- Чего переехал…. - жена выперла, зараза, - Вова заскрежетал зубами, - Все для нее делал, ничего не жалел. Жизнь как жизнь, обычная семья. Дочка в институт определилась, младший на "хорошо" учится в девятом, никаких забот. И на тебе. Ее, понимаешь, подруга затащила на какую-то там дискотеку, и, значит крышу ей снесло - ощущений новых захотелось, а бабе сорок лет, - опрокидывает стопарь и сразу же наливает второй, - мы с ней можно сказать ровесники, и, это, успокоиться пора. Эх, нету у них мозгов, не-ту! Одни эмоции. Ты, заявляет, не прогрессивный. Не шагаешь в ногу со временем, как был совком, так им и остался. Бирюк, представляешь? Бирюк. Ну давай в кино сходим, в театр, я не знаю, в филармонию, чего тебе еще надо? Ну, короче, не хочу быть царицей морскою, как там у Пушкина, в сказке про деда с бабкой, только у той материальная подоплека была, а у моей шиза какая-то. Я раньше не догадывался, в чем тут дело, потом до идиота дошло. А ты слушай дальше. Ты меня не любишь, как-то раз объявила. Я: ты чего, совсем что ли сдурела? Я ее, видишь ли, не люблю, - сосед ударил себя кулаком в грудь, - Как сыр в масле катается, все есть, захотела шмотку купить - пожалуйста! Нет же, нет! Скандал закатила, стала раздражительной, несговорчивой. Что ни слово, шипит як змея подколодная, прикинь? Я совсем офигел, побежал к врачу, рассказал все как есть. Обратитесь к сексопатологу, у вас нарушена взаимная гармония, отсюда трения в общении, чувство неудовлетворенности. Ну, пошел на беседу с этим "патологом". Ее заодно прихватил. Часа три у него торчали, совсем она его, беднягу, измучила своими жалобами, он мокрый весь сидел. Что поделаешь - денежки надобно отрабатывать, так что особо не жаловался. Сказал ей пойти подышать воздухом, задал мне пару конкретных вопросов и говорит. У вашей, говорит, жены переоценка ценностных ориентаций и смена социально-полового типа поведения. Если раньше ее приоритетом была семья, дети, очаг, то на данный момент ее интересует получение удовольствия. Она ищет экстремальных ощущений. Я кое-где нахватался, высшее все-таки имею, и спрашиваю: это по Фрейду, что ли? Он: примерно. Понимаете, у нее видимо обострилась застарелая психологическая травма, когда вы перестали уделять ей должное внимание, и произошел срыв. Она потеряла свою женственность. Это бич многих современных женщин. Определенное влияние оказали все эти течения, культура вседозволенности, андрогинные тусовки. Это ненормально. Надо принимать меры. Иначе она будет мучить и себя и других, пока не дойдет до точки. Я, честно говоря, был в таком шоке. Юлить не умею, поэтому в тот же вечер предложил ей походить к нему на прием. Что ты, подняла крик, благо дети уехали на каникулы к теще. Посуду размолотила. Но я же ее действительно ЛЮБЛЮ, я искренне хочу ей добра. Нет, дело с концом, сколько не уговаривал. Развод.
Сосед сокрушенно покачал головой. Бутылка почти опустела. Пришлось посочувствовать. Не все потеряно, со временем перебесится, признает ошибку. Детей конечно жалко, но они взрослые, поймут.
Через несколько минут горестных раздумий сосед приободрился:
- Не обращай внимания. Неудобно в жилетку плакаться, просто человек хороший попался, одно на другое навалилось. Женат?
- Был, - отрезал он сухо, опустив глаза.
Сосед смекнул и тему развивать не стал. Работаешь? Да, ответил он, работаю. Поведал немного о себе. Что называется автобиографическая справка. Сосед слушал в пол-уха.
"Сильный человек имеет право на минутную слабость, равно как слабый - на обретение сил", - пришло ему в голову. Вот как сейчас. Его подтачивало чувство, будто он что-то хотел сделать и зарекся сделать это в условленный срок, нечто важное, имеющее для него первостепенное значение. Но что - здесь царил вязкий непроходимый мрак. Купить хлеба? Вынести мусор? Нет. Сделать звонок.
