* * *
Гай допускал, что сподвижники обиженного им Мохнатого могут попытаться свести с ним счёты ночью, под покровом темноты, но нисколько не опасался ночного нападения. Он всегда спал очень чутко – знал он за собой такую особенность, – и был уверен, что проснется при малейших признаках опасности. И он действительно проснулся среди ночи – проснулся от тишины.
В бараке было неправдоподобно тихо: не слышно было ни храпа, ни кашля, ни даже сонного дыхания десятков людей. И через секунду Заар осознал, что так тихо может быть только на кладбище, где нет живых, а есть только мёртвые.
– Док… – тихо позвал он.
Тишина. Гай протянул руку и коснулся лица Зенту – они спали на соседних нарах, голова к голове. Кожа Дока была холодной – тело его потеряло тепло ускользающей жизни. Док был мёртв, и все остальные воспитуемые, лежавшие на нарах, тоже были мертвы, Гай в этом уже не сомневался.
– Док, – прошептал он, не ожидая ответа, а словно прощаясь. – Как же так, Док…
Скрипнула входная дверь. У выхода из барака послышалась какая-то возня, мелькнул луч карманного фонаря и раздались голоса, бубнящие что-то нечленораздельное. Гай застыл, вслушиваясь и вглядываясь в темноту, различая неясные тени и разбирая отдельные слова.
"Всё, – пробормотал кто-то, – кончено". "Барак надо сжечь, – отозвался другой, – не таскать же дохлых на…". "Ещё чего! Это помещение ещё пригодится, а трупы… На рассвете пригоним сюда бригаду из других блоков, и они их перетаскают на корм большеголовым". "На машины, и сбросить в реку…". В речи одного из говоривших слышался какой-то акцент, причём не хонтийский и не пандейский; Гай пытался понять, что это за акцент, и тут вдруг раздался третий голос, произносивший шипящие незнакомые слова. Смысла этих слов Гай не понял, зато он узнал язык. Это был язык островитян-айкров – будучи на Благословенных Островах, Гай запомнил его звучание.
Голоса стихли. Фонарь мигнул и погас, снова скрипнула дверь, и в барак вернулась тишина, глухая и всепожирающая. Что же это такое, думал Гай. В барак приходила Ночная Смерть, это ясно, но она пришла не сама: её натравили на спящих людей, как цепного пса, отдав ему команду "Куси!". Айкры… Они-то здесь откуда взялись? Неужели соплеменники Айико (Гай вспомнил этих мирных доброжелательных людей, спокойных и улыбчивых) по ночам убивают граждан Республики? Зачем? Гай кое-что знал о кодексе чести воинов-айкров – они могли быть невероятно жестокими (рассказы о том, что творили когда-то на материке десанты, высаженные с белых субмарин, передавались из уст в уста), но убивать исподтишка – это было не в их правилах. И тем не менее…
Пролежав неподвижно несколько минут, Гай привёл мысли в порядок. Отвлечённые размышления – это потом, сказал он себе, а сейчас надо думать о том, как отсюда выбраться. Утром в барак явится похоронная команда, и шансы, что она примет живого воспитуемого за хладный труп, очень невелики. Надо бежать, бежать к далёким восточным горам, бежать не только потому, что ему, Гаю Заару, очень хочется жить, но ещё и для того, чтобы рассказать людям обо всём.
Он вытащил из-под подушки приготовленный ещё с вечера пакет с едой, потом, чуть поколебавшись, достал такой же пакет из-под изголовья мёртвого Зенту. Доку уже ничего не понадобится, а вот Гаю лишний паёк пригодится. Так, комбинезон на мне (полезно спать не раздеваясь). Ну, пошли, студент…
Стараясь ступать бесшумно, он пробирался вдоль длинного ряда нар с мёртвецами. Гай не задавался вопросом, почему все они умерли, а он жив – он принял это как данность (счастливая случайность, почему бы и нет?). Добравшись до выхода, он осторожно потянул на себя дверь (а вдруг она заперта?). Но дверь подалась – тем, кто приходил сюда, и в голову не могло придти, что в обречённом бараке мог кто-то выжить.
