***
Гаврила торопливо пал на одно колено. Но увидев, что мы – я, Олег и Серега – ограничились приветливым кивком, тоже поднялся. Неуверенно сутулясь пристроился рядышком, чуть сзади. Его бы воля – так вообще спрятался за наши спины. Но воля была царова.
Сам цар оказался молодым еще человеком. Невероятно худым. С бледным и каким-то отечным лицом. И застывшим взглядом безжизненных серых глаз.
Хотя, может быть, такой остановившийся взгляд ему положен по этикету? Как и золотая корона на голове, малиновый трон под высоким балдахином, скипетр с державой в руках?
Царов шатер был велик и высок – чуть ли не мачтовые бревна возносились ввысь, удерживая на себе тяжелые складки шатрового полотна, расшитого алыми маками и синими соколами. В его пространстве терялась немногочисленная кучка придворных, царовы охранники с бердышами, чинно замершие по обеим сторонам тронного помоста. Наверно терялись и мы – группка путников, одиноко стоящая посреди длинной ковровой дорожки, которая тянулась от входа в шатер почти до самых степеней тронного возвышения. Почти – потому что ковер оканчивался метрах в двух от тронного помоста, как бы намекая: дальше хода нет! К царову величию нельзя приближаться вплотную!
Мы стояли молча. И все вокруг молчали.
Тишина тяготила.
Ну, с нами все понятно – мы вызваны, а потому не нам должно быть дано первое слово. Но цар-то чего как в рот воды набрал? Когда же начнется обещанная "уединенция"? Предполагалось ведь, что нас ждали для общения. Для разговора. Ну еще может быть для того чтобы заковать в кандалы и начать пытать – не знаю… В любом случае – что-то с нами делать, а не держать в тишине и молчании по стойке "смирно".
Впрочем, стоим-то мы, царово величие сидит-посиживает. Этак долго можно тянуть резину… И вообще – что это за "уединенция", если мы с царом вовсе не наедине? Вон вокруг сколько народу!
Я еще раз обвела взглядом пространство шатра и наткнулась на бессмысленно вытаращенный взгляд Гаврилы. Наш лыцар явно не скучал от тишины. Можно ли сказать, что скучаешь, находясь без сознания? А лицо Гаврилы напрочь покинула печать интеллекта. Она и раньше-то не слишком обезображивала его лицо, заросшее черным волосом, но теперь он напоминал просто диковинную рыбину, вытащенную из воды. Причем, вытащенную давно и успевшую забыть о своей родной стихии. Одним словом – снулую рыбину. А еще его состояние чем-то напомнила мне забытье, в которое впадают все безгривенные, попавшие на песок пустохляби. Ту самую кручень карачунную. Правда, на Гавриле гривна была. Да и вовсе не песочек был под ногами, а мягкий царов ковер. Но такие различия показались почему-то не слишком существенными.
Это гаврилино превращение мне совсем не понравилось. Я решила, что пора бы вмешаться и даже набрала побольше воздуха, чтобы произнести речь – не знаю только какую…
Но речь не потребовалась. Закоченевшие скулы Гаврилы вдруг обмякли, он судорожно вздохнул, оторопело забегал глазами, а потом вновь застыл недвижим. Но недвижим уже вполне по-живому. С морганиями, едва заметными шевелениями губ и тихим сопением.
"Слава богу, обошлось!" – порадовалась я. И тут мой взгляд упал на Серегу. И оказалось, что не так уж все и обошлось. Теперь Серега стоял каменно-застывший и выпучивший глаза. Точь-в-точь как Гаврила до этого!
Да тут, похоже, дело нечисто! Не хватает еще только Олегу впасть в ступор… Он как раз следующему по очереди. Именно он стоит в нашем строю после Сереги и передо мной. На один шажок впереди.
Я вперила напряженный взгляд в малолетнего князя, но никаких перемен в нем не заметила. Да и вообще… У меня почему-то появилось ощущение, что я пропустила нечто важное. Приятное и значительное. Потому что когда я моргнула в следующий раз, то выяснилось – справа от трона стоит седобородый пожилой мужчина в длиннополом темном кафтане с развернутым свитком в руках. И что-то монотонно читает.
"Как дьяк, – подумала я. – Как пономарь."
И принялась вслушиваться.