- ….копаться в человеческих мозгах, - соседа терзал новый приступ красноречия, - Презираю кретинов, считающих тебя ничтожеством только за то, что знаешь меньше них. Зарабатываешь меньше них. Еще больше ненавижу мнимых доброжелателей. Я вот тебе здесь поляну накрыл не просто так, сразу говорю.
Именно. Сделать звонок. Глянул на часы: половина одиннадцатого. Спит, наверное, не дождался.
- Слушай, я должен кое-куда позвонить, - сказал он, вставая.
- Конечно, - пьяный Вова раскраснелся пуще прежнего и заметно посерьезнел. Скоро на философию потянет.
Он пошел на кухню, до упора закрутил капающий кран и набрал номер. Длинные гудки. Семь, восемь, десять.
- Алло.
- Марина Федоровна! Это я. Саша спит?
- А, привет, - из трубки слышался рев телевизионной рекламы, - Собираемся ложиться. Сейчас посмотрю.
Зашлепали, удаляясь, шаги. Сквозь рекламные гимны послышались приглушенные голоса, затем шипение чайника. Отчетливое "не хочу!" Снова шаги. Равномерное дыхание: он догадался, что тетка взяла трубку, но разговор продолжать не торопится. Диктор расхваливал новый освежительный напиток.
- Марина Фед…
- А? Думала, с линией что. Спит он, уснул.
- …..
- Не переживай, ест хорошо, играется, по двору бегает.
- Завтра заеду. До свидания.
Он нажал на рычажок указательным пальцем. Будь он пьян, пустил бы, наверное, слезу. Но он не пьян, он ощущал себя болезненно трезвым как никогда, особенно на фоне соседа, напевающего песенку в зале. Вернулся. Извини, дела. Спокойно, не дурак, все понимаю.
Помолчали. Сосед почти на автопилоте совал в рот оливки.
Зверски хотелось напиться, но бутылка стояла пустой, за новой идти лень и сей печальный факт нагонял тоску. От нечего делать он вставил в магнитофон диск с техно в исполнении группы "Depeche Mode". Не очень громко, скорее для фона. Сосед воспринял инициативу благосклонно. Глазки у него сделались мечтательно-отрешенными, что придавало их обладателю вид довольно-таки идиотский.
Его же, торговца мылом, это мало беспокоило. Сосед говорил, умолкая лишь за тем, чтобы промочить горло минералкой, затем продолжал говорить как заведенный: о прошлом, о судьбе своей, о стране, о счастливых деньках, похаял правительство, оплевал политиков кого упомнил, про спорт, не смолкая, взахлеб, и скоро суть монолога его перешла в туманное русло, и, как предвиделось, завершилась думами о смысле бытия.
Лицо Владимира кого-то ему напоминало. Слепок из советского прошлого. Выяснилось, что сосед его работал на телевидении, вел по будням юмористическую передачу, в бытность журналистом успел скопить перед крахом некоторую сумму и вложить средства в землю. Капиталовложение принесло удачу: быстро встал на ноги, ныне не бедствует. Работу прежнюю вспоминал с желчью на языке, и произвел впечатление человека мрачноватого. Возможно не благодаря личине комика, а вопреки…. В общем, жизнь его была полна всяческих перипетий.
Излияния продолжались где-то час. Спать не хотелось.
- Я слушал тебя, теперь ты будь добр послушать меня.
Сосед с готовностью отвесил поклон.
Он озвучил первую свою мысль: любовь к по-настоящему хорошей музыке. Особое к ней отношение.
- Прослушивание музыкального произведения для меня превращается в некий ритуал.
- Можно предположить, что ты негативно воспринимаешь мелодии по радио, ТВ, из динамиков в общественном транспорте.
Верно подмечено. Ты слышишь? Это "In Your Room", - он подошел к окну.
Когда песня закончилась, он выключил магнитолу и произнес:
- Музыка создает настроение. Усиливает чувства. Гимн - припадок патриотизма, марш - война, романс - любовь. Музыка по определению несет важнейшую информацию, музыка чистой воды, Музыка с большой буквы. Компьютер не способен создать мелодию, трогающую слушателя до глубины души. Человек - да. Это объясняется тем, что композитор вкладывает в произведение часть себя: некая форма бессмертия. Бах и Вивальди не умерли, они живут среди нас. Они радуют нас.