Выскользнув наружу, Гай прижался к дощатой стене, старясь с ней слиться и сожалея, что не может стать невидимкой. Вокруг было темно и тихо. Охрана лагеря вообще была не слишком строгой – бежать отсюда всё равно некуда (разве что на юг, к мутантам, но таких героев среди воспитуемых не находилось), особенно по ночам, когда из тёмных подземных нор выходят на охоту большеголовые. А на вымерший барак охранники старались лишний раз не смотреть: Ночная Смерть внушала всем (кроме тех, подумал Гай, кто посвящён в её тайну) суеверный трепет.
Глаза быстро привыкли к темноте, да сама темнота не была для Гая непроницаемой (как говорил Дой Шинту, "у тебя в роду были ночные хищники, не иначе!"). Оглядевшись, Гай наметил себе участок проволочного забора на двадцать шагов левее сторожевой вышки, на которой беззастенчиво дремал солдат-охранник. В заграждении хватало дыр, и ещё вчера Док, да согреет его Мировой Свет, показал некоторые из них Гаю – так, на всякий случай.
Подождав, пока ленивый луч прожектора прополз вдоль забора и ушёл в сторону, Гай метнулся к проволоке. Движения его были стремительными, и охраннику на вышке, который как раз в это момент протёр глаза, всего лишь почудилось, что между бараками мелькнула размытая тень, похожая на клочок ночного тумана.
Упав на спину, Гай осторожно приподнял плеть колючей проволоки – у самого столба она была перекушена и примотана на живую нитку. Упираясь лопатками в холодную землю, беглец пролез под проволокой, перекатился на живот и пополз дальше. Лес был рядом, рукой подать, и очень скоро Заар растворился в спасительной темноте зарослей.
…Он шёл до рассвета, не давая себе ни минуты отдыха, чтобы к утру оказаться как можно дальше от проклятого барака, где среди прочих мертвецов остался Док. Гай Заар не то чтобы опасался погони (вряд ли кто-то будет скрупулёзно пересчитывать трупы в бараке, а если и будет, кому охота гоняться за безумцем по Железному Лесу – он там и сам сдохнет) – он заставлял себя идти, переливая в мышцы ног вызревшую в нём злую ненависть: чувство, которого студент столичного университета эпохи Покоя-и-Благоденствия раньше не знал.
Он шёл быстро, но осторожно, нюхом чуя в темноте затаившееся смертное железо и счастливо избегая ловушек. А потом он вдруг почувствовал впереди что-то большое, живое и дышащее: тьма сгустилась, принимая форму и очертания собаки с крупной головой. Гай замер, боясь даже дышать.
Большеголовый тоже стоял неподвижно, словно оценивая, сразу ему напасть или всё-таки лучше немного обождать. И тогда Гай, не делая резких движений, произнёс мысленно: "Мы не враги, ты и я. Мне нужно идти – уступи мне дорогу". Он хотел сказать это вслух, но не успел, да это и не понадобилось: похоже, подземный пёс понял его мысль. Зверь – или не-зверь? – сделал шаг назад и мгновенно исчез, бесшумно и бесследно. Гай выдохнул и вытер вспотевший лоб.
И только под утро смерть прошла совсем рядом, коснувшись беглеца своим ледяным дыханием. Гая спасло его обострённое чувство опасности – одно из тех загадочных качеств, коими он был наделён от рождения. Тонкая проволочка, которую он зацепил, ещё дрожала, а Гай уже приник к земле, распластавшись между корней уродливого кряжистого дерева.
Темноту расколола яркая вспышка. Завизжали осколки, срезая ветки и куски коры, на голову Гаю посыпалась древесная труха. "Попрыгушка", вспомнились ему слова Дока, есть такая мина со скверным характером. Хорошо, что дерево приняло на себя визгливую смерть – дереву, иссеченному шрамами ветерану Железного Леса, это не повредит…
…К реке он вышел к полудню. Голубая Змея неспешно катила свои воды; она текла с востока на запад, и Гай отказался от мысли продолжить путь по воде: плыть против течения на самодельном плоту (который надо ещё связать) можно очень долго, и при этом первый же патрульный вертолёт наверняка заинтересуется плавучим сооружением и захочет посмотреть на него вблизи. И он пошёл вдоль берега, прячась в кустах, как только в небе рождался рокот винтов, – река стала для него путевым указателем.
