом поясе, найти воду будет не так уж и трудно.
Скрипучий голос принадлежал не старику, как я сперва решил, а крепкому сухому мужичонке средних лет. Как у всех дикарей, на его голове и лице росли густые волосы - черные, едва тронутые сединой. Он то пропадал из виду, нагибаясь поправить хвост волокуши или чуть отставая, то подходил совсем близко, и тогда я плотно затворял веки, боясь, что блеск глаз выдаст меня даже через ресницы. Росточку, похоже, он был маленького, не удивлюсь, если даже меньше моего. Крупно вырубленные черты лица, грубый короткий нос, выпуклые губы…
- Ну-ка, стой, - скомандовал вдруг мужичок, - надо ему еще воды влить. Дай флягу. Чего рукой машешь? Вот мычалово-то на мою голову… А, у меня фляга, что ли? Так и говори…
Меня опустили на землю, и в рот снова потекла живительная влага. Я старался изображать бессознательность, но невольно сглатывал - видимо, это и выдало меня. Резкая боль вдруг обожгла ногу. От неожиданности я открыл глаза и встретился взглядом с ухмыляющимся дикарем. Тем самым, что шел сзади. В его руке подрагивал тонкий прутик. Судя по жжению над коленом, им он и хлестнул меня.
- Вот и не дури. Очухался ведь. Водичку-то глотаешь как тварь разумная.
Он присел на корточки рядом.
- Звать-то тебя как? Есть у тебя имя, червяк подземный?
Я молчал, разглядывая его, а он поднял лицо и фыркнул, обращаясь ко второму:
- Зачем он этим, а? Разве такой должен быть? Тощий, бритый… Прям хампуранец какой-то… И лыс как святоша…
- Ты хампуранец, парень? - Это уже ко мне. - Или вправду из чрева пустыни вышел?
Сбоку зашуршали мелкие камешки, появился второй, тот, кто тащил меня. И новое изумление отразилось на моем лице: женщина. Тоже волосатая дикарка, но вовсе не такая уж и здоровенная - скорее, высокая, худощавая - откуда силища-то взялась? Видом она резко отличалось от спутника - нос длинный, прямой, тонкий; глаза - широкие и черные, скулы высокие. Спутанные темные волосы, как ни странно, выглядели чистыми. На шее - кожаный мешочек. Амулет, что ли… Дикари - они и есть дикари.
Двигалась женщина размашисто, неуклюже, будто собственное тело мешало и постоянно удивляло ее. Нагнувшись, она ткнула меня пальцем в грудь и что-то промычала.
- Вот, видишь, и Нарт хочет знать, как тебя зовут. Давай начнем. Она - Нарт, я - Трана, а ты?
А я? Как зовут меня? Я открыл рот, но язык плохо слушался, раздалось лишь невразумительное блеяние, рассмешившее мужичка.
- Ты брат ей, да? Или не понимаешь западного торгового? Ты дикий совсем?
- Нет. - Голос наконец-то послушался меня. - Не могу вспомнить. Имя.
Трана согласно кивнул, почему-то тут же прекратив допрос. Нарт сдула волосы со лба, взялась за волокушу и мы поехали дальше в гору.
- Куда? - Я попытался перекричать громкий шорох сухих лиан, ползущих по камням.
- А?
- Куда меня? Везете?
- А. Туда, - он махнул рукой неопределенно вперед. - К Нагорной.
- Что это?
- Что?
- Нагорная?
- А. Гипсовые гроты знаешь?
- Усыпальни анамибсов? - не на шутку встревожился и напрягся я. Культ поклонения древним гигантам не входил в мои планы, слишком уж много нехорошего слышал о них.
- Что за сказки? Там Армир живет. Увидишь.
- Кто… - я закашлялся и заметил, что теперь волокуша поднимает клубы пыли.
- Помолчи. На тряпку, рот закрой. - Трана бросил мне обрывок материи. Я брезгливо поморщился сквозь ржавое пыльное облако, в котором приходилось лежать, но приложил ее к лицу. На удивление, ткань не воняла и оказалась влажной. Дышать стало легче.
