– На уухенском диалекте сам разбирайся какого языка. Давай, собирай быстрее стадо и втыкай зуб вот сюда, под дубовый корень. Некогда мне с тобой клювом чесать, совята обкакались!
Из лесу донесся истерический хохот Стериозуса.
Глава 21.
Уухенки.
Ганс воткнул зуб под корень и оказался на главной площади Уухена. Слышен был визг истерящей девушки, которой надоели мелькающие незнакомцы с рептилиями. Опять он вернулся, гайдн (что по-уухенски значит "гад"), да еще дракона притащил, да скота еще прибавилось!
Мистериозус уже успел прорастить зубы. Возникла новая проблема: скот съел всю траву! Из их шерсти, что ли, выращивать? Ганс не мог понять, кто ему внушил эту мысль, но случайно взглянул на дуб и увидел Ризенкрылью-старшую.
– Я не "старшая"! Я у своей матери, вон гнездо вьет, там, на воротах, младший совенок! Женщине столько лет, на сколько она выглядит!!!
Мистериозус чуть в обморок не упал. Уже начал падать, но уцепился за козу. При попытке восстановить равновесие выдернулся клок шерсти, который Ганс немедленно бросил на землю, где из него выросла крапива. Теперь можно было поистерить на древнеуухенском. Он постучал в давешний дом. Открыла та же девушка:
– Ах ты гайдн! Опять сюда притащился на драконолете! Хоть козлов притащил, для отпущения! Эй, уухенки!
Из изб выбежали немецкие народные бабы, и посыпались ругательства, которые Мистериозус записал в книжечку. Потом они исполнили немецкий народный танец "рок-н-ролл" и немецкую народную песню "Ой, как я свою коровушку люблю!", записанную Гансом нотной грамотой в том виде, в каком ее еще не было и в 14 веке. Потом уухенки стали делить скот, кусаясь и царапаясь при дележе.
– Мой козел!
– Нет, мой! Отвали, дура старая!
– Сама больно молодая!
– Мой козел! Я ему имя придумала-Велкопоповицки!-Козел подошел к ней и дружески почесал рогами.-Вот видите!
Пока они ругались, Мистериозус уловил еще одну совиную мысль: когда (еще не скоро) вернется, можно будет подождать, пока у дракона проклюнутся коренные зубы, и заняться разведением драконов. Но он тщетно высматривал Ризенкрылью: она сонно ухала в его непричесанной шевелюре. Гансу захотелось спать: "Это не мои мысли, а совиные!"-отмахивался он, но спать хотелось.
– Эй, уухенки! Накормите, напоите, в баньке выпарите, да спать уложите!-Про баню он сказал по-русски, так как немецкое слово узнать не позаботился. Бабы разбежались, осталась только одна.
– Скажи мне, добрый молодец,-краснея, спросила она,-а что же такое "банька"?
– Ладно, проехали, прощай, гигиена!-сказал Мистериозус, с трудом не отрубаясь.
Поев уухенской народной кухни и не забыв записать рецепты, Ганс лег спать и громко захрапел.
Глава 22.
Призрак бродит по Европе…
Рано утром Ганс проснулся от звуков песни "Эй, уухнем!" в исполнении грубых голосов косматых древних германцев. Судя по тому, что Мистериозус знал о занятиях уухенцев, мужская часть населения только что вернулась из разбойничьего набега. Судя по интонации, с которой они пели, набег не был удачным. Судя по тому, что последовало дальше, мужчинам стало обидно: пока они с риском для жизни и шкуры пытались ограбить крестьян в окрестностях Аахена (и вернулись ни с чем!), женщины, преспокойно сидя дома, добыли на халяву столько скота! В конце концов, любовь к мясной пище пересилила обиду, и кое-кто попал на вертел.