…Он шёл день за днём. Местность изменилась – Железный Лес со своей отравной начинкой остался позади, и мёртвое уступило место живому. Горы Зартак уже были видны, но до них ещё идти и идти. И Гай шёл, питаясь чем попало – оба пайка он давно уже съел, – шёл, падая от усталости и удивляясь собственной выносливости. Гай Заар шёл, твёрдо зная, что обязательно дойдёт, потому что иначе нельзя.
И горы становились всё ближе.
* * *
На Благословенных Островах, в Белом Городе Внутреннего Круга, в доме, похожем на храм светлых богов, мягкий женский голос ласково произнёс:
– С пробуждением, обновлённый! С возвращением в мир, принадлежащий тебе!
Прозрачная крышка Саркофага раскрылась, словно створки раковины-жемчужницы. Человек в светлой одежде, лежащий в Саркофаге, открыл глаза, ещё наполненные дрёмой, и шевельнулся. Потом он приподнялся, держась руками за края Саркофага, и одним плавным движением покинул своё ложе. Оглядевшись, он увидел огромное, во всю стену, зеркало и пошёл к нему, легко ступая босыми ногами по тёплому мрамору пола. Подойдя к зеркалу, он сбросил одежду и посмотрел на своё отражение.
Человек был молод, строен, светловолос, под гладкой кожей перекатывались сильные мускулы. В глазах его светилась энергия юности и одновременно опыт и мудрость, странные для его возраста – на вид человеку было не больше двадцати пяти лет.
"Жизнь прекрасна и удивительна, – подумал Утончённый, – особенно если ты молод, здоров и полон сил. И она стократ прекраснее, если ты знаешь, что молодость твоя будет длиться целую вечность…".
ГЛАВА ШЕСТАЯ. ЖЕЛАВШИЕ СПАСТИ
Остроконечные утёсы – чёрные, серые, красноватые, – громоздятся со всех сторон, лезут вверх, подпирая вогнутое небо и словно пытаясь распрямить его и выгнуть в обратную сторону. Острые камни под ногами – дорог здесь нет, приходится карабкаться по каменным осыпям, перелезать через оскал трещин, повисать на руках над распахнувшимся провалами пропастей, на дне которых пенными лентами вьются бурлящие водяные потоки. Обувь давно разодрана, клетчатый комбинезон располосован в лоскуты, и новые кровавые царапины на теле появляются быстрее, чем заживают старые. И всё-таки – вперёд, вперёд, вперёд, потому что назад дороги нет…
Голод рвёт внутренности, закручивает их в жгуты, голод тянется к каждой клеточке измученного тела, высасывая из неё последние соки. Голод можно обмануть горстью ягод, собранных среди лишайника, или глотком воды из ручья, такой холодной, что от неё стынут зубы, но это ненадолго: голод возвращается, и снова терзает и гложет. Хочется лечь, чтобы больше не встать; усталая плоть выходит из подчинения разуму и шепчет: "Остановись…". И всё-таки – вперёд, вперёд, вперёд, потому что назад дороги нет…
Сознание плывёт. Среди безжизненных скал возникают призрачные видения – птицы с человечьими лицами, люди со звериными телами, огненные змеи, выползающие из тёмных расселин. Мир переворачивается и грозит накрыть, раздавить, похоронить безымянно – здесь хватит места для миллионов безвестных могил. Смирись, и бесконечная пытка закончится, и придёт покой, и наступит блаженство отдохновения. И всё-таки – вперёд, вперёд, вперёд, потому что назад дороги нет…
Ещё один призрак? Или нет, два призрака – два человека в мехах, с непокрытыми головами. Длинные чёрные волосы спадают на плечи, и жёлтые глаза призраков похожи на глаза хищников, гнавших по горным тропам и наконец-то загнавших свою добычу. В руках у них оружие – какое именно, разобрать не удаётся, потому что каменная твердь вдруг уходит из-под ног, и спасительная тьма накрывает истерзанный разум.
