- Нет, нет, нет! - в муках кричал он.
Он швырнул дирижерской палочкой о кирпичную стену.
Упругая палочка отскочила от кирпича и ударилась о пустой складной стул на задах секции кларнета - о пустой стул Пламмера.
Подбирая палочку, мистер Гельмгольц неожиданно поймал себя на мысли, что его очень тронул символ незанятого стула. Никто больше, каким бы бездарным он ни был, не смог бы занимать последний стул в оркестре так хорошо, как Пламмер. Подняв взгляд, мистер Гельмгольтц обнаружил, что многие оркестранты вместе с ним вглядываются в стул, словно и они тоже ощущали: исчезло нечто великое - в фаталистическом смысле, - и жизнь потому станет немного скучнее.
В десятиминутный перерыв между репетициями оркестров "В" и "Б" мистер Гельмгольтц поспешил к себе в кабинет и попытался снова связаться с верховным гофмейстером "Рыцарей Кандагара". Тщетно!
- Один бог знает, куда он на сей раз подевался, - сказали мистеру Гельмгольтцу. - Он заскочил, но сразу ушел. Я передала, что вы звонили, так что он, наверное, вам перезвонит, когда у него будет свободная минутка. Вы ведь джентльмен с барабаном, верно.
- Именно… джентльмен с барабаном.
В коридоре визжали звонки, возвещая начало нового урока. Мистеру Гельмгольтцу хотелось остаться у телефона, пока не поймает верховного гофмейстера и не заключит сделку, но оркестр "Б" ждал, а после него будет оркестр "А".
На него снизошло озарение. Он позвонил в "Вестерн Юнион" и послал гофмейстеру телеграмму с оплаченным ответом и предложением пятидесяти долларов за барабан.
Но во время репетиции оркестра "Б" ответа не последовало. Не прибыл он и к середине репетиции оркестра "А". Музыканты, народ чуткий и нервный, сразу поняли, что их дирижер не в своей тарелке, и репетиция шла плохо. Мистер Гельмгольтц остановил марш на середине, так как кто–то тряс снаружи большие двойные двери в дальнем конце репетиционного зала.
- Ладно, ладно, давайте подождем, пока гам не стихнет, не то нам самих себя не слышно, - сказал мистер Гельмгольтц.
В этот момент посыльный подал ему телеграмму. Мистер Гельмгольтц вскрыл конверт, и вот что он прочел:
"БАРАБАН ПРОДАН ТЧК ЧУЧЕЛО ВЕРБЛЮДА НА КОЛЕСАХ ПОДОЙДЕТ ВПР ЗНК".
Двойные двери распахнулись с визгом ржавых петель. Холодный осенний ветер забросал оркестр листьями. В огромном проеме стоял Пламмер, запыхавшийся и потеющий, впряженный в барабан размером с луну в осеннее равноденствие!
- Знаю, сегодня не день проб, - сказал Пламмер, - но я подумал, может, в моем случае вы сделаете исключение.
Он вошел с величавым достоинством, за ним раскатисто жаловалась его гигантская упряжка.
Мистер Гельмгольтц бросился ему навстречу. Он обеими руками сдавил правую Пламмера.
- Пламмер, мальчик мой! Ты нам его добыл! Какой ты молодец! Я тебе возмещу! Сколько бы ты ни заплатил, возмещу, - воскликнул он и от радости опрометчиво добавил: - И с лихвой, ты в накладе не останешься. Какой ты молодец!
- Продать барабан? - сказал Пламмер. - Я вам его подарю, когда закончу школу. Я хочу только играть на нем в оркестре "А", пока я здесь.
- Но, Пламмер, - сказал мистер Гельмгольтц, - ты же ничего в барабанах не смыслишь.
- Буду усердно практиковаться, - ответил Пламмер.
Он начал задвигать свой инструмент в проход между тубами и тромбонами, в строну секции ударных, и изумленные музыканты поспешили потесниться.