– …вышеозначенному князю Олегу Квасурову-Шагирову, сыну великого князя Михаила, а токмо сыну великой княгини Натальи, известной как "погубительница мира"…
– Это не правда! – звонко и решительно прервал чтение Олег. – Мама – не "погубительница"!
Чтец поперхнулся, царовы охранники взяли наперевес бердыши, придворные попятились в ужасе.
Олег был бледен и смотрел упрямо. Готовый и дальше отстаивать доброе имя своей матери. Но с ним, как выяснилось, никто дискутировать не собирался.
Чтец осторожно глянул в сторону царова величия, но тот сохранял непробиваемое спокойствие. Будто ничего и не произошло.
А по дворцовому этикету это означало, как видно, что и вправду ничего не произошло. Потому что бердыши тут же вернулись в вертикальное положение, придворные чуть подвинулись к нам от стенки шатра, а чтец кашлянул, возвращаясь к тексту. Только – как бы по рассеянности – пропустил сомнительное место:
– … князю Олегу Квасурову-Шагирову… э-э… высочайше дозволяется и повелевается: не медля и не мешкая отправиться в вотчину свою, в Киршагский кремль для наведения там должного порядка и всяческого исправления; повелевается: взять для сего помимо войска своего, челяди, домочадцев, тако же и лыцаров назначенных для того. А именно: Семена Бренькова, Федора Серкизова, Матвея Акинфовича со войсками их, челядью и домочадцами…
Я и до сих пор молчала, а теперь так просто онемела. Цар навязывал нам в спутники своего холуя – этого Акинфовича! Это уж ни в какие ворота!
Я быстро глянула на Олега, ожидая, что тут-то он скажет свое веское слово!… Глянул на него и царов чтец, сделав паузу. Но взрыва княжеского негодования не последовало. Теперь Олег сделал вид, будто его это не касается. Почти так же, как Цар за несколько минут до того.
Обнаружив столь полное безразличие, чтец не стал затягивать паузу, а бодро продолжил:
– Для сего дела даровать и выделить из царовых запасов: тележных возков – три штуки, меч булатный кованый – одну штуку, сапоги мягкие кожаные – восемь пар…
Дальше я слушать не стала. Цар сам снаряжает нас в экспедицию? Смешно! Все, что он нам "даровал", буквально все, поименованное в царовом указе, мы и сами спокойно можем взять по брошенным поместьям. Да и у цара эти предметы наверняка из того же источника. Здесь важно другое – политическое решение: царово величие официально объявило, что нам не препятствует. Ну и конечно собирается держать нас под контролем – иначе для чего слать с нами своего доверенного человечка? Олег протестовать не стал – наверно есть основания. Может еще и потому промолчал что теперь нам ничьи набеги не страшны – с нами будет царов человек.
– …быть посему! – торжественно завершил чтец и скромно отступил в сторонку.
Тут же пришел в движение глашатай, дежурящий около выхода и зычно провозгласил:
– Уединенция окончена!
И отодвинул полог, недвусмысленно указывая нам, что пора выкатываться наружу.
Как, а поговорить?…
***
– И это все, ради чего было столько шуму? – возмущалась я за ужином. – Троих лыцаров гнали, чтоб только нас не пропустить, нас самих чуть раньше вязали, проклинали – а закончилось ничем! С чем мы пришли, с тем, фактически, и уходим…
– Но ведь царово величие нас благословил! – объяснил мне Гаврила то, что я и так понимала. – Мы теперь не сами по себе – а по царовой воле!
– Мог бы и на расстоянии благословить, – фыркнула я. – Ты лучше растолкуй мне некоторые формулировки указа, ты у нас самый большой знаток придворной фразеологии? Что там про олегово войско и челядь говорилось? Ни того, ни другого я что-то не вижу!
– Ну, так положено говорить… Князь же не может в поход один-одинешенек выступать? И потом. У нас все есть. Войско – это я.
– Негусто…
– Челядь – это Сергей.
– Как это? Почему? – удивился тот.
– Ну а как же иначе? – спросил Гаврила. – Кто ж ты тогда? Если гривну князь тебе дарует – тогда другое дело. А сейчас…
– Хорошо хоть меня ты челядью не объявил, – порадовалась я.
– Вы, княгиня, тоже в указе были поименованы. Там же говорилось: домочадцы.
– Значит теперь я под этим грифом прохожу в царовых бумагах? Забавно. Но все-таки, почему цар не изволил с нами поговорить? Ведь он о нас так ничего и не знает!