…Каменное небо над головой. Оно едва различимо, подсвеченное багровым отсветом пламени, горящего где-то внизу. На небе вниз головой висит странное существо, как будто закутанное в плащ – или это сложенные крылья? – и тёмный взгляд его следит и вопрошает безмолвно. Это… смерть? Или… летучая мышь? Крик застревает в пересохшем горле, и рука – прохладная маленькая рука – касается разгорячённого лба, гася жар, рвущийся наружу из-под кожи. И голос – спасительная нить, вытягивающая из темноты и холода к теплу и свету. "Ты жив, воин, и ты будешь жить. Ты – среди друзей, ты – дошёл…".
* * *
– Ты поведал о страшном… – Хранящий Память протянул руки к огню, словно желая их согреть, хотя в пещере было тепло. – Значит, Тёмный Зов обернулся Ночной Смертью…
– Тёмный Зов?
– Так мы называли излучение, подчинявшее людей и внушавшее им всё, что угодно. Некогда вся твоя страна была покрыта сетью ретрансляционных башен, с помощью которых правители навязывали народу свою волю.
– Я знаю об этом. Но потом башни были разрушены, тиранию сменила республика, и мы обрели свободу.
– Свободу? – старейшина Птицеловов усмехнулся. – Ты уже забыл лагерь за Голубой Змеёй, воспитуемый Заар?
– Ну… – Гай замялся. – Это какое-то недоразумение…
– А Ночная Смерть – управляемая Ночная Смерть – это тоже недоразумение? Пора бы тебе избавиться от наивности – неужели тебе мало того, что ты узнал от своего товарища, который остался там, в бараке, наполненном мертвецами?
– Он мне так толком ничего и не рассказал – не успел. Но ты прав, мудрый: в моей стране творится что-то недоброе, и я должен во всём этом разобраться. Внешне-то всё вроде спокойно и хорошо, а если копнуть…
– Ты разберешься, сын Святого Мака.
– Ты поможешь, Хранящий Память?
– Помогу. Начнём с того, что я могу тебе объяснить, почему ты остался жив, когда на ваш барак упала Ночная Смерть, – ты ведь задавал себе этот вопрос, верно?
– Да. Я думал, это случайность.
– Случайностей не бывает. Твой товарищ, который не успел стать твоим учителем, был прав. Ночная Смерть – это излучение, точно такое же, которое десятилетиями омывало твою страну, только модифицированное. Как оно изменено – мне неведомо, но это неважно. Важно другое: на твоего отца, Гай, излучение не действовало, а ты унаследовал отцовский иммунитет, и только поэтому ты и выжил под лучевым ударом. Случайностей не бывает, сын Святого Мака: для Ночной Смерти ты неуязвим.
– Но тогда, – Гай привстал, глаза его возбужденно блеснули, – тогда я могу вернуться в столицу, пойти к властям, и сказать им…
– Ты неуязвим для Ночной Смерти, – прервал его старейшина, – но пуля с лёгкостью оборвёт нить твоей жизни. Ты опасен для властей. Вспомни судьбу человека, которого звали Док Зенту – он оказался в лагере для воспитуемых после того, как приоткрыл завесу тайны и высказал свои предположения о природе Ночной Смерти. Только предположения, заметь, и чем дело кончилось? Если ты явишься к властям со своими разоблачениями, ты не доживёшь и до заката того дня, когда сделаешь эту глупость. Подумай сам – ты ведь умён – как можно регулярно и безнаказанно наносить ночные лучевые удары по всей территории Республики, и при этом ни армия, ни Легион, который хоть и сократился в числе, но всё-таки существует, никак на это не реагируют?