А уухенцы занялись Гансом, справедливо рассматривая его как часть добычи. Будучи вытащен на площадь, Мистриозус сильно пожалел, что не взял с собой, тупица, никакого продвинутого оружия. Даже веревка, и та осталась у Фридриха, утопала в Охохохен с драконятами! Хорошо сейчас Уходёру! Пропивает себе новую партию денег и, небось, впервые в истории изрекает афоризмы, которым со времен суждено стать крылатыми: "Талант не пропьешь" и "Мы артисты, наше место в буфете"… А он, бедный Ганс, не артист, и ничего крылатого нет у него под рукой, чтобы улететь от этих варваров.
Ой! А Ризенкрылья? Может, поможет? Ганс оглянулся в сторону дубка. Все ясно, Ризенкрылье сейчас не до него, впервые в жизни яйца откладывает.
Диалект уухенцев был производным от языка остготов. Ганс еще совсем плохо в нем разбирался. Он попытался прокричать: "Не режьте меня!" – но поскольку вчера общался только с женщинами и в основном по поводу еды (дурак, надо было не спать, а больше общаться, язык учить!), у него вышло что-то вроде: "Не ешьте меня!"
Уухенцы заржали. В отчаянии филолог завопил то же самое на латыни, но в Уухене, в отличие от Аахена, латыни не знали. Был, правда, один беглый монах, но он делал вид, что никакой он не монах и вообще латынь давно забыл. Так что на новый вопль Мистериозуса никто не обратил внимания, кроме…
Со стороны оврага медленно поднялся огромный призрак. На вид ему было лет триста, если не все четыреста.
– Не троньте его, он говорит на языке моего века! – важно изрек призрак.
В VIII веке привидения еще были в Уухене редкостью. Это потом они расплодились, а тогда их было наперечет, уухенцы их боялись и уважали. Поэтому они тут же отстали от Ганса, зауважали его и пригласили погрызть жареного мяса, запивая водой и неизвестным науке галлюциногенным напитком, который Ганс отведал чуточку и вежливо отказался продолжать, сказав, что с утра такого не пьет. За это его стали уважать еще больше.
Да и зачем пить всякую галлюциногенную отраву, когда призрак и так стоит в паре метров за спиной и всем своим видом словно говорит: "Ты поешь спокойно, а потом потолкуем".
Ганс поел, как мог, быстро (в знак уважения к призраку ему дали кусок мяса помягче) и подошел к своему спасителю.
– Гед ты научился классической, неиспорченной латыни? Сейчас уже так не говорят, – поинтересовалось привидение.
– На филологическом факультете. Меня зовут Ганс Мистериозус.
– Меня Терций Квинт. Ты сказал одно греческое слово, ты очень ученый.
– Я хотел бы изучить варварские языки и латынь VIII века тоже.
– Это не латынь, а… – Терций произнес древнеримское слово, которого Ганс еще ни в одном учебнике не встречал и потому постарался запомнить. – Что у тебя на ногах?
На ногах у Мистериозуса были финские туристские ботинки – единственная обувь, которая выдерживает средневековые дороги, не теряя вида и подошв. Но как это перевести? Финляндия не входила в сферу интересов древних римлян. Идея!
– Обувь гиперборейских путешественников.
Призрак уважительно кивнул, властно поднял руку и заорал не хуже самого Цицерона:
– Дикие уухенцы! Слушайте, варвары! Это гипербореец!
Уухенцы ничего не поняли, но римлянин им объяснил, что "гипер" – это еще круче, чем "супер", и они стали уважать Ганса еще больше, так что он сильно расширил познания в их языке – каждый только и мечтал закорешиться с "гиперменом".
Беглый монах, который слышал краем уха разговор насчет латыни VIII века, даже намекнул потихоньку, что, пожалуй, мог бы немного с этим помочь. Хотя монах, которого прежде звали Януарий Август, а теперь просто Ян, не был точно уверен, какой нынче век на дворе. Образования не хватало.
Мистериозхус уже предвкушал ученые беседы с разбойником Яном и с уухенскими девушками, проявлявшими к нему исключительное внимание, но сначала пришлось доказать право на звание гипермена. Дракон вернулся! Попасся на дне оврага и прилетел обратно. Уухенцы – в панику, за оружие хвататься, а дракон приземлился рядом с Гансом, лизнул его в нос и завилял хвостом.
