- Не убивайте, я ничего не скажу, не убивайте меня пожалуйста, - ныл солдат, всхлипывая, - Мамочка….
- Stand up and move forward, - указал здоровяк на узкую грунтовую дорогу, пересекавшую поле. Оттуда куда ушел сержант, раздался топот бегущих ботинок.
Паук решил, что медлить больше нельзя. На какой-то момент офицер отвернулся к подчиненному, чтобы посовещаться, и Паук ловким движением вынул походный нож.
- I need only one, - и офицер снова посмотрел на Паука.
Топот становился все отчетливее. Паук хотел удивиться собственному мастерству, да времени не было. Одни рывком он метнул нож в горло здоровяку и, пока офицер выковыривал из кобуры револьвер, поднял автомат. Первый американец, хрипя, повалился в камыши, второй получил пулю в голову. Татарин заголосил на полную громкость.
- Вставай, чмо сраное!! - заорал Паук, - Автомат бери!
Сейчас на дорогу выбегут человек десять, готовые открыть огонь на поражение. Татарин шарил по земле дрожащими руками. Паук не стал ждать и ринулся в камыши. Шелест сухих листьев, больно режущих ладони, голоса, стрельба, но он не оглядывался, бежал прочь с максимальной скоростью. Несколько раз пули просвистели совсем близко, одна даже поцарапала плечо, он не чувствовал ничего, кроме желания поскорее добраться до своих. Боль и страх - это потом. Отдышался он только в лесу. Точный маршрут назад не запомнил. Татарин остался там. Возвращаться нельзя. Позывы утихли, зато зверски захотелось есть. Он побрел на север, попутно отмахиваясь от комаров.
Паук блуждал несколько часов, за которые солнце успело склониться к закату градусов на 50. выйдя однажды на дорогу лесничего, он решил с нее не сворачивать, а там посмотрим. К голоду присоединилась жажда. Солнце напекло макушку. На пост перед проселком он наткнулся совершенно случайно, за что чуть не был подстрелен. Оказывается, со времени их ухода прошло шесть с половиной часов.
- А где остальные?
- Погибли, - сказал Паук, - Мы попали в засаду.
Постовой отобрал у Паука автомат ("на всякий случай") и повел к командиру дивизии, в знакомую палатку.
Тарасов в одиночестве возлежал на надувном матрасе, в состоянии крайне растрепанном.
- Спит что ли, - пробормотал постовой, - Ты подожди, пока проснется, а там и доложишь. Его если тронешь без спросу, звереет, мама не горюй.
- Он так до вечера может пролежать, - возмутился Паук.
- Может.
- Но у меня важная информация!
- Не сомневаюсь, - сочувственно почесался постовой и ушел.
Паук решил что-нибудь перекусить и отдохнуть. В столовой говорили о Западном фронте, как через границу рванули беженцы, а Европа спешно строит заградительную стену. Проскочивших отправляют самолетами в Африку. Возможно, силы Союза обрушатся на самое уязвимое место - на север, воздушным флотом, перелетят через полюс и все дела.
- Кто-нибудь видел старших офицеров или хотя бы лейтенантов? - спросил Паук у соседей, гремящих ложками.
- Свалили на совещание. Вернутся вечером. Тарасов один остался.
- Э, да это тот сморчок, который в грузовике брыкался, - сказал солдат с крупным лбом и скошенным носом другому, - Ну, бык, делись жратвой, - и выложил кулаки на стол.
Паук улыбнулся. Паук захохотал так, что слезы выступили.
- Больной что ли? - переглянулись солдаты, у одного блеснула золотая коронка.
Паук схватил тарелку недоеденного чечевичного супа у соседа и метнул ее в головастого. Суп растекся по форме, головастый побагровел, вскочил и открыл было рот, но Паук, не дожидаясь, заткнул ему кулаком пасть, отчего головастый снова сел, а Паук запрыгнул на стол, вытащил автомат и прислонил дуло к лысому черепу облитого.
- Жри! - приказал он.
- Да ты….