- Но с ними нельзя поговорить.
- А зачем? - улыбнулся он, - Что бы ты сказал? Выразил слова восхищения?
- Предположим. Вообще, существует множество тем….
- Они не существенны. Ты прекрасно это понимаешь.
Сосед помолчал.
- Ты не очень-то общителен, правда?
Торговец не ответил - смотрел в окно. Шел легкий снежок. Девочка выгуливала собаку, собака напоминала медведя - черное пятно на белом, присыпленном снегом тротуаре. Сосед не потрудился повторить вопрос.
- Да, это так, - ответили ему через некоторое время, - С ближними мне разговаривать трудновато. Сам первым разговор никогда не начинаю. Наверно это разновидность комплекса, но я не хочу его исправлять. Мне с ним комфортно.
Вова шелохнулся и, как бы испугавшись этого движения, замер в кресле, а он добавил, поправляя занавеску:
- Моему собеседнику достаточно десяти минут, чтобы понять, что взять с меня нечего, кроме едкой правды. Я плюю людям правду в лицо, и за это меня презирают, ненавидят, боятся, избегают. Они теряют ко мне всяческий интерес. Но есть и другая категория человеков: эти не нуждаются ни в ком, кроме себя и, зачастую, не замечают рядом остальных. Они привыкли брать, но они не научились давать взамен приобретенного. Не хотят. Что-то я увлекся, а ты меня даже не останавливаешь.
- Нет, продолжай, очень интересно.
- Нет, тебе неинтересно, ты хочешь домой. Поверь, я не чудовище, я обычный "мещанин" как ты выразился. Ты завтра же забудешь мое среднее статистическое лицо.
Вова, казалось, растерял весь свой врожденный юмор. Взор у него прояснился.
Попойка завершилась так же быстро, как и началась: соседу на мобильник позвонили, и он был вынужден ретироваться с тысячью извинений. Столик еще был полон яств. Едва затихли шаги на лестничной клетке, он отправил продукты в холодильник, даже к ним не притронувшись. Попробовал читать. Строчки сливались. Слова ничего не говорили, не смотря на многократное повторение. Он собрал имеющиеся силы и пролистал две страницы. Некий эмигрант-еврей скрывается от властей в странах с тоталитарным режимом, мечта его жизни - попасть в южную Америку, купить небольшую фазенду и обжиться там, чтобы умереть в счастливой старости, окруженным внуками. Разумеется, это у него не получается, он вынужден терпеть всяческие унижения и неудобства, страдает от недоедания. Вся соль в том, что время действия - не вторая мировая, и даже не 20 век, а 2561-ой от рождества Христова, но цивилизация почему-то остановила развитие свое и постепенно катится к упадку. Виной тому массовое вымирание евреев от загадочной болезни. Главный герой знает, что заражен страшным вирусом, ему остаются считанные дни. Итак, он с огромнейшим трудом достает билет через Атлантику, проходит таможенный контроль, самолет греет турбины…
Ха, это кажется забавным.
Звонок в дверь. Он тупо уставился на обложку книги. Может, померещилось? Второй звонок, на этот раз продолжительней. Потом нетерпеливый стук.
Он открыл и тут же пожалел, что не смотрел в глазок - на пороге переминалась с ноги на ногу блондинка. Бросилась на шею, всхлипывая: "Ромочка, прости, я такая дура, пожалуйста, прости меня, Ромочка".
- Что тебе нужно? - глухо спросил он, отделавшись от лобызаний.
- Пусти меня, мне не куда идти.
- Чушь! - он потянул за ручку, но она мертвой хваткой вцепилась в косяк:
- Нет! Умоляю! Я не вру.
Почерневшие от размазанной косметики глаза увлажнились, видимо не в первый раз. Девушка дрожала как побитая собака. При виде ее внутри что-то шевельнулось и, в который раз проклиная себя за врожденную доброту, он грубо, за локоть, втащил ее в квартиру. Она залепетала благодарности, он старался не слушать, закрыл ей ладонью рот и четко, по слогам предупредил:
- На рассвете чтоб духу твоего здесь не было.