– Привет, хозяин! – сказал дракоша. – Меня-то ты не сдашь на продажу?
– Ни за что! Будешь себя хорошо вести?
– Буду, папочка.
– Лети сюда, я тебя покормлю, – крикнула от ворот Ризенкрылья-старшая.
– Лети, сынок, – сказал Ганс.
– А можно мне бычьими косточками полакомиться?
– Можно, только собакам тоже оставь.
– Ты его очень-то не балуй, – крикнула Ризенкрылья. – Дай одну кость, и пусть летит сюда, воспитывать его буду.
Уухенцы были в полном отпаде, особенно девушки, а Терций Квинт решил, что гиперборейцы – колдуны.
– А что, чем Россия не Гиперборея? – подумал Ганс. – Еще какая гипер!
Приятно было чувствовать себя гиперменом.
Глава 23.
Филология поневоле.
Гнас разлепил глаза. Все ясно, я заснул прямо на площади. Сказались волнения и, видимо, страшно сильнодействующий напиток. И вот он возлежит на почетном месте и изрекает умные фразы на языке дрыхнущих пьяных храпящих суперменов, да немного на русском, а уухенцы слушают. Видимо, что-то из сказанного совпадает с чем-то очень умным/очень глупым на уухенском или считают, что напиток возбуждает дар ясновидения.
Видел Мистериозус нормально, но голова слегка болела, наверно, оземь грохнулся.
– Сейчас утро или вечер?-спросил он на русском, потом на английском, потом на латыни, потом на немецком 21 века, потом на немецком 14 века, потом наконец на уухенском.
– День. Гипердолго спишь, гипердолго даже для гипермена.-ответили ему. Он живо встал. Выйдя на улицу, Ганс увидел бегущего к нему со всех ног и крыльев дракона, и Ризенкрылью, пытающуюся его догнать.
– Мамочка, не мешай!-вопил он.-Аккуратно, у меня зубы коренные режутся!
– ЧТО?!?!?!-возопил Мистериозус гипергромко. Его облизали и высушили крохотным язычком пламени.-Почти не обгорел. Дайте крем для загара! Черт, опять забыл, что это еще анахронизм.
Его ученые речи слушала толпа из всего Уухена. Яна и Квинта уже просили перевести. Ян что-то сочинял, а призрак расплывался в районе плеч, что означало "не знаю". Ганс попытался вспомнить какой-нибудь анекдот из жизни филологов, но вспоминать на 13 веков вперед с переводом на древнеуухенский было сложновато. Показать им что-нибудь эдакое он тоже не мог, так как Искроног либо удрал, либо в будущем.
Януарий шепнул ему на ухо, что неплохо бы поработать словарем. Мистериозус ответил, что у него нет толкового словаря, да и его автора поблизости незаметно. В ответ Ян разразился потоком слов-паразитов на уухенском, латыни и местном абракадабрийском. Тьфу, не латыни, а… забыл. Теперь очередь Ганса просить перевода.
От попыток переварить неученые долитературные (и потому нелитературные) речи голова Мистериозуса перегрелась. Это заметил Терций и завис над ним.
– Спасибо, извини, забыл твое имя.
– Терций Квинт.
– Терцквартаккордов в роду не было?
– Забыл, что это значит, о мистер гиперзаковыристо выражающийся!-схитрил призрак.
Между троицей состоялся на древней латыни, как ее там… После этого Ганс запомнил древнюю латынь и забыл остальное. Еще пришлось объяснять завороженным слушателям, как устроен кулер, и Квинт его изобразил. Уухенцы же перестали чесать языками и стали чесать в затылке.
Пережаренная голова Мистериозуса сварила такой силлогизм: "Призрак-кулер. Кулер-часть компьютера. Призрак-часть компьютера!", что он и изрек, предоставив переводчикам и остальным переваривать особенно твердый кусок гранита науки.