– Неужели…
– Да, – с горечью произнёс Птицелов, – я уверен, что Ночная Смерть собирает свою жатву не только с ведома, но и при содействии ваших правителей. По-другому я не могу это объяснить.
– Но зачем? Зачем им это нужно? Бессмысленных деяний на таком уровне не бывает – я не верю, что правительство Республики сплошь состоит из маньяков, находящих радость в массовых убийствах себе подобных! Такого просто не может быть!
Чудовищно, подумал Гай. Но логично – в логике этому старику не откажешь, нет, не откажешь. Но что же делать?
– Думать, – отозвался старейшина. – Искать ответы на вопросы, а потом действовать. Только так, а не наоборот: сначала наломать дров, а потом разгребать последствия. И для начала попробуй ответить на вопрос, откуда наносятся лучевые удары. Мы, горцы, бываем в твоей стране, но мы бываем там редко и гостями, причём не слишком желанными. А ты жил там, и тебе виднее. Подумай, сын Святого Мака.
– Ты знал моего отца, Хранящий Память?
– Я знал обоих: и твоего отца, и твою мать, – горец наклонил голову, и пламя костра окрасило алым его седые волосы. – Они были здесь, в Сердце Зартака, и мы говорили. С тех пор прошло четверть века, и много воды унесла Голубая Змея в океан…
Старейшина Птицеловов замолчал, глядя в огонь. Гай тоже молчал, но сознание его напряженно работало, пытаясь найти ответ на заданный вопрос. Как там говорил Док? Создавалось впечатление, что откуда-то сверху весь квартал накрыл огромный смертный конус, внутри которого выживших не было. Сверху, сверху… С летающей платформы? Нет, вряд ли – ни в одном сообщении о вспышках "эпидемии Ночной Смерти" нет упоминаний о рокоте винтов, сопровождавших эти вспышки. И даже если официальные сообщения могли быть очищены от любых "нежелательных подробностей", есть выжившие свидетели, и слухи о летающих платформах просочились бы, так или иначе. Сверху, сверху…
И тут его осенило – это было как яркая вспышка в непроглядной тьме. Гай вспомнил серебристый дирижабль, который проплывал в небе, когда Гай усаживался в машину стража универмага, чтобы ехать в полицейский участок. Кажется, за воздушным кораблём тянулась белая лента с девизом "Никаких проблем, никаких забот, живите и радуйтесь!" – да, так оно и было. Эти дирижабли постоянно висят над столицей и над другими городами Республики, к ним привыкли, и никто не видит в них ничего особенного. Неужели…?
– Я не ошибся в тебе, – старейшина поднял голову и посмотрел на Гая. – Да, такое может быть: рекламный дирижабль – это подходящий носитель генератора поля, и к тому же не вызывающий никаких подозрений.
– Откуда вы…
– Я умею читать мысли, если они ярко выражены, – пояснил Птицелов, – у некоторых из нас, горцев, есть такой талант. Что ж, дело за малым: надо захватить такой дирижабль и хорошенько расспросить его экипаж. А уже потом…
– Я не умею летать, – сумрачно буркнул Гай, которому не очень понравилось то, что Птицелов копается в его мыслях. – Или у вас, горцев, есть такие таланты?
– Нет, такими талантами мы не обладаем, – невозмутимо ответил старейшина. – И не надо на меня… э-э-э… обижаться: я не читаю тебя всего, и не касаюсь твоих сокровенных мыслей. Кроме того, моё умение читать мысли никогда не будет использовано тебе во вред, сын Святого Мака. А что до захвата воздушного корабля – иди в пандейские леса, Гай, там ты найдёшь союзников. У пандейцев есть оригинальные летающие машины, и они не любят Империю, пусть даже она теперь называется Республикой.
– Пойду, – с вызовом бросил Гай. – Ты подскажешь дорогу?
– Я не только расскажу тебе, куда идти, и кого искать в Пандее. С тобой пойдут мои воины, горцы Зартака: сто человек.
– Сколько?! – изумлённо выдохнул Гай. Такого он не ожидал, но старейшина понял его не совсем верно, несмотря на своё умение читать мысли.