- Жри!! - заорал Паук, двинув головастого прикладом, - Жри!! Кому говорят!!
- Уберите его! - завопил головастый, но никто помочь ему не поспешил. Тогда он судорожно запихнул куски овощей в рот и, не прожевывая, проглотил. Паук соскочил со стола, отдал соседу свою порцию, посмотрел на остальных.
- Извините, парни, я из разведки недавно вернулся. Двоих потерял, двоих уб…уб…убил вот этими руками. Крышу сносит.
- Ты это, на предохранитель поставь автоматик-то.
Тот что с коронкой сказал ни к кому не обращаясь:
- Да, отчаянный малый.
- П-псих… - выдал головастый, - Я же пошутил. Это шутка была.
Паук оглянулся.
- А, вон оно как. Не слышу смеха. Гнилые у тебя шутки.
Головастый резко встал и зашагал к умывальнику. Блатной не спеша прикурил от лампочки накаливания. На ладони у него красовалась тюремная татуировка.
- И что можешь сказать про противника?
- Готовиться надо. Ночью они предпримут атаку. Их больше. У них техника и много оружия.
Блатной глубоко затянулся. За складом слышался всплеск воды от умывальника.
- Короче, валить надо.
Паук принял решение разбудить Тарасова. Но этого не потребовалось. Тарасов черпал алюминиевой кружкой из бидона воду, шумно выпивал, черпал следующую, при этом пыхтя и попеременно зевая. Паук доложил о своем прибытии, на что офицер не обратил ни малейшего внимания. Умывшись, причесавшись и покурив, он наконец бросил на парня мутный взгляд. Откашлялся.
- Чего надо?
- У меня важные разведданные. Сегодня в десять часов я в составе разведгруппы с Ломовым и Майковым в ходе выполнения боевой задачи…
Не дослушав его, Тарасов вышел. Через какое-то время он вернулся, поправляя ремень.
- Садись.
Паук сел на складной стульчик.
- Какой на хрен разведотряд? - спросил офицер, поморщившись.
- Вы сегодня нас посылали.
- А, да…. Троих. Где еще двое?
- Они погибли. Мы попали в засаду, - отрубил Паук.
Тарасов выпрямился и, медленно, по слогам, произнес длинную тираду на общеизвестном языке, в коей указывалось, во-первых, на лично физические и умственные недостатки Паука, его ближайших родственников, а во-вторых, на его, Тарасова, негативное отношение ко всей американской нации в целом и отдельным ее представителям в частности, а также порицание смертоубийства и скорбь по павшим в неравном бою воинам.
- Ты понимаешь, во что ты вляпался, мать-перемать?! - ревел он, обшаривая палатку в поисках бутылки. Кругом валялись горы пустой тары, что его злило еще больше. У Паука нет свидетелей, могущих подтвердить истинность его слов, следовательно, необходимо провести расследование о возможном дезертирстве как Майкова, так и Ломова, и, само собой, Паука в их числе, или же в преднамеренном убийстве. Тарасов распалялся бы и дальше, но понял что это не все.
- Это не все, - сказал Паук, - Сержанта расстреляли. Второй рядовой, Ломов, замешкался при отступлении. У меня не было возможности спасти его, так как информация, которой я обладаю, чрезвычайно важна, и имеет решающее значение для судьбы наших войск.
- Информация? - Тарасов наконец-то отыскал бутылку, в которой на донышке оставалось еще немного спирта, и сразу успокоился.
- Разведданные, - и Паук рассказал ему все, что успел увидеть. Про ракеты и технику. Тарасов внимательно слушал, что, откровенно говоря, удавалось ему с большим трудом, потом влил в себя спирт и крепко задумался. Паук выполнил свой долг и попросил разрешения идти. Тарасов как будто и не услышал просьбы.
- Думаешь, они пустят в ход артиллерию? - спросил он.
- Мне разрешено говорить?
- Разрешено, мать твою! - рявкнул Тарасов, - Попросили, значит говори или ты тупой?!
- Никак нет, товарищ старший лейтенант, - отчеканил Паук, - Я думаю, они поступят именно так. А потом пойдут в атаку. На добивание.