Приближалось время ужина. Дракон успел уже слетать в лес на охоту и нажарить добычи, поел сам, оставил людям, свернулся калачиком рядом с гнездом Ризенкрыльи и крепко заснул. Захотев поесть чего-нибудь помягче гранита и выразив свое желание на всех знакомых ему языках (а их много!), прежде чем добрался до немецкого, Ганс жадно накинулся на печеную дичь. Потом все заснули. Мистериозус тщетно старался храпеть поменьше, но все равно всем снились кошмары про хрюкающих свиней, рычащих зверей и ругающихся Мистериозусов.
Утром к Гансу подлетел дракон:
– Папочка. Зуб болит!
– Я не стоматолог! Ладно, загляну к тебе в пасть.-Там зуб просто треснул от какой-то неудачной кости. Одолжив у кого-то оружие, наиболее походившее на пинцет, и прокалив его на драконьем огне, Мистериозус совершил свой единственный подвиг, попавший в местных летописях в раздел стоматологических. Зуб он сунул в карман. Пригодится, если захочется куда-нибудь в другое время.
Удивленные уухенцы впервые самостоятельно перевели незнакомое слово, а пациент взлетел и признательно уронил на землю кучку в форме сердечка. Все ахнули, а кое-кто и уухнул.
Глава 24.
Снова гипермен.
Уухенцы сказали, что Искроног куда-то подевался. Больше было похоже на то, что они его продали. И вообще пора было линять из Уухена. Местный диалект отличался примитивностью, под стать контингенту. Познания бывшего монаха в латыни простирались не очень далеко. Ганс несколько вечером записывал, как сумасшедший, и вот уже записывать стало нечего. Информация иссякла.
К тому же уухенцы снова стали смотреть на него, как на врага. Потому, наверное, что уухенки все как одна смотрели ласково и впервые в истории сложили народную песню, в русском переводе известную под названием "Я за то люблю Ивана, что головушка кудрява".
Да, пора было покидать Уухен, но жаль было прощаться с VIII веком, ведь этот город – пока единственное место на земле, где Мистериозус мог ухнуть так глубоко в толщу столетий. Когда он ехал на поиски следов города, максимум, на что он надеялся – повстречать призраков, а вовсе не живых носителей языков раннего Средневековья! И только благодаря случайно купленным драконьим зубам встреча чудом состоялась.
Вот бы остаться в том же веке, но попасть в какой-нибудь монастырь, а еще лучше – в Аахен, еще не испорченный многовековой ученостью, увидеть двор Карла Великого! Но как? Даже спросить некого. Ризенкрылья-мл. занята высиживанием яиц, Ризенкрылья-ст. – советами Ризенкрылье-мл. и воспитанием дракоши, которого она назвала Недозубчиком. Вон он порхает над лесом, малявчик. Кстати, у Ганса в кармане лежит его зуб, но кто знает, он же расщеплен, вдруг зависнешь с ним в расщелине между двумя эпохами…
Мистериозные размышления были прерваны варварскими криками. Этот атаман уухенцев решил, что для полной крутизны ему остро не хватает гансовым гиперборейских ботинок. А добычу атаману обычно было сподручней снимать с мертвых врагов.
Раздумывать было некогда. Даже некогда было проверить, с собой ли зубная щетка, расщепленный зуб и филологические записи (случайно все это таки было с собой в карманах куртки).
– Недозуб, ко мне! – заорал Ганс.
Дракончик подлетел к нему, на ходу раскидывая уухенских воинов, Ганс запрыгнул ему на спину, и они взмыли высоко в небо, не забыв напоследок опалить атаману волосы, бороду и спалить дотла всю одежду. А что не зарился на чужие ботинки!
Уухенцы эпически посылали ими вослед стрелы.
– Не достанут, кишка тонка, – презрительно сказал Недозуб и добавил кое-что на остготском, что совсем не порадовало бы обеих Ризенкрылий.
– Эх, недовоспитывали тебя, рановато удирать пришлось, – подумал Ганс. А вслух спросил. – Куда полетим?
– Хочу, но надо бы полететь в такое место, где на тебя не будут охотиться.