– Знает, – задумчиво произнес Олег, глядя на язычки пламени, пляшущие в костре. – Более чем достаточно. Он уже выудил из нас информацию: кто мы, что мы. Ты разве не заметила? Пока мы молча стояли перед троном.
– Не заметила! – сердито сказала я, вспоминая застывшие лица Гарилы и Сереги. – Из меня он по крайней мере ничего не выудил!
– Выудил, – сообщил Олег. – Он и меня собирался распотрошить, но мне удалось как-то вывернуться. Я ему сказал: мол, чего нам мешать? Хуже чем сейчас все равно в вашем царстве уже не будет!…
– Сказал? – не поверила я. – Когда это ты успел? Тебе ж и слова вымолвить не давали!
– Пока он меня щупать пытался.
– Мысленно что ли сказал?
– Да.
– А он услышал?
– Да. Он, наверно, немножко телепат.
– Ух ты! И вы с ним это?… Телепались? Общались мысленно?
– Чуть-чуть. Я – скорее на уровне ощущений… Но все-таки основное понимал…
– Своих ощущений? Или его? – заинтересовалась я. – И что же он ощущает? Что чувствует?
– Боится он.
– Что его убьют? – я много читала про дворцовые интриги и знала – убийство самодержца – самая обыкновенная вещь при дворах государей.
– Нет. Что он окажется последним из здешних царов. Вот он и готов на все, лишь бы избавиться от такой мрачной перспективы.
– Тогда я тем более не понимаю смысла "уединенции"! Если он так боится, если все было решено заранее и указ подписан…
– Было подписано целых три указа. Они так ярко горели в царовых мыслях, что я их почти увидел! Первый объявлял нас врагами трона и государственными преступниками. И по оглашении этого указа нас должны были незамедлительно казнить. Технологию казни я не разобрал, но если руководствоваться его ощущениями, то это должно было быть не заурядное умерщвление, а нечто особенное. Утонченно-мстительное. Как бы пикантный подарок, привет великой княгине. Второй указ тоже объявлял нас преступниками, но к немедленной смерти не вел. У цара в его основном стане, под Скарбницей, имеется уютный казематик, в котором нас и предполагалось держать до упора. А когда наступит тот упор – никто не знает. И только третий указ… Ну его вы слышали.
Я сидела, боясь шевельнуться. Костер потрескивал так по-домашнему. А мы, оказывается, буквально чудом избежали мученической смерти. И даже никакие олеговы чудеса нас не спасли бы. Может сам он и смог бы уйти живым, но нас бы точно не вытащил…
Я знобко передернула плечами в теплом ночном воздухе. Ну и дела!… Хорошо, что я раньше не знала о двух указах – там, на уединенции. Иначе… Да ничего не иначе – что бы я смогла сделать? Вцепиться цару в его мерзкую бледную рожу? И то вряд ли – зарубили бы бердышами еще на подступах к трону!
Но Олег… Как он-то выдержал?
– Это ты его уговорил?… Цара? Не казнить нас?…
– Не уговорил. Таких как он – ни уговорить, ни разжалобить… Для них государственная целесообразность важнее любой отдельно взятой жизни. Чьей угодно. Подозреваю – важнее даже своей. Поэтому я и не пытался уговаривать. Только убеждал. Все по тому же принципу: хуже не будет, хуже – уже некуда! И одновременно пытался внушить доверие к себе. К своим намерениям. С трудом, но получилось…
Рассказ Олега произвел тяжелое впечатление. Серега сидел с открытым ртом, Гаврила – наоборот, крепко сжав челюсти, на его скулах гуляли желваки.
А Олег невесело развел руками:
– К сожалению, не могу гарантировать, что наша казнь отменяется. Она только откладывается. Как-нибудь потом цар все-таки не прочь будет разобраться со мной. По-своему, по-царски. Но только если я обеспечу ему это "потом"…
– Олег, – строго спросила я, глядя в его темные глаза, – а как ты можешь обеспечить это "потом"? Что-то тут непонятно, чего-то ты недоговариваешь… И цар тоже. Вот идем мы в твое родовое имение. Замечательно. Но как наш поход может отменить произошедшую с этим миром катастрофу? Или в Киршаге этом был не только склад гривен? Колись! Быстро! А то у меня сердце не выдержит таких перегрузок!