- Значит, бомбардировка. Башка раскалывается. Погоди, позвоню в штаб, - Тарасов набрал номер, - Лейтенант Тарасов, 121 рота. Да, я. Да, срочно. Передайте командованию, в нашем квадрате присутствует значительный контингент противника, ожидается прицельная бомбардировка силами ЗК. Повторяю, прицельная. Они знают наше точное местоположение. Жду подкрепления. Конец связи. Надеюсь, эти долбоебы вернутся с помощью до того, как нас всех здесь положат, а, рядовой? - усмехнулся Тарасов, - Свободен. Если что, позову, иди гуляй.
Паук вышел. Из палатки доносилась возня и грохот, потом Тарасов явился на свет Божий при параде, в мундире и проч., собрал дивизию и объявил боевую готовность. Солдаты уныло разбрелись по окопам. Оставшиеся часы Паук чистил автомат, пытаясь отогнать все время всплывающее в памяти лицо офицера-американца с дыркой во лбу, из которой брызнул мозг.
Бойня началась в девять часов вечера. Американцы пошли на укрепления бронетехникой, никакого обстрела из орудий не было. Чуть ранее, в восемь часов прибыли еще три роты - 101, 102 и 105, плюс командующий корпус. Тарасов повеселел, но его радость быстро улетучилась - выяснилось, что половине бойцов не хватает табельного оружия. Срочно послали грузовик за боеприпасами.
Как уже было сказано, ровно в 9:00 раздалась канонада, и из лесополосы донесся беспорядочный огонь, но живая сила противника почему-то не появлялась. Потом ударили-таки залпы из орудий. Тарасов метался по позиции с штурмовой винтовкой наперевес, отдавая приказы до тех пор, пока осколком ему не размозжило череп. Земля дрожала, люди кричали, в воздухе летали комья земли и обломки. Паук забился в окоп, заткнув уши, что разумеется не помогало.
В какой-то момент он осознал, что огонь прекратился. Оглядевшись, осторожно, на четвереньках, прополз по траншее метров пять, прислушался. Солдаты, находившиеся в траншее, говорили ему что-то, но он не слышал. Видимо, оглушение. Верхушки деревьев заволокло не то туманом, не то дымом от пожара, и вечерние сумерки, так что Паук пробирался почти на ощупь, единственным ориентиром ему служило бледнеющее под натиском ночи небо. Приходилось запрокидывать голову, из носа текла кровь, не прекращалась, сколько не утирал ее. Контузия, что ли? Паук ощупал себя: вроде цел. Это так кажется, просто от шока не чувствуешь боли. Слух доносил до него звон, гул, рокотание, приглушенные крики. Звуки становились четче.
- Держать линию!! - надсаживался какой-то незнакомый офицер, возвышаясь над окопами. Паук высунул голову. Расположение части превратилось в пепелище, среди развалин бегали ротные, пытаясь навести порядок, кое-где оттаскивали трупы. Один хрипло выл, размахивая обрубком руки, из которой хлестала струйка крови, под ним образовалась небольшая темно-бурая лужица.
- Куда ты смотришь, осел?! - нагнулся над ним все тот же офицер, замахиваясь.
- Человеку помощь нужна! - крикнул Паук.
Офицер посмотрел на раненного, прорычал:
- Разберемся, пошел к рубежу! - и больно пнул Паука в плечо, - Медицина, морфий вон тому, живо!
Возле дороги торопливо раздавали оружие и боеприпасы. Группа солдат в более темном камуфляже и в масках охраняла ярко-оранжевую палатку, туда попеременно просачивались чины, даже промелькнул один в штатском, при галстуке и проч. В тылу, в окошках дачных домиков горели огоньки, гавкали собаки, возле одного участка у изгороди сиротливо ютилась "Волга". Паук занял боевую позицию рядом со знакомым приземистым солдатом. Слева, там, где лесополоса заканчивалась, в обход потянулась цепочка вражеских танков. К форпосту они почему-то потеряли всяческий интерес, хотя вполне могли смешать его с землей. Паук насчитал три сотни машин, а потом бросил затею.