– Тогда монастыри тоже не подходят, монахов учат, что змеи и драконы – воплощение дьявола.
– И что, все верят?
– Есть один монастырь, где нормально относятся. Мы их, соответственно, тоже не обижаем.
– Где это?
– В горах.
– Полетели туда, ладно? Как он, кстати, называется?
– Серпентстырь, дорога к нему вокруг горы по серпантину, настоятель – отец Сервилий.
– Это скорее на тему оленей.
– Олени там только ручные, к сожалению, есть их запрещается. А так не скучно, святой Георгий в гости заглядывает.
– Что?!!
– На тренировочные бои с драконами, чисто по-дружески, чтобы быть в форме, если Сатана опять змеем вырядится. Ой, говорят, весело бывает! – и дракончик чуть не закувыркался в воздухе.
– Тише ты. Кто тебе про все это порассказал, Недозубик ты мой недовоспитанный?
– Бабушка Ризенкрылья. Держись крепче, включаю форсаж и реактивную тягу, а то долго лететь, надоест.
Что за этим последовало, лучше не уточнять.
Глава 25.
Серпент стырь!
Недозуб медленно снижался. Показалось что-то, похожее на монастырь. Монахи занимались хозяйством, не глядя наверх. Каждый занят делом, о религии и не думают.
Ганс заволновался. Надо было искать место для снижения, а везде кишели монахи. Пришлось просто снижаться, пытаясь распугать их. Но не тут-то было!
– Серпент стырь! Серпент стырь!-загремело отовсюду. Монахи стали готовить арканы, сети и тому подобное.
Вмиг монастырь изменился. Теперь жизнь кипела только там, куда падала тень дракона. Мистериозус потянул дракона за левый клык, тот повернул налево. Ганс потянул за шерсть на загривке, он понесся вперед. Мистериозус научился управлять этой гигантской летающей чешуйчатой зажигалкой!
Но радоваться было некогда. Недозуб снизился прямо перед бегущим узнать, в чем дело, настоятелем.
– Гости, значит, пожаловали?-осведомился он.-Молодой человек в неземной одежде верхом на драконе… Уж не с неба ли вы?
– Можно сказать и так.-уклончиво заметил Ганс.-Пролетали.
Старичок бухнулся на колени и стал молиться. Мистериозус записал все в книжечку. Тут настоятель его потряс:
– Смилуйся, ангел! Даруй нам хотя бы низшую милость: автограф.
Опять, что ли, проблемы с языком? Вроде нет.
– Индульгенцию, что ль, написать?-допустил он анахронизм.
– Ты говоришь на неземном языке! Даруй нам милость-автограф.
Ганс повиновался и написал следующее:
"ПРИКАЗ
Я, Ангел на небе, а на земле Йоханнес Мистериозус, высочайше повелеваю отцу Сервилию усмирить своих буйных монахов, ибо дракон мой есть дракон священный и поимке не подлежит.
Подпись:
На самом деле он знать не знал, как расписываются ангелы, да и имеются ли оные, и не смог придумать чего-нибудь получше. Выручил его Недозуб. Он пустил в подпись крохотный язычок пламени, который оставил на листе маленькую дырку как раз на месте подписи. Мистериозус протянул бумагу настоятелю. Тот упал на колени, прочитал бумагу и пошел исполнять Очень Новый Завет.
После этого Ганса попросили остаться тут ненадолго, попитаться земной пищей и предоставить дракона для ближайшего поединка. Он милостиво согласился. Некоторые пожилые монахи на гипердревней латыни называли его Анджело (от слова "ангел").
– Был Микель Анджело, стал Йоханнес Анджело Мистериозус.-шутил Ганс.
В его келью робко постучали. Он открыл и увидел мальчика лет 12-и, сына какого-то из монахов.
– Скажите пожалуйста, господин Ангел,-сказал этот малолетний нахал,-а ангелы знают латынь?
– Только на ней и говорят!-ответил Мистериозус.-Иди учи латынь, ибо лень есть мать всех пороков!
Мальчик побежал передавать разговор монахам. Ученые беседы были обеспечены.