Пришлось включить чертов ящик и делать вид, будто смотришь боевик. Пока она приводила себя в порядок, он спрятал сколько-нибудь ценные вещи под замок, убрал подальше хрупкую посуду и фарфор. Пожарил яичницу.
Первые робкие попытки приласкаться он решительно пресек. Она обиженно хлопала глазами, скукожившись в кресле.
- Ты еще дуешься на меня? Я тебя не понимаю, я же попросила прощения. Какая муха тебя укусила…тебя не узнать…ты хочешь, чтобы я встала на колени, да? Чтобы валялась у тебя в ногах?
- Я хочу, чтобы ты помолчала и не давила мне на мозги.
- Я не могу молчать, когда вижу, как ты себя со мной ведешь. Из-за какого-то пустяка…. Когда ты наконец обратишь на меня внимание?! Рома! Выключи свой глупый телевизор, я с тобой разговариваю, а не со стенкой!
Возня, шлепок, визг, стук, "Пусти!", еще стук, прерывистое дыхание.
- Знаешь, что я сейчас сделаю? Я сейчас, я сейчас….а-ах ты…ты… мне плохо, боже мой, я теряю сознание… Ах так? Видно зря я сюда пришла, я ухожу, слышишь?! Открой свой склеп.
- С радостью, - он открыл.
Она в упор смотрела на него, окидывала с ног до головы.
- Ну? Долго мне так стоять?
- Неужели ты думаешь, что я выйду на этот мороз, да еще и в ночь, в глухом районе…
Он с яростью и страшным лязгом захлопнул дверь, и двинулся обратно в зал, к спасительному телевизору, но она заслонила ему дорогу.
- Ты продолжаешь упорно меня игнорировать.
- Я не дам тебе ни копейки.
- Господи, неужели ты думаешь, что все из-за денег, - она истерически засмеялась, растирая висок, - Ладно, не хочешь выяснить отношения, не надо. Я-то думала, что ты настоящий мужчина, а не безвольный слизняк, у которого даже духу не хватит объясниться, как следует, не то что показать себя с….лучшей стороны, и понять, наконец, что я его ЛЮБЛЮ!!
Это был удар ниже пояса. Он в замешательстве смотрел, как она демонстративно уносит на кухню тарелку с глазуньей, и заперлась там. Он перевел дух. Она раскрыла себя с неизвестной стороны, он, признаться, ее не узнал. Оказывается, противнику нужно не золото из сокровищницы, а душа и сердце, желательно свежие. Вот так дела. Маленькая стрелка на циферблате подползала к цифре "1".
Двигаясь как сомнамбула, он застелил постель в спальне и выключил свет. Квартира погрузилась в тревожную тишину. Пролежав в ожидании второй атаки полчаса, он пытался отсчитывать минуты, но сбился на четырнадцатой. Всякий раз, закрывая глаза, ему казалось, что стены светятся бледно-зеленым и медленно наваливаются на него, что вся высотка складывается, панель к панели, словно карточный домик, погребая под собой жильцов.
Он переворачивался то на правый, то на левый бок. Бесполезно. Сон не приходил, вместо него перед глазами прыгали дурацкие пульсирующие пятна и картины из жизни, какие-то люди, имена которых давно стерлись из памяти, люди без лиц, в стерильных халатах, потом лунные пейзажи, последний еврей рода человеческого, распятый на стальном кресте, тот дворник с метлой, но вместо мусора он сгребал в кучу части человеческих тел, ковш поднимал их и швырял на ленту конвейера, которая уползала куда то вдаль. А секретарша Аня в синем комбинезоне и защитной желтой каске стояла у контрольного пульта и делала пометки карандашиком.
Тяжелая дрема заставила его совершить два(2) неудачных похода в туалет, высосать две(2) сигареты и проглотить одну(1) таблетку снотворного.
Он настолько устал, что уже перестал различать явь и видения. У кровати стояла она, с развивающимися волосами, та, имя которой не вспомнить, одна из, и глядела вниз с укором пустыми глазницами, из которых лился рубиновый свет. Он предоставил ей полную свободу действий. Рядом возникло живое тепло, горячее, обжигающее.