- Патроны, осколочные гранаты экономить, стрелять по необходимости, - голосил офицер, обходя позиции, - и только на ближней дистанции. Снайперы, работайте по минометчикам. Остальным действовать исходя из обстановки. Основная задача - удержать точку. Враг не должен пройти! Во имя Родины! Перед боем примите желтую таблетку из коробки с НЗ, это поможет. Ефремов!
- Я!
- Возьмешь на себя командование юго-восточной стороной в случае моей гибели.
- Есть! - отвечают ему.
- Перед самой атакой пустишь сигнальную ракету. Я в штаб.
Офицер удалился. Колонна бронетехники наконец закончилась и ушла вглубь массива позади них. Куда они пойдут, вдоль Волги или в Подмосковье, думал Паук. Кто их остановит? Точно не мы.
- Страшно? - голос солдата изменился, осип.
Паук кивнул, выглядывая из-за бруствера.
- Знаешь, что это за таблетка? Нет? Это мескалин, наркота. Я слышал, от него чувствуешь себя призраком, полная невесомость, - коренастый облизнулся, - и силы прибавляет. Ааа, это, помнишь, один драпать хотел? Ну, так вот, его те, в масках, за-заметили и прирезали, я сам видел, да все видели, хе-хе, как свинью. Чтобы не шуметь, а то подумают, враг. Они в тылах по периметру дежурят.
Паук пошевелился, разминая отекшие конечности.
- Ты что, сваливать хочешь? - спросил он шепотом.
- Я-то? Даже если б захотел, ничего бы не вышло, - усмехнулся солдат. Трясущимися руками он засунул в рот помятую сигарету и закурил, поплевывая.
- Жрать хочется.
Прошло несколько минут. Окончательно стемнело. Паук нашарил в темноте бинокль с инфракрасным фильтром. С того края укреплений устроили перекличку. Подкрепление ушло спать в наспех сколоченные бараки. За горизонтом ухало и охало, иногда кромка неба освещалась багровым заревом. Минута тянулась за минутой, Паук закрывал глаза, считал десять секунд: один, два, три, четыре, пять, шесть…. Семь. Семь. Восемь и девять. Десять. Открывал глаза, зевал, теребил бинокль. Когда уставал смотреть на ту сторону поля, снова закрывал глаза. Считать становилось все труднее. Тело ныло, онемевшие от неестественного положения конечности потеряли всякую чувствительность. Заедали комары. Хотелось пить.
Небо побледнело, звездочки затухли, их заволокло белесой пеленой. В предрассветном сумраке предметы казались окаменевшими, серыми и безжизненными. Веки набрякли и грозили обрушиться вниз. Впрочем, Паук уже мало сопротивлялся. Эй там, крикнул голос с молдавским акцентом, по порядковым номерам рассчитайся! Первый, слабо отозвались с той же стороны. Продолжительная пауза. Второй. Пауза. Пауза. Третий, плешивый черт, почему молчишь, гнида? А ну просыпайся!!
Паук ослабил контроль над веками и уставшее тело мягко уложило его в нокдаун. Никто на него не орал, не брызгал слюной, не пинал, не бил. Ему было хорошо и уютно. В его мире царила гармония и взаимная любовь. Затем покой перестал существовать, вместе с ним растворились образы и воспоминания, мальчик с мячом, дом, лето и мир…. Нахлынула реальность, внутри которой нарастала суета, возня и крики.
- Смотрите! Деревьев нет! Лес исчез!!
Паук вскочил, слегка очумевший, ожесточенно растер глаза, бросил взгляд на часы (пять утра), потом за укрепление - на поле, где еще вчера покачивались кроны елей, а сейчас - нет. Их словно сбрили, начисто, ровно и аккуратно, и вот из-за широколиственного массива выплыли сооружения с поднятыми щитами и фигурки вокруг них, и небо застонало от взрезающих атмосферу десятков турбинных двигателей и над точкой на бреющем полете пролетела эскадрилья истребителей, а еще выше, наверно в километре над землей потянулись разлапистые кресты десантных самолетов, и из них как мак посыпались люди.