– Там много чего было… – сообщил Олег, глядя в огонь. – Вопрос, что там осталось?…
***
Нет, это уж ни в какие ворота!… Мне и раньше-то не доставляло удовольствия приходить в себя после кручени карачунной, но в этот раз!… Полное впечатление, что обо мне забыли. Никто не склоняется надо мной, не утешает, не приветствует.
С трудом, преодолевая дурноту, я повернула голову – и ни одного знакомого лица! Вообще-то, ни одного лица даже незнакомого. Только песок, песок и песок. До горизонта. Но разве это может служить оправданием?
Громко постанывая (больше для того, чтобы привлечь все-таки к себе внимание) я перевалилась через невысокий бортик нашей тачки и плюхнулась на теплый, но отнюдь не мягкий, каменный уступ. Увы, даже эта демонстративная акция не имела последствий – никто не кинулся помочь, защитить.
Начиная подозревать, что меня бросили совсем одну посреди пустыни, я попыталась сесть, используя в качестве опоры для спины колесо тачки. Что закончилось совсем уж плачевно: колесо, вместо того чтобы стоять смирно и устойчиво, взяло да и покатилось. Разумеется, вместе с тачкой. В итоге я лишилась сразу двух необходимых вещей: тележки, чтобы лежать, и колеса, чтобы сидеть.
Волей-неволей приходилось вставать. Хотя бы на четвереньки. Что я и сделала.
И обнаружила, что эта позиция дает мне неплохой обзор окрестностей.
Правда, часть окрестностей закрывала все та же тачка. Она отъехала не так далеко, и в этой части света я кроме нее и Сереги, на ней лежащего, ничего увидеть не смогла.
Зато с другой стороны – о, там я увидела! Еще три тачки. Те самые, дарованные царом-анпиратором. На них валялись тела двух голутвенных мужей – Микулы и Жирослава. Сии мужи, верные присяге, которую дали (первый – лыцару Бренькову, второй – лыцару Серкизову), а также согласно царову указу, вынуждены были пуститься в путь вместе со своими лыцарами – ну и с нами, конечно.
Ну, все тележки, вроде, на месте. А где же гривоносный люд, который тачки волок?
Для выяснения этого вопроса пришлось повернуться и осмотреть остальные окрестности.
Поначалу открылись белоснежные пустыни дали, которые я уже видела, но потом – ах! Не тот ли это вулкан, о котором я столь наслышана? Фудзияма – чисто Фудзияма! Я даже залюбовалась совершенством вулканических изгибов…
Вот только где же все-таки живой народ?
Пришлось делать новые усилия (совершенно титанические!) и подниматься вертикально.
И Киршаг открылся моему взору.
То, что это именно Киршагский кремль, я поняла сразу – была наслышана о его готических башнях и тяжелых крепостных стенах. Сейчас как от того, так и от другого остались, по правде сказать, рожки да ножки. Весьма фрагментарные обломки, больше напоминающие состояние зубов после очень славной драки. Когда уже не лечить надо, а вставлять.
Но даже то немногое, что от Киршага осталось, производило величественное впечатление – о да, это не отнять! Ну и гнетущее, разумеется. Как и всякие хорошо разваленные развалины.
И что за склады здесь можно найти? Ей-богу, я была об Олеге лучшего мнения! Ни складов, ни магазинов, ни баров, ни ресторанов здесь просто не могло уцелеть. Даже и искать не стоит… О чем он думал, снаряжая экспедицию в эти руины? Может, не знал масштаба разрушений? Так его предупреждали! Гаврила в подробностях рассказывал! Ну, и как теперь цару-анпиратору докладываться будем о походе, кончившемся полным крахом всех надежд? Боюсь, после такого доклада каземат станет для нас совершенно недостижимой мечтой!…
Я вздохнула и покачала головой.
И краем глаза увидела их. Черные фигурки у подножья разбитых киршагских стен. Даже не у подножья, а под подножьем!
Некоторое время я не могла сообразить: как же такое получается? Вот ровная белизна песчаной пустыни, вот из нее торчат бурые киршагские скалы, вот на скалах, оплавленными пластилиновыми нашлепками, лепятся остатки крепостных стен… А где же помещаются далекие черные фигурки? Ниже уровня песка, под горизонтом? Или это мираж, проделки пустынного марева?
Только после многих прищуриваний, протираний глаз и озабоченных покачиваний головой я наконец уразумела смысл этого фокуса.