Она делала свое дело - высасывала из него жизненные соки.
До последней капли.
Как условились, ушла к рассвету.
Цвета почему-то померкли - первое, что он подумал, придя в себя. Трудно объяснить, похоже на то, как бумага чернеет за секунду до возгорания, вот, а здесь стены квартиры не потемнели, а выцвели, поблекли, стали серыми. Мало того, его руки больше не напоминали о своей органической принадлежности, скорее походили на два оживших куска мрамора, из которых умелый скульптор вылепил пальцы и кисти. Он подумал и решил вот что: он спит.
Хорошо. Стало сразу спокойнее. Правда, в голове крутилась еще одна мысль. Абсолютно все предметы были серыми, а от этого интерьер превратился в монолитные декорации к фильму годов 30-х не раньше. Франкенштейн. Или Дракула. Но как с этим вязался урбанистический оттенок, объяснить затруднительно. Вскоре он бросил думать об этом - он заметил, что дверь в квартиру открыта. Он подошел к порогу и выглянул наружу. В свете продолговатых окон виднелась стоявшая посреди площадки собака. Глаза ее поблескивали фосфором. Животное заметно выделялось на фоне серых стен своим природным цветом. Собака была настоящей. Живой. Собаку не смоет водой, если плеснуть из стакана на шлакоблочный пейзаж позади нее.
Ротвейлер спокойно смотрел Пауку в глаза, раззявив пасть и высунув длинный розовый язык. Зверь был поистине громадным. Собака неторопливо зацокала когтями по бетонному полу, привстала на задние лапы и навалилась всей своей массой на дверь. Паук уловил запах, этот специфический запах. Дверь угрожающе скрипнула и стала поворачиваться на петлях. Этого нельзя допустить, понимал он, ни в коем случае и изо всех сил уперся ладонями в дверь, которая, хотя и замедлила движение, но не остановилась, поддаваясь давлению громадной черной как клякса зверюги. Он кожей ощущал ее теплое влажное дыхание. Дверь прогнулась внутрь, но она же открывалась только наружу все эти пять лет, каким образом она могла развернуться внутрь! Силы подводили его, он застонал от физического напряжения. Тщетно. Собака была во много раз сильнее его. Однако что-то подсказывало, что зверь не причинит вреда. Предчувствия могут обманывать, и он, отпустив ручку, ринулся на кухню схватить нож, сзади послышалось цоканье. Нож оказался картонной бутафорией. Он ожидал, что кровожадная тварь вцепится в горло, но ротвейлер просто лизнул ему руку, - картонка шлепнулась на пол, - он посмотрел на обрубок, бескровный обрубок, на сечении которого должна была выступить багряная мякоть и осколки кости, но нет, ровная поверхность. Собака лизнула вторую руку, тогда он попытался отпихнуть ее ногой, но нога с бумажным шелестом изогнулась в таком положении, что неминуемо сломалась бы - нет. Собака продолжала слизывать его. Он не испытывал и тени сожаления.
5
Пахло марлей. Под грязно-белым потолком колыхались нитки паутины. Он сел в постели, и кровь незамедлительно ударила в голову. Руки были туго запакованы в смирительную рубашку. На ногах повисли колодки из твердой пластмассы, в утреннем свете тускло блестел навесной замочек. Осмотрел себя. Одежда почему-то вся в птичках-цветочках, и вообще, это на нем кофта, с кружевами и пуговками. А поверх кофты - смирительная рубашка. А тапочки приютились у кровати. Он просунул в них ноги и, насколько позволяли оковы, подошел к массивному, вмонтированному в стену зеркалу. Свет бил в спину. В зеркале он увидел печального мужчину, стриженного под ежик, лет сорока, с потемневшей кожей, трехдневной щетиной и поникшим взглядом. Мужчина с вопросом смотрел ему в глаза и, видимо не находил ответа, отчего слегка качал из стороны в сторону головой. Вскоре, поняв, что ничего путного из этого молчаливого диалога не вынести, он отошел от стены и сел прямо на паркетный пол возле двери. Он уже наверняка знал, что дверь заперта и открыть ее можно только снаружи.