Сооружения дали залп, но на территорию крепости не упал ни один снаряд. Над полем раздался голос из динамика:
- Русские, сдавайтесь. Мы не будем вас убивать. Вы последние, кто оказывает сопротивление. Мы вас не тронем, даем слово. Сложите оружие.
Повисла тишина.
- Солдаты! - завизжал офицер, - Не поддаваться пропаганде! Труса пристрелю лично! - и выхватил револьвер.
Предложение капитулировать прозвучало еще дважды. Сверху все сыпался людской дождь.
- Дойдет до того, что они нас окружат, а потом бомбу скинут, - захихикал коренастый солдат, - Зачем людей на смерть посылать? - И его лицо изменилось.
- Идут. Идут!!!
Фигурки медленно двинулись вперед. Они шли целую вечность, поблескивая своими защитными линзами, с выставленными перед собой дулами.
- Приг…. - офицер беспомощно закашлялся, но ему вторили с других концов, - Приготовиться. Огонь открывать по приказу.
В окоп посыпались новые солдаты, свеженькие, дрожащие, с оскалом на белых лицах, приговаривая: ну, держитесь, суки….
Наступающие грянули хором что-то ободряющее и переключились на бег. Они словно стометровку брали, а не шли в атаку.
- Огонь!
Паук нажал на спусковой крючок, приклад ударил его по плечу, дымящаяся гильза вылетела из затвора, там, за бруствером, рухнуло несколько тел. В траншею полетели гранаты. Грохнули взрывы, нечеловеческие крики, кровь, оторванные руки и ноги, чье-то развороченное тело, перед Пауком возникло искаженное яростью лицо, почему-то безоружные руки потянулись к его шее, тело навалилось на него, автомат выскользнул из потных пальцев. Удушье. Паук вцепился зубами в ладонь, вгрызся в мякоть по самые кости, как в кусок ростбифа, в рот потекла чужая кровь. Солдат издал крик, и тут же половину головы ему снесло очередью. Паук стащил с себя мертвеца, выплюнул кусок мяса и, утираясь, встал на ноги.
Слышалась работа пулеметчика, несколько самонаводящихся ракет пролетело мимо. Несмотря на экономию, Паук очень быстро истратил свои три обоймы, пришлось крепить штык, зато враг поливал укрепление шквальным огнем. Уцелевшие уже не высовывали головы, только снайперы продолжали хлопать по мишеням. Патронов не то что не было вовсе, но их запас не шел ни в какое сравнение с ресурсами противника. Вооружение павших пришлось здесь кстати.
Атака превратилась в выкуривание зверя из норы. Выкуриванием занимались бойцы, одетые в костюмы биозащиты и противогазы с оружием, похожим на огнеметы.
Ярко-оранжевой палатки полевого штаба и след простыл.
- Принять таблетки!
Паук запихнул капсулу в рот и надкусил. По языку пробежался холодок, мышцы обмякли, нервы приятно защекотало, тело охватило тепло как от полового возбуждения. Ему вдруг захотелось побыстрее покончить с этим.
- Вперед, пацаны! - закричал какой-то солдатик, - Ур-ра!!
Его уложили первым.
- Ур-ра! - ревели обезумевшие солдаты, получая пули от в спешке отступающих американцев: те явно напугались. Паук успел даже убить штыком двух замешкавшихся солдат, но тут один из молодчиков в противогазе навел на него стержень орудия, и Паук почувствовал страшную, ни с чем не сравнимую судорогу, агонию, выворачивающую все его нутро наизнанку, нечто, готовое разорвать его плоть на куски.
Он увидел лицо, последнее лицо в этой жизни, лицо весело улыбающегося татарина, и дуло.
- Ты ж…не можешь по англий…ийски гврттттть….
- Похер! - сказал татарин и выстрелил ему в грудь.
Паук ощутил головокружение, мир потемнел и Паук расслабился.