- Минутку, - сказал мистер Гельмгольтц, хмыкая, словно Пламмер пошутил, и прекрасно понимая, что это не так. - Играть на барабане не значит колотить по нему, когда заблагорассудится, знаешь ли. Нужны годы, чтобы научиться быть барабанщиком.
- Ну, - протянул Пламмер, - чем скорее начну, тем скорее научусь.
- Я хотел сказать, что, боюсь, ты еще некоторое время будешь не готов для оркестра "А".
Пламмер перестал возиться с инструментом.
- Сколько еще? - спросил он.
- Э… эдак годика через два, наверное. А пока ты мог бы одолжить свой барабан оркестру. Пока не будешь готов.
Все тело у мистера Гельмгольтца зазудело под холодным взглядом Пламмера.
- После дождичка в четверг? - сказал наконец Пламмер.
Мистер Гельмгольтц вздохнул.
- Боюсь, вроде того. - Он качнул головой. - Именно это я пытался тебе объяснить вчера. Никто не способен делать хорошо все, и нам всем приходится жить со своими недостатками. Ты отличный парень, Пламмер, но ты никогда не станешь музыкантом - даже за миллион лет. Тебе остается только то, что время от времени приходится делать всем нам: улыбнуться, пожать плечами и сказать: "Ну, еще одно дело не по мне".
В уголках глаз Пламмера выступили слезы. Он медленно пошел к дверям, барабан волочился за ним следом. На пороге он помедлил с еще одним тоскливым взглядом на оркестр "А", в котором для него никогда не будет места. Он слабо улыбнулся, пожал плечами.
- У одних есть восьмифутовый барабан, - сказал он, - у других нет. Такова жизнь. Вы отличный человек, мистер Гельмгольтц, но барабан вы не получите - даже за миллион лет, потому что я подарю его маме, пусть превратит в кофейный столик.
- Пламмер! - воскликнул мистер Гельмгольтц.
Его жалобный голос потерялся за грохотом и дребезжанием большого барабана, когда он следовал за своим маленьким хозяином по бетонной подъездной дорожке школы.
Мистер Гельмгольтц побежал за ними. Пламмер и его барабан остановились на перекрестке подождать, когда загорится зеленый. Мистер Гельмгольц догнал Пламмератам и схватил за локоть.
- Нам нужен этот барабан, - пропыхтел он. - Сколько ты хочешь?
- Улыбнуться! - сказал Пламмер. - Пожать плечами! Это я и сделал. - Пламмер повторил все еще раз. - Видите? Я не могу попасть в оркестр "А", вы не можете получить барабан. Кому какое дело? Это - часть процесса взросления.
- Но ситуация–то тут иная! - сказал мистер Гельмгольтц. - Совершенно иная!
- Вы правы, - ответил Пламмер. - Я взрослею, а вы нет.
Зажегся зеленый, и Пламмер оставил мистера Гельмгольтца пораженно стоять на тротуаре.
Мистер Гельмгольтц снова за ним побежал.
- Пламмер, - сипел он, - ты никогда не сможешь играть на нем хорошо.
- Досыпьте соли на рану, - сказал Пламмер.
- Но только посмотри, как здорово ты его тянешь, - сказал мистер Гельмгольтц.
- Досыпьте соли на рану, - повторил Пламмер.
- Нет, нет, нет, - сказал мистер Гельмгольтц. - Вовсе нет. Если школа получит барабан, тот, кто будет его тянуть, будет таким же полноправным и ценным членом оркестра "А", как и первый кларнетист. Что, если барабан опрокинется?
- И он получит букву оркестра, если барабан не опрокинется? - сказал Пламмер.
А мистер Гельмгольтц сказал так:
- Не вижу препятствий.
Бедный маленький богатый город
У Ньювелла Кади был лоск, деньги, влияние и располагающая внешность слегка идеализированного Юлия Цезаря средних лет. Но главное, что у него был талант, талант поистине бесценного свойства - и этот талант заставлял владельцев крупных предприятий гоняться за ним с настойчивостью умирающих султанов, предлагающих половину царства за средство от их болезни.