- Потерпи, недолго. Тут голая трещатка, всегда пылит. Хорошо еще ветра нет. - Он махнул рукой, но я не понял жеста. Трана прикрыл лицо широким воротником, хотя до него пыль почти не доставала. Я решил, лучше помолчать, и закрыл глаза, уже начавшие чесаться.
Непреклонная Нарт тащила и тащила меня вперед. Волокуша поскрипывала, шипела и стонала под моим скромным весом почти как живая. Трана отстал. Наверное, чтобы глотать поменьше пыли. Он опустил свой воротник и выглядел очень довольным жизнью.
В шуме явно присутствовало что-то живое. Я прислушался. Определенно, стон. Я напряг слух, насколько мог. "По-о-ол… По-о-ол…" - это женский голос, но что он говорит? Что значит это долгое "о", на каком языке?
"Пол" - вдруг совершенно отчетливо раздалось в моей голове. Так отчетливо, что я вздрогнул и огляделся. И вспомнил. Меня зовут Ксената. Это - мое имя. Но Тране я его пока не скажу. Постараюсь выведать побольше об этой Нагорной и о той, кто в ней живет. Армир, кажется? Да, Армир. Живущая в гипсовых гротах? Странно как-то…
Мы снова начали подниматься в гору и вскоре остановились под тенью невысокого дерева туйсы. Летом оно не плодоносит, но зато отпугивает всяких ядовитых тварей, не знаю, правда, водятся ли они на этом плоскогорье.
- Привал, - сообщил Трана, валясь в траву неподалеку от меня. - Отвяжи-ка его, он же не пленник. Пусть разомнет руки-ноги. Слышишь, безымянный, разомни руки-ноги. А ты давай-ка, не ленись, сама помни его малек. Только, слышь, того, легонько, не поломай.
Нарт чрезвычайно медленно, явно стараясь быть осторожной, развязала ремни и взялась за мои плечи. Прежде, чем начать, посмотрела в глаза и долго не отводила взгляд. Я почувствовал себя неловко: у нас не принято откровенно пялиться на посторонних, тем более, она - женщина. И не припомню я, чтобы даже местные дикарки-многомужки вели себя подобным образом, это очень неприлично. Может быть, она слабоумна? Или совсем из других краев? Черты ее лица наводили на мысль о правильности второго предположения.
Я решил спросить Трану прямо:
- Откуда она? - и охнул, попав в вибрирующие тиски пальцев Нарт. Она увлеченно принялась за дело, не обращая внимания на наш разговор.
- С юга. - Трана обдирал кожицу с тонкого побега туйсы. Закончил и принялся жевать.
Пауза затянулась. Я понял, что не дождусь больше ни слова, если буду молчать.
- С юга откуда?
Нарт перевернула меня на живот и начала массировать спину. Я снова охнул и закусил губу, поклявшись больше не произносить ни звука.
- С юга, - Трана пожал плечами. - Откуда мне знать?
Легонько пнув Нарт ногой пониже спины, он прокричал:
- Эй, ты! Скажи ему, откуда ты взялась?
Нарт на секунду прекратила мять мое тело, и я, воспользовавшись этим, глубоко вдохнул. Но не тут-то было. Сильные руки схватили меня в охапку и поставили вертикально. Голова резко закружилась, в ушах загудело. Когда зрение прояснилось, я увидел глаза Нарт перед своими, близко-близко. Пожалуй, их можно было бы назвать красивыми. Она смотрела сверху-вниз, но я давно привык, что многие люди, даже женщины, оказываются выше меня.
Не отворачиваясь, она показала рукой на юг.
- Ох, ты, да положи ж его назад! Его ж целым привезти надо! - Не на шутку встревоженный Трана подскочил к нам и хлопнул мою мучительницу по плечу. Она осторожно и медленно, все также глядя прямо в глаза, положила меня на волокушу. На живот.
- Ну, что, понял, откуда она? С юга. Я ж тебе говорил, с юга. - Трана рассмеялся, усаживаясь обратно, и снова засунул в рот недожеванный прутик.
- Ох… - только и смог выдохнуть я в ответ, снова ощутив руки Нарт на спине.
- Терпи-терпи, - назидательно проскрипел Трана. - Это для пользы.