Кади мог пройтись по заводу, который теряет прибыль, заглянуть в нужные книги, зевнуть и рассказать управляющему, как тому сэкономить полмиллиона в год на сырье, уменьшить штат на треть, утроить выпуск продукции и продать отходы за сумму, превышающую стоимость монтажа систем кондиционирования и непрерывной трансляции музыки по всему заводу. Кондиционированный воздух и музыка увеличили бы индивидуальную производительность труда на целых десять процентов, а претензии со стороны профсоюза сократились бы на все двадцать.
В последний раз его наняла Федеральная аппаратная корпорация; она пожаловала Кади званием вице–президента и отправила в Илиум, штат Нью–Йорк, с поручением убедиться, что новый центр компании строится как полагается. С окончанием строительства предполагалось переместить кабинеты высших руководителей компании из Нью–Йорка в Илиум, город, который фактически умер после того, как во время Второй мировой войны его текстильные фабрики были эвакуированы на юг.
Весь Илиум ликовал, когда закладывались глубокие, мощные фундаменты для нового центра, но еще больше, если это вообще возможно, торжествовал народ в деревушке Спрусфелс, в девяти милях от Илиума, где Ньювелл снял, подумывая в дальнейшем купить, один из особняков, украшающих тенистую главную улицу.
Спрусфелс представлял собой замкнутый мирок, состоящий из мелких лавчонок, средней школы, почтового отделения, отделения полиции и пожарной части, обслуживающей окрестные молочные фермы. В двадцатые годы Спрусфелс пережил бум недвижимости. Тогда–то и были построены пятнадцать особняков - на святой вере в то, что эта местность, благодаря своим горячим источникам, превратится в курорт для богатых инвалидов, ипохондриков и любителей лошадей, как произошло с Саратогой, которая, кстати, была не так уж и далеко.
Но в 1922–м выяснилось, что купание в источниках, само по себе достаточно безопасное, тем не менее послужило причиной нескольких случаев сыпи, которую один манхэттенский дерматолог без всякого уважения к проблемам недвижимости в провинции назвал "Спрусфелской болезнью".
Все особняки и конюшни при них в одночасье стали такими же безлюдными, как покинутые дворцы и храмы Ангкора Тхома в Камбодже. Банки были лишены права выкупа тех особняков, что были заложены. Остальное стало собственностью города и пошло в счет неоплаченных налогов. Но никто не хотел давать за них даже цента, как будто спрусфелская болезнь была проказой, холерой или бубонной чумой.
В конечном счете девять особняков были куплены у банков или у города теми местными жителями, кто не мог противиться искушению заплатить мало, а получить много. Новые владельцы пользовались максимум шестью комнатами в доме, а остальное шло на растерзание гнили, термитам, мышам, крысам, белкам и детям.
- Если нам удастся заставить Ньювелла Кади полюбить радости деревенской жизни, - сказал начальник пожарной охраны Стэнли Аткинс, выступая в субботу на чрезвычайном собрании добровольной пожарной команды, - он склонится к мысли купить, и Спрусфелс станет фешенебельной резиденцией руководства аппаратной корпорации. Без долгих проволочек, - экспансивно добавил Аткинс, - постановляю, что означенный мистер Ньювелл Кади избран полноправным членом пожарной команды и назначен главным судьей ежегодной Ярмарки Увлечений.
- Audaces fortuna juvat! - сказал Эптон Битон, высокий, суровый на вид шестидесятипятилетний пожарник. Он был последним представителем первопоселенцев Спрусфелса. - Судьба, - перевел он после паузы, - благоволит к смелым, это уж точно. Но, джентльмены, - он снова многозначительно помолчал. Аткинс покраснел от волнения, да и прочие члены пожарной команды беспокойно заерзали на стульях.
Как и его предки, Битон получил декоративное образование в Гарварде и, как и они, жил в Спрусфелсе, потому что здесь ему не требовалось особых усилий, чтобы чувствовать себя выше соседей. Он выжил благодаря деньгам, которые его родня сделала за время недолгого бума.
- Но, - повторил Битон, вставая, - та ли это судьба, которая нам нужна? Нам предлагают отказаться от пункта, обязывающего кандидата в члены пожарной команды прожить среди нас не меньше трех лет. Сделать исключение - значит унизить наших товарищей. Кроме того, если мне позволено будет заметить, пост судьи Ярмарки Увлечений имеет гораздо большее значение, чем представляется постороннему человеку. В нашей маленькой деревушке у нас есть лишь маленькие способы себя возвеличить, но мы, ради поколения, идущего нам на смену, взяли на себя труд сберечь эти маленькие почести для тех из нас, кто занял самое высокое положение, какого только можно достичь в глазах деревенских жителей. Спешу добавить, что те почести, которыми отмечен я - это свидетельство уважения к моему роду и возрасту, но не ко мне лично, и являются исключением, каковых, вероятно, должно быть как можно меньше. - Он вздохнул. - Если мы откажемся от этой гордой традиции, потом от другой и от третьей ради всех денег, то скоро увидим, что нам остается лишь выставить белый флаг презренной сдачи всего, что было нам дорого! - Он сел, сложил руки на груди и уставился в пол.
Аткинс, который в течение этой речи стал красным как рак, боялся взглянуть на Битона.
- Агенты по продаже недвижимости, - пробормотал он, - клянутся, что цены на дома в Спрусфелсе вырастут вчетверо, если Кади останется.
- Что пользы деревне, если она обретет прибыль от продажи недвижимости, а душу свою потеряет? - спросил Битон.
Аткинс откашлялся.
- Я внес предложение, - сказал он. - Кто–нибудь его поддерживает?
- Поддерживаю, - сказал кто–то, опустив голову.
- Все за? - спросил Аткинс.
Послышался скрип стульев и тихие голоса, похожие на звуки, доносящиеся с детской площадки за милю отсюда.
- Против?
Битон молчал. Династии Битонов в Спрусфелсе пришел конец. Их отеческое руководство, не встречавшее сопротивления в течение поколений, только что было низвергнуто.
- Принято, - подвел итог Аткинс. Он начал что–то говорить, но тут же перебил себя: - Ш–ш! - Почтовое отделение располагалось в том же здании, в соседней комнате, и по ту сторону тонкой перегородки мистер Ньювелл Кади пришел за почтой.
- И это все, миссис Дикки? - спрашивал он у почтмейстерши.
- У нас тут люди за год получают меньше, - сказала миссис Дикки. - Есть еще несколько писем в ящике для второсортных. Может, там найдется что–нибудь вам.
- Мм–м, - промычал Кади. - Это правительство учит вас таким способом разделять людей на сорта?
- Меня? - фыркнула миссис Дикки. - Хотела бы я взглянуть на того, кто попробует учить меня моему делу. Я здесь почтмейстершей уже двадцать пять лет, с тех пор как мой муж отошел в мир иной.
- Угу, - сказал Кади. - А пока вы не будете возражать, если я зайду к вам и взгляну на ящик для писем второго разряда?
- Простите, но правила, вы же понимаете, - сказала миссис Дикки.
Тем не менее дверь в клетку миссис Дикки скрипнула, открываясь.
- Спасибо, - сказал Кади. - Знаете, а что если бы вместо того, чтобы сортировать почту так, как вы это делаете сейчас, вы брали бы конверты вот так, и - а… э… - надели бы резинку на большой палец, а не на указательный…
- Моя земля! - воскликнула миссис Дикки. - Да они просто летают!
- И вы управлялись бы даже быстрее, - сказал Кади, - если бы не эти ящики на полу. Почему бы не переставить их выше, на уровне глаз? Видите? А что, во имя земли, делает здесь этот стол?
- Это стол для моих детей, - сказала миссис Дикки.
- Ваши дети на нем играют?
- Не настоящие дети, - пояснила миссис Дикки. - Это я так называю цветы на столе - мудрый маленький цикламен, игривый маленький лимончик, страстная маленькая сансеверия…
- Вы понимаете, - сказал Кади, - что только на беготню вокруг стола вы тратите двадцать человеко–минут, и лишь небеса знают, сколько футо–фунтов в день?
- Ну… - протянула миссис Дикки. - Очень любезно с вашей стороны проявлять такую заботу о моей работе, но, знаете, без цветов мне будет так одиноко…
- Ничего не могу с собой поделать, - сказал Кади. - Мне больно видеть, как что–то делается неправильно, когда так легко организовать все как надо. Ну вот! Ваш большой палец уходит вправо, как раз туда, где я велел вам ни в коем случае его не держать!
- Шеф Аткинс, - прошептал Эптон Битон в зале заседаний.
- А?
- Вы неправильно чешете голову, - сказал Битон. - Расставьте пальцы вот так, ясно? И тогда уж валяйте. Покроете вдвое большую площадь за вдвое меньшее время.
- При всем моем уважении к вам, сэр, - сказал Аткинс, - хочу заметить, что наша деревня может стать лучше и воспрянуть духом.
- Я был бы последним, кто встанет на пути прогресса, - ответствовал Битон. И, помолчав, добавил: - Я отправляюсь в края, где ищет добычу зло, где возрастает богатство, а души людские гниют…
- Кади пересекает улицу, смотрит на пожарную машину, - сообщил Эд Ньюкомб - вот уже двадцать лет бессменный секретарь отдела пожарной охраны. Илиумский спец по продаже недвижимости, тот самый, чьи заверения зажгли огонек в глазах у всех, кроме Битона, убедил Ньюкомба, что его особняк в двадцать шесть комнат в георгианском колониальном стиле после покраски и наклейки обоев вызовет у представителя корпорации мысль о краже пятидесяти тысяч долларов. "Пусть порадуется!" Отец Ньюкомба купил этот ковчег у банка. Он был единственным претендентом.
Вся пожарная команда сгрудилась у пожарной машины, наперебой поздравляя своего нового члена с оказанной ему честью.
- Благодарю, - сказал Кади и критически оглядел ярко–красную машину. - Стиль короля Георга, только хрома чересчур многовато, - заметил он.
- Вы еще не видели новую! - воскликнул Эд Ньюкомб.
- Почему эти чертовы штуки расфуфыривают так, будто это карусели? - сказал Кади. - Можно подумать, что это игрушка. Боже! Представляю, как все это хромирование и прочие побрякушки сказываются на цене! А вы говорите, будет куплена еще и новая?
- Без сомнения, - гордо сказал Ньюкомб. - Правда, мы еще не голосовали, но я уверен, все будут "за".
На лицах пожарников отразилось радостное предвкушение.
- Пятнадцать сотен галлонов в минуту! - сказал один.
- Два прожектора! - воскликнул другой.
- Закрытый кузов!
- Восемнадцатифутовые лестницы!
- Цистерна!
- И поворачивающаяся форсунка на крыше, в виде башенки! - перекрывая всех, выкрикнул Аткинс.
Когда после страстного гимна новой машине установилась тишина, заговорил Кади:
- Нелепость, - сказал он. - У вас уже есть отличная машина, вполне отвечающая своему назначению.
- Мистер Кади абсолютно прав, - сказал Элтон Битон. - Это практичная, крепкая машина, которая много лет служила нам верой и правдой. Глупо было бы заставлять управление залезать в долги на двадцать лет ради того, чтобы купить пожарной команде дорогую игрушку. Мистер Кади зрит в корень.
- Я полжизни борюсь с такими вещами в промышленности, - сказал Кади. - С людьми, для которых мишура важнее того, чтобы работа была сделана. Единственная задача пожарной команды в том, чтобы тушить пожары и делать это как можно экономичнее.
Битон хлопнул Аткинса по плечу.
- Каждый день чему–нибудь учишься, а, шеф? Аткинс улыбнулся улыбкой человека, которому только что прострелили живот.